Часть 4
12 марта 2022 г. в 02:05
Кирк едва не урчит, пока торопливо уговаривает третью по счету кукурузу, что они отварили в старом жестяном ведре. Давно у него не было такого зверского аппетита и еще давнее не было настоящей, а не реплицированной еды. По локтям течет, он обжег язык, но какое же это блаженство, побыть безманерным сельским свинтусом, а не дипломатическим лицом на пышном банкете с пятью переменами блюд… Хотя Спок, похоже, ощущает себя именно на таком приеме.
Наколов початок на вилку, он аккуратно срезает зерна ножом и отодвигает их на тарелке в сторону, дожидаясь, пока те не перестанут исходить паром. И лишь затем отправляет их в рот, умудряясь при этом не произвести ни звяка при изящном зачерпывании… чайной ложкой.
— Боже, ну кто ж так ест кукурузу? Официально заявляю от лица всех айовских кукурузоедов, что это надругательство над и профанация продукта! Ты бы еще мизинец оттопырил, — возмущается Джим, ухитряясь в свою очередь продемонстрировать другой редкий навык — внятной речи с набитым ртом.
— С какой целью? — недоумевающе уточняет поднявший на него глаза Спок.
— Ты голоден? — отвечает Джим вопросом на вопрос.
— Очевидно, что да.
— Ну так ешь, а не лущи! Перед кем тут чиниться? Не уполовинивай себе радость: просто бери и вгрызайся, пока не остыло, — Кирк выбирает из вара новый початок, щедро посыпает его крупной солью и протягивает Споку. Тот берет его за концы бережно, как священную лируанскую скрижаль.
— Ну же, смелее! В поедании кукурузы нет и не должно быть эстетики. Есть голодный ты и есть початок. Смотри, — Джим для наглядности со смаком вонзается в свой кочан и звучно вбирает молочный сок. — Весь смысл в том, чтобы зерна забивались между зубов, и от соли ело губы, и чтобы шумно всасывать сок, пока он горячий. Понимаешь?
— Кажется, начинаю, — произносит тот, сделав на пробу первый нормальный укус. А за ним второй. И третий…
Кирк ни разу прежде не видел, чтобы вулканцы ели, прикрыв от удовольствия глаза, и мурчали. Джим любуется им. Просто ничего не может с собой поделать. Вот такой противоестественно естественный Спок, жмурящийся от наслаждения и собирающий языком приставшие крупинки соли с залеченной губы, невыносимо, по-домашнему прекрасен и уютен. И вот такого его каждый вечер имеет то ли счастье, то ли несчастье лицезреть на своей кухне Пайк...
Молодая, сладчайшая кукуруза внезапно начинает горчить, и к Кирку возвращается желание упиться в дымину. В бар, ему немедленно нужно в бар и выставить Спока, чтобы к возвращению надравшегося Кирка домой из воздуха выветрилось даже эхо, даже намек на это бархатистое рокотание, на эти доверчиво смеженные веки...
— Ты наелся? — резче, чем хотел бы, спрашивает Джим.
Спок распахивает глаза, с лица мгновенно сходит расслабленное выражение. Он снова нацепляет на себя эту фирменную вулканскую личину и сдержанно благодарит, отставляя тарелку:
— Вполне. Спасибо.
— Так я и поверил. Бери еще! — командует Кирк, запоздало пытаясь смягчить жесткий приказной тон кривовато сооруженным подобием улыбки. Вот только отчего-то удерживать этот гребаный смайлик на зацелованных Споком губах оказывается ой как непросто...
Вулканец превнимательнейше вглядывается в него и не сразу, но все же подчиняется — докладывает себе еще один початок и стачивает его с аппетитом, да, но уже без подкатывающихся глаз и этих кошачьих горловых звуков. Джим испытывает нелогичные разочарование и раздражение. Все-таки до чего же быстро в его картине мира поменялись приоритеты: от простого и понятного желания нализаться в хлам до сложной и необъяснимой потребности кормить Спока, кутать в теплое и делать все, чтобы тот мурчал от довольства жизнью. Чертовщина какая-то!
Кирк размашисто поднимается и выплескивает воду из ведра в раковину, предварительно выудив из него последнюю кукурузину, чтобы подложить вулканцу.
— А знаешь, что самое поганое? — безжалостно изрекает Джим, до побелевших костяшек вцепившись в края мойки. — Я понятия не имею, пекся ли бы так о тебе, если бы не эта штука в моих мозгах.
— Не самое, — до жути спокойно доносится из-за стола. — Куда страшнее то, что даже предположи я, будто твоя забота — лишь производная уз, я бы все равно поступил точно так снова.
Кирк резко оборачивается.
— Да ну? Типа пытаешься сигнализировать мне, что ни о чем не жалеешь? Или что тебя не ждут? Скажи мне, Спок, разве тебя не ждут? — голос Джима совершенно непроизвольно приобретает вкрадчиво-допросовые интонации командира звездолета. — Только давай на этот раз обойдемся без буквального дерьмотрактования моих слов, — торопливо добавляет он, в момент разрушая образ грозного дознавателя.
— Мне будет... сложно ответить на твой вопрос.
— А ты все же попробуй.
Кирку не понравилась эта заминка Спока с формулировкой. Не понравилось, что тот бросил есть. А еще он предвидел, что ему всяко не понравится ответ, каким бы он ни был. И все же Джим чисто из упрямства прислоняется к мойке бедром и складывает руки на груди, всем своим видом демонстрируя, что запасся несвойственным ему терпением и готов слушать столько, сколько понадобится. Но бывший офицер ЮСС «Энтерпрайз» оказался, как всегда, лаконичен:
— Кристофер Пайк в курсе, что я функционален. В курсе, что ты цел и невредим. И он не имеет возражений против моего пребывания здесь.
Джим аж присвистывает.
— Так бы сразу и сказал, что у вас свободные отношения. Хотя это настолько не вяжется ни с тобой, ни с Пайком… — с сомнением произносит Кирк, критически оглядывая вулканца и выискивая в его словах подвох. Вместо него он набредает мыслью на очевидный и вызвавший заметное оживление в его... воображении бонус:
— То есть в принципе мы могли бы замутить тройничок?
В голове в ту же секунду раздается довольно болезненный шлепок. Словно кто-то оттянул резинку и стегнул ею Джима под черепом.
— Да чтоб тебя! — морщится отшлепанный, потирая ушибленный мозг через кость. Нет, он все-таки вытряхнет из себя эту штуку, чего бы ему это ни стоило! Может, попробовать попрыгать на одной ноге и помотать башкой, как после ныряния? Или пошуровать ладонью, как вантузом?..
В силу занятости энергичным продувом уха Кирк довольно рассеянно следит за Споком, который в свою очередь с научным любопытством во взгляде следит за Джимом, попутно зондируя что-то внутри него и внутри себя своим ментальным сканером.
— Ни разу не видел, чтобы связь использовали так, как ты, — наконец делится с ним своими наблюдениями явно позабавленный вулканец. — И не слыхал о прецедентах.
— Можно подумать, я сам себе ментально вдарил, — обиженно огрызается Кирк.
Спок, паршивец, на это никак не реагирует. Просто смотрит на него своими томными глазищами и молчит. Причем молчит подозрительно красноречиво…
— Да ты меня шутишь! — вконец охреневает Джим, оставляя ухо в покое. — Серьезно?! Это я сам так с собою?
Кирк почти бросает себя к столу. Проехавшись по нему локтями, он весь подается к Споку:
— Давай-ка проясним, — шипит Джим. — Ваша долбаная связь — она, что, и впрямь подразумевает эксклюзивность отношений?
— Обычно — да, — не разрывая зрительного контакта, Спок отодвигает посуду подальше от Кирка. — Но бывали исключения. Наличие консуммированных уз не означает, что ты физически не можешь иметь коитус с другим партнером по собственному выбору.
— Вот только?.. — подсказывает Джим упавшим голосом.
— Вот только вряд ли ты захочешь.
Ха-ха, — скрипуче проскрежетал точильщик под половицами, хотя по-хорошему реплика должна бы была принадлежать Джиму. Ха-ха, — тут же дробно зачастило, отозвавшись в височной, в затылочной, в теменной, а зрение на мгновение растеряло фокус.
— Ты знаешь, а я уже хочу, — говорит Кирк, с нажимом уперевшись кулаком в столешницу. Как якорем. Как инерционным гасителем. Как страховкой против того, чтобы снова не съездить этим самым кулаком по вулканской физиономии. — Хочу сгонять в бар, снять первую попавшуюся цыпочку и зажать ее в переулке.
Это он досказывает уже на ходу, стремительным шагом покидая кухню. Проносясь по гостиной. И подцепляя кожанку с крючка в коридоре.
Порог мягко отбрасывает его обратно в дом, как если бы говорящий наткнулся на стену или ощутил первые импульсы подземной сейсмической грозы. А в ушах — в ушах прерывистыми толчками грохочет пульс, и половицы под ногами бугрятся, горбятся, перекатываются. Дверь взбухает волдырями, а из углов лезет черная пузырящаяся пена…
...ха-ха, ха-ха, ха-ха…
— Джим!..
— Маргарита. Не девчонка. Коктейль. Угощу ее «Маргаритой». Почему-то под «Маргариту» мне дают чаще всего...
Джим безостановочно говорит и все пытается поддеть раскаленную заклинившую ручку, выскрести лаз наружу. Наконец-то выдавливает дверь на себя и делает шаг вперед, на крыльцо, не понимая, что на самом деле отступает реверсом назад, в дом. Будто там значился циклопических размеров магнит или разверзся гравитационный колодец, чья чудовищная тяга тащила его через сопротивление обратно.
— Джим!
Смирительная рубашка чужих рук обхватывает, обнимает со спины и связывает объятьем. Песнь точильщика в ту же секунду обрывается.
— Перестань искать себе наказания, — просит его кто-то голосом Спока. — И сажать самого себя на цепь, превращая связь в привязь. Я могу помочь, но не так.
— А как? — горько переспрашивает Кирк, глядя прямо перед собой.
— Я могу блокировать боль, что тебя точит, не тронув воспоминаний. Позволь мне… — чуткие пальцы бережно, не навязывая своей воли, касаются виска, скулы, уголка рта, суля непрошенное, незаслуженное избавление. Как легко, как просто было бы поддаться им сейчас...
— Не тронь, — удается выхрипеть Кирку и отвернуть лицо. — Тебя там не было. Ты ни черта не знаешь!
Он делает рывок и высвобождается. Разворачивается, чтобы тут же прижаться, притереться к своему невольному тюремщику звенящим от напряжения и ненависти телом.
— Помочь, значит, хочешь? — ядовито цедит Джим возле самых губ. — Ну, помогай.
Они сцепившись вываливаются на крыльцо, сдирая друг с друга одежду с кожей. И Кирк делает то, чего ему хотелось в самом разгаре кукурузного грабежа — подсекает, опрокидывает вулканца навзничь, перекидывает ногу через бедро и не берет сам — нет, опускается сверху…
Джим заставляет брать себя насухую. Упиваясь болью, не дозволяя никакой подготовки, понимая, что Споку и самому сейчас настолько же невыносимо, насколько сладко. Кирк жадно ловит отзвуки этой муки, впиваясь взглядом в его лицо, но вулканец не смотрит на человека. Глаза его, невозможные, темные, как здешнее и нездешнее ночное небо, обращены куда-то мимо Кирка. А Джим — он слишком хорошо понимает, что означает этот приваренный к звездным кладбищам взгляд, и не прощает его. Отдирает от гробовой бездны, нарочно переворачивая их так, чтобы Спок оказался сверху, чтобы теперь в поле его зрения был только Джим, Джим и никого кроме Джима...
Они скрещиваются взглядами, и Кирк кончает до звезд перед глазами. На самом пике улавливая, как Спок воспаленно, сбивчиво повторяет:
— Был. Я был там. Я был…