Возвращение

Год спустя Конец июля выдался непривычно холодным и дождливым даже по меркам Хиддензе: по ночам столбик термометра замирал где-то на отметке десяти градусов выше нуля, а днём едва осиливал добраться до пятнадцати. Ситуация усугублялась сильным порывистым ветром с Балтики, отчего на улице казалось ещё холоднее и неуютней. Сквозь плотный полог облаков солнце проглядывало лишь на несколько минут в день, и природа, казалось, замерла, не понимая происходящего. В воздухе всё больше разливался запах сырой земли. Трава уже кое-где начинала желтеть — высохшие метёлки осоки напоминали о приближающейся осени. Рихард медленно брёл по безлюдному пляжу: в такую погоду все туристы, что приезжали на остров, предпочитали любоваться на маяк или бродить по лесу, а не стоять на продуваемом всеми ветрами берегу. Собранные лежаки, седые волны Балтийского моря — казалось, осень уже вступила в свои права и готовится погрузить местную природу в тихое уныние. Уныние, которое почему-то нравилось Рихарду. Он остановился, поднял повыше воротник лёгкой куртки и закурил, глядя на пляшущие по волнам барашки. Могло ли ему прийти в голову год назад, что он останется на Хиддензе так надолго? Нет. Прошёл месяц, два… полгода, и Рихард понял, что не хочет уезжать с острова. Ему было хорошо и на удивление спокойно. Он даже на свою жизнь стал смотреть как будто бы со стороны, словно являлся зрителем. Там, в прошлом, остался именитый музыкант, живший в шикарном пентхаусе в центре Берлина, любимец фанатов и тусовщик. А здесь, в настоящем, был просто Рихард — человек, полюбивший часами, пока не заноет спина, бродить по острову, любоваться на море, небо и ни о чём не думать. Человек, научившийся просто жить в одиночестве и нашедший для себя повод улыбаться, когда на клумбе около крыльца распускался новый бутон розы. Такая перемена в самом себе первое время пугала Рихарда, особенно не по себе ему стало, когда, приехав на день рождения Максим в Берлин, он уже через несколько часов захотел вернуться назад — в неприметный домик, скрытый в лесной посадке от посторонних глаз, — и снова часами бродить по острову. Но вскоре Круспе убедил себя, что всё в порядке. А иначе и быть не могло: только на Хиддензе никто не пытался залезть к нему в душу, не проявлял повышенного внимания и не считал своим долгом напомнить, каким он, Рихард, когда-то был. Побег из Берлина дался ему на удивление легко. Рихард сам не заметил, как играючи преодолел на машине три с небольшим сотни километров до Шапроде и, оставив машину на платной стоянке у пирса, занял место на предпоследнем пароме на остров. По пути его не то что не узнали, на него даже внимания никто не обратил. Рихард порадовался, что в очках с диоптриями его почти никто никогда не видел, а добавить к образу неброскую чёрную одежду и накинутый на голову капюшон — так он вообще легко сливался с толпой. Договорившись на Хиддензе с извозчиком, он добрался до нужного дома в глубине острова. Внутри всё сжалось, когда со скрипом открылась калитка и цепь с замком ударили о её металлический каркас. Круспе чувствовал, когда шёл по заросшей дорожке к дому, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Каждая из пяти ступеней крыльца далась ему с неимоверным усилием. Но не потому, что спина всё-таки разболелась из-за веса гитары и чемодана, а потому, что морально Рихард был в агонии. Он возвращался в то место, которое не мыслил без Пауля. Которое никогда бы не назвал своим. Но он так стремился на этот остров! Так хотел снова оказаться в доме Пауля. Словно это могло что-то изменить! Зайдя в дом, Рихард несколько минут неподвижно стоял, прислонившись затылком к прохладной двери, и глядел в гостиную, темноту в которой разгонял свет из прихожей. Круспе не верил, что сделал это. Что сейчас он тут, в доме Пауля, один, а там, в Берлине, в помпезном ночном клубе, вовсю идёт вечеринка, посвященная релизу сингла Rammstein. Ощущая на душе гнетущее чувство, Рихард заставил себя разуться — дожди превратили грунтовые дороги на Хиддензе в грязное месиво, которое не оставляло обуви ни единого шанса остаться чистой, — и, пройдя в гостиную, распахнул все окна. Спёртый, пропитанный пылью воздух всколыхнулся. Дом словно вздохнул полной грудью и медленно, осторожно начал снова учиться дышать. Тяжёлая атмосфера стала рассеиваться. Дом будто бы ждал Рихарда. Оставив в гостиной вещи, изучив содержание кухонных шкафов и отправив в раковину забытую Эмилем кружку, на чайном пакетике в которой уже успела прорасти и высохнуть плесень, Рихард направился на второй этаж. Руки предательски задрожали, когда он открыл дверь одной из двух комнат, не той, что служила Паулю миниатюрной студией и гостевой, а второй — хозяйской спальни. Круспе долго не мог заставить себя переступить порог комнаты с окном в пологом потолке над широкой кроватью. От воспоминаний о том, как хорошо было лежать на ней и смотреть на звезды, когда за стенами дома бушевал холодный балтийский вечер, а Пауль перебирал пряди его волос, на глаза навернулись непрошеные слёзы. Но Рихард заставил себя сдержаться. Опустившись в стоявшее у двери кресло, которое раньше вечно было завалено одеждой Пауля, он стиснул пальцы, посмотрел на кровать и задал себе один-единственный вопрос: «А разве лучше ему было бы сейчас на презентации сингла?» Не вынужден ли он был давиться своей болью, скрывая слёзы и расхаживая среди толпы гостей и журналистов с приклеенной улыбкой, отбиваясь от вопросов о Пауле? Нет, не лучше. Он бы умер там, морально его не стало бы, сгорел бы, как ликоподий. Эта мысль заставила Круспе мобилизовать остатки сил. Обойдя ещё раз дом и закрыв окна, Рихард глянул на часы над камином в гостиной: время давно перевалило за полночь. Круспе достал из кармана телефон, на котором предусмотрительно отключил весь звук — на экране высветились сотни новых сообщений и десятки пропущенных звонков. Он грустно усмехнулся, представив, что сейчас творится в интернете и какие теории по поводу его отсутствия строят фанаты. Одна безумнее другой. Хотя, может быть, кто-то будет прав. Кто-то из тех, кто действительно считал, что между ним и Паулем были отношения и понял, какой пыткой для Рихарда стала бы презентация. Думать о реакции Тилля и других раммштайнов он не хотел. Вернувшись в спальню и сдёрнув пыльное покрывало с кровати, он рухнул на неё. — Доброй ночи, Паульхен, — сказал Рихард куда-то в темноту дома, понимая, что эти стены, хранящие воспоминания о любимом, станут самой надёжной защитой. Здесь ему точно станет лучше. По крайней мере, он постарается себя в этом убедить. Почувствовав, что начинает замерзать, Рихард добил сигарету в пару затяжек и быстро зашагал по узкой тропинке прочь с пляжа, радуясь, что не поленился купить тёплые и лёгкие ботинки. Ходить ему временами приходилось довольно много: единственный автобус, связывавший все три деревеньки, курсировал по ужасно неудобному расписанию, а к конным повозкам, заменявшим местным жителям общественное такси, Рихард так и не привык: спина после поездок на них почему-то ныла с особым энтузиазмом. Да и Пауль выбрал для своего дома не одну из деревень, а небольшой жилой массив на десяток домов за одной из них. Круспе предполагал, что Пауль соблазнился уединённостью жилища: дома стояли окруженные небольшим лесом, по опушке которого в изобилии росли облепиха и ежевика, да ещё и основная дорога была на приличном удалении. Её, правда, дорогой-то назвать было трудно: пыльная летом и жутко грязная в остальное время года грунтовка быстро привила Рихарду любовь к практичной, выносливой обуви. Хотя иногда он предпочитал перемещаться по Хиддензе на велосипеде — в такие дни он обязательно заезжал в крошечный супермаркет в ближайшей деревне, а потом в алкогольный магазин, где покупал себе очень ароматное светлое нефильтрованное пиво. Приближаясь к дому, Рихард услышал странные звуки: как будто бы кто-то колол дрова на заднем дворе. Стараясь ступать как можно тише, Круспе обошёл дом. Увиденная картина вызвала у него улыбку: Тилль, сняв ветровку и вооружившись колуном, с азартом орудовал над чурками дров. Рихард поморщился: он совсем потерял счёт времени, и, очевидно, приехавший его навестить друг уже успел заскучать. Судя по внушительной куче поленьев, Линдеманн разминался минимум минут тридцать. — Извини, виноват. Совсем из головы вылетело, во сколько ты приезжаешь, — сказал Рихард, когда Тилль расправился с очередной чуркой и пинком отодвинул подальше отлетевшее под ноги полено. Линдеманн прислонил колун к колоде и с наслаждением потянулся. — Нестрашно. Я себе занятие нашёл, моей спине от этого точно ничего не будет. Но вообще у меня входит в привычку ждать тебя, пока ты где-то бродишь, — улыбнулся Тилль. Рихард в ответ лишь развёл руками, ловя себя на мысли, что действительно рад видеть старого друга в хорошем расположении духа. — Пойдём в дом, продует чего доброго, — сказал он, глядя на намокшую местами от пота футболку Линдеманна. — Я ещё утром утку приготовил… Тилль кивнул и последовал за Рихардом. Вернувшись из погружённого в рождественскую сказку Берлина на Хиддензе, Рихард вздохнул с облегчением. Несколько дней, проведённых в столице, хоть и принесли радость от общения с детьми и близкими, но морально измотали Круспе. Дорогие ему люди, всеми силами пытавшиеся вытянуть Рихарда из его уютного кокона тьмы и одиночества, делали ему лишь хуже. Он скучал по детям, но понимал: они всегда будут стараться помочь ему стать прежним, помочь забыть его утрату. А он этого не хотел. Не хотел переступать через себя и всё делать через силу. Только на острове он был избавлен от необходимости жить прошлой жизнью. На Хиддензе было его настоящее, в котором он просто жил так, как у него получалось. Первые дни нового года стали для жителей острова волшебными. Погода преподнесла неожиданный сюрприз: настоящую снежную бурю, укрывшую белым пушистым покрывалом всё вокруг. Серость пожухшей травы и облетевшей листвы оказалась скрыта под белоснежной яркостью зимнего покрова. Вряд ли бы он продержался долго, если бы за бурей не пришёл мороз, когда даже днём столбик термометра не осиливал перебраться выше нуля. Натянув пониже на уши шапку и подняв воротник куртки, Рихард стоял на полюбившемся ему берегу с телефоном в руке и смотрел, как медленно за серой Балтикой скрывается солнце, отбрасывая последние блики на покрытую тонким слоем льда гальку у самой кромки воды. Сегодня вечером он, как всегда, заварит себе ароматный травяной чай, усядется в кресле у камина с очередной книгой и обязательно отправит Максим потрясающее своей красотой видео. Когда солнце скрылось за горизонтом, Рихард поспешил к дому: бродить по острову в темноте ему совсем не хотелось. Приблизившись к дому, Круспе нахмурился. В свете праздничной иллюминации он увидел сидящего на крыльце человека, который совершенно точно дожидался его. Чуть прищурившись, Рихард узнал в незнакомце Тилля и подавил вздох: Линдеманн в списке желанных посетителей располагался на последнем месте. Рихард знал: им с другом есть о чём поговорить, но вот только разговор вряд ли будет приятным. Может быть, он бы решил немного потянуть время и ретировался бы, чтобы хорошенько обдумать диалог с Тиллем, но тот его заметил и махнул рукой. — Привет, — первым заговорил Тилль, когда Рихард подошёл к крыльцу. — Решил к тебе наведаться. — Линдеманн зябко потёр руки в тонких перчатках и слегка шмыгнул носом: замерз. Круспе нахмурился: судя по тому, что у маленького снеговика, которого он слепил в кашпо, когда расчищал снег с крыльца после бури, появился нос и две руки из окурков, Тилль дожидался его не меньше часа. — Не думал, что ты приедешь. Мог бы предупредить, — произнёс Рихард, чуть настороженно глядя на Тилля. Определённо, им было о чём поговорить, и Круспе ждал… Ждал, когда Линдеманн совершенно заслуженно пропишет ему в нос. — Если бы я тебя предупредил, ты бы нашёл тысячу способов со мной не видеться, — ответил Тилль, усмехнувшись. — Хотел тебя лично поблагодарить за подарок на день рождения. Шикарный набор спиннингов. Спасибо. Да и нам с тобой поговорить надо. Рихард заставил себя улыбнуться: в его телефоне хранился ответ на длинное письмо, направленное Тиллю в день презентации сингла, — короткое: «Ок». — Может, впустишь погреться? Я заледенел весь тебя ждать… — попросил Линдеманн, изучающе глядя на друга. Рихард молча кивнул и открыл дверь, пропуская гостя вперед. Пока он заваривал чай на кухне, Тилль с интересом принялся рассматривать новое жильё друга. Не то чтобы оно было ему совсем не знакомо: за всё время Линдеманну довелось пару раз побывать в доме Пауля, но тогда он был настолько пьян, что в памяти мало что отложилось. Сейчас, глядя на гостиную, Тилль по достоинству мог оценить плотные портьеры, небольшие пейзажи от каких-то неизвестных художников, развешанные по деревянным стенам, стильную дизайнерскую мебель, которая только с виду была простенькой и дешёвой, современную технику — всё как любил Пауль. Но всё же в помещении чувствовалось странное наслоение характеров: отчётливо было заметно, как Рихард, стараясь сохранить в доме черты Пауля, его любовь к дорогим вещам, склонность к немного грубому дизайну, попытался освободить как можно больше пространства — он терпеть не мог нагромождение мебели в жилье. Тилль поймал себя на том, что ему кажется, будто бы эту гостиную обставляли супруги, которые как могли учитывали вкусы друг друга. Супруги… Линдеманн подошёл к камину. На полке среди типичных безделушек было расставлено несколько фото. Пауль. Похоже, это были приватные снимки, которые когда-то нащёлкал Рихард: слишком уж открытым и немного смущённым был на некоторых из них Ландерс — с фотографами он никогда не позволял себе такого. От одного фото, где Пауль и Рихард стояли, обнявшись и прижавшись друг к другу щеками, которое явно снимал Пауль на свой телефон, у Тилля засосало под ложечкой. Как человек, убедившийся на собственном опыте, сколько боли порой приносит любовь, он представлял, каково было Рихарду иногда смотреть на это фото. Да и вообще — на снимке он видел в глазах друга огонь и силу, а сейчас… Складывалось впечатление, что человек, который встретил его на крыльце, был совсем другим. Ничего общего с тем самым Рихардом у него не было. Тот, прежний, Рихард воспринял бы его визит в штыки и с вызовом заглянул бы в глаза. А этот… Просто молча кивнул, покорно принимая незваного гостя. — Как ты узнал, где меня искать? — спросил Круспе, усаживаясь в гостиной и ставя на столик поднос с большой чашкой чая для Тилля и кусочком домашнего пирога. — Можешь не волноваться, на все мои вопросы твои дети слали меня лесом. Оборону крепко держат. Я сам допёр, где ты можешь быть. — Тилль улыбнулся. — Я вспомнил, что Шнайдер сетовал, что Эмиль быстро убрал объявление о продаже дома. Ты в тот же день поехал в Берлин, а Дум вечером позвонил Эмилю, и он сказал, что дом уже продан. Я тогда подумал, что ты мог бы стать новым владельцем и, когда вернешься, расскажешь нам о покупке. Но ты промолчал. А когда настало время тебя искать, решил проверить свою теорию. Да и к тому же, как мне доносила моя разведка, ты несколько раз наведывался в Берлин. Вряд ли бы ты стал это делать, если бы сбежал куда-то далеко. Да и твои дети были довольно спокойны. Вывод: ты практически в зоне доступа, но очень тщательно заныкался, раз тебя за всё это время не спалили фанаты. Так что, оказалось, я был прав, — спокойно пояснил Линдеманн, грея руки о чашку. — Ты почти что Шерлок, — улыбнулся Рихард. — Пришлось играть в детектива. — Тилль бросил на друга настороженный взгляд. — Я думал, мы на Рождество пересечёмся, но дел было выше крыши, не успел вернуться в Берлин. Потом понадеялся, что ты мне в день рождения позвонишь, а ты прислал курьера. Круспе натянуто улыбнулся, понимая, что, всячески избегая любых пересечений с бывшими теперь уже коллегами по группе почти полгода, сильно осложнил себе отношения с ними. Особенно если вспомнить, что они ему тогда ответили. Кристоф и Флаке обложили по полной в голосовых сообщениях, а Олли многозначительно промолчал. А уж что до Тилля, то для того, кто знал Линдеманна четыре десятка лет, его короткий ответ означал ураган гнева и злости. Рихард понимал, что сильно виноват перед Тиллем, и сейчас был удивлен, глядя на миролюбиво настроенного друга. Круспе пребывал в полной уверенности, что после откровений в Сен-Реми и выкрутаса с презентацией Линдеманн никогда не сделает первый шаг, но, похоже, он сильно заблуждался. — Я первое время тебя придушить был готов, — заговорил Тилль, понимая, что молчание, повисшее в комнате, можно уже пощупать, а Рихард не собирается начинать разговор первым. — Было за что. — Круспе кивнул, соглашаясь. — Засранец ты, Рихи. Так нам всем подосрал… И по-человечески, и по бизнесу… Он снова кивнул. Возразить было нечего, но захотелось как-то оправдаться. Раньше Рихард думал, что достаточно написал в письмах, но, видя перед собой Тилля, стал понимать: одно дело сухие формулировки электронного послания, другое — живой разговор глаза в глаза. Рихард встал и пару раз молча прошёлся по комнате. От окна к камину и назад. — Я не знал, как мне иначе поступить. Не видел выхода. Запись альбома меня добила. Если до неё я ещё как-то пытался держаться и жить дальше, то после у меня не осталось сил. Я собрался, я сделал, как вы меня просили, — и всё: внутри меня ничего не осталось. — Рихард вздохнул и посмотрел на фото на каминной полке. — Вы пытались меня вытащить из того мира, в котором я жил и мне было хорошо. Всё, что вы устроили вокруг меня… Да я же не идиот и не слепой! Я видел эти попытки вернуть меня… Мне было только хуже от них. И говорить вам об этом было бесполезно. Как минимум вы бы обиделись, как максимум — решили бы, что у меня совсем поехала крыша. Дети, друзья, ты, Флаке, Дум, Олли — вы все как с цепи сорвались и начали рвать меня во все стороны. А всё, что мне было нужно, — остаться одному. — Он умолк, напряжённо глядя на нахмурившегося Тилля. — Рихи, так нельзя было поступать. Ты исчез со всех радаров. Мы с ног сбились, пытаясь выяснить, что с тобой и как ты. Твои дети были в курсе, что ты в порядке, но об остальных-то ты подумал? — Тихо сказал Линдеманн. — Сначала да, мы с ребятами были единогласны в своём мнении о тебе, но потом, когда всё улеглось и успокоилось… Ты же часть нашей жизни. — Я понимаю, что поступил по-свински. Но иначе я не мог. — Круспе вздохнул. — Но извиняться буду только перед тобой. Я не сдержал свое обещание, данное тебе. Остальным я ничего не должен. Ты был откровенен со мной, я услышал и понял твои чувства, но всё равно сделал так, как захотел. Я виноват. Мне стоило быть честным с тобой, — сказал он, понимая, что лучше рубануть топором по ситуации сейчас, чем разводить церемониальные пляски хорошего воспитания на два часа. Не выйдет навести мосты с Тиллем сразу — так хоть время не потеряет. Тилль улыбнулся уголками губ: хоть было ощущение, что Рихард сильно изменился, но кое в чём он оставался самим собой: гордость никуда не делась, как и иногда некстати вылезающее чувство собственной правоты во всём. Линдеманн встал и подошёл к Рихарду. Заглянул ему в глаза. Когда решил ехать на Хиддензе, он не знал до конца, что станет делать. На презентации сингла Тилль едва не разнёс к чертям офис менеджера, когда прочёл письмо от Рихарда и пару месяцев вообще не хотел ничего слышать о друге, а потом стал понимать, что молчание со стороны Круспе создаёт брешь в его мире. Между ним и Рихардом за сорок лет дружбы случалось всякое, но такой неопределённости не было никогда. К тому же Тилль волновался за друга. Потому и поехал к нему. Наудачу. Надеясь, что он действительно окажется на Хиддензе и им удастся поговорить. Если бы Рихард гордо задрал нос и начал сыпать обвинениями — вряд ли бы разговор состоялся, ведь признавать ошибки и просить прощения никогда не было сильной стороной характера Круспе. — Ты расщедрился на подарки в этом году, Шолле, — сказал Тилль с улыбкой. — Извинения — самый дорогой подарок, что я от тебя когда-либо получал. Рихард нахмурился и немного удивлённо посмотрел на друга: он всё понял, принял и не хочет выместить на нём злобу? — Мне хорошо здесь. В этом доме, — немного сбивчиво поспешил заговорить он. — Тилль, не нужно пытаться вытащить меня. Прими всё так, как оно есть, если не хочешь поругаться со мной. Я живу так, как живу. Не пытайся что-то изменить в моей жизни. Вы все вымотали меня. А тут… Тут я чувствую, что могу жить дальше. — Я хочу, чтобы тебе стало лучше. И, если вдруг будет совсем хреново, ты бы мне об этом сказал, — произнёс Тилль, словно ощущая все иголки, которые выставил Рихард, пытаясь защитить мир в который сбежал. — Братья? — тихо спросил Рихард. — А кто ж ещё, Шолле? — улыбнулся Тилль. За обедом, растянувшимся до ужина, время пролетело незаметно. Пока расправлялись с уткой и сидром, обменивались ничего не значащими фразами, Тилль ненавязчиво наблюдал за Рихардом, надеясь, что время всё-таки смогло залечить его раны и он увидит перед собой прежнего друга. Но нет, напротив за столом сидел знакомый незнакомец, человек, который жил довольно странной жизнью какого-то отшельника и, похоже, был счастлив. Так или иначе, но Линдеманн твердо уверился: улыбки, что иногда появлялись на губах друга, были искренними, и он не пытался скрыть за ними пустоту и боль. Тихий стук в дверь прервал беседу, и на пороге кухни появилась миловидная, чуть полноватая шатенка средних лет, напомнившая Тиллю одну их фактурных красавиц из их клипа про большие сиськи. Женщина немного смущённо улыбнулась, заметив Линдеманна. — Извини, я не думала, что у тебя будет гость, — сказала она Рихарду, с интересом глядя на Тилля. Круспе неопределённо кивнул и махнул рукой. — У меня малины в этом году много. Вот дети попросили пирог. Но я и для тебя сделала, — продолжила незнакомка и поставила на рабочий стол соблазнительно пахнущее ягодой и ванилью лакомство, накрытое полотенцем. — Зачем такие сложности? Я бы и сам приготовил, — ответил ей Рихард. — Останешься? — Он кивком указал на свободный стул. — Нет, спасибо, пойду к себе. Завтра зайду, заберу поднос, — женщина улыбнулась и ушла. Тилль вопросительно посмотрел на друга: Круспе решился-таки на отношения? — За тобой, как я погляжу, присматривают? — спросил он с улыбкой. Рихард поморщился, словно был вынужден съесть дольку лимона. — Хельга — моя соседка, Пауль иногда учил её старшего сына играть на гитаре. Она неплохая женщина, приятная в общении, открытая, отзывчивая. Вдова. И она надеется, что между нами что-то возможно. — А разве нет? — Тилль сделал характерных жест руками, очерчивая в воздухе сочные формы Хельги. — Мне это не нужно, — твёрдо ответил Рихард. Линдеманн удивлённо поднял брови и вопросительно посмотрел. Рихард улыбнулся. — Нет, Тилль, ты неправильно понял. От неё мне ничего не нужно. На материке хватает шлюх. Мне проще заплатить, — усмехнулся Рихард. Тилль кивнул и принялся добирать с тарелки тушёные овощи. Круспе был благодарен другу, решившему не продолжать тему. Почувствовал ложь? Или всё-таки поверил? Пока Рихард не хотел думать об этом. Но знал одно: с Линдеманна бы сталось потащить его с собой в бордель или, что еще хуже, вызвать жриц любви на остров. А вот что до самого Рихарда… В первый год его разум и тело не хотели абсолютно ничего, все силы проваливались во внутреннюю эмоциональную бездну. А потом, когда Круспе смог-таки немного заткнуть это дыру в себе, быстро понял: он не видит никого рядом с собой, кроме Пауля. Его не то что не привлекают — его просто не возбуждают другие мужчины! Их было несколько — понятливых расторопных профессионалов с хорошей репутацией, но никто даже чуть-чуть не смог заинтересовать Рихарда. Всё было не так! Не те поцелуи, не те касания, не тот запах кожи и волос… Тело помнило Пауля и хотело только его. Только с ним. С женщинами же Рихард быстро понял, что они стали ему не нужны. Никакого морального удовлетворения от услуг проституток он не получал, даже физическое наслаждение казалось ему каким-то вымученным и едва ощутимым. Эта игра уж точно не стоила свеч. Однажды у Круспе даже мелькнула мысль, что всё дело в возрасте, но нет. Ничего подобного. Стоило ему закрыть глаза, воскресить образ Пауля в памяти и прикоснуться к члену, как он возвращался в их прошлое, в ночи, наполненные нежностью и страстью. Но потом становилось неимоверно плохо: душевная боль нагло, по-хозяйски поднимала голову. И Рихард без сил плёлся из ванной в спальню, чтобы рухнуть в кровать и уснуть тяжёлым сном, где он снова был вместе с любимым. — Ты планируешь вернуться в Берлин? — спросил Тилль, когда очередной стакан сидра опустел, а от принесённого Хельгой пирога осталась лишь половина. — Нет, — почти без раздумий ответил Рихард. — Когда сбежал в день презентации, думал это так, месяца на три, чтобы мозги привести в порядок, а потом понял, что мне тут хорошо. На самом деле хорошо, Тилль. — Он посмотрел на давнего друга. — Может быть, со стороны выглядит так, будто бы я сошёл с ума, но тут мне легче. Я живу, просто живу. Может быть, кажется, что без цели… Но по-другому у меня не получается. — А ты что-нибудь пишешь? У тебя же тут твоя гитара, — уточнил Тилль. — Хрень. Это всё никогда не станет песнями. — Рихард передёрнул плечами. — А с чего ты вдруг заговорил о музыке? Тилль вытащил из кармана несколько листов распечаток и протянул их Рихарду. — Я тут подумываю о третьем сольнике. Не могу сидеть без дела. Я или сопьюсь, или на какой-нибудь девке сдохну. Хочу снова в студию. Лирика у меня есть, но вот с музыкой затык. Из меня композитор, как из тебя балерина. С Петером круто выходило, но после того его интервью даже звонить ему не стану. Поискал толковых ребят, но что-то всё не то и не так. Может быть, ты что-нибудь напишешь? Если какой-нибудь текст понравится. — Тилль немного смущённо улыбнулся. — Мне было бы проще: хоть одна или две песни были бы. Рихард взял распечатки и несколько минут сосредоточенно вчитывался в лирику. — Не знаю, — сказал он наконец. — Я не планировал заниматься чем-то подобным. — Я же не дуэт теперь спеть предлагаю, — попытался уговорить друга Тилль. — Это может оказаться проектом, где по факту будем только ты и я, — задумчиво протянул Круспе. — Что в этом плохого? Рихард усмехнулся и покачал головой. Он помнил, как в нулевых, когда был на грани ухода из Rammstein, предложил Тиллю поработать с ним в отдельном проекте и как друг согласился на это. Но… Но Пауль тогда, не выбирая выражений, сказал всё, что думал об этой затее, быстро сообразив, что творческий союз Тилля и Рихарда может обернуться гибелью основной группы. — Rammstein 2.0 нам не простят. И успех не повторим даже близко, — ответил Круспе. — Да и я не хочу. Честно. У меня сейчас нет идей по музыке. Но я попробую, есть тут пара интересных стихов… Может быть, что-то набросаю для тебя. Но не знаю, когда это сделаю. — Я согласен подождать, сколько скажешь. — Тилль просиял улыбкой. — Ради твоей музыки буду ждать.

***

К вечеру зарядил ливень, и Рихард по виду Тилля понял, что тому совсем не хочется мокнуть, добираясь до пристани, поэтому предложил остаться на ночь. Но при этом Круспе предпочёл не думать, что Линдеманн будет спать в гостевой в тёплой кровати без задних ног, а сам он, скорее всего, не сможет уснуть под его богатырский храп: берушей-то не было! Слишком уж тихим был остров, чтобы они когда-нибудь могли понадобиться. Глядя на залитое дождём потолочное окно, Рихард прокручивал в голове строчки одного из текстов Тилля. Они уже начинали обрастать нотами, и он поймал себя на мысли, что мог бы взять в руки гитару и попробовать подобрать простенькую, самую черновую мелодию, а уже потом начать работать с ней плотнее. В конце концов, может, действительно стоило сделать что-нибудь серьёзное и вынести это на суд публики? Около месяца после переезда Рихард вообще не брался за гитару. Он или был слишком занят обустройством своего быта и к вечеру валился с ног от усталости, или просто отсутствовало настроение. Но постепенно руки соскучились по любимому инструменту. Да и совесть время от времени настойчиво напоминала о необходимости постоянных тренировок. И Рихард стал играть всё, что приходило в голову. Днём — как есть, не сильно беспокоясь о шуме: соседей почти не было, а те, что жили поблизости, оказались совсем не против. А по ночам, когда в окна заглядывала луна, надевал наушники и полностью погружался в мир музыки. Иногда у него получались новые мелодии, и некоторые из них он набрасывал на нотный лист или сразу записывал, а иногда просто вспоминал материал Rammstein или Emigrate. Долгое время Круспе не прикасался к инструментам, оставшимся от Пауля. Конечно, тут не было его Les Paul, но в мини-студии дожидались своего часа простейшие гитарные приблуды и старенькая акустическая Gibson. Вытаскивая её из футляра, Рихард чуть-чуть улыбался: кто бы мог подумать, что у звезды мирового метала хранится настолько старый, потрёпанный жизнью и простенький инструмент? В один из тёплых весенних вечеров Круспе протирал гитару, а потом… Просто взял и заиграл на ней первое, что пришло на ум. Почему-то захотелось, чтобы она наконец-то снова зазвучала. Потом он потратил пару часов на то, чтобы привести гитару в порядок, и с тех пор завёл привычку играть на ней минут десять перед сном. Так гитара стала постоянной гостьей в его спальне. В бывшей спальне Пауля. Было в этом что-то символическое и одновременно успокаивающее для Рихарда. Но сейчас возникла незадача: электрогитара была в гостевой, и идти туда и будить Тилля Рихард не хотел. А Gibson мало подходила для его задумки. Прислушавшись к храпу друга, Рихард вздохнул и улёгся поудобнее так, чтобы видеть звёзды. Ливень всё-таки прекратился, из-за облаков показалась луна, и, надев очки, Круспе мог любоваться на серебряные бриллианты дождевых капель на стекле или постараться рассмотреть слабый свет звёзд. Но спустя полчаса это занятие ему надоело: всё равно он бы не уснул, пусть даже поднявшийся ветер пытался исполнить убаюкивающую мелодию в ветвях яблони, росшей у дома. Дотянувшись до прикроватного столика, Круспе взял телефон. Сколько времени он толком не изучал новостные ленты? Чёрт его знает. Как-то он отвык от этого на Хиддензе. Сначала осознанно избегал сёрфинга в сети, не желая натыкаться на шумиху вокруг Rammstein, а потом понял, что без чёрного зеркала в руке жизнь не такая уж и плохая. Полистав какое-то время новости друзей, Рихард перебрался ко всевозможным блоггерам. Но то ли его вкусы изменились, то ли контент перестал быть интересным — ничего так и не зацепило его внимание. Уже почти потеряв надежду увидеть что-то стоящее, Рихард забрался в блог Джереми. Эту страницу в сети он почему-то старался избегать. Вроде бы материал, который заливал блоггер, был на высшем уровне и увлекал с первых минут, но Рихард не мог отделаться от воспоминаний о том утре в Сен-Реми, которое подарило ему ложную надежду. Потому и старался лишний раз не заглядывать в блог. Да и было кое-что, что однажды напугало Рихарда и заставило всерьёз задуматься: «А в своём ли он уме?» Один из тёплых весенних вечеров настроил Рихарда на немного меланхоличный лад, и он, сидя у открытого окна, за которым пели сверчки, наигрывал Ohne Dich на акустике. Мелодия была знакома ему до малейших нюансов. Столько лет играть на сцене, столько раз слышать в виде каверов… И… Круспе поймал себя на мысли, что ему захотелось достать телефон и открыть то самое видео, чтобы сыграть с неизвестным музыкантом. Почему? Кто его знает. Это было какое-то безотчётное сиюминутное желание. Казалось, что сейчас две мелодии, исполненные на фоне звуков природы, должны зазвучать особенно красиво. Да и… Сколько раз он слушал кавер музыканта с Аляски? Наверное, сотню, и видео по-прежнему цепляло его. Как музыкант виртуозно играл на струнах старой гитары, так и мелодия играла на струнах его, Рихарда, души. В тот вечер Рихард сам испугался своего желания. Подумать только: захотел играть вместе с кем-то! Кем-то, кто в то утро в Сен-Реми стал для него Паулем! За пару месяцев Джереми успел выложить несколько новых постов: не так давно вернулся из путешествия по Южной Америке, и его блог пестрел фото величественной красоты Амазонии. Эти записи были не очень-то любопытны Рихарду: в своё время он наслушался о таинственных джунглях от Тилля, умудрившегося вместе со своим приятелем Джо забуриться в самые неведомые ебеня, самолично увидеть плантацию коки и познакомиться с её хозяевами. Круспе уже хотел закрыть и эту страничку, но взгляд зацепился за фото, выделявшееся на общем фоне, — это был пост Джереми по просьбам подписчиков с советами для всех, кто хотел отправиться на Аляску. Рихард сам не понял, зачем открыл его. Обилие текста с подробными инструкциями было разбавлено красочными картинками: крутые обрывы, горы, бурливые реки, зажатые каменистыми берегами, озёра, бесконечные леса. Было даже несколько фото диких животных, что встретились блоггеру, и снимки поселений отшельников. Они явно были сделаны в разных местах: где-то домики были вполне добротными, а где-то больше напоминали лачуги каких-то бродяг. Движимый интересом поближе рассмотреть их, Рихард стал пролистывать галерею и в какой-то момент замер. Ему показалось, что он снова, как в то утро во Франции, забыл, как дышать. Сердце глухо ухало в груди, и Рихард не заметил, как с силой сжал телефон так, что пластик рамки жалобно хрустнул. Тяжело выдохнув, Круспе прикусил костяшки пальцев левой руки, чтобы не заорать и не разбудить Тилля. То, что он сейчас видел на экране гаджета, могло бы быть галлюцинацией, если бы не отрезвляющая боль от собственного укуса: Пауль! Пауль был на одном из фото! Круспе пару раз мотнул головой, спешно выбрался из кровати и включил ноутбук: на большом экране он точно рассмотрит фото гораздо лучше. Сейчас он не мог ошибиться! У него не было такого права! С замиранием сердца дождавшись, пока нужная страница загрузится, Рихард спешно открыл фото. На переднем плане была улыбающаяся физиономия Джереми, который весело подмигивал камере, а на заднем располагался один из домиков отшельников. Одноэтажный, из просмоленных брёвен, с небольшим окном с частым переплётом. Крыльцо было крошечным, и… На нём расположились двое: женщина стояла, прислонившись к опоре навеса так, что её лица было не разглядеть, а мужчина сидел на верхней ступеньке. Очевидно, они о чём-то оживлённо разговаривали и им не было дела до фотографировавшегося блоггера. И лицо мужчины… Хоть оно и не полностью попало в кадр, но… Рихард торопливо щёлкнул тачпадом, увеличивая изображение. Волосы могли стать почти седыми и отрасти, упав на лоб длинными, непослушными, чуть вьющимися прядями, борода закрыла собой всю нижнюю часть лица, брови стали почти незаметными, но нос, глаза… Они не могли измениться! Заднему плану снимка не хватало чёткости, но внутри Рихарда всё бесновалось: это был Пауль! И тут точно не было никакой ошибки. Рихард чуть слышно застонал, с силой прикусывая нижнюю губу и ощущая на языке металлический привкус крови. Пауль! Он! Жив! И… Рихард слишком хорошо помнил рубашку музыканта с Аляски и точно мог сказать: на Пауле была точно такая же! И так же подкатаны манжеты! Год! Он был идиотом, когда внял голосу разума и словам друзей, а не сердцу! Он потерял год! Год назад он был готов сорваться через Атлантику, но остался в Европе!