в переговорной вечером тихо

      и купер был дерзкий, и, кажется, глаза его светились зелёным; а гарри смотрел и не мог отвести взгляда, не мог отвлечься ни на что другое. потому что лицо купера сейчас близко-близко, будто нарочно, лишь бы гарри не смотрел больше никуда.       гарри осторожно наклонился со своего стула, купер приветственно обнял его за шею, притягивая — хотя казалось бы, куда уж сильнее, но все же ещё ближе к себе. и принялся выжидать трепетные мгновения, пока гарри не почувствует в мятном дыхании купера «я разрешаю» и, будучи слишком учтивым и правильным, чтобы сделать это раньше, не накроет блестящие тонким слоем гигиенички губы специального агента дейла купера сухими неказистыми своими.       они так и норовили грохнуться на пол, но нельзя, услышит энди, услышит хоук, услышит люси. а если агента купера обнаружат нависнувшим над шерифом трумэном(правда, каким бы купер ни казался со стороны, он уже давно себе признался, что ему комфортнее снизу), это будет как минимум неловко. ну и громко, конечно. никто ничего не заподозрит, ведь даже мысли такой в голове ни у кого возникнуть не может, но всё-таки вопросов будет море, вопросов, на которые у дейла и гарри нет никаких ответов. так или иначе, гарри оставался на своем месте, а купер — на своем, два стула с самого края, прямо рядом с меловой доской, использовавшейся ещё пару часов назад для каких-то важных схем и записей, и дай бог купер вспомнит из них хоть слово.       гарри целовал ненастойчиво, а куперу это непривычно; купер отвечал, как мог, тактично, если так вообще можно выразиться. перерыв на подышать и дейл купер дышит, как на тренировке, тихо, но глубоко, а гарри трумэн ртом хватает воздух. а потом гарри снова заглядывает куперу в глаза и в неясном порыве перемещает широкие ладони с безопасного места у купера на коленях ему прямо в волосы, растрепывая сухие, немножко по-дурацки липкие, совсем не шелковые из-за геля волосы. — гарри, я думаю, ты переступил некую черту, которую переступать не стоило, — пробормотал купер быстро и по-рабочему, будто они на задании. и купер проклял бы все на свете, если бы знал, насколько сильно налились теплом его щеки, пока он говорил эти слова. — какую же? — ответил гарри со всей своей невозмутимостью, в которой купер нет-нет, да слышал хитринку. — если бы ты знал, гарри, сколько времени каждое утро я трачу на укладку и…       …и гарри заткнул его приоткрытый рот поцелуем не потому что хотел показаться грубым или властным, а потому что купер идиот. а купер, не спеша отвечать, закатил глаза, показушничая, хотя чувствовал, что кровь от щек не отступает вовсе, если не подступает с новой силой. купер знал, что гарри всегда его слушает часами без сопротивления, тибет, бутылки, все такое, но не знал, что ему понравится быть однажды так резко трумэном заткнутым. а ему понравилось.       закатное солнце все опускалось ниже и ниже где-то за жалюзи, и радужки купера переливались всеми оттенками неба, и гарри не мог решить, держать ли глаза открытыми во время поцелуя, чтобы не оставлять купера одного, как дебила, на своего партнёра пялиться, или все же прикрыть веки, чтобы зрение собой не отвлекало от осязания и вкуса. а вкус был неплохим. гигиеничка купера была, кажется, с какими-то ягодами. и губы у него были от природы тонкие, но все равно чем-то мягкие, и во рту тепло, и гарри странно — когда-то недавно у джози во рту тоже было тепло, но у купера по-другому. с купером гарри приятнее и он почти-почти этого не стыдится.       купер расплывается в возлюбленной трумэном мерзкой улыбке, которую он использует как оружие против всего — против идиотов, не желающих давать нормальные показания, против умников, не понимающих простых просьб и прочих членов животного мира. купер будто ждёт что-то. будто задал очень смешной риторический вопрос и вот теперь собой довольствуется, ожидает оваций. хотя он ничего не сделал, если служебный роман с шерифом города твин пикс, конечно, не считается. гарри знает, что улыбается купер, может, и блевотно, но эта улыбка значит одно: он хочет, чтобы его похвалили. и, мягко пригладив волосы купера обратно, как только умеет, гарри наклоняется ниже и целует купера в шею — строго один раз, строго без засосов, строго без укусов, ведь куперу вопросы не нужны и слухи о романах с местными дамами особенно. но все же почувствовать дыхание гарри у своей шеи, что уж врать, ему хотелось бы. поэтому купер позволяет гарри поцеловать себя ниже дозволенного, хотя, скорее, вкрадчиво просит, чем великодушно даёт право. сам бы гарри этого делать не стал. и когда купер томно выдыхает гарри в кудрявую макушку(слава богу, кудри собой тушат глухой стон, похожий даже больше на девичий, как гарри для себя отметил), гарри чувствует себя так, будто и его похвалили в ответ.       и, отстранившись, гарри снова неуклюже приглаживает рукой торчащие там-сям сбившиеся пряди на голове купера, виновато улыбаясь. а купер смеётся.