Гори, пока не сгоришь.

      Изуку стоял около входа в бар, держась за сумку с вещами. Он положил руку на затылок, словно у него болела голова, но у него просто ныла шея. Рука так и не решалась постучать. Весь его вид выдавал, что парень не знал, что ему делать. Он дотронулся до горла, ощущая жжение, которое бывает при удушение пальцами. Сердце сжималось, он хотел жить, но за жизнь ему оставалось лишь бороться. С самого детства он знал, что обречен. И вот теперь в его жизни снова появился шанс на спасение. Память отказывалась ему подчиняться. Она продолжала хранить отрывочные воспоминания, к которым он приучил себя с детства, но это были лишь обрывки. Собственный мозг не был свободен от отпечатков прошлого, и от них по его телу, как от электрических разрядов, расходились волны страха и отчаяния. Они усиливали его одиночество и отгораживали от внешнего мира непроницаемой стеной, которая, как ему казалось, становилась все выше. В мире не осталось места ничему, кроме этой стены, и от нее веяло холодом и пустотой. Любое движение требовало усилий, каждое означало муки, но он должен был жить. Жить, чтобы умереть. Мидория дрогнул, но мысль, мелькнувшая в его сознании, была простой и ясной: ничего не получается просто так. Но причуду он получил просто так и это не давало ему покоя. Заслужил ли он её? Нужна ли она ему, если всё ещё не знает, как ею пользоваться? Словно в ответ на его безмолвный вопрос, над городом пронесся вой сигнализации.       — Я продал свою душу за причуду, — зашептал он самому себе, чувствуя себя одновременно униженным и опустившимся, нервно убирая локоны волос с лица, — это совсем не то, что я ожидал. И с чего я решил, что причуда моя? Просто воспользовался предложением Даби, когда больше некого было просить… Я, кажется, перестал быть живым человеком, а стал кем-то вроде зеркала, в котором вижу самого себя со стороны… Выходит, я не такой уж храбрый? Выходит, я трус? Каччан был прав…       Слёзы застилали ему глаза, но ничего уже не имело значения. Он — пустой сосуд внутри, в котором медленно гаснет жизнь. Нет смысла плакать по этому поводу, потому что ничего не изменится. Теперь он уже ничего не изменит. Ему хотелось быть уверенным в этом. Оставалось только сделать последний шаг, сделать его прямо сейчас. Наконец его рука решилась и, затаив дыхание, вошел в бар и направился прямо к стойке, где сидел человек в тёмном худи, который задумчиво постукивал по поверхности, опуская голову. При его приближении он поднял на него удивленные глаза и, понявший состояние Мидории, снял с лица оторванную руку. Они встретились взглядами и в глазах Томуры было беспокойство, страх и капля переживания. Изуку почувствовал тепло чужих ладоней на своих щеках, отчего уронил сумку на пол. Он застыл, словно был загипнотизирован, чувствуя, как теплая человеческая энергия переходит в него. Его губы раскрылись, чтобы произнести слова, которых от него ждали. Но вместо слов Мидория прижался к Шигараки, приобняв его своими руками, словно пытаясь защититься от опасности. Томура вздрогнул, как от удара током, потому что его собственные руки начали ласкать лицо мальчишки, убирая слёзы с лица. Мандраж и волнение смешались в нем с такой бешеной силой, что он потерял способность связно мыслить. Несмотря на вид Деку, он оставался спокойным в душе и, кроме страха за него, не почувствовал ничего. Будто к горлу был подвешен камень, который следовало бы поднять, чтобы заговорить. Его аура была очень чувствительна в данный момент, поэтому переходила от тёмно-фиолетового до цвета глицинии, она становилась всё ярче. Услышав тихий всхлип, он скосил глаза вниз. Мидория плакал в его грудь, прямо на глазах превращаясь в маленького ребенка. Шигараки видел, как он медленно поднимает глаза, чтобы рассмотреть его лицо. Изуку изумленно уставился на него, вокруг свечения Томуры было написано слово «涙», и оно сразу погасло, как только заболела голова.       — Мидория, расскажи, что произошло? — тихо спросил он, оглядывая опустевшее помещение вместе с возраставшим напряжением росло и беспокойство. Он слышал стоны и всхлипы Мидории, но он также чувствовал, как сквозь него накатывает знакомая волна. Страх, вызванный бессмысленными попытками Изуку заговорить, сменилось печалью. Это чувство было знакомо ему. Перед глазами был маленький мальчик, который вытянул руки вперёд, и его лицо скрылось в тумане. Его пробил озноб. Капельки поты на шее и на щеках растаяли, как облако тумана, и перед ним было заплаканное лицо мальчика с ярко-красными губами. Шигараки почувствовал, как внутри его самого начинают накапливаться слёзы.       — Я не хочу прерывать вашу идиллию, но было бы неплохо объяснить, что здесь происходит. Шигараки, расскажи, что случилось с тобой и твоим другом? — совершенно спокойным тоном, но всё также серьезно проговорил Курогири, протирая стакан за барной стойкой. Он появился незаметно, и лишь резкий тон его голоса прервал молчание.       — А…Ты всё время был тут? — ответил Шигараки, стараясь придать лицу максимально равнодушное выражение, но ему это не очень-то удалось. — Я думал ты спишь.       — С какой стати я буду спать в восемь часов вечера?       — А, ну да, точно. Извини. — пробормотал Шигараки, в очередной раз подумав, что Курогири просто над ним издевается. Он старался сохранить на лице недовольное выражение, но получалось у него очень плохо. Лгать Курогири не умел, и Шигараки чувствовал, что краснеет. По его мнению, говорить правду было слишком оскорбительно. Лучше слушать сладкую ложь, чем правдивые объяснения.       — Так что случилось? Он выглядит… болезненно. — в голосе Курогири звучала такая забота и сочувствие, что Мидория сразу же стало стыдно. Он почувствовал, что его глаза заблестели, а сердце забухало в горле, и изо всех сил постарался овладеть собой. Два парня обнимались и краснели, понимая, что их застукали. Заметивший эту картину бармен поставил на стойку два стакана минеральной воды и с непроницаемым лицом поставил на стол тарелку с дораяки. Он не испытывал по этому поводу никаких эмоций, просто выполнял свою работу.       — А да, Мидория, — сказал Томура, прокашлявшись, чтобы вернуть свой холодный и уверенный голос, — ты так и не сказал, что с тобой произошло.       Он лишь мельком глянул на Изуку и нахмурился. Парень поднял свою сумку с вещами, украдкой глядя на Курогири и на его лиловое свечение со словом «敗れる». Мидория не сразу начал рассказывать, ведь тело зудило от боли, а голова раскалывалась. Томура помог ему сесть на табуретку, попросив бармена аптечку. Его пальцы прошлись по гематомам, по линии на шее и по пластырю на скуле. Раненный молчал, давая свободу действий. Было очень больно завязывать бинты из-за того, что кожа горела и опухала, как от ожога. Наконец Шигараки сделал все, как надо, и желудок Деку заурчал, будто он ничего не ел, поэтому с удовольствием съел дораяки, запив водой. Это не давало чувство насыщенности, но это помогало заглушить голод, и Мидория смог заговорить.       — Меня избил Ка…друг. — он запнулся, словно это слово тоже причиняло боль. — Я же не хотел ничего такого… Просто поговорить, а он как-то… взял и избил. Я до сих пор в себя не могу прийти. Меня пригласили на ужин, чтобы я смог забыться о смерти своей матушки, но мой друг, кхм, не очень любит гостей, поэтому… — Изуку не смог продолжить, решая сменить тему. — После этого я решил, что мне лучше уйти, я не знаю куда, но подальше от моего друга и от своего дома. Не то что бы я собирался перебраться в другой город, а просто захотелось пожить немного в одиночестве. Даже не в одиночестве, а скорее в полном одиночестве. Думая, как это будет здорово. Я давно не чувствовал себя таким счастливым, но вспомнил, что вы хотели взять меня в свою банду… Я могу пожить в отеле, чтобы не мешать вам, по крайней мере, пока не освою свою причуду и ещё…       — Мидория, — произнёс Шигараки, переходя на почтительный тон, — думаю, ты согласишься, что мы должны позаботиться о тебе. Если ты получил причуду от нашей банды, значит, уже в ней состоишь. И каждый член должен заботиться друг о друге. Я…Мы не отпустим тебя в отель.       — Не обобщай всех. Да я и не слышал, чтобы кто-то заботился о каждом члене в нашей лиге. Да даже если и слышал — это не значит, что это должен делать каждый член.       — Курогири, не порть момент! Пусть Мидория думает о том, что он в безопасности, а ты пока прибери здесь.       — Вау, Шигараки, ты так рьяно защищаешь этого сопляка. Ты решил стать нянечкой? — усмехнулся Даби, выходя из темноты. Томура нервно дёрнулся и напрягся, поворачивая голову к нему. Тот сделал несколько шагов, не спуская глаз с молодого парнишки, и остановился в полуметре. Юноша мгновенно подался назад, прижавшись к краю стойки. Даби был покрыт жёлтым свечением и рядом витали две надписи, которые сменялись с каждым разом «認識されない» и «不明である».       — Даби, какого черта?! — спохватился Томура, схватив оторванную руку, чтобы надеть на лицо. У него было большое желание повернуться и напасть. Он не любил грубиянов — но в случае с Даби такой вариант развития событий не рассматривался. Всё из-за того, что тот состоит в лиге, а терять одного человека из-за его тяжёлого характера было невыгодно для обоих сторон.       — Я пришёл, потому что, — Даби широко улыбнулся, — я — любитель таких душещипательных сцен. Парень такой слабый, что его обязательно надо утешить. Может быть, я тебя немного отвлекаю? — он замолчал, улыбаясь и делая вид, что совершенно не замечает состояния Изуку. Томура никак не отреагировал на его вопрос и с каменным лицом отвёл взгляд. — Да и не похоже, что его избили. Взгляни!       Даби схватил Мидорию за волосы, приподнял его голову и резко оттянул её назад. Он наспех снял бинты, указывая на синеватую линию, которая на удивление идеально обхватывала всю шею, что не очень походило на след от пальцев. Даби снял остальные бинты, показывая гематомы на локтях и коленках, а также порезы на руках, которые тянулись от изгиба локтя до кисти. Его движения были резкими и уверенными, словно он привык это делать, и Изуку ничего не смог возразить. Он не отрываясь смотрел на мальчишку, и тот увидел в его глазах знакомый блеск. Он словно показывал ему тайну бытия, о которой Деку не знал.       — Это была попытку суицида. Суцидники знают, что вены нужно резать вдоль, потому что поперек ты не заденешь артерию, а просто оставишь порез. Но он не задел артерию, просто надавил на неё. — говорил Даби, водя по линиям на коже парня большими пальцами. Томура удивлялся всё больше, а Курогири молча протирал стакан, будто не впечатлён. — Его никто не душил, он сам хотел себя задушить, но передумал.       — Но…но я же разговаривал с Каччаном! — прикрикнул Изуку и сразу же прикрыл рот, словно сказал что-то запретное. Даби оглянулся на него и покачал головой. Он вздрогнул, увидев тяжёлый взгляд того, кто его держал, словно тот смотрел на него сквозь прицел карабина, и лицо его исказилось. — Ши-Шигараки-сан! Скажите что-нибудь!       — Он сходит с ума. Причуда его разъедает. — ответил Даби замершему Томуре, который не понимал, что и где он находится. Мидория начал брыкаться, пытаясь освободиться. — Сначала он видит галлюцинации, потом перестаёт отличать реальное от иллюзии в своей голове. Если он смог подчинить себе причуду, то не значит, что может её контролировать! Он бесполезен Томура! Это причуда его загубит раньше, чем он доживёт до двадцати лет!       — Заткнись! — зарычал Шигараки, нападая, протянув вперёд свою руку, пока Даби не сделал тоже самое, но Курогири не позволил двум членам лиги уничтожить друг друга. Их руки прошли сквозь тёмную пыль, как через портал, оказавшись в другом месте подальше от тел врагов. Мидория свалился с табуретки, заскулив. Курогири протёр стакан и поставил его на стойку, резко, с силой, что тот отдался характерным стеклянным звуком.       — Советую быть тише, некоторые всё ещё спят. — в его голосе было раздражение, которое он скрыл своей монотонностью. — Томура, выдели Мидории комнату, она не такая чистая, но не думаю, что оставлять его спать на полу человечнее, чем это. А ты, Даби, будешь помогать Мидории осваивать причуду, ты же хорошо знаешь её. Всё, разговор окончен, можете идти, а то от вас столько шума.       Курогири взял другой стакан, начиная протирать, как и предыдущий. Даби лишь цокнул, прежде чем уйти. Осадок злости и ненависти остался у двоих людей. Оба друг друга невзлюбили сразу же, когда Даби впервые оказался здесь. Один такой наглый, а другой такой скучный. Курогири понял, что с ними как с детьми стоит наблюдать, чтобы те не убили друг друга. Его больше злило, что появился мальчишка, которому Томура решил отдать причуду, а их лидер согласился. Что же он нашёл в Мидории? Шигараки сглотнул, увидев как бармен сжимает тряпку с раздражением. Он послушал его, переводя взгляд на Изуку, который молча принял помощь, чтобы встать на ноги. Было чувство стыда за себя, ведь раздор произошёл именно из-за него. Он всегда во всём виноват. Всегда. Но слова о том, что парень не был побит Бакуго его ввели в ступор. Как такое возможно? Он же чувствовал его, видел тётушку Мицуки и ему говорят, что это иллюзия? Какой же бред! Мидория сжал губы, чтобы перестать думать об этом.       «Чтож, надеюсь, что комната будет не настолько грязной» — подумал он, держась за голову, которая грозила разорваться от боли. Изуку пошёл за Шигараки, который обеспокоенно ввёл его по лестнице, не отпуская руку мальчика. — «Я сомневаюсь, что сделал всё правильно. Ох, мама, тебя мне так не хватает!»