Проклятие поместья четырёх сезонов

      — Что??? — Гу Сян сидела в покоях господина на его постели, сбросив обувь и весело болтая ногами, словно она не взрослая самостоятельная женщина, а трёхлетний вредный ребёнок, не забыв при этом притащить на чужую кровать орешки, очередь за которыми простоял милый Вэйнин, пока она отдыхала в раздумьях о том, какой головной убор будет более праздничным.       — Что?! — её крики слились с такими же возмущённо-недоумёнными возгласами из соседних покоев, где схожий разговор, по всей видимости, вела мужская часть их поместья.       Кэсин сидел за маленьким столиком и хмуро смотрел на наглую девчонку, изо рта которой выпала часть угощений. Он не ожидал, что за его словами последует столь бурная реакция, и девушка замрёт в одной позе с открытым ртом, моргая раз в минуту.       — Разве это не очевидно? — глава хмыкнул, откинув назад надоедливую прядь, выпивая саке прямо из кувшина, забывая все существующие нормы приличия. Он был слишком взволнован озвученным в столь интимной атмосфере вопросом: одни, под луной, под парад призраков, мерцающий огнями, как звезды на небе. — Ишь, чего удумал, — Кэсин продолжал глотать вино, всё больше хмурясь.       — Но, господин, разве вы не любите доходягу? — бросив пакет с вкусностями на постель, она подсела к господину за стол, опираясь на холодную поверхность руками, заглядывая в чужие, подозрительные из-за её открытого любопытства и вмешательства в личную жизнь, глаза.       Выдержав гляделки, мужчина стукнул бутылью о стол, прекращая немой спор.       — А-Сян! Мой выбор мужчины должен тебя научить тому… — он замолчал в попытках придумать приличное объяснение, но просто отмахнулся, как от назойливого насекомого, продолжая пить.       Девушка умостилась на недавно отъеденную попу, что-то обдумывая. Она была уверена, что господин будет на седьмом небе от счастья и сразу начнёт готовиться к празднику, а вместо этого он вихрем влетел в покои, где она готовила ему постель, весь взъерошенный и напуганный, ходил кругами, пока не нашёл парочку бутылей с вином, что она привезла из поместья дорогого Цао, и не начал пить без остановки. Что же такого должен был сделать этот непутевый Чжоу Сюй, раз господин, ранее пребывавший в прекрасном расположении духа, резко превратился в напуганного мальчишку. Предсвадебный мандраж?       — Нет! — Госпожа Гу резко встала со своего места, выхватывая сосуд с саке и отходя в сторону под убийственный взгляд господина, едва ли не метающий в неё искры праведного гнева.       — А-Сян! — он стукнул кулаком по столу, вынуждая её вернуть вино, но девушка только сложила руки на груди и отвернулась. — А-Сян! Немедленно верни вино! — он протянул руку, требуя возврата алкогольного забытья.       — Нет! — девушка развернулась к нему спиной, краем глаза наблюдая за реакцией.       Её не устраивало, что господин своим чересчур детским поведением мог сорвать все труды её работ. Она что, зря накупила свадебных нарядов и украшений, зря вызвала на подмогу тётушку Ло и всю её свиту, обещавшую прибыть в скором времени? Неужели ей не выдастся возможность приодеть главу поместья в дорогие одежды, сделав его под стать господину? И не сможет подарить те миленькие украшения, что присмотрела на рынке? Нет, этому не бывать. Она любым способом заставит господина передумать.       — А-Сян. Я повторять не стану, — Кэсин поднялся с места, вновь протягивая руку, его глаза налились кровью, словно он хотел её задушить. — Верни вино, или я за себя не ручаюсь.       Развернувшись, Гу Сян только показала ему свой длинный язык, быстро убегая от рассерженного господина. Они скакали из угла в угол, перепрыгивая стол и кровать, выбегая на веранду и возвращаясь внутрь, пока белоснежный веер метил по её ногам, вынуждая уворачиваться. Бегали до тех пор, пока девушка не поскользнулась на грязной тряпке и не подбросила кувшин вверх, больно ударяясь попой о деревянный пол.       Господин Вэнь поймал сосуд и, злобно зыркнув на служанку, хотел приказать ей выметаться, когда разглядел вещицу возле её ног, позорно выкатившуюся из своего надежного укрытия.       Гу Сян проследила за его взглядом и, пока господин раздумывал, схватила жезл и отскочила в сторону. Оба замерли в странных позах, переводя взгляды то друг на друга, то на сияющий в ночное время зелёный жезл с небольшой выпуклостью, смотрящий на них, как третий глаз у трёхглазой черепахи из глубин кипящих болот Долины, убивающей своим нестерпимым воем и заставляющим каменеть взглядом.       Ей хватило минуты на осмысление предмета, что она держала в руках. За то время, что она провела в ордене Меча Лёгкого Ветра с Цао Вэйнином и его братьями по клану, она пару раз сталкивалась с «критическими днями» их главы, запирающегося на несколько дней в своих покоях в окружении огромной коллекции жезлов, собранной за всю его долгую жизнь. За особо редкими экземплярами он отправлялся на самые окраины страны, лишь бы приобрести парочку образцов.       В такие дни все члены клана ходили с берушами, дабы не ломать свою детскую психику, и не заглядывали к главе даже при самых срочных вопросах. Те глупцы, что, не последовав совету старших, входили в комнату, падали в скрученной позе и отправлялись с братьями в горы на лечебные медитации. Кто-то возвращался, а кто-то нет, навсегда потеряв рассудок. Потому она сразу признала один из жезлов, явно подходящий для новичков, и с ужасом уставилась на господина.       Кэсин по взгляду понял, что она знает назначение этого предмета, и, обменявшись немыми вопросительными взглядами, они, словно кот и мышь, принялись кружить, хищно жмуря глаза.       — Господин… — А-Сян стучала жезлом по руке, любуясь, как дёргается чужой глаз, — с каких пор вы интересуетесь подобными вещами? — она подняла жезл вверх, прокручивая в руке на всеобщее обозрение.       — Гу Сян, вижу, тебя в ордене этого дурачка совсем разбаловали, — он сделал очередной глоток вина, допивая и бросая кувшин в сторону, — раз смеешь перечить своему господину.       — Если бы вы сразу согласились, мне не пришлось бы прибегать к таким вещам, — она снова выставила вперёд жезл, обвиняя Кэсина во всех неприятностях, что с ним случились. Мол это он виноват, что любимый Цзышу умирает и не желает искать путей излечения, а предложение наверняка сделал из-за страха одиночества. — Знаю я, о чём думаете, — она топнула ногой, угадывая его мысли. — Но доходяга совсем не такой. Может он и дурак, — Цзышу, сидевший за стенкой в компании старейшины, ученика и, фактически, зятя, пивший вино и заедающий горький отказ недоваренным ужином в исполнении Чэнлина, резко начал икать, перебивая чужие успокаивающие речи, — мужлан неотёсанный, горилла в маске… но он любит вас, — Кэсин только хмыкнул, хотя его сердце предательски пропустило удар. Своим отказом он причинил боль им обоим, потому и выслушивал морали от этой глупой девчонки. — Любит настолько, что хочет посвятить вам всю оставшуюся ему жизнь! Не из страха скорой кончины, а от чувств, распирающих его грудную клетку. Иначе прислал бы он за нами?       В её словах была доля правды, но сдаваться не хотелось.       — А-Сян, опусти жезл, я… — Гу Сян, словно только вспомнив, что в её руках сейчас большая сила, хитро заулыбалась.       — Господин, вы наверняка тайно купили эту вещицу… — ход её мыслей ему сразу не понравился, — аккуратно спрятали подальше от любопытных глаз, — кошки-мышки стали быстрее, а хитрая улыбка на её губах только шире, — чтобы господин Чжоу её не нашёл.       Кэсин сделал резкий выпад вперёд в попытке отобрать инструмент, но юркая девчонка с жезлом быстро отпрыгнула в сторону, выбегая в очередной раз на веранду и повышая голос достаточно, чтобы их было слышно в соседних помещениях.       — А-Сян, — глава Долины Призраков практически на неё рычал, его терпение истекло.       — Господин, если вы не согласитесь на предложение доходяги, я громко закричу, что вы купили НЕФРИТОВЫЙ ЖЕ… — он в один шаг преодолел разделяющее их расстояние, закрывая ладонью её рот.       Мелкая шантажистка тихо посмеивалась, предвкушая полную победу. Сбоку послышался шум, и из дверей соседней комнаты вышел Вэйнин. Он замер, увидев милую Гу Сян и господина Вэня, закрывающего ей рот одной рукой, а другой сжимающего отобранный жезл. Глаза юноши стали похожи на два блюдца, он так и остался стоять с открытым ртом.       — Брат Цао, что случилось? — следом вышел Чэнлин, глядя в ту же сторону, что и молодой господин, но Кэсин и Гу Сян уже скрылись в своих покоях. — Братец, ты чего застыл? Ночи нынче холодные, так и заболеть можно.       После чего оба юноши скрылись в покоях, где находились ранее.       Вэнь Кэсин же замотал вещицу в более дорогой платок, не забыв выбросить старую тряпку за дверь, словно она оскверняла его своим присутствием, и спрятал жезл как можно дальше, чтобы наглая девчонка перестала его шантажировать. И кто её этому научил? Вероятно, он сам, но вдвойне злиться на самого себя, что научил её подобным уловкам, что сейчас обвели его вокруг пальца, было глупо, потому он только тяжело выдохнул, вновь садясь за стол, и, нащупав рядом лежащий бутыль, открыл пробку зубами, делая несколько глотков.       — Господин, вы же обещали…       Вэнь выглядел подавленным и встревоженным. Вновь нахлынули те же чувства, что и в тот раз перед озером. Было страшно впускать любовь в своё сердце. А что свадьба? Простая церемония, ничего не значащий обряд. По факту вся процедура была направленна на узаконивание плотских утех. Но они не раз пренебрегали этим правилом. И если бы не пилюли и не тот глупый ритуал смешения крови с запечатыванием её на живом объекте, коим был Чэнлин, ставший их названным сыном, они бы так и продолжали непрерывно сношаться, пока смерть не забрала бы одного из них.       Вероятно, вся суть проблемы крылась в этой фразе.       «Умереть».       И ладно, если бы после смерти Цзышу вернулся к нему в виде призрака, но его душу фактически рвут на части эти проклятущие гвозди, так что после смерти, когда его Ци развеется, он буквально пойдёт по миру, и никто, даже Е Байи, не сможет собрать осколки его души.       Кэсин хочет долго и счастливо, чтобы сердце не болело от тоски и переживаний, а билось сильнее от счастливых моментов. Ему надоело терять тех, кто дорог, слишком долго он был один.       — Господин, вы его любите?       А-Сян была такой же, как и в тот день, когда он её нашёл, даже спустя столько лет она держит его руку и глупо улыбается, несмотря на то, что он кричит и ругается. Она всегда остаётся рядом. И пускай он тогда посчитал свой поступок глупым и недальновидным, но эта девчонка стала его семьёй.       Стоит всё же поддаться схожему чувству и вновь наступить на те же грабли. В ответ на её слова он искренне улыбнулся и закивал, вызывая громкий женский визг.       После девчонка резко подорвалась и, вылетев из комнаты, закричала на всю округу:       — Свадьба будет!       И Луна и звёзды будут свидетелями её слов.

***

      Словно поддавшись устаревшим традициям, демоницы под руководством Ло Фумэн, разодетые так, что их лица были надежно сокрыты чёрными вуалями, в похоронно-белых нарядах с ползущими по стройным телам водными лилиями украшали поместье во все оттенки крови, не забыв соорудить небольшой двухместный паланкин, занавешенный плотной тканью и звенящий драгоценными камнями от легкого прикосновения ветра.       Тётушка Ло, как её любил называть Кэсин, строгим скептичным взглядом осматривала вещи, купленные малышкой Гу Сян, разглядывая огромную корону, тяжёлую и золотую, напоминающую своими изгибами рога дракона и усеянную мелкими белоснежными цветами с тремя красными пятнышками на лепестках и гроздьями ягод, свисающими длинными серёжками по бокам.       Глава Долины восседал в центре комнаты, окружённый сотней быстро движущихся рук, одевающих, поправляющих, украшающих его идеальное тело, наносящих тонкие линии нежными дорогими кистями под глазами, создавая невероятный образ для устрашения и обворожения, после принимаясь обмахивать хозяина плотными веерами, чтобы сохранить целостность красоты до начала церемонии.       Демоницы накинулись на него ещё в ванне, решив сварить, как откормленного поросёнка, в горьких травах, растущих только в Долине Призраков на скалах, окроплённых всевозможными жидкостями, и питающихся костями погибших, от чего тело словно напитывалось молодой кровью всех страдающих душ, придавая сил своему господину.       Длинные волосы были распущены, спадая водопадами на изящную крепкую спину, всё ещё хранящую следы чужих зубов, сливаясь в единый рисунок с шелковыми змеями, охраняющими чужой покой, следящими изумрудными глазами из глубин мягкой ткани.       Губы, словно пьяные вишни, глаза подобны сияющим рубинам, на голове венец царя тварей, в волосах вплетены небосводы — снизошедший с небес демон, благословлённый призраками, верховный глава Долины сегодня отдаст своё сердце смертному.       Гу Сян через приоткрытую щель бумажных дверц любовалась устрашающей красотой господина, сравнивая с Чжоу Сюем, которого она принарядила в купленные одежды, отмыла от грязи, нарумянила и напоила отваром, чтобы на его мертвецки бледной коже появился румянец; он больше напоминал праведника своим сдержанным видом, всё ещё недостойный её великого хозяина, снизошедшего до этого попрошайки. И пускай она знала, на что способен этот бравый воин, он по-прежнему не мог быть достоин лишь потому, что господин, по её скромному мнению, был подобен богам, то есть недосягаем.       Красный цвет одежд лишь добавлял некой болезненности чужому виду, оттеняя его мертвецки бледную кожу и подчеркивая синяки под глазами из-за мучившей ночами боли, от чего нижние элементы в композиции одежд пришлось заменить на более нейтральные, пускай и не совсем традиционные, но сохранившие благородный вид.       Она долго расчесывала его мягкие от долгого купания волосы, вплетая в них мутные бусины, держащие большую часть причёски, высокий хвост, обрамлённый лунной короной, завершал гордый образ, а прозрачная тканевая маска-вуаль прятала лицо от ненужных зрителей, и без того готовых перерезать им всем горло и выколоть глаза.       Поместье Четырёх Сезонов не видывало такого количества существ уже многие годы, оставаясь терпеливо ждать, пока последний глава не вернётся в отчий дом, и жизнь не забурлит с новой силой.       Старые стены чахли и осыпались, древесина гнила и распадалась под натиском насекомых, механизм заржавел, но сады, как и прежде, встречали яркими цветами и сладким ароматом, надеясь на новую встречу, даже если она окажется последней.       «Четыре сезона» своей пышностью и красотой убранства сейчас больше напоминали дорогие постоялые дворы или собрания героев, что они ранее посещали.       Только почетными гостями были призраки и демоны, сидящие смирно на выделенных им местам, не шевелящиеся, словно под чужим приказом; осмелятся, и их голова полетит с плеч. Некогда «десятка» демонов, коих сейчас можно было сосчитать по пальцам, восседала в первых рядах, образуя своего рода защитный круг, и, пускай по их лицам было понятно, что все далеко не в восторге, на их шеях словно висела огромная тяжёлая цепь на манер поводка у бешеных псов, и в узде держала железная хватка главы, выглядевшего ещё более безумным, чем обычно.       Байи запивал стресс третьей бочкой саке, его расположили позади, отгородив Чэнлином и Вэйнином, денно и нощно следящими за бессмертным мастером, чьё терпение иссякало от такого количества нечисти и нарушенных клятв, меч у него предусмотрительно отобрали, а вот переодеть в более праздничное так и не смогли.       Девчонки чуть не лишились рук: стоило прикоснуться к белоснежным рукавам, как старейшина взревел, переворачивая стол с угощениями, угрожая раздавить их призрачные лица, но подоспевшие ученики долго перед ним извинялись и убалтывали, заговорили зубы пирогами и мясом, напоили вином и только потом заперли в комнате до начала церемонии, по-очереди составляя компанию и сменяясь, когда их кто-то звал.       Цзышу смотрел на своё отражение в большом праздничном зеркале, разрисованном мелкими разноцветными фонариками по краям, и невольно грустил, за его спиной висела прекрасная картина, отреставрированная Лао Вэнем, — единственное, что осталось от его семьи, от тех, кого он уже потерял.       Сейчас он был на пороге новой жизни, в окружении весёлых, или не очень, мнительных неумех, старых выпивох и немного озабоченных возлюбленных со своими уставами и непочтительными детьми. В окружении цветов, сладостей и мирной, как ему того и хотелось, жизни, срок которой неумолимо сокращался. Он и подумать не мог, что свою кончину встретит не на старом, богом забытом кладбище или в канаве под очередным постоялым двором, не в далеком путешествии в полном одиночестве, а в окружении разношёрстной компании, переполненной схожими чувствами. В окружении семьи.       — Чжоу… нет, господин Чжоу, — А-Сян за его спиной потупила глаза, пряча что-то в руках. Слышать столь формальное обращение из уст этой девчонки как-то ново и неприятно, ему по душе её веселый грубоватый нрав с нотками превосходства, такими же, как и у Кэсина, явно показывающими их мнимое родство.       — Чего тебе, девчонка? — он усмехается уголками губ, глядя, как она от возмущения топает ножкой, но всё же подходит и протягивает упакованную в несколько слоёв шпильку для волос. После чего аккуратно пронизывает ею его длинный хвост и отходит, давая возможность полюбоваться. Незатейливая вещица тёплом разливается по телу.       — Вторая такая… у господина.       Цзышу не может сдержать искренней улыбки, ему приятна её забота, своеобразное признание его, как пары господина.       Они встречаются в паланкине под мелодичный перезвон украшений, когда плотная шторка приоткрывается, и внутрь входит Кэсин, больше напоминая своим образом божество, снизошедшее с небес, стреляющее в него диким взглядом сквозь вуаль; Цзышу забывает, как дышать, продолжая неприлично долго пялиться на неземную красоту.       Пятёрка демонов, разодетых в маски демонических птиц, совершенно не обращая внимания на вес тел внутри, плавно несёт крепкую конструкцию праздничной кареты, начиная от входа в поместье, следуя по тропе, усыпанной разными цветами, шуршащими от каждого шага, по украшенным садам с множеством ночных фонариков, столбов и палаток; всё украшено в кроваво-золотых оттенках, в воздухе витает аромат цветов.       Лицо «невесты», так же, как и лицо Цзышу, сокрыто нежной тканью, всё строго по традиции, но улыбку невозможно скрыть. Глаза Кэсина светятся не то счастьем, не то надеждой, он временами задерживает дыхание и часто моргает, всё время опасаясь того, что накануне перепил «хмельной жизни», и всё это прекрасный сон, такой же мимолетный, как и ночь, и, стоит травам перестать действовать, он откроет глаза на холодном камне в своей Долине, окружённый ядовитыми демонами, мечтающими расправиться с ним и содрать кожу, как делал это он сам. Этот страх читается в каждом его движении, каждом вдохе, от того он неожиданно резко дёргается, когда горячая после долгих ванн рука касается его собственной, успокаивая.       — Это же не сон? — голос дрожит, Лао Вэнь трепещет, словно только распустившийся цветок под сильными потоками бушующего ветра. — Не сон? — свободной рукой ощупывает ткани паланкина, конструкцию и самого себя, стараясь причинить боль, словно они вместе в городе И, и, стоит уколоть себя иглой или порезаться, и весь морок сойдёт.       — Нет, не сон, — Цзышу улыбается, ему приятно видеть ранее неизученные стороны возлюбленного. — Раньше я думал… что не доживу до этого дня, — он усмехается, переосмысливая былую жизнь. — Думал, умру от яда в чаше, принесённой шпионом… или от меча на очередной вылазке под покровом ночи…по-прежнему выслуживаясь перед господином Цзинем, — эти мысли неприятно кололи бок, отдаваясь глухой тоской по погубленным братьям. — Мой младший брат ещё тогда повстречал свою судьбу, а я… все эти годы… словно… ждал, — Цзышу смотрел на прекрасное лицо Кэсина, чьи ресницы трепетали, делая его ещё более очаровательным, ранимым, сказочным во всех этих одеяниях и под тонкой вуалью, скрывающей его красоту. — Ждал тебя… судьба действительно странная вещь.       И нечего было возразить.       Снаружи начали раздаваться горькие завывания демониц, сопровождающиеся музыкой и громкими ударами барабана, марш демонов ускорился, стараясь попадать в ритм своими движениями.       Старик Е с кувшином саке стоял, опираясь на деревянную колонну, в здании поместья, и издалека любовался быстро сооружённым паланкином, даже при всей неприязни признавая, что руки у этих призраков росли из нужного места, раз кроме смертей и разрухи они смогли соорудить нечто столь практичное за столь короткий срок.       Чэнлин, оставленный ему в няньки и крутившийся рядом, хоть и был неопытным сопляком, но указания Гу Сян выполнял строго; вероятно, эта бойкая девчонка пугала его больше, чем Бессмертный меч, что бесило и одновременно забавляло.       Само свадебное действо было немного скучноватым, равно как и все ему подобные, но кто посмеет спорить с призраком счастливых похорон? Он не самоубийца, хоть и старается закончить все дела и отправиться на вечный покой к дорогим ему людям, друзьям и предкам, чьих лиц он уже и не помнит.       Чэнлин сидел в позе мученика, выпрямив спину до хруста, и нервно бегал глазами от порученных чаш до проходящего мимо действа, сжимая руки и нервно дыша сквозь плотно сжатые зубы.       Ему поручили нести чаши с вином для закрепления союза, но, судя по нервозной истерике, накатившей так некстати, задание заранее было провальным. Впрочем, судя по виду, и исходя из многолетнего опыта старейшины, наблюдающего за всем и каждым, не поручение было основной причиной беспокойства.       Ученик Чжан имел вид праведного мученика, страдающего запорами долгие годы и так и не нашедшего должного лекарства для облегчения своих страданий, его напряжение едва не выдавливало глазные яблоки, покрасневшие и взбухшие, из орбит, он уже покрылся мелкой испариной, и на лбу выступили вены, грозясь взорвать эту пустую коробёнку, служившую ему руководящем центром.       — Да говори уже, а то вскипишь, как чайник на открытом огне! — старик несильно стукнул ногой по плоскому заду, отвлекая от кипящей внутри заварки, и мальчишка подпрыгнул на месте, клацнул зубами и отполз в сторону, прикрывая срамное место, где и мяса-то не было, сплошные кости, ноющие от простого удара.       Байи только закатил глаза, ишь какая пугливая мышка, так и сиканёт в штаны, а кто стирать будет? Эти два обормота вырастили нежный цветочек, даже барышня Гу не столь изнежена, как этот отпрыск благородного семейства.       — Говори давай, пока я так любезно согласился тебя выслушать.       Ученик Чжан только замотал головой, отнекиваясь, хотя весь его вид утверждал обратное.       Старик Е, так и не сумевший полюбить детей и относящийся к ним, если не со снисхождением, то с открытым презрением, лишь вопросительно поднял бровь, допивая содержимое кувшина и пристально вглядываясь в чужие глаза.       Чэнлин бегал своими глазёнками по разным углам, стараясь не пересекаться взглядами, словно его ловили с поличным, хотя он пока ничего не совершал, но выглядел побитым щенком, значит что-то да затеял.       — Посмотри на себя! — старик воскликнул, замотыляв руками на манер большого белого попугая. — Я по глазам вижу… — мужчина наклонился, буравя своим тяжёлым ехидным взглядом.       Этим трюкам его научили уличные воры и обманщики, нарочито небрежно развлекающие народ, мол смотри, смотри внимательнее, пока мои руки обворовывают твои карманы. Красть у этого ребёнка было нечего, да и не пристало ему, монаху, промышлять всякими непотребствами, но, судя по позе каменного изваяния, в которое моментально превратился ученик, закрывая свободными руками грудь, источник беспокойства был найден.       — Попался, — старик в одно движение достал спрятанный свёрток, выглядывающий из-под нижних одеяний, и, отойдя на достаточное расстояние, пока мальчишка не сориентировался, изучил два «козьих шарика».       — Старейшина! — Чэнлин только возмущённо моргал от чужой наглости и собственного смущения, совершенно не понимая, что делать, но под скептичным взглядом всё же сдался, решаясь просить совета. — Старейшина Е, вы только не сердитесь, я… я честно не хотел добавить эти пилюли в вино.       Байи нервно заморгал в ответ столь откровенным речам. Вид у мальчишки был виноватым, видать, он сам не знает, что за горе-снадобье прятал за пазухой; сухие травы и капля мёда — проще рецептуры для этих любовных пилюль не найти, он не одну собаку съел в те, очень-очень далекие, времена ещё до изучения книги Инь-Ян, когда подрабатывал аптекарем в своей захудалой деревушке, давно исчезнувшей с лица земли за эти долгие годы, и снадобье это продавал с большим энтузиазмом, чем старик на рынке с нефритовыми жезлами. Не будь судьба к нему столь безразлична, он бы так и остался простым зазнайкой, не становясь мастером Шести путей и не стоя здесь с недоумённым лицом от нелогичных действий молодёжи.       — Так, — Байи помассировал пальцами виски, гул барабанов и эта непонятная ситуация вызывали у него мигрень, захотелось, наплевав на всё, вернуться к кувшинам с саке и мясным пирогам. — Давай-ка по порядку.       Ученик только закивал, готовый начать рассказ. Спустя пять минут объяснений, полных душевных переживаний, слезливая история подошла к концу, оставляя после себя дикий хохот и сложившегося пополам Великого меча.       — Эти пилюли точно не отравленные? — не то что бы Чэнлин не доверял первому встречному, но случайно убить учителей на их свадьбе было бы не столько глупо, сколько эпично, такого ему предки точно не простят. Они же станут злобными призраками и до конца его жизни будут заставлять тренироваться и совершенствоваться или чего похуже. Но в душе теплилась надежда о правдивости слов господина Се, вдруг эти пилюли смогут излечить учителя Чжоу, и Вэнь Кэсин не умрет от тоски и боли с разбитым сердцем, полным страданий.       — Малец, — злиться на него было бесполезно, хоть и говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад, и, будь снадобье ядовито, то этот ребёнок сделал бы чужую грязную работу, выдавая за хороший поступок, жаль это его ничему не научит, — эти пилюли… — на секунду старику вспомнилось пафосное поведение этого зазнайки Кэсина с вечно высокомерным тоном, и раз их проклятье пока отступило, а его, великого старейшину Е Байи, так злостно обсмеяли, обвиняя в распутстве, следует их немного наказать, во благо конечно же. — Вреда ты не причинишь, — нацепив маску благородства, он вовсю кивал, вкладывая горячую бомбу в детские руки. — Даже наоборот, это хороший урок для твоих учителей.       Тупых баранов.       Чэнлин смотрел в его хитрые глаза, совершенно не подозревая о такой стороне старейшины, и, всё же поддавшись уговорам, взял пилюли и, хорошенько раздавив их, смешал с пряной жидкостью, готовясь принять участие в церемонии.       Ло Фумэн стоит перед ними под золотым навесом, украшенным звенящими колокольчиками-призраками, чей звон мелодичным пением разлетается по всей округе, зачаровывая и погружая в состояние, схожее со сном наяву.       Она проводила церемонию столь дотошно, преисполненная многолетним опытом, не забыв перечислить добрую сотню взаимных обязанностей, возлагаемых на плечи молодых, а возмущённых и шушукающихся почем зря индивидов за нарушение правил церемонии душила своей красной лентой, больно хлестала по щекам и по мягкому месту, не отрывая взгляда от новобрачных.       Кэсин устал сидеть на коленях и едва ли не канючил, ёрзая из стороны в сторону, от тяжелых нарядов, тянущих его вниз, как утопленника, из-за жара заходящего солнца он потел, вынуждая тщательно сделанный макияж сползать с его прекрасного лица, отпечатываясь пятнами на вуали, и, вероятно, Цзышу столкнулся со схожей проблемой, пытаясь незаметно отодрать ткань от своего лица небольшими потоками воздуха; в отличии от гостей, яростно обмахивающих себя кто чем, они не могли двигаться, рискуя получить по шее от строгого призрака.       Гу Сян с задних рядов, испепеляя взглядом и плавными движениями рук имитируя вскрытое горло и выколотые глаза, угрожала им смертной казнью, если они что-то испортят, и её труды пойдут прахом.       Сидящий рядом Цао Вэйнин только бледнел и холодел, глядя на милашку А-Сян, в его взгляде читалось больше, чем они смогли обсудить с господином Вэнем несколько недель назад.       Одним жестом призрак счастливых похорон сорвала с них вуали, открывая доступ свежему потоку воздуха, приказывая развернуться к гостям в ожидании первого супружеского долга.       — Услада.       После её слов на дороге из лепестков, по которой шёл их паланкин, появился Чэнлин. Его неуверенная походка на трясущихся ногах была вызвана не только страхом, но и тяжестью ноши, всё же столик и чаши изготовлены из чистейшего космического камня, наполнены самым дорогим и изысканным вином, и если он запутается в собственных ногах или прольёт хоть каплю, считай, прожил зря, потому, чередуя внутреннее дыхание, он старался сохранять спокойствие и внутреннюю гармонию, ведь не каждый день его учителя женятся. Наконец дойдя, он искренне поклонился в ноги, передавая подношение, готовясь уступить место следующему, несущему чашу с кровью. Госпожа Ло взяла обе чаши, протягивая каждому из супругов, переплетая их руки так, чтобы они могли обменяться напитками, не пролив ни капли.       — И земля и небо едины!       Саке было пряным и немного горчило в конце, оставляя послевкусие трав и мёда.       — Верность.       Ло Фумэн звучит строго и уверенно, пронзительно глядя на всех присутствующих, в руках она держит толстую красную ленту, обвязывая запястья будущих супругов на манер красной нити судьбы, плотно связывая между собой, чтобы ни одно проклятие, ни одна преграда не смогли им помешать.       — Преклонение.       Несколько клятв, пара стихов, три поклона святым, ещё несколько по сторонам света, и, напоследок, друг перед другом.       — Вечность.       Перед ними чаша, заполненная кровью, Кэсин первым, аккуратно придерживая широкие красочные рукава, макает пальцы во всё ещё тёплую жидкость, ощущая трепещущее желание внутри. Ещё пара движений, и их души навеки сплетутся в единую живую массу.       — Повторяй за мной.       Госпожа Ло ведёт его своими словами, требуя оставить горячие отметки на чужом лице, он начинает с подбородка, ведёт жирную насыщенную линию вверх, пересекая губы, плавно переходя на острые скулы, вдоль переносицы до самого лба, закручивая спираль вечной жизни.       — Душа подобна вечным водам, всё начинается с ручья, пройдясь потоком в бурлящее море кипятка. Так и моя душа, как реки быстротечна и полна, сольётся воедино раз и на века.       Цзышу нервно сглатывает, глядя в безумие чужих глаз, свежая кровь щекочет кожу, словно сотни мелки червей, разъедает, стараясь добраться до сути, его сердце пропускает удар от мелодичного голоса, стихи льются из алых уст столь выразительно и дерзко, он беспокоится, что не сможет ответить достойно, что сам он его не достоин. Время вокруг замирает, остаётся лишь момент, момент, когда душа практически ощущается кончиками пальцев, углубленных в чашу крови. Демон похорон кивает ему, подстегивая продолжать; теперь его черёд.       — Покуда солнца свет сияет в небосводе, сменяясь красотой Луны, я отдаю тебе во благо души остатки, коль нужна, тогда бери. Невинность и вина, познайте круг, в придачу кровь и кости, сердце, печень и сладкое в довесок, я отдаю тебе всего себя, — Чжоу мягко ведёт красную дорожку пальцами от центра лба, по прикрытым векам, вдоль впалых щёк, окрашивая пухлые губы ещё одним слоем красного, останавливаясь лишь на середине шеи, где под пальцами неровно бьется пульс. Кэсин трепещет, его бьёт мелкая дрожь, в глазах застыли капли слез. — Моя душа, — Цзышу сокращает расстояние, перехватывая трясущиеся руки в замок, поднося к своим губам, оставляя невесомый поцелуй. — Моя любовь, — он притягивает Вэня ближе, ощущая горячее дыхание на своей щеке. — Мой Кэсин.       Поцелуй мягкий и, считай, невинный, горячие губы размазывают кровь, ощущается металлический привкус, но это не портит столь интимный момент. Безымянные пальцы на их левых руках жжёт, словно поймавшим в тиски капканом, оставляя едва заметный тонкий след обручальных татуировок. Зеленые ветви и розовые цветы, всегда цветущие в их новом доме.       Призраки вокруг ликуют, поднимая пиалы вверх; свадебная церемония состоялась.

***

      Дальше были танцы, песни и веселье. Несколько традиционных номеров из жизни, а в главных ролях призраки и люди. Чэнлин с налепленной козлиной бородкой изображал Цзышу, вызвав веселый ажиотаж у всех присутствующих, — даже старик Байи утирал выступившие слёзы открытыми ладонями, смачно запиваясь хмельным алкоголем, уже и позабыв, как же это весело — мальчонка выхаживал в нарядах, явно великоватых в плечах, свисающих длинными полосами, путая ноги, стараясь изобразить изящество заученных движений, а в паре с ним был Цао Вэйнин, явно подготовленный Гу Сян, с накрашенными красным губами размахивающий веером так, что чуть не выбил себе глаз, стараясь максимально передать господина Вэня и при этом не разозлить его ещё больше, ему ведь ещё просить руки его «дочери».       От волнения голоса мальчишек были столь высокими, что собаки, бегающие за пределами поместья, жалобно им подпевали, вызывая новые волны смеха. Молодожёны и сами не удержались, от таких пируэтов отворачиваясь в стороны, хохоча. Громкие тосты, нескромные комментарии, танцы под первым светом луны, демоницы переключились из яростных завываний на мелодичное пение, барабаны стихли, давая возможность всем присутствующим насладиться едой и напитками.       Ближе к середине ночи, когда гости достигли нужной кондиции, решив помериться силой воли со старейшиной и устроив соревнование, кто больше выпьет, на которое однажды повелся и глава Долины, Байи, уже якобы бывший навеселе, неожиданно покинул всех присутствующих, исчезая на неопределенный отрезок времени, оставляя кучку призраков отбывать наказание за проигрыш игрой в прятки.       Госпожа Ло со свитой департамента неверных увлеклась присмотром за молодыми господами, яростно преследуя ученика Чжана, так же пригубившего чарку и танцующего среди столов босиком, перед этим успевшего упасть в пруд с завезённой рыбой. Лю Цяньцяо, старавшаяся всё время держать лицо и следующая за господином, как курица наседка, в итоге хлебнула лишнего и присоединилась к Гу Сян, соблазняя господина Вэйнина, мечтающего провалиться под землю со стыда.       Как ни странно, но к моменту получения подарков от совершенно не трезвых гостей, падающих, ползущих, купающихся и совершенно не соблюдающих приличий, Кэсин почувствовал жар, пронёсшийся по его телу волной. Он бы списал это на стресс, но его влияние лишь усиливалось в области поясницы, ласковыми руками спускаясь вниз, к напряженным ягодицам.       Он практически в голос застонал, нервно ёрзая на своей мягкой подушке. Даже под действием проклятия он не был так близок к позору, как сейчас, пряча неунывающее возбуждение в ворохе одежд, физически ощущая дискомфорт и нарастающую боль.       Цзышу, сидевший рядом, не замечал терзаний партнера, в его голове шумела кровь, он потянулся рукой за крупной тёмной вишней, хватая её за черенок, мягкий, упругий, гнущийся во все стороны и принимающий любую форму.       Ягода под пальцами была сочной и спелой, от неаккуратного нажатия на тонкую шкурку выделялся сладкий сок. Он прикоснулся губами, ощущая её сладость, делая несколько глотков. В его голове уже кипели мысли о брачной ночи и позах, в которых он испробует супруга, о стонах и мольбах, желаниях.       Собственное желание отдалось, камнем упираясь в крепления стола, выглядывая бодрым солдатом в ворохе одеяний. Не будь все вокруг столь пьяны, он бы горел, как в огне преисподней, отсвечивая краснотой своих ушей не хуже фонарных столбов. Краем глаза он заметил Кэсина, яростно жующего лист салата, не сводящего взгляда с чужого паха; чем сильнее было возбуждение, тем громче он ел, чавкая и глотая, не забывая громко дышать и ёрзать своей аппетитной попой в нетерпении.       С места поднялись одновременно, руками прикрывая срамные места, и, быстро поклонившись, молодыми кабанчиками поскакали в направлении общей комнаты. На середине пути их остановила Госпожа Ло, чьё немного окосевшее тело поддерживала одна из служанок, женщина отдала им тонкую, но ярко горящую свечу, благословляя соитие, так сказать, после чего поклонилась и вернулась к распитию саке в компании весёлого призрака, чей рот уже не закрывался.       Стоило двери закрыться, как сзади прижалось крепкое тело, вжимаясь возбуждением в мягкие ягодицы, рукой фиксируя на месте, от простого контакта оба мужчины громко застонали, ощупывая тела друг друга, словно голодные звери, истязая нежную кожу грубыми пальцами, резко сдергивая одеяния, сбрасывая дорогую корону и рассыпая по полу мутные бусины, создавая диковинные узоры их страсти.       Кэсин целовал жадно, прокусывая мягкие, сухие от жара и желания, губы, проникая языком в яростном сражении, не имея возможности насытится. Его одежда трещала по швам, добавляя градуса в их общем нетерпении, отдаваясь вспышками золотых искр в чужих глазах и кровавыми бликами в собственных. Всего на секунду ему захотелось поиграть в недотрогу и накалить любовника ещё больше, до плывущего сознания и изнеможения, потому крепкой рукой он оттолкнул рычащего зверя, вцепившегося в него мертвой хваткой, к постеленным футонам, ощущая, как отрываются рукава.       Цзышу приземлился мягким местом в центр постели, непонимающе глядя на смеющегося мужчину, уже едва стоящего на ногах. Его взгляд физически ощущался тяжестью, словно оголяя скрытые участки кожи, желая наконец прикоснуться к дорогому бархату губами, и Кэсин, не отрывая взгляда, подчинился. Его руки двигались плавно, развязывая бантики, удерживающие верхние слои одежд, соскользнувшие с широких плеч, оголяя белоснежное нательное бельё, столь тонкое и нежное, кружевное, что была видна слегка покрасневшая кожа быстро вздымавшейся груди с налитыми цветом бугорками сосков, бодрых и манящих, давно истосковавшихся по ласковым прикосновениям.       Вэнь сделал несколько шагов вперёд, передвигаясь бесшумно, с грацией хищника или домашней кошки, ощущающей себя хозяйкой независимо от ситуации, останавливаясь в шаге от не сводящего пристального взгляда мужа. От одной мысли, что теперь они едины, внутри всё сжималось, требуя подтверждения, требуя слиться воедино телом и душой, остаться навечно в этом первобытном желании.       Кэсин протянул вперёд свою длинную, обтянутую тканью ногу, не в силах оторваться от зрелища наклоняющегося Цзышу, оставляющего горячие поцелуи на его колене, мягко ведущего пальцами вниз по крепким мышцам, освобождая стопу от тесной обуви, вылизывая горячим влажным языком каждый сводящий с ума пальчик, вытворяя что-то невообразимое, от чего голова закружилась, а сознание помутилось.       Столь вульгарное обслуживание он повторил и с другой ногой, резко притягивая к себе, утыкаясь кончиком носа в плоский живот. Впадинка пупка нервно дрожала от ласковых прикосновений, пуская волны мурашек вниз, к не терпящему отлагательств возбуждению, активно буравящему ткань штанов, привлекая к себе ранее не полученное внимание.       — Лао Вэнь так нетерпелив, — голос у господина Чжоу с легкой насмешкой, он наслаждается зрелищем теряющегося в ощущениях призрака, закатывающего глаза от невесомого прикосновения к освобождённому естеству; он едва ли намерен уступать. — И так сладок.       Обхватывая шершавой рукой крепкий ствол, делая несколько пробных движений, упиваясь хриплыми стонами из приоткрытых губ, чтобы выбить весь дух своим влажным ртом.       Кэсин дёргается, словно от удара хлыста, вцепившись в чужую голову пальцами до хруста костей, полностью погружаясь в плен, потерянный в ощущениях, с приоткрытыми влажными глазами и дорожками слёз, сотрясаясь в удовольствии, благословлённый всеми присутствующими.       — А-Сюй... — Кэсин, потерянный в удовольствии, едва удерживал равновесие от подключившихся к веселью рук, массирующих его напряжённые бёдра, сдирающих остатки штанов и наконец дошедших до ложбинки между ягодиц.       Отверстие невольно сжалось, предвкушая долгую ночь любви, подстегиваемое активной работой чужого языка, совершающего круговые движения по чувствительным точкам, горла, пускающего волну урчания и вибрации, сводящего с ума горячими глубокими стенками. В глазах появился цветной туман от близости к финалу, когда юркий палец проник внутрь, сразу находя чувствительную точку, лишающую почвы под ногами. Колени, словно простреленные молниями, не выдержали нагрузки тела, заваливая обоих мужчин на ворох тёплых одеял.       Вэнь лежал на спине, тяжело дыша, подгибая ноги и сотрясаясь от неожиданного прикосновения, но удовольствие прервалось странным заинтересованным взглядом в сторону. Цзышу, лежащий рядом, с всё ещё приоткрытым ртом неотрывно вглядывался в предмет приятного зеленого цвета, стоящий бодрым малым прямо у изголовья их постели, поблёскивая золотыми жилами в неярком свете свечей.       — О, боже! — Кэсин, наконец отошедший от ласки, дёрнулся вперёд, закрывая собой жезл, проклиная чёртового старика, буквально вынудившего его купить столь постыдный предмет. Хотя чем он лучше, раз повёлся на столь открытую провокацию, теперь жалея и не зная как объясниться.       — Лао Вэнь, — Цзышу принял сидячую позу, он изнывал от жара, всё ещё пребывая в верхних одеждах, скрывающих его собственный крепкий жезл под тяжёлыми тканями. — Зачем тебе нефритовый жезл?       Вэнь Кэсин смотрел на него теми же глазами, что и Чэнлин, желающий увильнуть от тренировки и придумывающий всякую ахинею, лишь бы поспать часок-другой, его глаза бегали из стороны в сторону, а рот приоткрывался в немом звуке. Ответа так и не нашлось. Цзышу только возмущённо хмыкнул, складывая руки на груди, отворачиваясь от возлюбленного, состроив обиженную моську. На самом деле он душил смех, уже придумав массу способов поквитаться с этим развратником, главное держать лицо.       — А....А-Сюй.... это не моё! — скептично выгнутая бровь явно свидетельствовала о неудачной попытке лжи. — Но он правда не мой! — Вэнь хлопал своими невероятными глазами, всё ещё пряча проклятущий жезл. Он прикончит того, кто откопал этот непотребный артефакт из его покоев. — Я им даже ни разу не пользовался... и... и вообще. Это старое чудовище обещало несказанное удовольствие, а по факту только масса неприятностей и смущения.       Весь покрасневший от сказанных слов, он был ещё более манящий и невинный. Цзышу придвинулся ближе, заглядывая в полуопущенные, полные раскаяния очи, расплываясь в хитрой улыбке.       — Нельзя же добру пропадать, — после чего перехватил тонкие запястья, вглядываясь в нефритового виновника. — Да и размерчик подходящий, — его улыбка стала ещё шире, а зрачки заполыхали золотом, внутри всё томно сжалось. — Скажи, кто лучше... — Цзышу перехватил жезл, касаясь им чужих губ, — он... или я?       Кэсин долго непонимающе моргал, пытаясь понять, в какой момент их разговора его супруга подменили на демона-искусителя, ведь его А-Сюй, кроткий и немногословный, соблюдающий традиции, предлагает ему нечто из ряда вон выходящее. Он метался взглядом с любимого лица на жезл и обратно.       — Я помогу, — после чего широкие ладони прошлись по дрогнувшей груди, вздымающейся с невероятной скоростью, ощупывая розоватые бутоны, нежные и чувствительные, отзывающиеся болезненным возбуждением и сведёнными ногами при легком сжатии; Цзышу перекатывал их между пальцами, меняя силу, невольно вспоминая вкус спелой вишни, облизывая пересохшие губы от волны жара и желания зажать их между зубов. Тело под ним извивалось, требуя более настойчивых действий, страшась задумки.       Наигравшись всласть, руки спустились ниже, специально огибая пульсирующий орган, смотрящий в ночное небо, вновь надавливая на промежность, вызывая долгий пронзительный стон. Кэсин в очередной раз убедился, что бывший глава Тяньчуан за время своей службы поднаторел в различных пытках, превращая их в более извращённые, совершенствуясь в навыках, раз под боком была столь податливая добровольная жертва, готовая на всё, что могут дать эти руки.       — Перевернись на живот, — слова, не терпящие возражения, и глава призраков беспрекословно подчиняется, мягкий и открытый, тяжело дышащий в складки покрывал, выпячивая аппетитные бёдра вверх, дразня молодой кожей.       Волна мурашек невольно пробежалась ровным строем по телу от прохладного масла, изготовленного из вишнёвых косточек, льющегося тонкой струйкой на кожу ягодиц, оставляющего своеобразный рисунок, продвигающийся вверх по напряжённой спине.       Кэсин не может сдержать стона, когда умелые пальцы проникают сквозь кольцо сжатых мышц, растягивая тугие стенки, невольно сжимающиеся от активного вторжения. Умелые пальцы массируют нужные точки, вспыхивающие искрами в глазах.       За время, что они провели в яростном любовном сражении, занимаясь непотребными вещами в разных уголках их весьма не маленького дома, он так и не смог привыкнуть к постоянному вторжению в тело, отдающему лёгкой болью, не сравнимой, конечно, с пытками, перенесёнными в детстве, и стыду. Он никогда не сравнивал себя с женщиной, но всё же позволил Цзышу овладеть своим телом, он уподобился тем низменным желаниям, что обычно встречались в публичных домах. Он не считал себя путаной или кем-то подобным, но его удивляло, насколько гармоничны они в постели, идеально подходя для подобного рода удовольствий.       — Моя любовь, — господин Чжоу отвлекал супруга россыпью поцелуев по напряжённой спине, продолжая растягивать плотные стенки, невольно реагирующие на каждое его движение, вероятно, Кэсин и не подозревал, что его столь откровенное желание проецировалось телом, невольно поддающимся назад, стараясь насадиться глубже, ища больше точек для соприкосновения.       — Хватит.... прошу... — когда терпение заканчивалось, он всегда становился капризным, требуя всё и сразу, жаль, в планах у них была небольшая игра.       Аккуратно извлекая пальцы из сжавшегося отверстия под аккомпанемент глухих стонов, дорогой муж окунул жезл в пряное масло, распределяя его равномерно по стволу, ведь у него не было желания причинить вред из-за недолжной подготовки.       Жезл был гладким и прохладным, под его напором подготовленные стенки легко разъезжались, плотно обхватывая и погружая, вынуждая нервно дёргаться и пищать.       Кэсин выгнул спину, резко поддаваясь назад, глуша крик в ворохе постели, от странных ощущений хотелось бежать, он упёрся коленями в пол, скользя взмокшими ступнями по скользкой поверхности, от чего движения внутри были рваными и причиняли дискомфорт.       Спустя пару минут активных действий и трения нефрит нагрелся до температуры тела, а при смене угла бусина в центре ствола начала задевать чувствительную точку, вызывая приступы праздничных фейерверков в глазах. Но при всём достоинстве этой игрушки, чья форма и размер идеально подходили для долгих одиноких ночей, чтобы управляться с ней требовались активные движения рук, быстро устающих, от того и не держащих желанный ритм, к которому привык Кэсин.       В какой-то момент он обнаружил, что супруг отпустил ручку жезла, и, скинув тяжёлые потные одежды, стоял в центре комнаты абсолютно обнажённый, яростно ублажая себя мощными движениями рук, возбуждённый от вида выгибающего спину, трясущегося в предоргазменной судороге, запрокидывающего голову Кэсина, активно насаживающегося на жезл.       Осознание, что он может вызывать столь неприкрытое желание, будоражило, откинув бесстыдство, Вэнь перевернулся на спину, и, глядя в золотые глаза напротив, принялся активно двигать рукояткой внутри себя, невольно ощущая, будто это чужое пламенное естество проникает внутрь, массируя чувствительные стенки. Он хотел не игрушку, а крепкий ствол супруга, толстый и изящный, с крупными вздутыми венами и массивной головкой, проникающей каждый раз, как в первый, приносящей сладкую боль, от которой переворачиваются внутренности, а желание ещё долго не покидает тело.       — Цзышу...       Чужое имя на устах лишь распаляло, но не поспособствовало никаким действиям. Чжоу лишь закусил губу, активнее двигая рукой, представляя чужую тесноту, один вид Кэсина будоражил кровь в противоречивых чувствах, хотелось выкинуть этот жезл к чертям собачьим и слиться воедино, ревнуя милого Вэня к простой каменной палке.       — Чжоу Сюй, — он умолял из последних сил, двигаясь навстречу, предпринимая последнюю попытку закончить это мучение. — Муж мой!       В одно движение Цзышу оказался рядом, останавливая немеющее запястье, располагаясь между разведённых ног, любуясь, как собственный член исчезает в натертых покрасневших складках, резко подаваясь тазом с хлюпающим, от обилия масла, звуком, эхом разносящимся по помещению, смущая больше, чем то, чем они занимались ранее.       — Лао Вэнь, — губы у Кэсина красные, искусанные, но сладкие и пьянящие, как вино, он податливо впускает чужой язык, разрешая творить с собой непотребства, мягко постанывая от переизбытка чувств.       Дорожки слёз не успевают высыхать, играя бликами на прекрасном лице, искаженном удовольствием. Цзышу яростен и нетерпелив, в его глазах всё ещё стоит картина, от которой эйфория накатывает неожиданно, вынуждая испачкать растянутое нутро жидким семенем, доводя супруга до пика.       Они ещё долго лежат в такой позе, единые душой и телом, измождённые любовью и трепетом. Кэсин гладит оголённую спину, изучая каждый шрам, полученный за греховную жизнь, оставляя на их местах любовные послания.       В тот момент в мире нет больше никого.

***

      Следующее утро встретило всех стыдом и позором, опущенными головами и слишком ярким солнцем. Старейшина Е Байи, вернувшийся ближе к рассвету, прошёлся по всем столам, собирая остатки угощений. С его слов, добрые и не очень дела всегда требуют дозаправки, а еда здесь отменная, да и выпивка тоже.       Он развлекал себя представлением в виде просыпающихся призраков, ищущих свои штаны, чтобы прикрыть срам, выплывающих из озера, поправляющих прически, вызволяющих молодых господ из пут красных лент, свисающих с деревьев в цветущих садах.       Ну и, конечно, вторым развлечением стали молодые, чьи утренние стоны перебудили всю округу.       — Невероятно!       Чэнлин, завтракающий рядом со старейшиной, вслушивался в непонятные звуки разной тональности, доносившиеся из комнаты учителей.       — Учитель Чжоу и учитель Вэнь просто невероятны! — мальчик выражал искреннее восхищение под весьма недоверчивый взгляд старого чудища. — Тренируются в боевых искусствах денно и нощно, даже сразу после свадьбы, — он допил свой суп от похмелья, чувствуя, что всё же зря решил начать пить в столь юном возрасте. — Надеюсь, что тоже стану таким мастером, как они. Пойду потренируюсь.       Он подскочил с места, оставив после себя старика, хохочущего громче стонов, схватившегося за живот и покатившегося по полу.       — Дитя, чем они тебя заслужили?       Байи лишь надеется, что глупость не передаётся воздушно-капельным путём.