Кот и кролик.

Тучи серой массой нависали над городом, у гор клубясь плотнее. Обступая их со всех фронтов, они грозили земле метелью и метровым слоем свежего снега. Где-то на западе маленькая прореха в плотной серой завесе пропускала яркие, золотые лучи уже начавшего клониться к закату солнца. Одна из этих одиноких полосок света ослепительным сиянием заливала половину третьего этажа школы, частично захватывая собой один из всё ещё не пустующих классов. Здесь девушка сидела, облокотившись на подоконник, греясь в лучах зимнего солнца, а парень облокачивался о парту напротив неё, пристально всматриваясь в повзрослевшее лицо подруги, подсвеченное сзади, словно прожектором. Они молчали, настойчиво не желая делать первый шаг. Для него тема их разговора была ни менее болезненна, чем для неё: - Ироха… - Да брось,- как-то нервно хохотнула она, махнув рукой. - Почему ты не сказала мне? Всё это время, я думал, что ты… Она перестала улыбаться: - Прости, я не хотела скрывать, что выздоровела. Это не месть, Лен. Мне не за что тебе мстить. Просто я не знала, как сказать. - Я ведь пытался тогда пробиться к тебе, увидеться, помочь,- он хмуро смотрел в пол, совсем не соответствуя тому золотистому сиянию, каким переливались его волосы в солнечном свете, отдавая частые блики на светлое лицо. Лен нервничал – это было как-то неправильно: - Я не хотела, чтобы ты меня видел… такой,- девушка совсем взобралась на подоконник, согнув ноги в коленях и покачав ступнями на каблуках,- прости. Парень запнулся. Как он и думал, этот разговор ничего не менял. Она навсегда останется той, кто пожертвовал ради него куда большим, чем кто бы то ни было, кто страдал и мучился вместо него, той, кто в одиночку переборол болезнь: - Дура!- шикнул он, в отчаянии сжимая край стола,- как ты могла меня прогнать! Я же… - Сама удивляюсь, как смогла,- невесело хохотнула девушка,- нет, я не хочу драматизировать,- замотала она головой,- просто… это, действительно, было зрелище не из приятных. Парень всё больше хмурился: - Лен, я понимаю, что ты чувствуешь себя виноватым, хотя сейчас ты скорее обвиняешь меня, чем извиняешься,- чуть укоряюще уточнила девушка,- но, если бы я позволила тебе быть рядом, это сделало бы тебя ещё более несчастным,- золотистые очи лисицы сливались в своём чистом сиянии с солнцем за окном. Лен не выдержал, подскочив с места: - Да сколько можно? Ты.. ты хоть понимаешь…- в горле его стоял ком,- мне никак не легче от того, что ты непрестанно заботишься обо мне! Злись на меня! Ненавидь! Я был слабаком, из-за чего ты… Если бы я не был таким размазнёй… - Прекрати!- Ироха сердито нахмурила брови,- это был мой выбор, нет? Я сама так решила, разве нет? Да почему все уверены, что знаете лучше меня, что для меня лучше, в чём я виновата, или в чём меня стоит оправдать? Что ты - зациклился на том, что виноват, что брат зациклился на том же. Сколько можно? Ведь во всём случившемся виноват лишь случай. Это было случайностью – то, что мы остались одни, без помощи, что попались похитителям в руки, что та машина оказалась на дороге. А что, если бы ты не заступился за меня, что, если бы бросил? Что со мною тогда сталось бы? Кто сказал, что меня не расчленили бы в тот же день на органы? - Ч-что?- Лен покачнулся. - Нет, ты сломя голову бросился в полымя, не раздумывая ни секунды. Ученик младших классов, каким сильным, по-твоему, ты должен был быть? Золотистые глаза настырно впивались в хмурящееся лицо блондина. Её слова не убеждали его: - Тогда давай скажем так,- вздохнула Ироха,- я тоже была слаба. Тогда я тоже виновата в случившемся. Всё, на что у меня хватило сил, так это спасти тебя от гибели в ответ на то, что ты спас меня, и самой выбраться с того света, вновь поднявшись на ноги. Ты, Кагамине, идиот! Знаешь ли, мысль о том, что ты, тупица, всю жизнь будешь себя винить, таща за собой и моего братца заодно, если я не встану и не пойду, просто не позволяла мне там разлёживаться. Я даже спать спокойно не могла, зная, что где-то есть два придурка, глотки друг другу просто так грызущие. И я встала. Ради брата, ради тех, кто меня любит, ради тех, кого сама люблю, ради тебя! Ироха, совсем выдохнувшись, замолчала. Лен ошарашено уставился на девушку. Раньше она так не злилась, не была столь нетерпеливой и... психованной? Это сильно бросалось в глаза. Ироха изменилась. Теперь она не терпела того, что кто-то противился ей и не желал слушать, упрямо настаивая на своём. Она стала настойчивее и требовательнее. И Некомура не желала никого слушать, если была уверена в своей правоте. Упрямица: - Ироха,- выдохнул он, готовясь вновь возразить. - Если бы я разбудила тебя раньше, и мы ушли домой засветло, или если бы ты не пришел в этот день на встречу, не заснул там, если бы я пошла с братом,- вновь заговорила она, уже тише,- есть масса всего, что могло бы предотвратить то, что случилось. И, если посмотреть под разными углами, углубиться в произошедшее, в итоге, виноватой окажется моя мама, которая когда-то произвела меня на свет. - Ч-чего?!- ошарашено пискнул Кагамине. - Я всего лишь пытаюсь донести до тебя мысль, что здесь никто не виноват, и если бы не мой упрямый братец, ты бы сам давно додумался до этого,- устало выдохнула Некомура, так и не дав Лену ничего сказать. - Ты долго об этом думала,- удивлённо отозвался он. - Было время для размышлений,- выдохнула она, качая ступнями. - И ты была полностью уверена, что я безоговорочно виню во всём себя. Да уж, раньше ты не была столь проницательной и самоуверенной. Ироха засмеялась. Вновь так же открыто и без капли печали: - Откуда ты только силы взяла,- опустил он голову, не в силах смотреть на счастливое лицо подруги, словно заведённой качавшей ножками. Она не сидела смирно ни секунды с того момента, как он вошел в класс. Ком в горле подкатывал всё выше: - Я ведь не только для себя старалась. - Но, чтобы ты не говорила, я всё равно виноват,- его плечи заметно вздрагивали, но головы он не поднимал. Пара слезинок сорвалось с длинных ресниц, полетев вниз, переливаясь в солнечном свете: - Упрямцы,- выдохнула она, вновь свешивая ножки с подоконника,- если я скажу, что прощаю тебя, ты поверишь, что я никогда не держала на тебя зла? Парень лишь всхлипнул, сильнее сжав столешницу. Ей было непривычно видеть его таким, хотя она ожидала этого. Ироха сама не знала, когда стала столь самоуверенна, что уверенность в собственных предположениях стала для неё столь велика. Когда-то лежа днями напролёт, не способная двинуться свободно, боясь лишний раз ощутить своё бессилие и эту тяжесть во всём теле, она подолгу смотрела в потолок и думала о том, что с ней произошло, как так всё вышло, и что делать дальше. Было бы значительно проще обвинить во всём Лена. Сделать его крайним. Но у неё язык бы не повернулся сказать: «Это ты во всём виноват. Ненавижу тебя!» У неё в голове не укладывалось, как она сможет возненавидеть того, кто так пострадал, спасая её, кого она так сильно любит. Кого сама так сильно хотела защитить. И радость от того, что с ним всё было хорошо плюс горечь от понимания того, что она погубила собственную жизнь, разрывали её сознание. Мысли о том, как ей жить, если она сейчас и вздохнуть поглубже боится, не покидала голову? Ей было неописуемо страшно чувствовать себя лишней в собственном теле, словно ты не нужна ему, и оно не собирается тебе подчиняться. Тяжелые ноги, словно не твои. От этих ощущений руки опускались, и тело немело целиком. Мозг словно цепенел, и тогда она часами напролёт плакала. Слёзы текли ручьём, беззвучно, без истерик и всхлипов, просто вода из глаз, какая-то бесчувственная, как и всё её тело, бессмысленная вода. Небо за окнами казалось серым, люди суетились вокруг бессмысленно, просто мелькали туда-сюда. Зачем? Почему? Ей ведь не помочь. Её брат приходил каждый день, по несколько часов сидя рядом. Так же обездвижено. Что он хотел этим сказать? Что поддерживает её? Он был просто раздавлен, худел и сох на глазах, а ей с каждым днём всё сильнее хотелось накричать на него: «Прекрати, Йохио! Мне и без тебя тошно! Зачем ты заставляешь волноваться и за себя? Почему ты не можешь подбодрить меня, улыбнуться мне? Почему ты делаешь из себя моё же отражение. Мне больно, Йохио. Уходи!» От этих мыслей Ирохе становилось только хуже. Но она не могла ни прогнать брата, ни успокоить его. Ей самой требовалось утешение, но и от него легче почему-то не становилось. Так длилось где-то пару месяцев. А однажды Ироха проснулась утром и поняла, что плакать больше не может. А следом за этим, Йохио взял себя в руки, постепенно распрямил плечи и вновь стал ей улыбаться. Надежда в глазах брата и родителей непроизвольно стала передаваться ей. От прислуги она узнала, что какой-то мальчик уже несколько дней кряду осаждает их дом, требуя пустить его к ней. Возмущения прислуги по поводу шумного и упёртого пацана впервые вызвали у Ирохи улыбку. И именно тогда она решила, что, во что бы то ни стало, обязана подняться на ноги. Даже если это невозможно. Ироха запретила пускать Лена к ней. Приказала прогнать его, сообщив, что с ней всё хорошо, но она с ним не увидится. Не сдержи он себя при ней, она бы растеряла весь свой настрой. Ироха не желала, чтобы её и дальше жалели. Девочка поклялась, что однажды увидится с ним, и он обязательно простит и её и себя. Она не хотела, чтобы Лен Кагамине винил себя, и не собиралась винить кого-то. Маленькая девочка сама не заметила, как стала взрослой. Её увезли из страны, и она, однажды сделав первый шаг, теперь шла только к одной цели – вернуться домой. А теперь Ироха ненароком подтверждала свои опасения по поводу того, что Лен не сдержал бы себя тогда. Сейчас она здоровая, сидела перед ним, ощущала лёгкость и контроль над собственным телом, могла двигаться, ходить, бегать, танцевать, а он всё равно лил слёзы, и гордость заставляла его склонять голову всё ниже, лишь бы не показывать заплаканного лица. Парням ведь не положено плакать. Он был всё тем же маленьким мальчиком Лен-тян, в которого она беззаветно влюбилась. И теперь Ироха повзрослела, поумнела, но чувства при виде него клокотали в груди с прежней силой. Девушка вздохнула, приводя мысли в порядок. Не время было думать о любви: - Эй, Кагамине, не меня ли мы должны по идее успокаивать сейчас?- надулась девушка. - Замолчи, госпожа! Я не в настроении шутить!- обиженно всхлипнул парень, кулаком резко стирая слёзы со щёк. - Какие уж тут шутки,- устало вздохнула Ироха, плавно сползая с подоконника и идя к нему. Тёплые девичьи руки сомкнулись вокруг его шеи, и лицо Лена уткнулось в её плечо: - Поплачь, Лен-тян,- усмехнулась она, обнимая парня крепче. От его слёз ей самой хотелось плакать. Впервые за долгое время. Но Ироха сдерживалась, упрямо натягивая улыбку: - И не подумаю,- обиженно насупился Кагамине, неловко обвив её талию руками,- прости меня. - Прощаю,- улыбнулась Ироха, тайком смахивая слёзы. - Не упрямься!- он открыто издевался над ней, дьявольски щурясь каждый раз, как она рычала и упиралась. Йохио хохотал. Рин брыкалась и порывалась вырваться из его рук, грозилась позвать на помощь, за последние две минуты он узнал о себе там много нового и интересного, что и половины не запомнить, а она всё не унималась, шипела и забавно пищала, словно испуганный, храбрящийся кролик: - Я же сказал, что ничего тебе не сделаю, чего ты дёргаешься?- хохотал он, когда Кагамине упёрлась руками в крышу машины, категорически не желая в неё садиться. - И что ты сказал, когда я засомневалась? «Правильно делаешь»! Да пошел ты, Некомура! Я закричу, пусти меня, маньяк! - Садись же! - Помог…- завопила было блондинка, на что её рот тут же зажала широкая мужская ладонь. - Меня уволят, милая, если будешь так вопить. Ещё решат, что я домогаюсь тебя. - Фы домогаефся!- пыхтела она в его ладошку, всё ещё раскорячившись в дверях автомобиля, наполовину вися в руках парня. Он не мог сдерживать смех. Это было слишком даже для него. Если бы не совершенно несуразные выкрики и действия блондинки, Йохио бы уже давно перекинул её через плечо, закинул на заднее сидение и осуществил задуманное, но… она оказывала на него странное действие. Он не мог успокоиться: - Не спорю, домогаюсь!- хохотнул Йохио, перехватив её поперёк живота. Рин попыталась вцепиться в крышу авто, лишь бы её теперь не оттащили от него, но, слишком слабая и маленькая по сравнению с парнем, она так и повисла на его руке: - Но об этом не стоит знать посторонним,- ухохатывался Йохио, встряхивая её, словно игрушку. Задняя дверца машины открылась, и блондинку небрежно закинули на сидение. Рин завертелась, пытаясь добраться до захлопнувшейся двери, но к моменту, когда она коснулась её ручки, машина, издав жалобный свист шин, рванула с места. Рин отбросило обратно на сидение: - Йохио!- заорала она не своим голосом. - Она назвала меня по имени – прорыв!- засмеялся блондин, мотнув длинной блондинистой прядью, перекинутой через левое плечо. - Что ты задумал, гад!? Учти, от ответа зависит твоя жизнь! Тонкие пальчики сомкнулись на шее парня. Он усмехнулся, гася невольное удивление. Чем дальше, тем безумнее вещи она вытворяла: - Если ты меня задушишь, что вряд ли, так как ты слабачка,- хохотнул он, выкручивая руль, несясь по горной дороге в сторону города,- мы оба разобьёмся. - Это лучше, чем пасть жертвой тупоголового маньяка! - Ну, сколько можно меня оскорблять? Я ведь и обидеться могу, мышка,- вцепившись в её запястье, он без особого труда отодрал её руку от своей шеи,- не усмирить бы тебе свой пыл?- предложил блондин, звонко чмокнув ручку девушки. Рин охнула, отдёрнув осквернённую демоном конечность. Машина резко завернула за угол. Девушка вскрикнула, не удержав равновесия, и плашмя плюхнулась на сидение: - Так-то лучше!- в голос засмеялся Некомура. - Прокляну!- зашипела Кагамине, незаметно запуская руку в карман в поисках телефона. «Лен, помоги мне!»