Ähnlich

Чтобы успокоиться до состояния, позволяющего хотя бы говорить, а не глотать слёзы, Паулю понадобилось время. Наверное, минут пять тихих рыданий, крепких объятий и попыток успокоиться за счёт закусывания губ, которые Лосев мгновенно пресекал. Только, когда немец перестал дрожать так сильно и расслабился, а из звуков остались лишь тихие шмыганья носом, учёный смог выдохнуть и заговорить так мягко, как только умел: — Друг вы мой... Лосев отчётливо почувствовал, как почти что замер, при этом до сих пор мелко дрожа, немец, лишь пальцы боязливо впились в его собственную кожанку, вынудив учёного замолчать, обдумывая формулировку своих слов. Видимо, приняв это молчание за какой-то знак, Нойманн медленно вновь ослабил хватку и отстранился, глядя на лицо перед собой. Учёному было чуть ли не физически больно смотреть на осквернённое слезами, голодом и недосыпом лицо, на нервно подрагивающие губы и всё ещё не верящие, сильно уставшие глаза. — ...переживающий, вы так устали, вам следует поспать. Хотя бы час, прошу! — Всё же не скрыв волнения, выпалил учёный. Мольбы Лосева о том, что немец послушается и не начнёт спорить явно не были услышаны. — Н-но... — Пауль последний раз всхлипнул и грубым движением руки вытер слёзы, прежде чем продолжить. — Тебе нужен быль буд-дильник. Я сейчас... Починять его и н... Не задерживайт тебя больше. И Нойманн действительно повернулся к своему столу, мало того, потянулся за отвёрткой, при этом сглатывая ком в горле, который мешал спокойно говорить. Он всё ещё не мог принять, что ему действительно признались в ответ. А он ещё и расплакался на это, будто совсем не рад. На несколько секунд Джозеф с досадой посмотрел на парня и резко схватил его за локоть, стискивая чужую одежду в пальцах, словно немец намеревался уйти далеко и надолго. — Друг мой, умоляю! Вам просто необходим отдых! Вы совсем себя не щадите, а ведь ваш организм уже истощён! Ещё немного и я боюсь, что вы начнёте падать в обморок! — Nein, всё быть хорошо. — Нойманн явно старался говорить спокойно и чётко, но его голос всё равно был хриплым и тише обычного, будто бы ослабшим, зато теперь хотя бы не дрожал, заставляя заикаться. — Извиняйт за этот глупий случай, я не хотель. Сейчас я починить твой будильник и ты можешь пойти. — Да не нужен мне этот будильник! — сразу после этих слов, то ли от вскрывшегося обмана, то ли от чего-то ещё, Джозеф вновь смягчил свой голос и интонацию. — Видите ли... Я боялся, что вы могли меня, ну... Прогнать, поэтому я сломал его и наврал вам о его важности на данный момент. Лосев вновь выдохнул, когда вместо недовольства, Нойманн сказал, что в любом случае не прогнал бы его, даже показалось, будто Пауля удивило, что у астронома вообще были такие опасения. Спустя ещё несколько минут не нужных споров, учёный одержал победу, чему был несказанно рад. Он первый слез со своего стула и сразу потянул немца к кровати, всё также держа за локоть. Как только Пауль, видимо, ещё больше утомлённый спором, улёгся, устроился поудобнее и накрылся одеялом, Лосев сел на самый край своеобразной кровати и аккуратно снял с чужой головы лётный шлем, после как-то машионально заменив его на свою ладонь. — Мой бабушка также укладывала менья спать. — на лице лётчика плавно расцвела трогательная, ностальгическая улыбка, а веки расслабленно прикрылись. — Я что-то делаль, не хотель спать, а она вела в кровать и... — немец тихо зевнул. — ...гладила по голове, пока я засыпаль. Джозефа всегда трогало, с какой нежностью Нойманн может говорить о своей семье и родине, предаваясь воспоминаниям и, скорее всего, сам того не осознавая, прекрасно передавая всю атмосферу того мгновения. — я посижу с вами ещё, если так хотите. — с лёгкой улыбкой, сказал ученый в ответ, бережно храня чужой головной убор на коленях. — Danke, Joseph. Немного запоздало пробормотал немец себе под нос, а после еле заметно шевельнулся, прижался щекой к подушке и, постепенно расслабившись, замер. Улыбка не спадала с лица, пока Джозеф смотрел на спящего Пауля, слушал его весьма шумное, но такое привычное сопение, а ладонь мягко плыла по вьющимся волосам, всегда возвращаясь на лоб. Через время волнение и другие неприятные эмоции плавно отошли на задний план, на сердце появилась приятная лёгкость, свобода. Всё ещё было сложно поверить, что они признались друг другу. Но даже несмотря на то, что вышло всё не так хорошо, эта мысль до сих пор грела душу. Смотря на такую умиротворяющую картину, Лосеву самому хотелось спать, лучше бы рядом, или хотя бы как можно дольше сидеть с Паулем, пусть и спящим. Разумеется, после такой разлуки ещё и по столь неприятной причине, Джозеф был рад даже этому. Хотелось бы, конечно, наверстать упущенное время и за другими делами, будь то прогулка или совместная работа, но это бы противоречило просьбам отдохнуть, а вот именно отдых немцу сейчас нужен больше всего. Поэтому лучше он подождёт, пока Пауль не выспится. Почему-то учёного так и преследовало отчётливое предчувствие, будто и больше трёх часов не пройдёт, как Нойманн проснётся и не сможет больше уснуть. Но три часа — тоже время, можно было бы пока занять себя чем-нибудь, желательно полезным. Любопытные глаза прошлись по комнате, захломлённому столу, на котором вроде лежали какие-то чертежи, бардаку на полу и остановились на дверном проёме в кухню. Внезапно захотелось заварить себе чай, также мелькнула мысль об уборке, вместе с нежеланием ею заниматься. Но стоило представить, что после убираться придётся Нойманну, так и захотелось взяться за метлу. Снова глянув на спящего, учёный последний раз погладил немца по волосам, убрав пряди с лица, потом невесомо прошёлся большим пальцем по щеке, на которой всё ещё был след от ручейка слёз и только после с неохотой поднял ладонь, неспешно встав с края кровати. Как вдруг Пауль сразу зашевелился, с трудом приоткрыл глаза и приподнял голову, глядя прямо на учёного, мутным от недавней дрёмы, взглядом. — Joseph, gehst Du schon? — Нет, друг мой, спите-спите! — Лосев сразу вновь повернулся к немцу, держа его шлем в руках. — Я лишь хотел сделать себе чай. Тихое мычание и что-то похожее на "gut" послужило ответом, после чего парень уронил голову на подушку, словно сразу обратно уснув, хотя его глаза вновь распахнулись меньше, чем через секунду. А Джозеф, видимо, ничего не заметив, уже прошагал на кухню, скрываясь где-то в её темноте и тихо шумя посудой, видимо, в попытках найти чайник. Усталость вместе с одеялом прижали Нойманна к кровати, даже от мысли о том, чтобы пошевелиться становилось только тяжелее, спать хотелось лишь больше, густой туман накрыл мысли плотной плёнкой. Но сон всё не возвращался. Ничего не видя перед собой, Пауль продолжал осматривать место, в котором мог найти любую гайку даже без света. Глаза мучительно медленно закрывались, но каждый раз в итоге оставались открыты. Время тянулось, подобно резине, ожидание и тихий шум с кухни стали давить на опустевшую голову. Даже мыслей в ней не было, они словно маячили на горизонте, стояли на пороге, стесняясь зайти. Возможным оставалось лишь говорить с собой и то самыми простыми словами, про себя. "Schläft!" — чайник засвистел и тут же затих, закомый силуэт уже скоро показался в дверном проёме, словно намекая Паулю взять всё в свои руки и зажмурить глаза. — "Alles, was ich brauche, ist zu liegen und dann kann ich einschlafen..." В кромешной тьме перед глазами отражались чужие шаги, стук стакана о поверхность стола и шорох бумаги. Понемногу звуки начали пробуждать интерес и желание взглянуть хоть одним глазком, неподвижно лежать становилось невыносимо, отсутсвие сна, несмотря на сонливость, начинало раздражать. На пару секунд шум затих, лишь стакан тихо проскрёб по столу, когда его, наверное, поднял учёный. Появилось странное, но слишком знакомое чувство. Будто чьи-то глаза так и впились в лицо, нагло бегали по всему Паулю, высматривая на нём нечто примечательное. Поджав губы, Нойманн решился приоткрыть один глаз, сразу встречая удивлённый взгляд и тут же сдаваясь. — А я думал вы спите! — Больше с удивлением, даже может быть, с насмешкой, нежели с укором, сказал учёный, отстранив стакан от рта. — Я пытаться. Но если я спать, ты ещё долго тут сидеть... Один. — сил и желания, чтобы сесть всё же не хватило, Пауль лишь слегка приподнялся на локтях. — А потом уходить по делам. — Ну что вы, не беспокойтесь, я освободил этот день от дел, чтобы побыть с вами! — Конечно, Джозеф говорил наперёд, ибо график он ещё не менял. — Вам нужна моя компания, чтобы уснуть? Немец легко уловил в чужом голосе и нотку любопытства, и попытку пошутить, задав риторический вопрос. Но всё равно коротко кивнул, готовясь озвучить очень непривычную просьбу. — Ты можешь... — Пауль вспоминал, как просил о том же, будучи маленьким мальчиком, и как тогда, на секунду отвёл взгляд в сторону. — Полежать рьядышком сейчас? Глаза Лосева округлились, а брови приподнялись вверх от неожиданности и лёгкого удивления, но голова сама кивнула в знак согласия. Наконец-то оставив шлем на стуле его владельца, а вместе с ним и кожанку, Джозеф подошёл к кровати, где уже зашевелился Пауль, отодвигаясь в сторону и приподнимая половину одеяла, чтобы после накрыть им учёного. Как и ожидалось, в такой кровати было не очень-то просторно и тепло, но для объятий места вполне хватало, а одеяло и чужая рука спасли от прикосновения к холодной стенке холодильника. Лосев сразу прижался к зевающему Нойманну, тепло, разлившееся по телу выступило на щеках лёгким румянцем, в то время, как немец даже смутиться заново не успел, сразу прикрыл глаза и провалился в сон. Но как всегда, надо же было чему-то нарушить эту идиллию! Разумеется, как только Джозеф вдоволь насладился моментом и позволил себе отправиться навстречу снам, за люком дома механика послышалась возня, резкий подъём лифта и оглушительный, каким он тогда казался, стук по железу, повторившийся три раза. Не успел Лосев возмутиться, как перепуганный Нойманн тут же вскочил с кровати и быстро осмотрел комнату, освещаемою лишь настольной лампой, да светом из окна. Вскоре, сообразив, что это был за шум, немец встал с кровати, чуть не споткнувшись о её бортик в полусонном состоянии, и подошёл к люку, сперва просто приоткрыв его, а потом распахнув полностью. — Как же навороченно у вас тут всё, прям никак не привыкну! — Почтальон приветливо улыбнулся хозяину дома. — Вот всегда про ручку забываю! Еле понял, как к двери подняться, а почтовый ящик так и не нашёл! — J-ja... А... Пауль даже не знал, что тут делать: оправдываться или неловко улыбнуться, или лучше вообще молчать. Мужчина перед ним выглядел дружелюбно и бодро, не смотря на то, что был он совсем не молод. Вообще Нойманн уже давно знал этого почтальона: хороший мужчина преклонного возраста, задорный, всегда ходит в своей неизменной синей форме, которая в холод дополнялась стареньким, коричневым пальто, с ухоженной седой бородой, такого же цвета волосами, скрытыми под тёмно-голубой кепкой и профессиональной, доброй улыбкой, которая не могла показаться какой-либо другой ни при каких обстоятельствах. Пока Пауль всё также молча стоял, старичок успел найти письмо и по-доброму усмехнуться. — Ладно, вижу, что разбудил! Кто рано встаёт, тому бог подаёт! — мужчина протянул немцу бумажку, которую тот рефлекторно взял в руки. — Ну, пойду я, пока погодка хороша! Тут Нойманн отшатнулся назад, забыв, как резко опускается его собственный лифт. — До встречи, голубчик! — полуобернувшись, почтальон махнул рукой напоследок и зашагал дальше по песку. — Ja-ja, до встречи! — несколько растерянно повторил за стариком Пауль, сознание которого только начало пробуждаться. Закрыв люк, немец посмотрел на письмо, точнее листок с информацией о посылке, удивлённо вскинул брови и уже через пару секунд оставил его на своём столе, чтобы разобраться с этим позже. Вернувшись к кровати-холодильнику и ученому, который успел замёрзнуть и закутаться в одеяло, Нойманн снова лёг возле него, на удивление вновь без стеснения загребая в объятия, словно мягкую игрушку. — Надо же почте ходить так рано... — недовольно пробурчал Джозеф, охотно прижавшись к лётчику. — Не перестаю удивляться, как вы не замерзаете? Пока вы там стояли, я уже весь обледенел! А что вам- — Давай спать, Джозеф. Немец сказал это так кратко и тихо, что Лосев даже не сразу понял смысл фразы. Не захотев больше ничего говорить, астроном прикрыл глаза, а как только усмирил своё недовольство, позволил себе насладиться чужим теплом и совместным отдыхом. Сразу после этого дня погода сильно ухудшилась, вновь напоминая о неразрешённом конфликте. Даже Лосеву порой казалось, что сама природа всё никак не может отпустить произошедшее, всё сильнее расстраиваясь, и именно поэтому, но никак не из-за ранней осени, начало стремительно холодать, дожди шли всё чаще, будто облака плакали от переживаний и пытались спрятать за собой солнце, чтобы оно не видело всего этого. Поэтому быстро, буквально в течение двух дней, было принято решение организовать общий сбор, к которому прибегали только в крайнем случае. Правда, в этот раз пришлось обойтись без "главных лиц" конфликта и, на всякий случай, без двух "помощников" Модеста. — Итак, друзья мои дорогие! — Лосев зашёл в дом Клавдии последним и спустил капюшон своего жёлтого дождевика. — Нам давно пора принять меры, относительно всей этой ситуации! Все сели за стол, Клавдия чуть не забыла про чай и угощения для пришедших. — А что, Пауль не придёт? — все перевели внимание на голубоволосого Пашку, а после на учёного, который немного помялся перед ответом. — Видите ли, друг мой любопытный, я пока не возвращался в разговоре с ним к этой теме. Его настроение только-только улучшилось, я не решился его портить. — А, ему уже лучше? Круто! Стёп, а давай навестим его? — Нет-нет, не стоит! Он говорил, что пока не хочет особенного внимания. А что насчёт остальных? Есть новости? — А, ну... — Немного поникший мальчик переглянулся с другом. — Фаддей с Анфисой уже не уверены. С ними немного поговорить осталось и они сломаются! Да, Стёп? — А-ага. А вот с Модестом мы поговорить, ну... Не смогли. — Ах, да что там, даже меня он не слушает! — старушка возмущённо взмахнула руками, наконец-то усаживаясь за стол. — Упёрся и всё! Слушать не хочет! — Эт да... — Палладий почесал затылок, глянув на свою чашку. — Ходил я к нему тоже, разховаривали вот. Говорит, шо Пауль задумал там чего-то. Даж сказал, шо пускай и дальше дома сидит, а то детям с ним, видите ли, опасно! Пашка так и вскочил со стула, чтобы возмутиться, но его вовремя остановили Лосев со Стёпой, взяв за плечи. — Я тоже не согласен с этими словами, но возмущения оставим на потом! Новости, конечно, не лучшие... — на секунду Лосев задумался над "но", которое тут подойдёт. — ...но сдаваться рано, сейчас главное окончательно убедить наших юных друзей в том, что Модест не прав! В конце концов, мириться с самим Модестом или нет, всё равно решит сам Пауль, вот тогда мы ему поможем. А пока сделаем всё, что можем без его вмешательства. Все, хоть некоторые и не сразу, согласно кивнули. После "мозгового штурма" и, как итог, пары дельных предложений для достижения озвученной цели, шло обсуждение не таких важных проблем, хотя иногда кто-нибудь возвращался к этой теме, но в основном, чтобы спросить про Пауля. Беспокойство остальных было даже каким-то утешением, всё же не так Нойманн от них отдалился. После обсуждения плохой погоды, ямок на тропинках, которыми надо будет заняться и отсутствия почтовых ящиков или их непригодности, все решили немного успокоиться, за счёт чаепития, а уже после разошлись. Лосев направился к Паулю, как только выпил свою порцию чая и попрощался со всеми. Но, перед тем, как учёный смог выйти на крыльцо, его задержала Клюева, чтобы вручить небольшую тарелку с пирожками, сверху накрытую второй тарелкой, и попросить передать их Нойманну. Дождь до сих пор шёл, чем заставил Джозефа не только идти быстрее, но и снова пожалеть о том, что зонт сломался, а купить новый не было времени. Поэтому приходилось довольствоваться жёлтым, не очень-то удобным, дождевиком. Всюду были лужи, слякоть, грязь, пару раз астроном даже чуть не поскользнулся. Обувь и штаны точно придётся закинуть в стирку по возвращению домой, ибо они были такими же испачканными, как прошлые, после инцидента с машинным маслом у Нойманна в ангаре. Благо, идти надо было не очень далеко, поэтому уже скоро Джозеф чуть ли не запрыгал по мокрому песку, лишь бы добраться побыстрее, подняться на лифте и оказаться под крышей, которая укроет от дождя. Хоть было предсказуемо, что Нойманн может быть в ангаре, его отсутствие в собственном доме заставило учёного несколько разочароваться. Но, не успел он смириться с этим и выйти, как нос уловил приятный аромат, который совсем не ожидалось учуять в жилище "друга". Оставив гостинцы от Клавдии на рабочем столе Пауля, обязательно проверив, не задел ли чертежи, Джозеф прошёл на кухню, где действительно находилась свежая еда. Это была жареная рыба посыпанная какими-то специями сверху. Выглядела она так аппетитно, что невольно показалось, будто только что из этого дома вышла Клюева, которая похозяйничала на кухне, чтобы хозяин дома не помер с голоду. Лосев даже задумался о том, сколько раз за всё время знакомства с немцем он видел, как он ел что-то, что готовил бы сам, а не консервы или, того хуже, еду быстрого приготовления. И это действительно было довольно редким явлением, по крайней мере именно так и казалось, реже него Джозеф мог видеть, пожалуй... — Джозеф? — учёный чуть на месте не подпрыгнул, когда немец его окликнул. — У тебя что-то сломаться? Я услышаль, как ты бежать к мой дом, что-то случилось? Астроном повернулся к лётчику лицом, уже хотел улыбнуться и поблагодарить за такую заботу, сказать, зачем пришёл, порадоваться, что немец наконец решил хорошо поесть, а заодно и извиниться за испачканные полы. Но вид промокшего до нитки Пауля, без лётного шлема, даже без своей кожаной куртки, просто в белой майке и комбинезоне, с прилипшими от воды волосами заставил учёного молча уставиться на него с отвисшей челюстью на пару секунд, а после вовсе взорваться. — Друг вы мой холодостойкий! — с непривычной для себя строгостью и ярким возмущением одновременно сказал Лосев, сразу шагая к Нойманну, как только лёгкий шок отступил. — Как это понимать? На улице ливень, а вы ходите, будто там солнце и жара в тридцать градусов! Боже, да вы будто в море окунулись! Джозеф сжал в руке край чужой футболки и тут же отпустил, стряхивая воду с ладони на пол. Немец сразу растерялся, явно хотел что-то сказать, наверняка оправдаться или выдать привычное "не беспокойся", но астроном и этого не дал ему сделать. Как бы сильно не хотел он осторожничать, терпения на это уже не было. Ему уже по горло хватало такого безответственного отношения к собственному здоровью у лётчика, особенно без повода вроде убитого эмоционального состояния, из которого он, стоит заметить, на данный момент вышел, складывалось ощущение, будто Пауль его просто не слышит, не замечает всего этого искреннего волнения и заботы, которую учёный изо всех сил пытается ему подарить. — Уж попрошу не перебивать меня! Почему вы хотя бы куртку не накинули? И позвольте поинтересоваться, куда вы в таком виде ходили?! Вам пора бы думать о своём здоровье, а не надеяться на "авось пронесёт"! Иногда я просто поражаюсь вашему, извиняюсь за выражение, пофигизму относительно вашего же состояния! А что, если вы заболеете? Сейчас, к вашему сведению, ваш организм ослаблен и риск подхватить заболевание..! — внезапно Лосев замолчал и сморщился, учуяв до ужаса неприятный, но очень знакомый запах, пробившийся сквозь аромат дождя. Не узнать его, даже через столько лет, было невозможно. — ...вы что, курили?! Будьте так добры, объяснитесь! Нойманн даже напрягся. Было очень непривычно, когда его отчитывал именно Джозеф, ведь обычно он наоборот, пытается как-нибудь прикрыть лётчика, защитить, чтобы старики меньше ругались, а сам лишь с ноткой недовольства подмечает, что он действительно поступил не лучшим образом, как минимум, говорит весьма спокойно. — Джозеф, bitte, не ругайться. Я всё объяснять! — немец так не хотел, чтобы кто-то узнал о сигаретах, специально ушёл вглубь своей свалки, прям в такую погоду, чтобы точно никто не смог его увидеть, а в итоге всё равно вынужден подбирать слова и оправдываться. — Но давай я сперва налью тебе чашечка чай..? Приняв данное предложение за попытку смягчить обстановку, Лосев с недовольством выдохнул, но согласился, правда сперва заставил Пауля пойти и переодеться в сухую одежду, а ещё напомнил хотя бы промочить волосы полотенцем, ведь не зря же он выпалил свою тираду, не помешало бы и действовать. Механик в самом деле сразу заметался по кухне после того, как переоделся. Поставил чайник, достал чашки, чай, порылся в тумбочке, где обычно хранил гостинцы специально для Джозефа и Стёпы с Пашкой и, видимо, ничего не найдя, начал искать что-то, что можно предложить взамен. Возможно, не будь Джозеф так возмущён, он бы уже сравнил немца с хозяюшкой-Клавдией, которая так же бегает по своему дому, пока накрывает стол в преддверии какого-либо праздника, может, пошутил бы заодно и про уборку, которую обязательно устроила бы та самая Клавдия. Но сейчас учёный мог только возмущаться дальше и думать, как бы случайно не перегнуть палку. Конечно же Лосев был прав, не может быть никакого "но". Пауль далеко не маленький мальчик, пора бы ему уже нести ответственность за своё здоровье! Главное эту мысль правильно донести, а то, зная заносчивость учёного, он много лишнего наговорить может, после чего будет чувствовать себя также ужасно, как и тот, кому он всё это скажет. Не хватало ещё самому поругаться с Паулем, ещё и через пару дней после ответного признания, это уж точно "подтвердило" бы правдивость сказанных слов. Ведя внутренний монолог, Джозеф всё время следил за Нойманном, пытался рассмотреть эмоции на его лице, при этом невольно хмурился, чем случайно нервировал его и заставлял поторопиться, чтобы поскорее продолжить серьёзный разговор. Действительно, скоро механик уселся за стол прям напротив астронома, перед этим разлив кипяток по чашкам и поставив две тарелки с жареной рыбой возле них. — Спасибо, очень любезно с вашей стороны. — Всё же сойдясь на том, что контролировать себя и фильтровать свою речь Джозеф ещё в состоянии, он решил оставить строгость, чтобы точно выудить честное признание. — Но я всё же жду объяснений! — Ja-ja. — механик смиренно кивнул, даже не пытаясь выдумать какую-то ложь. — Meine Freunde прислали мне небольшой посылка. Они же не знают, что я бросайт курить. Я решиль просто выкурить одну вчера, потому что совсем не быль настроение. Но я пока больше не куриль, Джозеф, можешь не волновайться! Увы, даже виноватая улыбка и мелькнувшая надежда в глазах не спасли немца от новой лекции о вреде курения. Давно Джозеф не высказывал ему ничего с таким недовольством и возмущением, особенно насчёт его самого. И ведь даже не поспорить, Лосев же прав во всём, что сейчас говорит и насчёт курения, и насчёт недосыпа, разве что Пауль мог бы возразить насчёт привычки одеваться легче, чем следовало бы, но астроном даже рот открыть не давал. — Неужели вы не помните, с каким трудом бросали?! Складывается такое впечатление, что мои переживания и забота для вас вообще ничего не значат! — с долей обиды в голосе подытожил астроном, активно жестикулируя всё это время. — Nein! — от такого заявления механик сразу встрепенулся, тут же поняв, что придётся как-то прекращать спор. Уж подобные фразы он бы никогда слышать не хотел. — Джозеф, я тебя очень любить, я очень не хочу с тобой спорить. Давай я показывать тебе что-то интересный, а ты не ругаться больше? — Ой, да что вы можете мне показать? За всё время нашего знакомства я уже успел изучить чуть ли не каждый угол в ваших доме и ангаре. Кстати, от части из-за того, что не мог найти аптечку или хотя бы коробку лекарств! — О том, что я хотеть тебе показать, не знаешь даже ты. Ты быть согласен? — Ну, если вы так уверены, что я никогда этой вещи не видел... — Лосев скрестил руки на груди и закатил глаза. — ...тогда я согласен. Но при этом, вы отдадите мне все ваши сигареты и пообещаете купить себе запасную куртку! — Gut. Только сначала докушайт свой рыба, bitte. Пауль почувствовал лёгкое облегчение, поняв, что неизменное любопытство Джозефа сыграло ему на руку и помогло сгладить ситуацию, а потому смог приступить к еде, только вот есть пришлось быстрее обычного, ибо Лосев ел так, будто у него сейчас тарелку отнимут, а ждать, пока доест механик, он бы не хотел. Сам же Нойманн тоже предпочёл бы не сидеть под его слишком внимательными взглядом. Уже сытые, оставив тарелки и чашки на столе, они вдвоём направились в ангар, перед этим накинув дождевик и ещё сырую кожанку, чтобы защититься если уж не от дождя, в случае Пауля, то хотя бы от холода. Учёный сам почти бежал и при этом подгонял немца, который вообще и не торопился, шёл так, как ученик идёт в школу с невыполненным домашним заданием, где его ждут очередные упрёки, а не мокнет насквозь уже второй раз за день и не подворачивает ноги на мокром песке. Наконец-то приблизившись к ангару, Лосев не без усилий распахнул огромные двери и шагнул внутрь, утащив немца за собой. Стянув капюшон с головы, Джозеф отпустил чужую руку и скрестил свои на груди, впившись в чужое лицо выжидающим взглядом. — Ну и что же вы хотели мне показать? — Пришлось подождать, пока Пауль включит свет и закроет двери обратно, а потом первый пойдёт вглубь. — Даже не представляю, что такого удиви... Стоило астроному повернуться, как перед ним показалось что-то, скрытое серой тканью от посторонних глаз. Эта вещь была внушительных размеров, Джозеф даже уловил краем глаз как лётчик, проходя мимо, повернулся боком, чтобы спокойно протиснуться между ней и бочками у стены. Если просто смотреть так спереди, ещё и с не лучшим освещением, понять, что скрывается под тканью чисто по форме не очень-то легко, но вот если учесть род занятий Пауля и местонахождение этой вещи, становилось ясно — это самолёт. Джозеф искренне удивился размеру, хотя он допускал вероятность того, что за долгое время просто забыл, каким должен быть этот летательный аппарат, но всё же его не покидала уверенность в том, что немец внёс заметные изменения в конструкцию. — Джозеф. — Нойманн, секунду назад рывшийся в одном из самых заваленных углов ангара, выпрямился и, даже не глядя в сторону астронома, потирал что-то в руках. — Пожалуйста, пообещайт, что ты никому не расскажешь. Опомнившись, учёный сразу обошёл самолёт тем же образом, что и Пауль ранее, при этом пару раз чуть не споткнулся о какие-то детали, которыми пол был завален донельзя, но всё же добрался до немца. — Обещаю-обещаю. У вас тут такой завал, просто ужас. — последнюю часть Лосев скорее тихо подметил сам для себя, чем открыто высказал механику, а спросить про самолёт решил позже. Нойманн, немного помедлив, словно всё ещё обдумывал, стоит ли показывать столь важную для него вещь, положил небольшой ключ в карман и неохотно приподнял крышку ящика, который Лосев мог видеть впервые в жизни, аккуратно откидывая её назад через несколько секунд. Внутри лежали механические старые игрушки в виде различных животных, отличающихся по размеру, по целостности, по степени детализации, у некоторых не было заводного ключа в спине, в отличие от других. Джозеф сперва удивился, эта коллекция не вызывала у него сильного восторга, но от самого факта, что Пауль коллекционирует игрушки что-то всколыхнулось внутри, а недовольство притупилось. — Поразительно, друг мой! — Лосев пока не трогал диковинки, лишь с любопытством рассматривал их, думал, о какой можно спросить первым делом. Нойманн тихо выдохнул с облегчением и позволил себе легонько улыбнуться, разглядывая свою коллекцию. — Механический игрушка есть мой небольшой слабость. Я никому это не показывайт, не думаю, что кто-то понимать. — Да что вы говорите, Пауль! — Лосев уже успел понапридумывать, какие же вопросы позадавать про каждую из игрушек. — Любая коллекция — это же так любопытно и невероятно! Особенно сам факт, что у неё может быть долгая история! Вы, наверное, так давно её собираете? — Ja. Очень давно началь собирать. — Пауль потянулся к небольшому игрушечному щенку с заводным ключом в спине и аккуратно взял в руки. — Вот этот щенок мне подарила бабушка, я очень любиль играть с ним, почти, как с самолётами. Лосев внимательно осмотрел щенка, уже потрёпанного, старенького, подверженного ремонту минимум один раз, при этом охотно слушая немца, который, к сожалению, не так уж много рассказал. Но зато механик поставил щенка на пол и прокрутил ключ, после чего игрушка зашагала вперёд с лёгким механическим шумом. Совсем ничего необычного, всего лишь старенькая игрушка шагает с помощью простого механизма. Но вот лицо Пауля, при взгляде на эту игрушку, его улыбка и по настоящему умиротворённый взгляд, которым он следил за щенком, что контрастировали с его до сих пор уставшим лицом, просто вынудили астронома вновь будто прочувствовать чужие воспоминания и только подпитали интерес к другим игрушкам, поэтому он не сдержался от просьбы рассказать ещё хоть о парочке диковин из небольшой коллекции. Лосев готов был часами слушать истории, которые вспоминал Нойманн при одном взгляде на игрушки, хоть они и были короткими, а сам немец уже будто бы разучился говорить так долго, как раньше. Астроном до безумия любил такие моменты, когда Пауль делился чем-то сокровенным, при этом будучи таким умиротворённым и открытым, как сейчас. — А вот этот хамелеон мне подарили Илья с Димой, за год до того, как я уехаль из Мегаполис. — Пауль сказал это с некой грустью, медленно рассматривая железное животное в своих руках. — Они узнали, что мне нравится механический игрушка из письма от мой бабушка. Она часто писала мне, когда я быль в училище. Я не мог покупайт много новый игрушка, и она часто спрашивала про них... Заметив накатившую на парня тоску, Джозеф ненавязчиво положил ладонь на его руку, поднимая взгляд на чужое лицо и встречаясь с тёмными голубыми глазами. Лосев не мог спокойно смотреть, как меняется лицо Нойманна с хоть немного веселого или воодушевлённого на мрачновато-грустное, за которым обычно следовали либо отчуждённое поведение и смена темы, либо полное молчание, нарушающее весь диалог. Но немец лишь достал из коробки ещё одну, новую, относительно других, вещичку. — ...Ещё они вчера, ну, точнее когда ты быль у меня, присылайт вот этот робот. Сказали, что очьень скучали, ещё очень давно хотели мне на день рождения подарийт, но не могли меня найти. — Друг мой, пожалуйста, только не расстраивайтесь. — Учёный мягко погладил Пауля по руке, выражая свою поддержку и сочувствие, а тот лишь помолчал и только после одарил Лосева нерадостным взглядом. — Я всё ещё есть хороший друг после этого? — Даже не сомневайтесь! Я уверен, ваши друзья всё поняли и не думают злиться на вас! — Джозеф добродушно улыбнулся, пытаясь придать убедительности своим словам и хоть немного приободрить парня, но Пауль лишь молча смотрел на него пару секунд, а потом, нисколько не воодушевившись, тихо вздохнул и аккуратно вернул все игрушки в ящик, сразу закрывая крышку, после защёлкивая тем самым ключом замок на ней, и накрывая всё запылившейся белой тканью, под конец обставляя разным хламом со всех сторон, чтобы этот угол совершенно не выделялся среди всего мусора. — Ох, прошу вас, только не надумывайте себе лишнего. Это же глупо, теперь-то вы всегда можете просто встретиться и обсудить это с ними! Лосев с последними каплями надежды в глазах проследил за чужими действиями, но, обойдя его, механик, подошёл к своему столу и открыл коробку, что лежала на нём. На его лице уже не было и следа от улыбки, только серьёзность и еле заметное напряжение, выраженное нахмуренными бровями. Казалось, что даже взгляд его покрылся тонкой ледяной коркой. — Вот, я обещаль отдать. Пауль выложил на край стола две пачки сигарет одной и той же марки, отличие было лишь в том, что одна из них была открыта, а после немец достал ещё и лист, сразу начав читать информацию на нём. — Мне всё равно не понравилось. — Ах, точно... — Джозеф был недоволен таким исходом и игнорированием его поддержки, что выразил, закатив глаза и сменив тон на какой-то обидчивый. Может, следовало бы получше прислушаться к эмоциям лётчика и сделать вид, что всё хорошо, но неприятная обида от этого никуда не денется, да и игнорировать свои чувства в угоду другим неправильно. Если бы не "сделка", Лосев уже продолжил бы серьёзный разговор, от которого успешно ушёл Нойманн. — Это посылка от ваших друзей? — Ja. Лосев, снова переступая через кучи хлама, подошёл к немцу и положил сигареты в карманы своего дождевика, не волнуясь о том, промокнут они или нет — всё равно полетят в мусорку. Но всё же нужно было что-то выдумать, чтобы отвлечь от неприятных эмоций и себя, и Пауля, иначе с таким успехом настроение обоих упадёт ниже плинтуса. Но нельзя было делать это слишком резко, надо найти какую-то тему... — Вы, я смотрю, над самолётом трудились...? — Как бы невзначай спросил Джозеф, старательно сдержав недовольство, иначе вопрос мог бы показаться язвительным. — Увеличили размах крыльев? Размер заметно изменился. — М? — оторвавшись от письма, Пауль приподнял бровь и перевёл взгляд сперва на собеседника, а после и на сам воздушный транспорт. — Nein, он почти не увеличиваться. Я совсем немножечко поменять конструкцию и решиль попробовать новый сплав. — Сложно поверить, что он всегда был настолько большим. А не могли бы вы рассказать побольше о проделанной работе? Благо Пауль был только рад обсудить с Джозефом и сплав, и чертежи, и преимущества, которые давали изменения, хоть жизнь и интерес вернулись в его голос лишь на второй минуте. С того момента, как механик и учёный начали посвящать друг друга в свою работу, каждый узнал много нового, Лосев вовсе в один момент настолько заинтересовался самолётами, что приобрёл кучу книг о них, как потом оказалось, чтобы прочитать только две и после щедро подарить всё Паулю. Но главное, что за всё время у Лосева уже был некоторый уровень знаний в этой сфере, что позволяло ему время от времени не только помогать Нойманну, а буквально предотвращать катастрофу, о последствиях которой и думать-то не хотелось. Пока два гения бурно обсуждали проделанную работу, пытались найти ошибки, радовались их отсутствию, дождь на улице наконец-то кончился, оставив неприятные последствия в виде луж и грязи, которыми уже вдоволь "насладился" каждый, кто выходил сегодня наружу. Даже волосы Пауля успели подсохнуть и начать виться сильнее обычного, в то время, как майка наоборот, намокла, впитав влагу с невысохшей кожанки, но и это осталось без внимания. В отличие от неожиданного звука, раздавшегося из той самой коробки, на который мгновенно отреагировал Нойманн, уже через секунду держащий в руке сенсорный телефон, отвечая кому-то на звонок, в то время, как астроном даже удивиться такой вещи у Пауля не успел. — О, Илья! Guten Tag! — немец виновато глянул на учёного, пытаясь понять, не злится ли он из-за того, что диалог пришлось прервать. — Всё gut! Ещё раз спасибо вам за игрушка, очьень хороший! Ах, да, я сейчас просто разговаривать с Джозеф, ну ты помнить, я о нём говориль... Nein, nein, не помешать! Слушать ответы Нойманна на предполагаемые вопросы от его друга, конечно, было интересно, теперь даже хотелось бы поподробнее услышать, что же он успел рассказать конкретно о Джозефе, но перебивать всё-таки было невежливо, да и не хотелось, когда Пауль так оживился. Хотя, если бы Лосев был полностью честен сам с собой, он бы сказал, что было несколько неприятно, что диалог с ним временно поменяли на другой. Но не очень-то хотелось это признавать, поэтому Лосев, поймав очередной взгляд на себе, кивком заверил Пауля в том, что всё хорошо и снова опустил взгляд в чертежи, уже в десятый раз рассматривая их, попутно вспоминая обрывки фраз механика, при это мысленно возвращаясь к возможному решению конфликта между Паулем и Модестом. С одной стороны, Архипов, скорее всего решит "тактически отступить" , если останется один в этом споре, в этом случае ему просто нет никакой выгоды стоять на своём и дальше обвинять Нойманна в ужасных делах, ведь может просто потерять доверие остальных. Да и мириться конкретно с ним Пауль должен сам, что он, без сомнений, и сделает позже. Но с другой стороны, Джозеф, в отличии от Нойманна, обижаться умел по настоящему и совсем не хотелось оставлять Модеста безнаказанным после такого поступка. Казалось просто необходимым его проучить, заставить извиниться перед немцем лично или хотя бы как-то припугнуть. Взгляд учёного всё скользил по чертежам, будто пытался вычерпать оттуда что-то нужное, при этом думая о том, когда должна быть лётная погода. Маленький чертёнок вырывался наружу, требуя преподать урок Модесту, неважно, придётся обмануть остальных ради этого или нет, но здравый смысл подсказывал, что в этом нет нужды, можно решить всё более менее дружелюбно и мирно. Но всё же проучить Архипова было просто необходимо. — Джозеф, извиняйт, bitte. — Пауль только-только попрощался со своим собеседником и положил телефон на стол, теперь уже смотря в глаза учёного, который тут же посмотрел в ответ. — Просто Илья обещаль позвонить, но не сказал, когда. — Всё хорошо, друг мой, не переживайте. Честно сказать, меня очень радует тот факт, что теперь у вас есть такое продвинутое средство коммуникации для связи с вашими друзьями. Лосев говорил искренне, что подтвердил добродушной улыбкой на своём лице, которая стала только шире после того, как чужие уголки губ ещё заметнее приподнялись. — Так когда вы собираетесь испытать самолёт? — Как только будет лётный погода. Пауль откинул назад подсохшую белую прядь, которая сразу же снова свалилась на нос. Разговор о самолёте помог не только Джозефу, но и ему, и это было отлично видно. Нойманн уже не был таким убитым, даже наоборот, несколько бодрым, насколько это вообще можно было применить к человеку в его состоянии. — О, насчёт погоды! — Джозеф повернулся в сторону закрытых ворот ангара, прищурился, всматриваясь в окошко. — Только послушайте, дождь стих! А я уж боялся, что сбудется самый плохой прогноз. Нойманн отодвинул посылку ближе к середине стола и вновь протиснулся между самолётом и стеной, чтобы выглянуть в это самое окошко. — Ох, ja, даже сольнышко вышло. Скоро станет немножечко теплее. — Да-да, всё, как в моём прогнозе. — Джозеф говорил с некой гордостью, будучи полностью довольным собой. — Следующий дождь должен быть, как минимум, завтра, дорога обратно будет не столь неприятной. И давайте я заодно посуду Клавдии верну, а то вы потом заработаться и забыть можете. — Какой посуда? Я давно ничего у неё не забираль. — с небольшим непониманием на лице, механик глянул на учёного, уже стоящего возле него, а после, осознав, что ничего вспомнить не может, вовсе принял растерянный вид. — Она сильно злится? — Неужели я забыл вам сказать? — такая реакция немца немного потешила Лосева, хоть он и понимал его. Злить Клюеву никому не хотелось. — Вы же знаете, наша дорогая подруга иногда переживает, что вы совсем не едите. Она просто попросила меня передать вам пирожков, я оставил их на вашем столе. Но вы тоже правы, ей не понравится, если мы оба забудем вернуть ей посуду. — Gut, надо будет сказать ей "спасибо". — немец выдержал небольшую паузу. — Может я пойду с тобой? — Ну уж нет, вот вам сейчас точно не стоит расхаживать по улице в мокрой одежде. Может потепление и будет, но не такое заметное! Я бы на вашем месте посидел дома и отогрелся. Или вы так хотите заболеть? — Ты же знайт, я редко болею. И ты обещаль не ругаться. — А я и не ругаюсь, это мой вам совет! Пауль смиренно замолчал и посмотрел в окно в двери ангара, как на какую-то упущенную возможность. — Да и зачем вам идти со мной? Я сам спокойно дойду до Клавдии, мне всё равно идти через всю нашу долину. А о Модесте не беспокойтесь, я уже не раз его обходил. Конечно же догадаться можно было, почему Нойманн попросился пойти с ним, это было даже очевидно. Но всё же хотелось бы услышать от него напрямую, чего же он хотел. — Gut. Я просто хотель проводить тебя, хотя бы до тот холмик. — открыв массивные двери ангара, Пауль кивнул в сторону упомянутого места. — Мы очень давно не гулять в месте, а сейчас хороший погода... Я бы хотель погулять снова. — Так вот в чём дело! — Уголки губ сами приподнялись. Всё же Пауль как был, так и будет прямолинейным, пусть иногда и мнётся сперва. — Честно сказать, я тоже невероятно скучаю по нашим прогулкам, но сейчас вам правда необходимо просохнуть и погреться! Давайте так, мы встретимся с вами ближе к ночи, тогда и Модеста не придётся встречать на пути. Но при одном условии! Вы придёте в сухой и хоть немного тёплой одежде! — Идёт. Я подумайт над одежда. Место встречи два гения выбрали быстро, пока шли до дома Пауля, чтобы тот переложил пирожки в другую тарелку, любезно оставил несколько штук Джозефу и вынес нужную посуду, дабы отдать её ему и попрощаться. А после ждать нужного времени весь день. Как и обещал, Пауль перерыл весь шкаф, пытаясь выбрать что-то, что подошло бы под условие встречи. Даже сложно было вспомнить, когда он так заморачивался в последний раз над внешним видом. Без раздумий он взял свой любимый белый шарф, те самые перчатки, которые уже давно надевались каждый день и берцы, хоть уже и не те старые, но тоже хорошие, которые было не жаль запачкать в лужах и грязи. Комбинезон пришлось сменить на чёрные джинсы, даже не удалось вспомнить, его ли они или же достались от кого-то. Главное, что носить их ещё можно было и даже с удобством. Последней вещью стала чёрная водолазка, которая, честно сказать, имела пару минусов: даже на ней когда-то появились еле заметные пятна, к тому же, она была несколько мала, особенно сильно это бы ощущалось, не похудей Нойманн на несколько килограмм за пару недель. Оставалось надеяться, что кожаная куртка успеет высохнуть к нужному времени, а лучше бы и шлем вместе с ней, ходить без него всё же было также непривычно, как собирать детский конструктор, вместо очередной невероятной машины. Последним, о чём позаботился Пауль, была его причёска и проснувшийся в последний момент аппетит. Лётный шлем всё-таки подвёл, как и кожанка, так и не высох до конца, поэтому вместо обычного хвоста, Нойман сделал высокий, одновременно подметив, что волосы уже отросли даже сильнее привычного, можно было бы и постричься когда-нибудь, в скором времени. А пирожки с вишней так не хотелось доводить до "вчерашних", что Пауль через силу съел два лишних, и самые последние три в итоге взял с собой, даже не завернув в платок, лишь слегка разогрел их, дабы они не потеряли вкус, хоть они всё равно почти остыли, пока Пауль шёл к нужному месту. Пришёл он, кстати, первым, минута в минуту, поэтому пришлось немного подождать. — Джозеф! — Лосев чуть не прошагал мимо, как тут же подпрыгнул на месте, резко обернувшись. — Боже, не пугайте так! — Джозеф с облегчением выдохнул, сразу же укоряя немца, холодный свет позволил заметить ещё не прошедший полностью страх на его лице. — Я уже было подумал, что что-то случилось! — Извиняйт, я не хотель пугать. Ты шёл мимо и я решиль позвать тебя. — Пауль протянул вперёд припасённую выпечку, которую охотно приняли. — Кушайт, Джозеф, я уже объесться. — Спасибо. — Наконец отойдя от испуга, Лосев откусил приличных размеров кусок от одного пирожка, почти сразу проглотив. — Ещё не так поздно, когда я шёл мимо, у Модеста горел свет. Давайте мы временно отклонимся от тропинок? Пауль сразу согласился и вскоре новым пунктом назначения стало то самое дерево с качелями на одной из веток. Идти было довольно далеко, но и времени впереди было полно, целая ночь. Как оказалось, оба даже не хотели спать, ибо сделали это ещё днём, зато у них было общее желание пообщаться. Сперва шли всякие пустяки, поверхностное обсуждение работы обоих, недавние достижения и планы, восхищение ночным небом и луной. Как всегда, Пауль с печальной улыбкой вспомнил и Биби, размышляя, на какую же планету он отправился на этот раз, обещая и себе, и Джозефу, что он скоро обязательно напишет. — Кстати, говоря о вашем сыне. — Лосев, чьи руки уже были пусты, с лёгкой улыбкой глянул на, всё ещё смотрящего вверх, молодого отца. — Я был очень удивлён, когда увидел, как вы танцуете вместе. Уж не ожидал, что вы решили научить его брейк-дансу, да и ваше исполнение было также удивительно! — Nein, я не сам захотель его научить, это Биби попросиль. — Вздох, полный отцовской любви, сорвался с губ парня и тот всё же вернул своё внимание собеседнику. — Кстати, куда ты уходиль тогда? Ну, в свой экспедиция. Ты так и не успель рассказать. — Рад, что вы спросили! Я наблюдал за одним довольно редким видом бабочек. Я ещё не выяснил, почему, но судя по всему, они перебираются к нам, и я даже обнаружил целых три особи! Я обязательно покажу вам все записи и фотографии, если только попросите! — Я бы хотель посмотреть. — на секунду Пауль о чём-то задумался, что еле заметно отразилось на его лице, а точнее пытался вспомнить это что-то. — Это тот самый бабочка, который ты хотель увидеть? Голу... Голубянка Филипина? — Уж не думал, что вы запомните! — учёный чуть не споткнулся о камень, вовсе позабыв смотреть на дорогу перед собой, вместо этого отдавая всё своё внимание собеседнику, вызывая этим спокойную улыбку и немой вопрос: "что тут такого особенного?" — Филипьева. К сожалению, этот вид мне не попался, слишком уж мало особей осталось и шанс встретить их именно в наших окрестностях, мягко сказать, не велик. Если помните, я как-то рассказывал про семейство Парусников... Джозеф начал с энтузиазмом рассказывать про это семейство снова, а после и про сам вид бабочек, одну из которых ему повезло поймать. Сейчас ничто не могло его прервать, ни хлюпающие шаги по скользкой грязи, ни прохладный ветер, обдувающий лицо. Слова сами вылетали из-за рта, а руки только дополняли рассказ, то пытаясь показать очертания крыльев, то резко вскидываясь вверх, то просто разводясь в стороны. Рассказ получался таким живым и увлекательным, что Пауль только и слушал, пытался взять во внимание все подробности и представить в голове внешний вид бабочки, даже захотелось полистать книжки об этих насекомых. А после с восхищением вдохнул и вновь поднял глаза к небу, в которых так и засияли изумлённые искорки. Даже руки, сцепившись в замок, прижались к груди, словно последний штрих, полностью выдающий восторг. — Fantastisch! Какой интересный бабочка! — Если захотите, у меня есть целая энциклопедия про них. — Джозеф, довольно ухмыляясь от такой реакции на свой рассказ, словно читал мысли. — Знаете, друг мой, в этой истории меня расстраивает лишь одно... Учёный даже притворно вздохнуть не успел, а Нойманн уже пристально на него смотрел, ещё со слов "друг мой". Лосев специально выдержал паузу, чтобы дать себе время решиться на "маленькую глупость", которую раньше никак бы себе не позволил. — ...печально, что я никогда не смогу поймать самый редкий и прекрасный вид бабочек. — А что это за бабочка? Ну... Может, я её видель? — Это бабочки "животницы". Своё название они получили за очень своеобразный образ жизни и среду обитания. Появляются они, в основном, когда человек находится со своим возлюбленным, особенно в или до начала их отношений, о чём "носитель" узнаёт, ощущая лёгкое покалывание или щекотку в районе брюшной полости. — Лосев почувствовал, как к щекам прилила кровь, окрашивая их в пунцовый, но всё же решил договорить. — И, сказать честно, я очень часто ощущаю их рядом с вами. Джозеф всё же не выдержал и выдал тихий смешок, одновременно легонько улыбаясь. Какое же глупое определение он сейчас выдал, уму непостижимо. Надо же было кому-то придумать такое название простой реакции человеческой нервной системы, связанной с увеличением уровня эндорфинов и других гормонов радости, усиливающей приток крови к органам брюшной полости. Но Лосев не мог не согласиться с тем, что такое сравнение ему всё же нравилось. — Очень странный бабочка. — наконец-то заключил Пауль, после продолжительного молчания. — Я точно её не видель, хотя щекотка был... Джозеф чуть по лбу себя не ударил, после такого ответа. Неужели он так сложно всё сформулировал или до Нойманна правда не дошло? Как можно было даже приблизительно не догадаться, что это был комплимент? Хорошо, что Лосев ещё раньше это не сказал, а то решил бы, что Пауль просто придуривается, а не не понимает. — Ваша непросвещённость в делах любовных так же поразительна, как и вы! Нойманн сразу отвлёкся от попыток представить тех самых бабочек и с непониманием глянул на Джозефа, только на этот раз фразу он понял, а вот отчитывали его или восхищались уже было вопросом посложнее, но ответом на него была интонация, которую применил Лосев. Джозеф же тем временем остановился, немного нахмурив брови и уже не улыбаясь, словно был вовсе обижен, а не немного недоволен. — Ты хотеть сказать, что... — Пауль действительно редко искал скрытый смысл в каждой фразе, но сейчас он правда пытался понять. — ...этих бабочек нет? — Это не главное, подумайте ещё. Теперь Паулю пришлось вспоминать саму фразу "бабочки в животе" и полное её значение, по крайней мере, именно то, которое он сам знал. Всё же вспомнив полностью, немец поднял брови и немного округлил глаза. Было очень неожиданно услышать подобный "комплимент", если так вообще можно сказать, от Джозефа, посреди обычного разговора. Для пар подобное, кажется, в порядке вещей, но они ведь были друзьями всего пару дней назад, а тут... Уши, на этот раз ни чем не закрытые, слегка покраснели, и Пауль это отчётливо ощутил, как и свою глупость, которую не очень-то хотелось признавать. — Тебе так нравится гулять со мной? Лосев кивнул и сразу с недовольством выдохнул, скрестив руки на груди. Всё же момент был испорчен самым неожиданным и самым очевидным одновременно способом. Стоило догадаться, что Пауль, не читавший любовных романов, ни с кем не встречавшийся даже в подростковом возрасте, а по рассказам Клюевой вообще не знавший ранее о влюблённости в другого человека, не сразу понял бы смысл сказанного, если только это не прямая фраза. — Mir auch. — пытаясь сгладить ситуацию, но при этом, словно опасаясь, что их подслушивают, немец перешёл на родной язык. — Ich gehe auch gerne mit dir spazieren. — В следующий раз учту, что вам нужно говорить всё прямо. — Лосев не злился на парня и просто надеялся, что он это понимает, а не доверяется недовольству в голосе. — Ладно, друг мой, не переживайте. Джозеф вновь посмотрел перед собой и отшатнулся назад, чуть не встретившись с тем самым деревом лицом, отчего и Пауль обратил внимание на их нынешнее местоположение. — Не могу поверить, что мы так заговорились. — даже голос Лосева был пропитан удивлением и озадаченностью. — Зато можно посидеть на качелях и немного отдохнуть. Согласившись с таким предложением, даже несмотря на то, что дощечка, подвешенная на верёвках, была мокрой, Джозеф первый на неё и залез, а Пауль присоединился сразу после, садясь по правую руку от него. В ночном воздухе повисла тишина, никто из них даже не пытался что-то сказать. Оба слушали шелест листьев и травы, беспокоемых лёгким ветерком, в четерые глаза они смотрели на пейзаж перед собой. Может, не такой яркий, как днём, да и горы видны не столь чётко, но тёмные силуэты под миллионами звёзд и голубой луной выглядели по-своему интересно и отлично помогали отпустить недавнюю неловкость не только на словах. Фантазия могла додумать им формы могучих гигантов, соединить очертания в какую-то фигуру, то это была кривоватая, когтистая кошачья лапа, то где-то так и хотелось разглядеть чьё-то лицо. Днём это место часто занимали Фаддей с Анфисой, и то, обычно горами наслаждался лишь поэт, они и были одной из причин, почему он тащил с собой девчушку. А сейчас, ночью, словно под навесом невероятной тайны, то же самое, но совершенно другое место приютило двух гениев, которые любовались красотой вместе, слушали лишь собственное дыхание и время от времени посматривали друг на друга, то и дело случайно переглядываясь. — Wunderschön... — еле слышным шёпотом, на одном выдохе просипел Пауль. — Да. Невероятное зрелище. — также тихо ответил Джозеф, не отводя взгляд от приятно волнующей душу картины. — Никогда этот пейзаж не вызывал у меня таких чувств. Феноменально! Пауль аккуратно кивнул, медленно сжимая в правой руке верёвку, пока левая покоилась на прохладной, влажной дощечке. Вдруг мизинца коснулось что-то тёплое и мягкое, тихонько, сразу отстранившись. Но не успел Нойманн смахнуть на "показалось", как вдруг это же нечто плавно накрыло ладонь сверху, просочилось между пальцами и... Замерло. Лётчик удивлённо открыл глаза шире, повернул голову, глядя на сцепившиеся пальцы его левой и чужой правой ладоней. Этот жест показался каким-то странным, очень непривычным, но уже через секунду губы сложились в смущённую улыбку, брови расслабились, а глаза, налившиеся тихой радостью, посмотрели в чужие, только и ждавшие этого. Даже холодного, изо всех сил пытающегося сравниться с солнечным, но терпящим провал, лунного света хватило, чтобы заметить и небольшие ямочки, появившиеся у уголков губ, и чуть прищуренные, такие живые именно сейчас, сияющие ярче звёзд, глаза. И вновь тишину нарушил тихий, чувственный шёпот. — Не смотря на мою не скромную эрудированность, мне не подобрать слов, чтобы описать, как же я люблю ваши глаза. — Но наши глаза одинаковые, nein? — В ваших есть нечто удивительное, что-то прекрасное, не поддающееся объяснению! Если бы вы могли посмотреть на себя моими глазами, то сразу поняли бы, о чём я пытаюсь сказать! Пауль, не найдя, что ответить, вместо слов аккуратно придвинулся как можно ближе, крепче сцепил свои пальцы с чужими и медленно наклонился, опустив голову на чужое плечо, для чего пришлось немного ссутулиться и отпустить верёвку, переместив правую руку на своё колено. Видимо, распознавать комплименты и правильно на них реагировать ему ещё долго придётся учиться. Вьющиеся волосы защекотали шею, которую не мог полностью спрятать воротник, как бы не старался, но Лосев сдержал тихие смешки, блаженно закрывая глаза, чувствуя, как еле ощутимо шевельнулась чужая голова, будто немец приоткрыл рот, но так и не решился озвучить свои мысли. Наверняка он хотел сказать что-то, касающееся чувств, нечто откровенное, что просто не смогло превратиться в звук. Джозефу даже стало чуточку жаль, что эта ночь не услышит предпологаемых слов. — Вы хотели что-то сказать? — Nein. Ничего. — Ничего или вы снова стесняетесь? Вновь молчание, решающее: правда или ложь? — Стесняюсь. Лосев тихо, дружелюбно поцокал, легонько покачав головой. Как вдруг получил обещание, согласно которому когда-нибудь всё услышит. Пауль слова на ветер не бросает, значит, остаётся лишь ждать. Разошлись больше, чем друзья лишь под утро, когда светать начнёт с минуты на минуту, но вся Долина ещё спала. Сперва оба чуть не нырнули в сонное царство, сидя на тех же качелях в той же позе, лишь ветер, будто заметив это, тряхнул листвой посильнее, облив гениев бодрящей влагой и вынудив пойти домой, точнее в ближайший из двух, коим оказалась избушка Джозефа в лесу. Обратная дорога помогла взбодриться ещё больше, но она не была полна разговорами, наоборот, почти всё время поддерживалось дружное молчание, которое нарушилось, стоило переступить порог дома. — Ах, точно, я же хотел вам всё показать! — А..? — немцу потребовалась секунда, чтобы понять, о чём речь. — Ja-ja, я всё ещё ждать! В итоге астроном показал Паулю саму особь, материалы из экспедиции, а потом даже нашёл огромную энциклопедию и дал Нойманну её полистать, рассматривая иллюстрации, пока сам учёный вкратце рассказывал про каждую бабочку. Но вскоре немцу эта тема наскучила, о чём он ясно дал понять и предложил другую тему для разговора. Ещё пару часов гении, попивая чай, разговаривали о том, как Биби проводил с остальными время. Лосев каждый раз удивлялся, как в первый, тому, что с Паулем его собственный сын проводил меньше всего времени, иногда даже не по собственной воле. — Пауль, ну почему вы позволяете так с собой обращаться? — Джозеф поставил чашку на стол, с вопросом в глазах глядя на собеседника, одновременно хмуря брови. Настроение вдруг подпортилось, но видимо, только у него. — Вы же больше всех ждёте возвращения Биби каждый раз, а в итоге позволяете остальным просто утащить его и даже поговорить не успеваете! — Мне главное, чтобы Биби хорошо было. — немец наоборот, слегка улыбался, вспоминая, как его сын сперва играл с мальчишками в футбол, а потом помогал Клавдии собирать травы, что он мог наблюдать со двора дома учёного, смотря в телескоп. — Он играет, отдыхает хорошо, да и тебе он много помогать. Биби уже вырос, он большой и умный мальчик, он сам решать, с кем гулять. Я же знаю, что он не забывать про меня, просто у него столько дел, столько планов... Поэтому он так редко пишет мне, а другие даже писем не получать, пусть он проведёт время с ними. — Но это же неправильно! Знаете, очень видно, как вы по нему скучаете, вам бы не помешало с ним поговорить об этом! — Nein, пусть всё будет, как есть. Я не расстраиваться. Джозеф беспомощно вздохнул, закатив глаза. Доброта и смирение Пауля с каким-либо дискомфортом в угоду другим просто не переставали его удивлять. Самое главное, Нойманна ещё и не убедишь в том, что ему следует позаботиться о себе, ведь тогда для других всё станет на чуточку хуже, а это "слишком эгоистично", совсем не в его вкусе. Внезапно мысли вернулись к желанию отомстить Архипову, которое преследовало Лосева уже не один день, и сразу в голове прозвучал отказ Пауля от этой самой мести. Даже не верилось, что Нойманн мог бы согласиться, предлагать было бесполезно. Лучше уж провернуть всё тайно, а после объясниться перед ним. "Думая об этом сейчас, мне даже стыдно его обманывать... Но это ради его же, нет, ради нашего же блага, я просто обязан так поступить! Уж как извиниться, я ещё придумаю. Пока главное, чтобы он ничего не узнал раньше времени." Как и задумал учёный, план он продумал один и поделиться им первым делом решил далеко не с лётчиком. Не для отказа он не спал целую ночь. — Неужели Пауль сам такое предложил? — с искренним удивлением спросила Клюева, округлив глаза и приподняв брови. — Это же очень жестоко! — Нет. Если честно, Пауль вообще ничего об этом не знает. — Лосев постучал пальцем по столу, отведя взгляд в сторону, вновь думая, хорошая ли это идея и снова набираясь уверенности из обиды за страдания и свои, и Нойманна. — Но согласитесь же, нельзя оставлять Модеста безнаказанным! За такой-то поступок это вообще мелочь! Или вам предпочтительнее, чтобы он и дальше мог обвинять всех в чём попало, а потом, я уж не сомневаюсь, перевести всё в шутку или сказать, что "ошибся"? Он даже меня отказывается слушать, это возмутительно! — Но это же настоящий обман! Мы что, и другим говорить не будем? Ох-ох, Джозеф, не горячись ты так, можно же решить всё мирно! — старушка спешно поставила чашку чая и блюдце с сушками перед гостем, а сама села на стул напротив. — Нельзя же так врать, Пауль бы такое ну точно не одобрил! — Это будет не обман, а блеф! Не одобрил бы, но и сам бы не проучил! Прошу, поймите, я не хочу, чтобы Модест и дальше мог так спокойно на него наговаривать! В этот раз он обвинил его в намерении... — сперва астроном немного замялся, ведь нечасто приходится говорить о подобных вещах, но всё же вскипающее негодование взяло верх над стеснением. — ...Взять меня силой, а дальше что?! Скажет, что Пауль задумал восстание машин и хочет избавиться от нас?! А наш друг, если вы не заметили, переживает практически всё один, а вы сами знаете, что стресс ему противопоказан! Джозеф даже не заметил, как повысил голос, как кулаки сжались сами собой и ударили о стол. Ярость слилась с волнением за здоровье любимого человека в одну неприятную, жуткую смесь. Учёному уже доводилось видеть, как Нойманн без чувств падал на землю, причём не один раз, или как он стискивал футболку в руке, болезненно щурился, а потом пытался убедить астронома, что всё в порядке, очень редко, конечно, всё же признавал своё состояние. Страшно даже думать о том, сколько раз подобное могло произойти за прошедшее, с начала конфликта, время и какова была вероятность обнаружить не просто уставшего, изголодавшего и в целом замученного Пауля, а... Лосев невольно съёжился, когда от представленной картины по телу пробежали мурашки. — Спокойнее, ух-ух, Джозеф, спокойнее. — Клюева обхватила чашку с чаем двумя руками, не сводя с учёного беспокойных и всё ещё удивлённых глаз. — Но давай-ка всё-таки предупредим остальных, они же не виноваты, что Модест так убедительно говорит! Не должны же они тоже так переживать! — Да, вы правы. — Джозеф сделал большой глоток чая, глубоко выдыхая после этого. — Вы правы, я сам схожу ко всем и всё им расскажу. Но и вы, прошу, не забудьте завести будильник! Сегодня единственный шанс! Посидев ещё немного, учёный собрался с мыслями, чтобы собственным беспокойством не вызывать у друзей сомнения в своей вменяемости и в своём плане одновременно. Джозеф решил облегчить себе задачу и сперва навестить Пашу со Стёпой, чтобы потом не ходить туда-сюда, но вот сил на объяснения для них ушло чересчур много. Мальчишки всё время перебивали, Пашка так вовсе пытался втиснуть какую-то из своих идей, задавал сотню, если не две, лишних вопросов, будто для него всё было не больше, чем какое-то соревнование "предложи самую сомнительную идею, точно обрекавшую весь план на провал". Лосев даже представлять не хотел, сколько бы ещё потратил, такого драгоценного сейчас, времени, если бы Стёпа не помог усмирить друга. А ведь ему ещё нужно было идти обратно чуть ли не через всю Долину и объяснять свою задумку Палладию, который, конечно же, тоже высказал сомнения, касательно этой идеи. Убедительности вид и поведение Джозефа в тот момент уже не предавали. Он выглядел сонным, как муха, говорить с былым энтузиазмом, который присутствовал в самом начале разговора с мальчиками уже не то, что не мог, просто не хотел, особенно, когда Медведев спросил, нормально ли он спал, ссылаясь на прошлые разы, когда Лосев приходил с какой-то "невероятной" и столь же глупой, как он сам подмечал после, идеей. А возникали они как раз после парочки, а то и одной бессонной ночи. "Боже мой, ну почему нельзя просто согласиться, мы же всё равно пришли к этому в конце концов! Нет же, обязательно нужно спорить, ещё и выставлять меня каким-то чокнутым! Возмутительно!" Мысли озвучил шумный хлопок дверью и раздражённые шаги, стихшие, как только учёный плюхнулся на стул, точнее на книгу на нём, без которой сидеть уже было просто непривычно. Всё ещё недовольно бурча себе под нос, Джозеф включил компьютер и открыл, появившийся буквально вчера, чат с Паулем. Соединить компьютер с телефоном для связи было плёвым, зато очень полезным делом. Именно благодаря которому Лосев и должен был первым узнать, когда лётчик будет взлетать, чтобы не рассчитывать на просто назначенное время, а тут же среагировать и рвануть со всех ног, начиная сеять панику вместе с другими. Осталось лишь ждать. Совсем немного, всего час, он должен был пройти быстро. Пока можно успокоиться и правильно настроить себя, прикрыть глаза... Буквально на минутку. «Готовлюсь ко взлёту.» Пауль всё ещё не понимал, зачем, но обещание своё выполнил ровно в оговорённое время. Задержавшись с телефоном, закрепляя волосы, Пауль пожал плечами, так и не получив ответа. Главное, сообщение Джозеф получил. Может, потом даже повезёт узнать, что тот задумал и в чём Нойманн так безотказно ему помог. "Wenn es nur nicht gefährlich wäre." — отложив телефон, немец невольно вспомнил около десяти случаев, когда Лосев сам попался своим изобретениям или открытиям. Впрочем, он мог его понять. Даже слишком хорошо. Ни один волос сейчас не смел занять привычное место на носу, лбу и уж тем более на глазах, даже из-под шлема они выглядывали только на затылке и то собранные в тугой хвост. Было бы легче просто постричься, как когда-то раньше и не возиться с заколками, не пришлось бы даже придумывать собственный способ намертво закрепить волосы, но было слишком жалко. Нойманн давно не задумывался об этом, но длина волос, возможно, была единственным аспектом внешности, без которого было непривычно смотреть в зеркало. Последний раз в этом удалось убедиться около двух лет назад, когда по не лучшему стечению обстоятельств ему разом отсекло больше половины длины. — ...не хорошо получиться. Небо было практически чистым, возможно, последний раз в этом месяце, белые облачка не расстраивали своим видом, главное, что не тёмные тучи. Нежный ветер обдул бледное лицо, давно не бывавшее на свету, но так и не добрался до глаз, защищённых линзами, до волос, уже спрятанных под шлемом, разве что слегка потрепал самые кончики. Прекрасная погода для полёта на новом самолёте, с которого было взято обещание стать лучше прошлого. Хотел бы Нойманн взять такое же обещание с даже не новой, скорее, дополненной жизни. Романтика всё же была чем-то необычным, не тронутым ранее для него. Возможно, Джозеф даже был прав, назвав его глупым. Пока Пауль садился в самолёт, заранее повязав любимый шарф на шее, он лишь улыбнулся, уже не чувствуя того стыда. Стало даже забавно. Или же, его так радовал один лишь штурвал, а может и прекрасно лёгшая на металлическую поверхность краска, или просто шум разгоняющегося винта. Вдруг разум прояснился, когда шасси закрутились, самолёт набирал скорость. По телу разлилось невероятно приятное чувство, такое воздушное, будто взлетает Нойманн не с помощью шумного механизма и любимой груды металла, а лишь на своей уверенности, принёсшей огромное облегчение, такой знакомой, словно он снова летит, окружённый бабочками со всех сторон, отказавшись от какой-то мелочи, ради чего-то важного, будь то жизнь насекомых или его собственное счастье. Если Модест так хочет порушить дружбу, это он и получит, Джозеф всё равно выбрал не его. Глупая улыбка засияла на лице, глаза прищурились от мягкой, как пушистые облачка, радости. Незаметно весь шум: свист ветра, шум самолёта, остатки собственных мыслей; слились в нежное пение, какой-то тянущийся следом звук, будто бы нежный зов... Сердце ёкнуло, когда пальцы впились в штурвал от разорвавшего умиротворение гама снизу. Это было множество голосов, знакомых, и женских, и мужских. Выглянув, Нойманн заметил целую толпу, почему-то зовущую его. Даже Архипов бежал со всеми следом, должно быть, случилось что-то действительно серьёзное. Оставшись без выбора, Пауль приметил более-менее приличное место для посадки и принялся разворачивать самолёт, как можно быстрее снижаясь. А ведь он не пролетел ещё и половины их долины. Только стоило шасси затормозить, лётчик сразу отключил двигатель, отстегнулся и выпрыгнул к взволнованным, еле его догнавшим, друзьям. Не было времени даже порадоваться мягкой посадке. — Что случилось? — Пауль! Пауль, не улетай! — Ну куда ж ты намылился-то, а?! — Останься, Пауль! Толпа кричала наперебой. Притом так чётко и громко, что Нойманн не мог понять сути. Даже сняв шлем, новых деталей он расслышать не смог. — Я ничего не понимать... — Синие глаза растерянно оглядывали притихших друзей. — Куда я улетайт? — Да неважно, куда! — Паша резко скакнул вперёд, встал сбоку от лётчика, отбирая его шлем. — Главное, от нас ты улетать собрался! — Но я не... — Не отпустим! Пауль, останься! Третьим, после Стёпы, старательно то ли сдерживая, то ли изображая волнение, к Нойманну шагнул Палладий. — Да, а то ишь что удумал! Как же ж мы без тебя-то, а? К несчастью для всей троицы великих актёров, намёки Пауль распознавал не слишком хорошо. — Nein, это есть недоразумений! — Лётчик даже руками всплеснул, вскидывая брови от удивления. — Я просто испытываль самолёт! Зачем мне отсюда улетайт? Слева послышалось раздасованное "ёлки-иголки", Палладий с другой стороны покачал головой. — Так что, ты не летишь никуда, что ли? — Поэт глядел на Нойманна, мягко говоря, с удивлением. Тот смог лишь пожать ему плечами и точно также посмотреть в ответ. — А чего тут тогда происходит? Все как побежали, мы так и перепугались- — Я к-как представила, что ты улетишь и м-мне так... — у красноволосой девчушки на глаза уже навернулись слёзы, глядишь, так и разрыдается, потоп устроит. — ...так грустно стало! Нельзя так шутить! Не успела Любимова как следует повозмущаться, вперёд шагнул только отдышавшийся Модест. — Действительно, — снова грозный голос музыканта сотрясал воздух, наступал решительно и твёрдо. — Это что ещё за шутки?! — Nicht шутки! Я правда ничего не знайт! Обстановка почти сразу накалилась. Кажется, оба поняли, что в этот раз Пауль не какой-то растерянный мальчик, пойманный за руку. Оставалось лишь надеяться на его неумение спорить и внешнее то ли спокойствие, то ли хладнокровность. Многие, если не каждый в Долине уже успели узнать, что бывает, если вывести столь спокойного и доброго человека из себя. — Ну как же! Хочешь сказать, тут у половины из нас, какая-то — с нарастающим возмущением в глазах, Архипов потряс рукой у виска, подбирая слова. — коллективная паранойя?! — Я такого не говориль! — Так объясни же нам тогда! Что тут происходит, а?! Архипов чуть ли не гаркнул, подобно грозному ворону. Пауль же сжал кулаки. — Ты это, спокойнее... — даже как-то удивлённо прошептал Палладий, сжимая шляпу в руках. Нойманн промолчал, глаза его непривычно враждебно сощурились. Глаза Модеста словно копировали его жест. Мышцы напряглись сильнее, снова у обоих. Взгляды пересеклись... — Стоп! — взволнованная старушка в пару шагов оказалась между мужчин, расставив руки, лишь бы друг на друга не пошли. — Не могу я так больше, расскажу я вам всё, расскажу! А то ишь, драться тут уже собрались! С Пауля словно спало какое-то наваждение, стоило рефлекторно отшатнуться назад. Злоба в его теле, недовольство, бушующее под кожей давно не выражались так сильно, особенно направленно чётко на одного человека. Стало даже не по себе, но отвлечься на эти чувства не дало желание, даже необходимость разобраться во всём этом. Пришлось внимательно слушать Клавдию. Она как-то разочарованно вздохнула прежде, чем приняться за объяснения. — Лосев всю эту схему придумал. — Джозеф..? — Цыц! — Клюева хоть и переминала пальцы, была вполне способна одарить и без того шокированного немца своим фирменным взглядом. — Разозлился наш Джозеф, вспыхнул и вот, что выдумал! Я его отговаривала, а он ни в какую! — Мда, ему слово поперёк скажешь сегодня, злой как чёрт уйдёт. — возвращая шляпу на голову, добавил Палладий. Повисло напряжённое, никому неясное молчание. Одни будто стыдились всей этой аферы, другие же стояли в лёгком шоке, ведь от Джозефа можно ожидать всё, но это было не свойственно даже ему. Всё же Пауль решился задать чуть ли не главный сейчас вопрос: в чём заключался сам план? — Ой, да выбежать по времени, панику развести, те, кто не знают, как перепугались бы, что тебя потеряют, вот и пошли бы извиняться сразу. — тут даже Клавдия опустила глаза в пол, пожимая плечами. Под тихое "тьфу ты, учёные головы", Пауль обвёл всех друзей удивлённым взглядом, совсем не понимая, что после этого чувствовать. Откровенно неприятно было, что его использовали для такого обмана, с другой же стороны, Лосев хотел, как лучше, хоть в этом Нойманн сейчас ни на секунду не засомневался. Задумавшись на мгновение, Пауль, как делал обыкновенно, приложил согнутый палец к нижней губе, чуть нахмурил брови, быстро принимая решение, вдруг развернулся и пошёл к тропинке в сторону леса. — Куда это ты собрался? — с подозрением начал всё никак не успокаивающийся Архипов. — Поговорить с Джозеф. Голос механика звучал глухо и твёрдо, будто только что на его глазах рухнула очередная чудо-машина, на разработку которой ушла неделя. Разумеется, это прибавило поводов поволноваться. — Пауль, д-да он просто волнуется сильно! — Стёпа быстро нагнал Нойманна, слегка одёргивая за рукав пилотной куртки. — Вот увидишь, успокоится скоро и сам удивляться будет! — Да, это же Джозеф! — с другой стороны подхватил Пашка, когда Пауль-таки затормозил, посмотрев то на одного, то на другого. — Чего на него злиться, он пока что-то не выдумает-! Нойманн ухватился за нервный смешок парня, чтобы прервать его. Не крикнув, с весьма спокойным лицом, не считая выразительно хмурые брови, вполне спокойно и коротко ответил: — Я не злиться на Джозеф. Просто поговорить. — на еле слышный вдох Модеста перед, без сомнения, очередной тирадой, Пауль обернулся уже резче, да и сказал не мягко. — И это не есть твой дело. Мальчишки всё же плавно его отпустили, провожая глазами вместе с остальными, пока Архипов, в этот раз без всякого успеха, возмущённо начал: "Да как не моё?!"; благо Палладий без раздумий осадил его крепкой ладонью на плече, буркнув: "Хорош уже, будто делов натворил мало". Дойти было легко: тропинки заучены наизусть уже давно. А вот придумать что и как говорить, оказалось совсем не просто. Не хотелось обидеть, но никак не удавалось понять: зачем? С чего такой способ вообще показался Джозефу хорошим решением проблемы? Не малость волновал и вопрос о местонахождении самого зачинщика всего этого, но надежда обнаружить его в лесном домике отчего-то была так крепка, что даже беспокойство притупила, позволяя хотя бы попытаться сформулировать вопросы так, чтобы не устроить ненароком настоящий допрос. Во дворе Лосева оказалось тихо, как-то чересчур спокойно. Всё на своих обычных местах, даже книги новой или забытой чашки возле гамака не появилось. Пауль положил ладонь на ручку, потянул — дверь поддалась. — Джозеф? Немец тихо шагнул внутрь и исчезновение Лосева вдруг перестало быть загадкой. Шумное сопение, включенный монитор, сгорбившаяся фигура, и, наконец, уснувший за столом учёный. Пауль даже выдохнул, прошёл в дом, но будить не стал, просто выцепил из бардака табуретку, поставил возле стола и сел на неё. Обдумав ещё немного будущие вопросы, Нойманн решил, что лучше уж спрашивать прямо, в принципе, как обычно. Разговор, возможно, предстоял долгий, так что Пауль плавно снял с головы шлем, положил на стопку бумаг на столе и принялся снимать одну заколку за другой, а не то голова ещё болеть будет. Даже бормотать себе под нос не хотелось, тишина этого лесного домика обладала особым свойством, словно успокоительное. Не то, чтобы Пауль в нём нуждался, было просто приятно ощутить, как под сопение рядом очищается голова, улегается внутри неприятное чувство раздражения, оставшееся после разговора с Модестом. Солнечный свет, разлившийся по всей комнате, даже приятно согревал, будто дарил дружеские объятия, напоминая почаще вылезать из творческого полумрака. В голове мелькнула мысль, как бы хорошо мог продолжаться полёт и по эту минуту, если бы не переполох, придуманный Джозефом, но следом пришла и другая: может, этот момент и нужен был сегодня? Хотя бы Модеста немного получилось приструнить, да и выяснилось, что гениям есть, что обсудить. Впрочем, можно было правда не расстраиваться. К тому моменту, как тишина нарушилась тихим клацаньем клавиатуры, с которой с трудом поднимал голову астроном, невидимки уже аккуратной кучкой лежали на столе возле лётного шлема, немец же спокойно сидел на табурете, только сейчас открыв глаза. — Что-то мне подсказывает, пора выходить... Лосев говорил сам с собой спросонья, для него это был уже обычай, как и потирать щеку, на которой отпечатались клавиши, пока он с хрустом выпрямлял спину, пытаясь нормально разлепить глаза. Но вот к чему он не привыкнет никогда, так это к фигурам сбоку, которые захватывает периферийное зрение, вынуждая сердце пропустить удар, а его резко обернуться. С невыразимым удивлением синие глаза уставились на лётчика, челюсть так и отвисла на пару секунд, пока ресницы похлопали несколько раз, словно пытаясь согнать видение. — Пауль, друг мой! — Джозеф с неприкрытым волнением затараторил, чуть со стула не подскочил. — Что вы здесь делаете? Вы ведь планировали испытывать свой самолёт, мы же договорились по времени! — Ja, я писаль тебе перед полётом. — Немец решил не перебивать, хотелось поговорить спокойно, искренне любопытно было услышать ответ. Интонацию Пауль старался держать ровную, не хотелось, чтобы слова звучали, как обвинения. — Но ты не ответил, а потом меня остановийт все наши друзья, они решили, что я от вас улетайт. Джозеф, зачем ты им это сказал? Я не хотеть покидать это место. Лосева как холодной водой окатило от вопроса в лоб. Стыд заколол под кожей. Он ведь так хорошо всё придумал, со всеми договорился, а в итоге сам всё и испортил, не дай бог, хуже сделал. Учёный замялся, ведь оправдание придумать он думал позже, ориентируясь на ситуацию, а сейчас был застигнут врасплох. Не оставалось варианта лучше, чем виновато отвести взгляд, переминая пальцы. — Простите, друг мой. Но поймите, мне невыносимо наблюдать за всей этой несправедливостью, ложными обвинениями в вашу сторону, Модеста нужно было приструнить..! Продолжить Лосеву не дал лёгкий, но неожиданный кивок и мягко лёгшая на плечо ладонь. — Я понимайт, Джозеф. Ты тоже меня извиняйт, я должен быль сразу ему всё сказать. — Голос немца был спокойным, даже нет, успокаивающим. Но и усталость в нём просачивалась, почти незаметно, как вода из маленькой трещины на дне стакана. — Больше я не собираюсь терпеть, не волновайся. Но больше такого не делайт, я не люблю пугать других, это же плохо. Джозеф с искренним удивлением заглянул в синие глаза, брови так и подскочили. Слова Пауля были настоящим сюрпризом, но они легли таким мёдом на душу, что рука сама накрыла чужую, показывая одновременно и согласие, и радость, которая постепенно вытесняла стыд, всё же оставляя ему маленькое местечко. — Честно признаюсь, я не ожидал услышать от вас этого и мне даже жаль, что я считал, будто вы не дойдёте до такой истины. — губы Лосева растянулись в мягкой улыбке, даже немного виноватой. — Я вас ни в чём не виню, Пауль, что вы! Но мне очень любопытно узнать, что же толкнуло вас к такому решению? Нойманн совершенно не стеснялся ответа, лишь слегка пожал плечами, на секунду прикрыв глаза. — Ты помнишь про Илью с Димой? — Немец не дождался даже кивка. — Я с них решиль пример взять, у них там долгий история... Но главное, они боролись и никому не давали мешать любить друг друга. А я дал, это было неправильно. Извиняйт меня, Джозеф, bitte. Этот пристыженный, с надеждой на прощение взгляд Лосев знал давно, раскаяние в нём всякий раз так и плескалось. Ну разве он может не простить? Особенно сейчас, весь воодушевлённый от мысли, что сказал ему Нойманн. Он и так верил в его любовь, сомнений не возникало совершенно, но такое неожиданное подтверждение чуть ли не крылья вило за спиной! — Да говорю же, не злюсь я на вас, "виноватый" вы мой! — Теперь глаза учёного так и сияли, заглядывая в чужие, вынуждая их прятать смущение где-то глубоко в своей синеве. — Но я бы с радостью проявил наглость узнать побольше про ваших дорогих друзей. Может, у вас есть идеи, какой ещё пример с них взять? Последний вопрос Лосев задал даже с небольшим задором и смешливым прищуром глаз. А Нойманн вдруг призадумался, потупил взгляд в пол, чуть нахмурил брови... Вторая его ладонь, также окутанная в ткань, коснулась чужой щеки, вызывая на лице астронома немое удивление, но вынуждая спокойно сидеть дальше. Джозеф отчётливо услышал тихий выдох, будто Пауль решался на что-то необыкновенное, а через пару секунд чуть ли не буквально почувствовал, как ёкнуло у него сердце, стоило лишь осознать, что коснулось его губ... Учёный растерянно замер. Перед глазами размылось чужое лицо, уж слишком неожиданно, слишком близко оно оказалось. Воздух застыл в лёгких, судя по тому, что и Нойманн не дышал, у него тоже. Но поцелуй не переходил в нечто большее, чем просто касание покусанных губ к его уже затомившимся, чуть ли не дрожащим от желания взять всё в своё распоряжение. Настолько хотелось дать немцу шанс, что кровь начинала шуметь в ушах, невероятно приятной была идея позволить ему проявить себя... — Что-то... — Лосев чуть не ойкнул, когда Пауль отстранился, прикрывая губы кулаком, позволяя сжать вторую свою ладонь, что так и покоилась на плече учёного. — ...не так? В глазах лётчика отразился тот же вопрос, стоило Джозефу его озвучить. На таком спокойном всего пару мгновений назад лице появилось лёгкое замешательство, смешанное со смущением. Нойманн плавно отнял кулак от рта и заправил волосы за ухо, видимо, чтобы заиметь предлог не отвечать на взгляд, прикованный к нему, хоть и дал этим возможность обратить внимание на залившиеся краской уши. — Es war ein Kuss... — Всё же теперь Пауль заговорил с долей неуверенности в голосе. Но чужое молчание вынудило продолжить уже только с ней, теперь со смятением на пару. — Извиняйт. Я думаль... Конец фразы не то, что растворился в повисшей тишине, а вовсе не был озвучен. Джозеф ошарашенно молчал ещё минимум половину минуты, то и дело замечая, как у немца дёргался кадык, видимо, тот от неловкости сглатывал слюну, как у него же перебежками глаза метались по комнате, особенно стараясь не задерживаться на чужом лице, чувствуя, как пару раз чужая рука совершила попытки "побега" с плеча, не особо-то настойчивые. И вновь Лосева осенило: Пауль не умеет целоваться. Точно, откуда же ему, невинному такому, знать, как это делается? Наверное, он лишь украдкой видел поцелуи друзей и запомнил их лишь как касание губ двух людей. Астроном быстро проморгался, вынудил себя закрыть отвисшую на несколько секунд челюсть, и сперва просто мягко сжал ладонь совершенно смущённого парня в своей, после аккуратно похлопал по ней, пока не убрал наконец со своего плеча, полноценно беря за руку, сплетая пальцы. Немец с небольшой растерянностью смотрел на обе ладони, но послушно молчал, как-то машинально отвечая пальцами на жест Лосева. — Простите меня за такую реакцию, — в начале учёный слегка замялся, пока окончательно не взял себя в руки. — не подумайте, я совершенно не против! Своими словами астроном вгонял в краску обоих, но хотя бы своё смущение прогонял, оно даже сменялось небольшой "смешинкой" внутри и невероятно приятным чувством, всё же Нойманн сам поцеловал его, хоть и так, неужели возможно не порадоваться? — Но вы сделали это так неожиданно, я никак не мог этого предвидеть... А за неопытность не беспокойтесь. — второй рукой Джозеф махнул в сторону и уложил её на всё ту же руку Нойманна, обхватывая её со всех сторон. — Теперь у вас есть, так сказать, "персональный учитель". Улыбку из немца выдавить всё же удалось, но смущение изгнать оказалось сложнее. Пришлось остановиться на малом — крепких объятиях, которые Пауль с удивительной охотой принял. Через пару минут Джозеф вдруг довольно вздохнул, прижался к чужому телу щекой и вновь нарушил тишину, даже не открывая глаз. — Вы не представляете, насколько бы я не хотел сейчас прерывать это мгновение, чтобы пойти и успокоить наших друзей... — Сами успокоятся. Астроном даже глаза распахнул от такой спокойной, не очень-то похожей на Нойманна фразы. — Я просто хочу — по еле заметной паузе Лосев понял, что Пауль на мгновение глянул в сторону. — посидеть здесь, а не доказывать, что я не собираться тебе вредить специально. Это даже звучит глупо, ты быль прав. Я тоже глюпий быль, что сразу так не ответил... Нахмуренные чёрные брови теперь даже позабавили Джозефа, когда он поднял-таки взгляд на чужое лицо. — Ну хватит вам, главное, вы теперь это поняли. И знаете, вы правы. — Лосев почти сразу расслабился, вновь утопая в объятиях, готовый хоть взять и уснуть сейчас снова в чужих руках. — Хватит с нас этой драмы, кто не верит, пусть сам придёт и всё своими глазами увидит, раз их так волнует моё благополучие. Учёный не слышал, но был уверен, что Пауль коротко кивнул, прежде, чем немного сменить положение рук на его спине и тихо выдохнуть. Если уж понадобится объясняться, то скорее Лосеву, а ему и не сложно, ну и пускай он будет отрицать, что план был глупым изначально, у него была веская причина и идея же в итоге сработала, хоть и от части. А сейчас он предпочтёт отпустить все мысли, расслабиться, бесстыдно завалиться на парня, да хоть и уснуть, наслаждаясь концом этих долгих разбирательств. Точнее, основной их части. Пауль тоже не сомневался, что разборок с Модестом, может и не таких масштабных, им не избежать. Но всё-таки единственным, что слегка колебало его спокойствие, было не это, а лишь одна мысль: "Надо успеть самолёт в ангар вернуть до дождя".