Будничное чудо

Погода заметно ухудшилась. Если еще вчера светило первое весеннее солнышко, ослепляя своими лучами сквозь не зашторенное оконное стекло, то теперь об это самое окно бились капли первого весеннего дождя. Для середины февраля это становилось типичной погодой, но Влад все равно ежился и недовольно кривился, глядя в окно и раздумывая о том, что это, все-таки, очень неправильно, когда зима заканчивалась на два месяца раньше, нежели в детстве. Это, в общем и целом, можно было выразить детским мультиком, просмотренным совсем недавно — под Новый год — по телевизору: «а я хочу, чтобы все было на своих местах: зима зимой, лето летом, а я дома». В некоторой степени, он буквально ощущал сказанное министром в старом мультфильме. Особенно теперь, когда и сессия подошла к концу, и даже зимние каникулы, наконец, закончились, и он вернулся в свою комнату в общежитии, а затем и за парту. И, казалось, зима еще не закончилась, должен идти снег, замерзать лужи, чтобы потом ломать тонкую кромку льда каблуками ботинок, и птицы уж точно не должны заливисто запевать свои трели, сидя на голых, все еще обледенелых ветвях деревьев, но весна неумолимо одерживала несвоевременную победу. Влад ждал чуда. Сначала он ждал самого заурядного будничного чуда. Он долго корпел над запиской, вложенной в учебник по макроэкономике. Переписывал ее, должно быть, раз десять, не меньше. Каждый раз он останавливался, перечеркивал свое письмо, смотрел на некрасивые чернильные гнезда на тетрадном листе, комкал, выбрасывал в урну, даже не беспокоясь о том, что кто-либо из соседей по блоку мог заметить письмо — копаться в мусоре, все-таки, было у них не принято. Ни один вариант не мог полностью уместить все, что ощущал вчерашний подросток. Юношеский максимализм не улегся до конца, а хотелось быть по-взрослому лаконичным, чтобы наверняка получилось и произошло заурядное будничное чудо. Любовные записки в принципе были не его — Влад не помнил ни единого раза, когда ему давалась такая наука, как признание в любви кому-либо, тем более, текстом. Впрочем, дело могло быть даже не в том, что математическому складу ума будущего экономиста было физически тяжело приспособиться к лирической гуманитарной романтике, превращая все в графоманию и словоблудие. В данном случае причина имела четкое имя собственное. Само по себе имя, может, и не шибко бы имело значение, но в русской культуре еще не встречалось случаев, чтобы имя Артем принадлежало не мужчине. Даже теперь, раздумывая об этом, Влад качал головой самому себе — снова графомания и словоблудие, в этом ему не могли помочь ни художественная литература, ни ее теория. Как известно, теория литературы лучше, чем секс. Влада это, конечно же, могло бы приободрить, если бы он об этом задумался, потому что одно из двух ему явно не давалось, да и не было шибко нужно. Главное, чтобы несчастный второкурсник не задумывался над тем, что в ближайшем обозримом ему не светит и второе.

***

Не помогало настроиться ничерта. Стоило лишь ручке коснуться бумаги, зашуршать, заскрипеть по листу, как мысли начинали ворошиться с неистовой скоростью, сбиваясь, спотыкаясь, путаясь… Еще одна записка летит в урну: он отбрасывает ее за спину, не глядя. Тем не менее, точное попадание. Лучше бы в спорт подался, нежели в такое пропащее дело, как экономика. Наконец, записка была готова. Короткая, лаконичная, в половину листа. Влад несколько минут смотрел на свое короткое произведение, затаив дыхание. Он перечитал его несколько раз, чтобы убедиться, что теперь он не перебарщивает ни с эмоциональностью, ни с количеством слов. Получилось наивно, глупо и, в случае чего, все можно было бы списать на глупую шутку. Можно ведь? Будничного чуда, тем не менее, никак не происходило. План был надежным. Надежным, как швейцарские часы. Артем, будучи отличником, не мог просто взять и проигнорировать этот выпад в виде записки в его учебнике по макроэкономике, который Влад предварительно одолжил у него. Записка лежала, аккуратно сложенная вчетверо, между страниц учебника; она была подписана как «письмо счастья» и юноша даже не постыдился нарисовать неловкое кривоватое сердечко своей синей шариковой ручкой, изгрызенной в нервных попытках завершить начатое.

***

Прошло несколько месяцев. Семестр подходил к своему неумолимому завершению. Влад изо всех сил пытался сосредоточиться на учебе. Конечно, это давалось ему тяжело. В душных аудиториях, среди кучи народа, решившего реабилитировать свою посещаемость перед экзаменами, он лишь делал вид, что писал билеты. Из-под ручки выходили несвязные фразы, зарисовки, каракули, строчки из песен в наушниках… В последнее время Влад только и мог, что закрываться в наушниках от целого мира. Оледенение внезапно холодной, после нескольких лет дождей, зимы только нагоняло тоски. Серые пяти- и девятиэтажки вокруг вызывали особенное «удовольствие» от ранних подъемов, поездок на трамваях и троллейбусах в университет. Желание повеситься на колючем шарфе росло в геометрической прогрессии. «Любит-не любит, я руки ломаю» — обреченно пелось в наушниках, которые Влад пытался запихнуть поглубже в ушные раковины, чтобы доставало до самого мозга, щекоча нервные окончания изнутри. Трогательно, надрывно, душещипательно. Таким взглядом он смотрел на Артема, что сидел через две парты впереди, положив голову на тетрадь. У Артема на ходу закрывались глаза — видимо, этой ночью опять не спал. Влад почувствовал приступ ревности, хотя иных вариантов, отчего Артем не выспался этой ночью, было море и даже океан. Нет, конечно же, парень четко осознавал, что не имел права на ревность — Артем не был ни его, ни собственностью, ни его собственностью… Просто-напросто одногруппник, который вызывал, пожалуй, чересчур сильную симпатию. Потенциальный собутыльник. Товарищ. Собрат по несчастью. Но не более того. С другой стороны, какая-то едкая мысль, давно ворошившаяся в голове Влада и теперь трансформировавшаяся в новой форме, звучала следующим образом: Владюша, у тебя и так нет никаких прав, о чем речь? Имеешь ты право на ревность или нет, ты ревнуешь уже сейчас. С этого момента начало становиться еще хуже. Влад едва ли пережил сессию — он молился на то, чтобы ситуация не дошла до третьей пересдачи. Из жалости лишь он получил свои четверки и перекочевал в зимние каникулы. Две недели персонального ада в родном городе, да еще и с родителями под боком. Влад скучал. Скучал без развлечений большого города, без Артема, а тот, в свою очередь, казалось, уже и позабыл совершенно о существовании так называемого друга. Ни звонка, ни сообщения, ни единого намека на то, что его любовное письмо, выжатое по крупице из не самой поэтичной души, достигло адресата и было прочитано. И вот февраль перешагнул за свою середину, а по оконному стеклу лупил дождь, такой же холодный и недружелюбный, как Артем.

***

— Ты уже получил учебники? — спросил Влад, как бы невзначай коснувшись плеча товарища. Артем сидел за партой спереди, выписывая с доски новые и новые формулы и определения. Из-под воротника рубашки тянулись провода от наушников: один висел за ухом, а другой был вставлен в ухо. До Влада доносились агрессивные басы из миниатюрных черно-красных динамиков. — Неа. Еще за прошлый семестр не все сдал, — шепотом отозвался Артем, чуть повернув к одногруппнику голову. — А-а. А когда сдашь? — Да вот может на следующей перемене. Влад на некоторое время притих, заметив на себе взгляд лектора. Начало семестра — это всегда сплошные лекции и никаких лабораторных. Это было, с одной стороны, просто замечательно: на задних партах всегда можно было поспать, поесть или же просто заняться своими делами, никак с учебой не связанными. С другой стороны, не все преподаватели относились к своим дисциплинам также легкомысленно, как их студенты. Особенно, когда дело доходило до вышмата, бессмысленного и беспощадного. — А помнишь, я у тебя макроэкономику брал? — снова позвал Влад товарища. — Ну-у… Припоминаю, а что? — Ты не помнишь, я тебе вернул ее? Конечно же, Влад вернул ее, ведь брал-то он эту книгу просто как толстый такой конверт, романтическую обертку из мира социально-гуманитарных наук для своей записки, на которую он уже не мог ждать ответа — прошел целый семестр, а Артем даже не намекнул на то, что он понял посыл, ни взглядом, ни жестом, ни словом, ничем! — Вроде как… Ты знаешь, я вообще за учебниками не сижу и не слежу. Зачем? Все же в электронке есть. Влад совсем поник. Не читал. Не открывал. Даже не в курсе. Настроение продолжать диалог совсем иссякло. Впрочем, как и настроение продолжать этот учебный день. Еле высидев эту пару, Влад забросил в рюкзак общую тетрадь «по всем предметам» и бросился на выход из аудитории, через гардеробы, через турникеты, курить, дышать и думать, что делать дальше и как пережить это небольшое унижение, ведь если Артем даже сдаст эту книгу, так ни разу и не заметив письма, ее обязательно откроет кто-то другой… Ебаный стыд, боже, какое же это позорище!

***

Влад дышал ровно. Он уже неделю не появлялся на лекциях. Это представлялось теперь бесполезным. Интерес к учебе, интерес к жизни, всё, всё пропало. Он не хотел думать о том, что будет, если кто-то другой увидит его излияние в любви к Артему, но невеселые мысли сами лезли в голову. Моральное самоистязание не имело конца. Соседи по комнате сновали туда-сюда. Ходили на пары, встречались с девушками, возвращались пьяными, общались между собой. Владу казалось, что они просто решили оставить его один на один с самим собой и вечно голодными внутренними демонами. Сам же он навязываться не хотел. Спасибо большое, один раз уже навязался. Сейчас же в комнате никого не было. Хотя световой день и пошел на увеличение, за окнами уже темнело. Тем временем, занятия еще не закончились, будь то учебные или личные, у его соседей по общажной захламленной кунсткамере под названием «706-правая», где сейчас можно было насладиться прекрасным аттракционом «живая статуя Владислав Н., не меняющая позу уже 36 часов». Стук в дверь прервал размышления печального студента, проходившего одновременно все мыслимые и немыслимые стадии депрессии. — Открыто! — вяло крикнул Влад, не узнавая собственного голоса: он не разговаривал уже неделю Дверь открылась. На пороге стоял Артем. Взъерошенный, без шапки, в расстегнутой куртке. Рюкзак болтался на одном плече, а с подошв ботинок стекала талая вода последнего в этом году снега. — Владюш, добрый вечер, — взбудораженный Артем мялся на пороге. — Я могу войти? — Валяй, — махнул рукой Влад, неумело пытаясь скрыть радость на своем лице. Он не мог врать, себе особенно, будто бы он не скучал и не хотел встречи. Тем более, Артем сам к нему дошел. — Во-первых, — на ходу разуваясь, Артем подошел к кровати и сел на корточки. Протертые колени на джинсах вот-вот норовили разорваться. — Во-первых, тебя не было на парах уже неделю. Ты пропустил кучу важных вещей. Например, тот факт, что меня избрали старостой вместо Инки. Она отчислилась. Выходит замуж, все дела… — Клал я на Инку, — прервал его Влад. — Повторяю еще раз: теперь староста я. Где ты был всю неделю? — Болел. — Чем? — Какая разница, а? Влад вскочил. Конечности ломило; от резкой смены положения потемнело в глазах. Он схватился пальцами за край стола так, что костяшки побелели от напряжения, и вперился в лицо Артема взглядом, полным противоречивых эмоций от радости до раздражения. — Ладно, действительно. Главное, что ты выздоровел. — А с чего ты взял, что я здоров? Может, болен я чем-то неизлечимым! Как знать! — Кончай дурака валять, Владюш. И не перебивай меня. Я, все-таки, по делу пришел. — Ну, валяй дальше, — согласился Влад и снова лег на кровать, отвернувшись от друга к стене. Он принялся изучать узор на обоях, которые почти отклеились на отрезке, оголяя бледно-серую бетонную стену. Влад принялся ковырять отклеившийся край обоев ногтем, раздирая его все дальше. — Во-вторых, я принес тебе конспекты по пропущенным темам. Будь добр, ознакомься. Скоро аккредитация. Я, конечно, прекрасно понимаю, что проверять будут с большего старшекурсников, но, чем черт не шутит, зайдут на какой семинар, а ты нем как рыба, коллектив лишь позоришь. Влад криво усмехнулся. Тоже мне, красавец, комсомолец. Хорош пионер в капиталистическом строе! На стол что-то шлепнулось. Видимо, Артем выложил из рюкзака конспекты и бросил их на стол. — Ну а в-третьих? — поинтересовался Влад, заметив, что Артем выдерживает паузу дольше нескольких секунд. — А, в-третьих, как закроешь свой больничный, сделай копию справки. Физру тоже закрыть надо. — У тебя все? — У меня все. — Вали давай. Еще неизвестно, не заразный ли я, — угрюмо бросил Влад, отчасти по-прежнему надеясь, что Артем мог зайти не только по какому-то «особо важному» бессмысленному делу.

***

Прошло несколько мучительно долгих минут с тех пор, как за Артемом закрылась дверь комнаты. Нет, Влад, все-таки, не мог больше оставаться в одном положении. Появление Артема в этих четырех стенах так или иначе оживило будущее светило отечественной экономики. Он встал, потянулся, разминая затекшие плечи, повернулся к столу. Неаккуратная стопка тетрадей с однотонными синими и зелеными обложками смотрела на него с некоторой укоризной. Влад решил, что делать ему все равно нечего, по крайней мере, покуда не вернутся «сокамерники». Он открыл первую тетрадь на случайной странице. Между листов лежала закладка из сложенного белого листа бумаги, контрастировавшего на желтых тонких листах. Поддавшись любопытству, Влад вытащил лист и развернул его. «Владюш, поправляйся скорее и пойдем гулять. Начало семестра. Скоро весна. Надо это отметить. p.s. твой Артем p.p.s. можем представить, что это свидание, лол»

***

— Я же говорил, ты здоров, — улыбнулся Артем, сидя на все еще замерзшей скамейке и пытаясь вскрыть ключами от комнаты бутылку вина. — Да вот знаешь, твои конспекты возвращают к жизни, — смущенно пробормотал Влад, пытаясь спрятать от ветра огонек спички. Артем поставил открывшуюся бутылку на землю, спрятал ключи в карман, подставил ладони к зажженной спичке в пальцах Влада. Тот подкурил, жадно глотая дым первой за несколько дней сигареты. Артем достал из кармана куртки пачку сигарет и, зажав зубами одну из них, приблизился, подкуривая от торчащей изо рта друга. Он не переставал улыбаться, глядя Владу прямо в глаза, пока опускался обратно на скамейку, поднимал бутылку с земли, стряхивал пепел на смятый козырек мусорки, делал торопливый глоток и протягивал бутылку товарищу. Пока Влад отпивал, Артем, наконец, произнес, четко и коротко, как и подобает отличнику и старосте: — Владюша, ты мне нравишься. — Ага, ты мне тоже, — ответил Влад, шумно выдохнув. В голове мелькнула картинка, увиденная когда-то в интернете, с желтой ростовой куклой кота. «Если честно, я уже ни на что не надеюсь и ничего не жду». Однако, вопреки ожиданиям, Артем вновь поднялся, сделал еще несколько резких глотков вина, от последнего чуть шатнувшись вперед и назад, и максимально приблизился к одногруппнику лицом к лицу. — Че тебе надо? — удивленно вскинул бровь Влад. Не отвечая на вопрос, Артем вытащил пальцами сигарету изо рта одногруппника и робко припал губами туда, откуда только что вылетело облачко серого дыма вместе с удивленным сдавленным «ох». Секунду они смотрели друг другу в глаза, ожидая какого-то знака, который даст понять, что это никакой не лихорадочный сон. Затем Влад неумело приобнял Артема, подавшись вперед и неуверенно целуя его. Они оторвались, нерешительно опустив оба взгляда на все еще подмерзшую землю, где еще вчера была талая слякоть и мокрая грязь. Влад с силой сжал зубами свою нижнюю губу, так, что на языке появился металлический привкус крови, проверяя. Нет, это не сон. Это вовсе не понарошку. Чудно, чудо.

fin.