Круги на воде

Чанбин проснулся от резкой боли в ноге. Часы показывали без четверти семь и мужчина, понимая, что вряд ли уже уснет, закатил глаза, выпрямляя затекшие конечности. «Чертов Хан», – Чанбин одарил парня, сопящего на софе, недовольным взглядом и нехотя поднялся с кресла. Ночью, когда, проработав несколько часов, Джисон уснул в обнимку с ноутбуком, Чанбин принял решение заночевать в этой квартире, чему Крис, конечно, не стал препятствовать. Чан обхаживал друга добрых двадцать минут, предлагая уступить свою кровать, но Чанбин, почему-то решив соблюсти субординацию, учтиво отказался от предложения «босса», о чем невероятно жалел сейчас, массируя отекшие ступни. Тем не менее, мужчина был рад остаться здесь этой ночью, потому что, изрядно накрутив себя, все равно не смог бы уснуть дома, прогоняя в голове возможные сцены убийства своего босса и Хана, который бы просто попал под раздачу. За ночь тревожные мысли не ушли и, наскоро умывшись и переодевшись в форму (стоило бы поблагодарить Чана за отведенные для них с Ханом полки в шкафу), Чанбин пошел на пробежку. Бег никогда не был панацеей, но с возрастом Чанбин укрепился во мнении, что спорт для него, своего рода, медитация. Бегая, он часто слушал аудиокниги, тягая железо – пытался учить язык. Голова работала куда лучше, когда мышцы горели, отступали тревожность и мнительность, да и в целом он, будто бы, приходил в себя. Но в этот раз все с самого начала не задалось. В фойе Чанбин сцепился с тупоголовым соседом, в очередной раз возмущающимся непонятно чем, а, выйдя на улицу, понял, что идет дождь. Изморось моментально заставила мужчину втянуть шею, но возвращаться было не в его правилах, поэтому он просто сделал шаг навстречу мокрому асфальту и собственным мыслям. У него не было маршрута и пункта назначения. Сегодня Чанбин решил просто бежать до тех пор, пока из-за туч в его голове не выглянет солнце. А если оно не выглянет вовсе? Похоже, тогда ему придется умереть от изнеможения. Значит, таков путь. Чанбин быстро перешел с шага на бег. Одна за другой заработали мышцы, ускорился сердечный ритм, забегала кровь в венах, а прохладный воздух заставил окончательно проснуться, раскрывая глаза и сбивая дыхание. Физически мужчина чувствовал себя превосходно, однако, так ожидаемой эмоциональной разгрузки не наступило ни спустя километр, ни спустя два. Все мысли заняла парочка идиотов, мирно сопящих в теплой квартирке на двенадцатом этаже, а спустя еще пару сотен метров эти размышления стали приобретать совсем не тот окрас, который хотелось бы Чанбину. По какой-то причине он вспомнил свой последний разговор с дядей Чана. К тому моменту они проработали в компании уже несколько месяцев. Чан нехотя вникал в дела семьи, а Хан и Чанбин также нехотя помогали ему, кто во что горазд. Как ни крути, мистер Бан был невероятно мудрым (и, столь же невероятно, хитрым) человеком: быстро понял, как заставить племянника идти нужной ему дорогой, сделав из каждого возражения Чана, ступень к пьедесталу управления делом семьи. Но они все это понимали. И сопротивляющийся Чан, осознающий отсутствие выбора, и втянутые заодно с ним друзья, которые никак не могли его оставить. Это и есть дружба: сначала вы вместе катаетесь на великах и пишете музыку, а затем, решаете вопросы с бесчестными конкурентами и нанимаете адвокатов. Поначалу казалось, что поручения, которые мистер Бан давал племяннику, а заодно и двум его «помощникам», были незначительными (в той же степени, что и информация, которую им раскрывали), однако, после смерти дяди, стало ясно, что это все было, своего рода подготовкой к настоящей, большой игре. Троица, ставшая опорой семьи Бан, была подкована в делах, натаскана на споры и уже имела нужный авторитет. О том, что их подготовка была частью плана мистера Бана, Чанбин думать не хотел, ведь это бы означало, что и собственный «уход» он спланировал задолго до его фактического исполнения. В последний раз Чанбин видел мистера Бана за четыре дня до его смерти. Это был ничем не примечательный разговор о ведении дел, который мужчина по обыкновению закончил житейской мудростью. «Порой и глаза, и уши становятся твоими врагами, не верь им так просто, Чанбин. Твоя голова понадобится ему, поэтому думай трижды». Эта фраза, сказанная будто бы невпопад, крутилась в голове Чанбина весь день, она же пришла на ум на церемонии прощания перед кремацией несколькими днями позднее. Он смотрел на убитого горем друга: теперь на его плечи ляжет огромная ответственность, теперь он останется один наедине с этим ужасным (а они уже успели в этом убедиться) миром и, пожалуй, все, что Чанбин мог сделать для него – думать трижды. Мужчина остановился, переводя дыхание. За размышлениями, он не заметил, как усилился дождь. Погода стремительно портилась в унисон мыслям Чанбина. «Ожидать солнечных лучей во время шторма. Как наивно». К тому времени, как Чанбин добрался до дома босса, он промок до нитки. Олимпийка прилипла к телу, с волос стекала вода, а в голове царил еще больший беспорядок, чем полтора часа назад. Чувство, будто он что-то упускает, будто он слишком наивен и поверхностен, укреплялось, вытесняя уверенность в себе и своих убеждениях. Одно оставалось неизменным: стремление, во что бы то ни стало, защитить Чана. И он это сделает. Должен сделать. Первое, что Чанбин увидел, войдя в апартаменты – Хана, жующего тост и, вкупе с запахом свежесваренного кофе, эта картина казалась олицетворением уюта. «И когда, интересно, уют начал ассоциироваться с этим говнюком?» – О, вернулся? – Чан выглянул из кухни, на ходу вытирая руки. – Чего тебя в такую погоду бегать дернуло? – Увидел уже после того, как вышел, назад пути не было. – Сосед звонил (он нас и разбудил), что ты там ему наговорил? – Он думает, ты какой-то головорез, угрожает полицией, – с набитым ртом рассмеялся Хан, перебивая Криса. – Мудила этот твой сосед. То тачка ему моя не нравится, то паркуюсь я не так. Клянусь, встречу его еще раз – побрею налысо. – Он ему что-то такое и сказал, – загоготал Хан, тыча в Чана подгорелым тостом. – Я лишь сказал, что он не прав. Истерики на ровном месте – это не то, с чем бы мне хотелось разбираться сейчас, – мужчина громко вздохнул, отпивая кофе, и атмосфера моментально изменилась. Хан потупил взгляд и откусил кусок побольше, старательно пережевывая незамысловатый завтрак, а Чанбин исподлобья оглядывал друзей. – И какие планы на сегодня? – не выдержал, наконец, он. – О, ну, я сегодня в клуб. Много дел накопилось, – Хан закатил глаза. – Если бы ты не тянул до дедлайна – их было бы куда меньше, – огрызнулся Чанбин. – Угомонись, я всегда успеваю. Это мой рабочий режим, что уж тут поделаешь, тебе бы самому поторопиться, а то опоздаете. – «Опоздаем»? Куда? Я думал, мы сегодня в офис… – К юристу и еще куда-то, если понадобится, – бесстрастно ответил Крис, не отрываясь от планшета. «Черт подери». – Извини, вылетело из головы. «Как я мог забыть». – Не страшно. Переодевайся и двинули. «Сегодня же…» – Дай мне двадцать минут. «…чтение очередного пункта завещания». Когда Чанбин спустился на парковку, Крис уже сидел за рулем. Увидев друга, он лишь кивнул в сторону сидения, а Чанбин, вглядываясь в его нахмурившееся лицо, вдруг понял, каким измотанным он выглядит. Черный костюм подчеркивал бледность кожи, под глазами залегли тени, а желваки, которыми Крис, не переставая, играл, лишний раз показывали, насколько сильно он нервничал. Чанбин думал, какие слова сейчас были бы уместными, способными подбодрить и отвлечь, но каждый раз прокручивая реплики в голове, приходил к выводу что их, этих слов, не существует вовсе. Изредка поглядывая на друга, сосредоточенного на дороге и собственных переживаниях, Чанбин вновь и вновь возвращался к размышлениям над действиями мистера Бана. Пора взглянуть фактам в лицо: эта смерть не была следствием эмоциональной нестабильности, переживаний или неудач. Все выглядело как чертеж: линия к линии, штрих к штриху. Много месяцев он готовил все свое окружение к тому, что им придется продолжить свой путь уже без него, без его поддержки и мудрости. Эта канитель с завещаниями – еще одно доказательство этому всему. «Осознает ли он это?» – пронеслось в голове Чанбина при очередном взгляде на друга. Впервые юрист мистера Бана связался с Чаном через три недели после похорон. На встрече неделей позднее молодой Бан получил несколько пакетов с документами и распоряжениями. Это уже не были те поручения, которые их троица выполняла до этого. Все понимали: началась большая игра, и мистер Бан хотел, чтобы племянник участвовал в ней в полную силу. Через два месяца была зачитана вторая часть завещания и если в первой речь шла исключительно о бизнесе, теперь Крис получил наставления касаемо жизненного пути, борьбы за правду, верности себе и близким, человечности и стремлению к лучшему. Тогда же он стал полноправным хозяином всех заведений семьи и ее официальным главой. Чего стоит ожидать от сегодняшнего дня, Чанбин не представлял и одергивал себя каждый раз, когда мысли начинали приобретать мрачный оттенок, однако продолжал надеяться, что друг хотя бы на шаг приблизится к спокойствию, которого так жаждет, стремясь собрать всю возможную правду. Они доехали довольно быстро. Сцены мелькали как в диафильме: вот они выходят из машины, в следующее мгновение слушают надоедливую музыку в лифте, а затем обмениваются дежурными любезностями со старинным другом дяди Криса, который всю жизнь был поддержкой семьи Бан и ее бессменным юристом. Тучный мужчина монотонно зачитал последнее из писем мистера Бана, которое, к удивлению присутствующих, было довольно емким, и, до определенного момента, бессодержательным. До конца не поняв причины, Чанбин почувствовал, будто его ударило током. Дернувшись, он попросил юриста перечитать последнее предложение (чем вызвал недоумение Чана), а сразу после осознал, что все его надежды на хорошее завершение дня рухнули. «Порой, наши глаза и уши становятся нам врагами, но я верю, что ты смог воспитать в себе то, что позволит тебе оставаться «зрячим» в это непростое время». – Что-то не так? – Чан выглядел не на шутку встревоженным. – Думаю, я уже слышал эти слова. – Что ты имеешь в виду? От кого ты их слышал? – От твоего дяди, незадолго до… Да, от него. – Ты не говорил об этом. Хотя, неважно, – излишне резко бросил Крис и обратился к юристу. – Есть ведь что-то еще, помимо письма? – Да, ты прав. Возьми. В руку Чана лег маленький ключ и белый конверт. Друзья переглянулись и, поблагодарив распорядителя за аудиенцию, двинулись к выходу. – Кристофер, – раздалось из-за спины, и Чанбин увидел, как друг нехотя разворачивается. – Он бы гордился тобой. – У него не было бы повода. – Ты все делаешь правильно, мистер Бан, не сомневайся в себе. Чан смерил юриста холодным взглядом и, кивнув, вышел из кабинета. – У тебя нет чувства, что с каждым днем жизнь становится все грязнее? – спросил он Чанбина, садясь в машину. Тот лишь медленно кивнул, поправляя пиджак, который невероятно раздражал и был, будто бы, не к месту. Сегодня Чанбину многое казалось неуместным и странным: излишняя отстраненность и вспыльчивость друга, угнетающая погода, завещание из-за которого нужно вдоль и поперек изъездить город, и чертов юрист, который точно знает что-то недоступное ни Чану, ни кому-либо еще. Знает и никогда не скажет. Знает и водит за нос, оставаясь ведущим этой абсурдной игры. Ячейка в банке была забита пакетами с документами. К каждому были прикреплены записки с пометками и рекомендациями как лучше использовать их по отдельности или вместе. Чанбин переводил взгляд с горы бумаг на растерянного друга и обратно. Ежедневно люди и обстоятельства выбивали его из колеи, и ежедневно он расставлял все на свои места, но в этот раз эта его «новая жизнь» подкинула куда больше, чем он мог тянуть на себе. Он ничего не понимал. Он просто больше ничего не понимал. – Что это? Что все это значит? – спросил он, казалось, сам себя, но, взяв в руки одну из папок, все же, вопросительно посмотрел на Чана. Стеклянными глазами друг просматривал какой-то документ, но когда свободная рука рефлекторно потянулась ко рту, будто закрывая его от крика, Чанбин, наконец, понял: что не так, что-то действительно не так. Каждый из сотен, находившихся теперь в их руках, документов, был посвящен незаконной деятельности одного из акционеров компании семьи Ли. Этого компромата с головой хватило бы, чтобы упечь его за решетку, и совершенно неважно по какому делу: финансовые махинации или наркотики, проституция или организация боев без правил. Так было бы, не будь эта реальность огромной выгребной ямой. Так было бы, живи они в параллельной вселенной. В их руках был огромный рычаг давления. Их путь к правде, влиянию и всему, чего они могут хотеть. – Этот китаец, Ванг, насколько он влиятелен? Насколько близок к Ли? Да, это, безусловно, грязно, но, Чан, пригрози мы ему этим, могли бы… – Ты не понял. – Что? – Чанбин рассмеялся. – Что тут можно не понять? Это же просто сокровищница, мать ее. – Эти документы здесь не для того, чтобы мы использовали их, как нам вздумается. – Тогда я и правда чего-то не понимаю. Для чего еще ему оставлять это тебе? Все эти пометки, номера людей, которые в этом заинтересованы. Работа проделана просто колоссальная. – Да, колоссальная! – Чан швырнул в Чанбина одну из папок. – Он буквально до последних своих дней все это собирал, он готовился с небывалым, блять, остервенением! «Так он все же пришел к тому же выводу, что и я». – Чан… – Читай, Чанбин. Давай, читай! Сперва глаза выхватывали отдельные фразы про «Минхо», Совет директоров, Ванга и честность, про верный путь, но постепенно, слово за словом, все начало обретать смысл. Почему он называет Ли просто «Минхо»? Почему, говоря о разоблачении одного из акционеров, использует слово «долг»? Почему говорит о поддержке семьи Ли? – Эти бумаги для Ли? Что за херня? – Он говорит, что это поможет «зачистить» совет от тех, кто ведет грязную игру. – Но грязную игру ведет сам Ли. В этой информации не приходится сомневаться. Мы знаем это наверняка. – Я думаю… – Чан закрыл лицо ладонями. – Он так не считал. – Ванг был одним из первых, кто признал тебя и встал на твою сторону, противостоял Ли, разве нет? С мистером Чоном было понятно, ты ему как родной, но Ванг! Он и информацией делился, если бы не он… – Чанбин замолчал на полуслове и Крис поднял на него тяжелый взгляд. – Мы поверили своим ушам, а я «не подумал трижды» – Ты шутишь? – мужчина ухмыльнулся. – Ли, этот чертов ублюдок, годами унижал всех, с кем вел дела. Угрозами или шантажом, но он добился того, чтобы ему все сошло с рук. И к чему это привело? Он убил людей, которые поддерживали его семью годами, и ради чего? Ради лишнего процента. – Тогда что все это такое? – Чанбин едва держался, чтобы не перейти на крик. – Ты смеешься, но я не понимаю примерно ни черта. – Да не знаю я, не знаю! Ты доволен? Комната погрузилась в тишину. Чанбин громко выдохнул и потер пальцами глаза. Казалось, его руки тряслись впервые в жизни, но он едва ли мог обращать на это внимание, в то время, когда Чан был буквально раздавлен. – Не время спорить. Забираем все и поехали. Изучим это все вместе. Чан лишь качнул головой и, поджав губы, принялся перекладывать бумаги в кейс. Он молчал всю дорогу и только на подъезде к офису, наконец, заговорил. – Спасибо. – Мы в одной лодке, помнишь? – Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты здесь из-за меня. – Я здесь… – Чанбин рассмеялся, – благодаря тебе. – Идиот. Атмосфера разрядилась, и Чанбин думал о том, что этот день все-таки спасен: их представление об окружающем мире уничтожено, они чувствовали себя обманутыми и использованными, работы теперь невпроворот, но, по крайней мере, он не был прожит зря. «Мы со всем разберемся». Офис встретил их темнотой окон и пустотой помещений. Хана все еще не было и Чан, едва присев на диван, заклевал носом. Заталкивая часть документов в сейф, Чанбин увидел папку с материалами дела смерти мистера Бана и, кинув на друга встревоженный взгляд, взял ее в руки. Аккуратно сложенные заметки и выписки из дела, многочисленные фото с места смерти, сканы двух листов предсмертной записки и заметки самого Чана: он провел настоящее расследование, упертый, совсем себя не бережет. Два листа предсмертной записки. Два листа. Чанбин видел их, когда прибыл на место смерти с полицией: на столе, под пресс-папье, было три листа. «Их было три. Три чертовых листа».