— Я помню.

Даже такой серьёзный, даже с поджатыми мягкими губами и стеклянными глазами, устремляющими взор куда-то вдаль, Сокджин выглядил по-ангельскии прекрасно. Развидеть в нем ауру нежности, ауру вечной доброты и любви ко всему живому Ким никак не мог. Знал, что перед ним сейчас стоит совершенно не та прелестная ромашка Джини, мечтающий о романтик и вечных прогулках на их поляну. И даже не тот Джин, полный отчаяния после того, как его к чертям выгнали из дома, потому что "геев в нашем доме быть не должно". Нет - это полноценный, совершенно новый, вылезший из скорлупы робости и страха к такому большому и гадкому миру Ким Сокджин. Гадкий утёнок гадкого мира переродился. Все видели прекрасного, грациозно-статного чёрного лебедя. Их временное расставание определённо было необходимо. — Хватит пялится. Даже голос поменялся. Стал громче, ярче, звонче. Джин говорил так раньше, только когда они были наедине. Совсем. Он не боялся, он доверял и искренне любил. Намджун тихо вздыхает. Не нарушает ту неловкую тишину, что образовалась в пустом коридоре пустого сейчас университета. Кажется, только эта неловкая тишина и удерживает Сока на месте. И то, удерживает сильным раздражением - карамельная радужка нехорошо поблескивает от лучей закатного солнца, а потом и вместе со зрачком метает пули прямо в Намджуново сердце. Он тоже вырос. Тоже стал осознанней, мудрее, однако привычную свою дерзость и весёлость не потерял. То было видно и по внешнему виду - преподаватели не редко пытались сделать ему колкие замечания по поводу внешнего вида, но получали по шапке. Ну и что, что прокол язык? Мочки несколько раз? Волосы раскрасил и обрубил? На то нет запрета в уставе. Да и учится на своём факультете практически лучше всех. Лишние доебы ни к чему. А внутри всё разъедает. Эти полтора года безмолвной разлуки дались Намджуну... тяжело. Конечно же, заглушить сначала просто неприятную горечь, а потом и жуткую, воющую и раздирающую изнутри боль он пытался. О, ещё как. Точно так же, как и (будущий?) бывший бегал по одним, по другим, по третьим, с каждым и каждой понимая, чей образ ищет, выстраивает в голове, проектирует на нового партнёра и разъебывает самого себя ещё больше. Зажимает, как мышь в угол клетки, хватает большущими страшными руками напоминание о заветном "нём". О том, кто сейчас стоял в аккуратном кардигане, с аккуратной причёской и аккуратно завязаным галстуком. О том, кто, кажется, думал точь в точь также. — Слушай, - почти злясь, начал шипеть сквозь зубы Сокджин, - ты либо говори, зачем позвал, либо... — У меня день рождения скоро. Оба опять замолкают. Нам замолкает особенно красноречиво, поняв, какую хуйню сморозил и что хотел начать диалог совсем по другому. Совсем. И юношеское волнение окутало с головой, осело туманом вокруг мозга, и слюна вся куда-то мигом пропала, смоталась в твёрдый ("и как эта херня может вообще становиться твёрдой?" - думал мимолетом) ком, укатилась в горло. Кулаки сжались, готовые бить самого себя, он уже открыл было рот, чтобы извиниться, оправдаться. Боги, да что нибудь другое совершенно ляпнуть, лишь бы уйти от этой неловкости!... — Я помню. ... А? Его щеки, его мягкие-мягкие светлые щеки покрылись пунцом. Его губы, что только что недовольно поджаты были, теперь смущенно приподняты, но, почувствовав слегка удивлённый взгляд на себе, опустились. И карамельные глаза больше не злобно сияют - в них ощущается "то самое", родное, просто давным давно забытое. Это был его Джини. — Запомнил. Да. И тут же, сложив руки на груди, возвращается строгий лебедь. Смотрит, слегка приподняв голову, за щеку себя изнутри кусает. А в глазах всё ещё сиял "тот самый" блеск. Этот человек тоже его Джини. Его Ким Сокджин. Прекрасный, невероятно сильный и потрясающий человек, которому Джун без всяких колебаний отдал своё сердце в годы старшей школы. Нет, он не пришёл забрать его обратно. Хотя... можно и так сказать. — Короче... - да, не самое романтичное начало. Особенно со всем его не особенно учебным видом, - я приглашать никого не хотел, но отметить хотел, и... — И захотел позвать меня? Ким почесывает затылок. В сторону смотрит, на Джина, опять в сторону, и кивает со вздохом, вытягивая губы в некое подобие улыбки. Они оба знают, к чему это может привести. Обоим волнительно. Обоим страшно заново переживать все эти эмоции. Готовы ли они оба старательно отстраивать пирамиду отношений по новой? С новыми трудностями, переживаниями, падениями и взлётами? С совершенно новыми друг другом? Джин шумно вздыхает, немного закатив глаза и опять отворачивается к окну. — Скоро универ закроют. Хрипит тихо, боится выдать настоящие эмоции. Кивает в сторону выхода, мол, пошли, а Намджун послушным щенком шагает рядом с хозяином. В висках колотит кровь, в груди - сердце, а бабочки в животе не то что бабочки; чертовы осы, наровящие ужалить бедный желудок. Они идут молча. Вместе обдумывают, работают одним мозгом над одной единственной целью. Сокджин останавливается на лестнице у главного входа. Пурпурно-оранжевые остатки лучей делают его ещё красивее, ещё нереальней. Намджун выпадает из реальности, наблюдая за каждым, даже самым маленьким шорохом волоса или подрагиванием ресниц. Сок поправляет сумку на плече, цокает и с лёгкой улыбкой спрашивает, остался ли в кимовом "гербарие" его номерок. Сердце Намджуна делает кульбит. Сальто - одно, два, три. Кувыркается, не переставая, пока он быстро кивает несколько раз и с идиотской улыбкой до ушей прощается с.. бывшим? Будущим? Его идеалом? С, определенно, лучшим человеком его жизни.