Клюквочка

      Зима в этом году выдалась для Тэхена особенной: бабушка оставила в наследство свой небольшой кирпичный, отдаленный от остальных деревенских домик, в котором парень провел большую часть беззаботного детства. Он вздрагивает от промозглого сквозняка, а покрывшиеся паутиной стены так и молят бросить глупую затею с ремонтом и бежать обратно в город. На свое счастье и дурную голову (такова она по мнению любимой матушки), Тэхен не привык сдаваться без боя.       Первым делом омега вооружается ведром и мокрой тряпкой, прогоняет с углов обжившихся пауков и приводит в порядок старую пыльную мебель. Запах отсыревших половиц бьет по носу, вынуждая повязать на переносицу платок, и Тэхен поддает еще жару обогревателя, чтобы хоть немного избавиться от онемевшего покалывания в пальцах. Работа трудоемкая и нелегкая, что пару раз он порывается наведаться в село – найти пару молодых рук посильнее. Однако быстро оставляет эту мысль, не обладая доверием к незнакомцам, превышавшим его в физической силе. Не маленький, сам управится. Это место – последнее воспоминание омеги о проведенном с бабушкой детстве.       Померзнув еще пару часов, Тэхен сдается и звонит своему менеджеру, заверяет о найденном на новую книгу вдохновении взамен на нормальное электричество, вай-фай и газовую колонку. Блага цивилизации ему обещают доставить в течение недели, а пока, укутавшись потеплее в большой шарф, омега топает по мелкому снегу осматривать окрестности леса.       Из бросающихся в глаза плюсов Ким сразу выделил запорошенную инеем облепиху, кисленькую на языке, но такую же вкусную, как в детстве. Он срывает пару веточек себе в карман. Чай с ней будет в несколько раз полезнее.       Омега согревает свои ладони дыханием и ежится совсем не от холода: странное обжигающее чувство на лопатках, будто чей-то взгляд из самой чащи леса. Среди ночи Тэхен слышит протяжный вой, запирает двери поплотнее и уже думает, что не сдалось ему никакое деревенское вдохновение с волками по соседству. В городе не пишется, зато не пытаются съесть.       Когда к утру его навещает менеджер, а парой часов позже грузчики с хорошим холодильником, стиральной машиной, кроватью и письменным столом, Тэхену становится гораздо уютнее. Еще погодя, на пороге появляется долгожданный мастер, наколдовавший хороший интернет и пошаманивший с электричеством. Газовая колонка – последний соединяющий пазл между Кимом и комфортом тоже прибудет к вечеру, а вот завтра Тэхен позаботится о новых окнах и двери. Еще, возможно, хотелось бы запастись ружьем от дикого зверя, но с его ловкостью быстрее сам окажешься на больничной койке.       К собственному удивлению, омега привыкает к тихой жизни в глуши всего за неделю. Тэхен благополучно съездил в ближайший сельский магазин, пообщался с местными бабушками, купив у них перед этим домашнего молока и сыра, ну, и конечно, удостоверился, что никакие волки в их деревню не ходят, а если и живут в лесу, то не высовываются. Услышанное утешило, новая тяжелая дверь – придала храбрости.       С новой книгой отношения сразу заладились, пальцы сами беспрерывно стучали по клавиатуре, добавляя новые и новые строчки, так легко, что Тэхен не всегда мог уйти спать до рассвета или не забыть приготовить себе ужин. Его требовательного менеджера такой прогресс несказанно радовал, и с каждой проведенной за книгой неделей Киму поступало все больше городских роскошей. Сеул забылся так же быстро, как первая разбитая коленка.       Очередная кружка горячего облепихового чая в ночи согревала Тэхена еще лучше махровой пижамы. Омега плавно выводил новые строчки романа, пока морозная вьюга за окном грозно свистела в ставни. Если днем Ким вполне чувствовал себя в безопасности, то ночью громкий волчий вой и скулеж заставляли по несколько раз проверять плотность новой двери.       К рассвету снаружи омега словно слышал топот лап, копошение и стуки о стены, списывая все на свое богатое писательское воображение. Раз в деревне сказали, что не ходят к ним волки, значит, никакой Тэхен не может быть для них исключением.       Утром Ким, напуганный и невыспавшийся, боязливо высовывает любопытный нос на улицу, освежая морозом круглые розовые щеки. На пороге стоит неприятный запах мертвечины, и Тэхен опускает голову вниз, от увиденного плюхаясь со страхом на задницу. Придушенный заяц на крыльце вряд ли лежал здесь на удачу, и омега успел перебрать в голове сотню вариантов: от проклятия ведьмы до шутки кого-то из сельчан. Положив зайца в корзинку, Тэхен снова наведывается к местным старушкам – расспросить о какой-нибудь живущей рядом колдунье.       — Нет, малыш, никаких ритуалов у нас здесь не происходит, — бабушка рассматривает тушку, поднимая вверх за уши. — Ай, зараза, видно же, что зверь придушил. Наверняка, лиса среди ночи залезла в чей-то амбар. Может, спрятать одного хотела или выронила, пока в лес бежала, к тебе на порог.       — А волк? Это не мог быть волк? — с опаской предполагает Тэхен. — Я ночью слышу, как они воют.       — В лесу-то, конечно, наверняка, живет, поди какая, стая, — говорит старушка. — Но они людей боятся, не выходят. Знают, что охотников много. Там и капканов наставлено, из своей чащи никто к тебе бегать не будет. А тушку, если забирать не будешь, мне оставь. Бабушку я твою помню, хорошая женщина была, хоть и приходила редко.       Разговоры со стариками омегу всегда убаюкивали и успокаивали. От сердца немного отлегло и успокоилось не без помощи полюбившегося за эти дни чая с облепихой. Завтра днем Тэхен намеревается добавить своему празднику вкусов мяты, что поможет расслабиться и сконцентрироваться на работе.       Никакой толковой работы у омеги не вырисовывается: сначала пьяный звонок бывшего отвлекает от написания книги, затем очередной концерт лесного воющего хора бьет по перепонкам – никакого спокойствия даже в этой чертовой глуши. Он встает из-за стола размять плечи, хрустит поясницей и шеей, облегченно охая. За окном скребется то ли снег, то ли мыши.       Спозаранку его будит менеджер, завывая в трубку не хуже местных лесных волков, нахваливает первую главу и просит поторопиться с продолжением. У издательства, всех их к дьяволу, горят неведомые Киму сроки.       Окончательно проснувшись, он выходит на улицу с кружкой бодрящего кофе и голой пяткой ступает во что-то…мокрое. Тэхен опускает голову вниз, разглядывая на пороге рыбу – толстый и вонючий карп, смотрящий на него с покойным осуждением. Не крыльцо, а мистика. Омега тащит в дом еще один «подарок», снова ежась, словно чей-то взгляд на спине следит из темной чащи.       Странные дары природы сваливаются на Кима четвертый день кряду, что уже, откровенно говоря, становится не до смеха. Дурная лиса, теряющая у его дома свою добычу, через пару капель небезграничного терпения точно будет подстрелена. Ружьем Тэхен пользоваться не умеет, зато может поднять себе настроение и продуктивность каким-нибудь блюдом из детства. Первым на языке всплывает вкус жареных каштанов, и воодушевленный омега впопыхах застегивает пуховик, не забыв натянуть шапку, как всегда наказывала мама, чтобы скорее умыкнуть пару горстей с близлежащей опушки.       Весело подпрыгивая, Тэхен на полпути вспоминает, что никаких каштанов в это время года найти в лесу ему точно не светит. Среди деревьев холоднее, чем возле дома, пальцы мерзнут гораздо быстрее, краснеют и покалывают на щиплющем кожу ветру. Позади себя омега слышит хруст снега и веток, а вдобавок жалостливый скулеж, непохожий на человечий. Тэхен трусливо разворачивается, как в замедленной съемке, с выпученными навыкате глазами пялясь на большое черное пятно, усыпанное снегом. Здравый смысл кричит: «Ноги в руки и беги без оглядки». Но любопытство берет над страхом верх, подталкивая Тэхена вперед в лес.       Он делает осторожные, тихие шаги, хотя снег все равно скрипит под подошвой, и замирает, окаменев, как после встречи с Медузой Горгоной. Припорошенный снегом в сугробе лежал волк: большой, черный и, возможно, мертвый, но главное – настоящий. Тэхен делает еще один шаг и взвизгивает, сталкиваясь с обращенным на него кареглазым взглядом. Зверь устало приподнимает голову и умоляюще скулит из последних сил, угодив в ловушку, позорно просит помощи человека.       В каком положении находится волк, Тэхен понял не сразу, сначала боязливо походил вокруг на расстоянии, даже сфотографировать хотел. Настоящий волк, ну надо же, кому рассказать – не поверят. Омега страшился, что это какой-то коварный волчий трюк, и подойди он ближе, зверь кинется на него, мертвой хваткой вцепляясь в горло. Становиться обедом ни сегодня, ни завтра ему не хотелось, но и оставить завалившуюся в сугроб тушу, не узнав причины, у Тэхена не хватило бы совести.       Он чуть обходит волка сбоку, сейчас полностью разглядывая его тело, и, слегка нахмурившись, замечает что-то торчащее из снега возле задней лапы. Тэхен оборачивается в поисках какой-нибудь палки, видит подходящую и с помощью нее аккуратно смахивает снег в подозрительном месте. Сердце пропускает удар, сжимается так же сильно, как застрявшая волчья лапа в охотничьем капкане. Омега прикусывает губы, смотря на еле дышащего волка с жалостью. В голове вспоминаются ночные завывания, и теперь Ким думает, что бедное животное просто несколько дней звало кого-то на помощь.       — Так, приятель, только без резких движений, — Тэхен опускается на корточки, рассматривая механизм капкана. — Я посмотрю и все, постараюсь помочь, чем смогу, поэтому, пожалуйста, не пытайся откусить мне пальцы, ладно?       Волк приоткрывает один глаз, фырчит, но не со злобой, и даже пытается перевернуться, чтобы человек смог лучше разглядеть, видимо, понимает – без помощи ему не справиться.       — Вот так, лохматый, сейчас, — Тэхен почти ложится грудью на снег, но ради своей безопасности все равно держится от чужой морды на расстоянии. Кто этих зверей знает, сегодня, может, помощник, завтра – обед, — я живу тут рядом, — омега зачем-то указывает рукой назад и оправдывается, словно его понимают, — я сейчас принесу кое-что и освобожу тебя. Ты дождись меня только, хорошо? — как будто тот, спустя столько дней, подпрыгнет и убежит в чащу.       Тэхен бежит обратно к дому, сломя голову, дважды поскальзывается на льду и перепрыгивает сугробы лучше олимпийского чемпиона, а, добравшись, ищет большую доску, которой можно будет закрыться, если хищник накинется.       Ким возвращается с куском фанеры, ограждает себя, как настоящим щитом, обезопасившись, осматривая волчару. Тот лежит – не шелохнется и смотрит с такой человеческой благодарностью, словно все понимает, не сопротивляется и безынтересно зарывается носом в снег, подтверждая свои намерения.       — Я вернулся.       Тэхен шумно сглатывает скопившуюся от волнения слюну, крепко держит перед собой фанеру, протягивая руку к круглому рычагу сбоку капкана. Омега быстро прокручивает его, наконец-то освобождая животное, сам отскакивает назад, прячась.       Волк поначалу лежит, как прежде, аккуратно дергает на пробу задней лапой и быстро подскакивает на все четыре, поняв, что свободен. Зверь пристально смотрит на выглядывающего испуганного человека и ускакивает в чащу, лишь обернувшись напоследок.       Оставшись один, Тэхен вылезает из-за укрытия и возмущенно кричит вслед:       — Хоть бы спасибо провыл!       Он забирает злополучный капкан, собираясь выкинуть, и чувствует неожиданный прилив писательского вдохновения. Творческая цепочка получения музы: стресс, последующие эмоции и готовое творение. На протяжении ночи под веками лоснящаяся блеском черная шкура, вздымающаяся грудь, острые клыки и карие глаза, глубже самого океана. Во сне волк смотрел ему точно в душу, звал за собой в темноту леса, оставляя на белом снегу следы больших лап, чтобы Тэхен нашел его в чаще.       — Рану не посмотрел… — расстроено вспоминает омега, вскакивая с кровати, — А вдруг нагноение? Хромота? – он обреченно стонет и прижимает подушку к лицу, уже не в силах что-либо поделать. — Интересно, у него есть семья или… О, стая, точно же, стая!       Все утро Тэхен проводит за изучением волков, шерстит разные сайты, выдохнув только удостоверившись, что после своевременного спасения зверя из капкана лапа заживет и будет в порядке. С чистой совестью Ким принимается за жарку каштанов. Благо, что даже в такую глушь существует доставка продуктов. По вкусу, будто сладкая картошка, он облизывает масляные пальцы, вкусно причмокивая губами, и скидывает посуду в раковину. Домашние дела не шли, книга и облепиховый чай тоже. Все мысли от дурных до разумных возвращались к просящему помощи зверю, его большим лапам, укутанными сугробом, и черному кожаному носу.       Тэхен выходит почистить навалившийся за ночь снег, сонно сжимая лопату в руках, и снова встречается с чем-то на своем пороге. Омега присаживается на корточки, рассматривая аккуратно сложенные веточки морошки – не очень характерные для их климата ягоды. Может, в глубине леса и было болото, но вот кто тащит к нему в дом странные подарки, все еще остается загадкой. Он заносит травы в дом, наслаждаясь кисловатым запахом, и, не выдержав, прямо как маленький, закидывает на язык ягоду, приятно морщась. Чем-то напоминало вкус его деревенского детства.       В окно стучится поднявшаяся метель, пугая своим воем, и омега навостряет уши. Завывания кажутся чересчур знакомыми. Звание эксперта по волчьим песням несомненно присуждалось именно Тэхену, которого снова зовут то ли на помощь, то ли стать обедом. Волчья ловушка захлопнулась, и хищник втерся в доверие.       На этот раз он решает рискнуть и вместо куска фанеры закидывает в карман перекись и порошок от ран, уверенно топая по сугробам к лесу. Писатели, они вообще люди со странностями, и Ким от них мало чем отличался.       Добравшись, Тэхен останавливается на том же месте, снова видит припорошенную снегом смоляную шерсть, да спрятанную морду с приоткрытыми глазами. Волк лежит – не двигается, одиноко и жалостливо поскуливает, упираясь в человека взглядом.       Омега аккуратно обходит тушу, даваясь диву: ну не мог же здесь оказаться еще один капкан. Первый он ответственно утилизировал в бак, чтобы дожидался, пока за ним из города приедет мусоровоз. Но чтобы еще один, причем на том же месте?       — Может, я под снегом не заметил, а их тут два лежало… — Тэхен виновато смотрит на ту же зажатую капканом лапу, — а если бы я сам на один наступил…? — со страхом спрашивает он.       В ответ ему высовывают морду из-под снега и показательно воют, мол, быстрее.       — Да, я понял, — бубнит омега, садясь на корточки, — а вообще! Чего ты приперся сюда снова? — укоризненно тычет в волка баночкой Тэхен. — Я вчера весь извелся, боялся, что ты хромой останешься, ну, а теперь уж точно! Как тебя вообще угораздило дважды попасться в одном же месте? Медом тут, что ли, намазано?       Волк утробно рычит, не настроенный на разговор, и даже воротит от него нос, прикрываясь здоровой передней лапой. Хвост раздраженно мечется из стороны в сторону, и для дважды раненого и почти дважды спасенного поведение его было довольно неуважительным.       — Обещай, что больше не найдешь этих ловушек, — Тэхен прокручивает боковой рычаг до щелчка и откидывает раскрывшийся капкан в сторону. Он тихо сидит, зажимая в кулачке перекись с обеззараживающим порошком, жует нижнюю губу, и хочется помочь, и колется, — ты же мне руку не откусишь, если я обработаю рану? — спрашивает омега и фыркает с собственной глупости, — да, прямо так он тебе взял и ответил, — бормочет.       Зверь так и продолжает лежать мордой в снег, умный, черт мохнатый, не огрызается, словно каждый день людей зовет на помощь. Волки все-таки не домашние собачки – усердно держит эту мысль Тэхен у себя в голове и без прелюдий льет перекись на рану. Глаза сами зажмуриваются от страха, и тело отползает назад, побаиваясь чужой пасти. Однако, как лежал волк, так и лежит, игнорируя человеческое присутствие. Обидно даже, что неинтересный такой, раз и волк есть не хочет.       — Капкан я с собой заберу, — обиженно произносит Тэхен, заканчивая с бедной лапой. — Чтобы я тебя здесь больше не видел, понял? Не зови, все равно не приду.       Он поднимается, разминая затекшие колени, краем глаза поглядывает на неподвижную волчью тушу, уже начиная волноваться.       — Ты в порядке? — шерсть зверя в ответ дыбится на холке, а черный хвост разгоняет сыпучий снег, — чего не убегаешь? — Тэхен неловко пожимает плечами, пряча красный замерзший нос в вороте куртки, и отступает по своим следам. — Ладно, я тогда пойду.       Стоит ему потянуться за капканом, как волк все-таки без особой боли встает на лапы, на пробу притаптывая снег, и увлеченно косится карими глазами в человечью сторону. Лапа делает шаг вперед – нога назад.       Сердце омеги заходится припадочным стуком так громко, что с веток разлетаются птицы, он пятится, не отрывая ответного взгляда от чужой морды, но, не видя ни агрессии, ни оскала, на свой страх и риск застывает на месте.       Зверь с подозрением щурится и смешно дергает носом вокруг своей лапы – принюхивается. Обернувшись напоследок, как сделал в прошлый раз, с поджатыми ушами волк ускакивает в чащу.       Колени подгибаются, и Тэхен с облегчением падает в снег – пронесло. Руки, ноги целы, а вот голову стоило бы проверить на беспорядок. Какой чокнутый добровольно дважды кинется к волку? Тэхен, похоже, чокнутый. Волк, кстати, тоже.       Новый день омега, как и несколько предыдущих, встречает с подарком на мистическом порожке. Сегодня его радуют веточками облепихи, а вдохновение уже плещет в новые печатные страницы. Давно пора было бежать из дома на одинокие каникулы, где метут метели, топят бани, печи, и воют волки. Тэхен замирает над ноутбуком. Опять воют?       Одевается он быстро, словно в армии, напяливает еще невысохшие со вчера ботинки, шарф и теплые перчатки. Дорога недалекая, но сугробистая, и тяжело шагать по нерасчищенному снегу.       Картина та же: снова волк, капкан и лапа в этот раз уже другая. Карие глаза бдят за каждым человеческим шагом, наблюдают исподтишка, будто только его, Тэхена, и ждали. Непонятно: волк этот проклятый, или все капканы личное наказание омеги.       — А вдруг у тебя просто бешенство? — в панике предполагает Тэхен. — Да, точно, я слышал, что бешеные дикие животные не боятся людей!       Волк закатывает глаза совсем по-человечьи и машет хвостом, разбрасывая снег. Омега закатывает глаза в ответ, в очередной раз высвобождая зверя. Тот стал смелее: подходит близко, втягивая человечий запах любопытным носом, рассматривает Тэхена по-умному, а после всегда уносится по своим важным делам.       Следующие дни в лесу стояла тишина. Ни одной волчьей песни, скрежета за окном и странных копошений, однако подарки стабильно поступали на излюбленный мистический порожек. Все смолкло, но отчего-то не радовало.       Через неделю, как метель пошла на убыль, прогуливаясь в том же месте, Тэхен снова застает грустную неподвижную морду. Испуганно осев рядом с хищником, он ругается за то, что не звал на помощь, уже без страха проводя ладонью по жесткой черной шерсти.       Освобожденный заметно смелеет, подкрадываясь к омеге в игривом наклоне, вертится вокруг ног юлой и, о боже, обнюхивает. Щеки Тэхена наливаются краше спелых яблок, шея горит и покрывается красными пятнами, пока мокрый волчий нос втягивает его запах с бедер. Тэхен стоит, словно статуя, замерев в сугробе прочнее камня, и тихо молится про себя, чтобы уходил уже, чудище косматое, выть к себе в чащу.       Волк облизывается и сверкает янтарем глаз напоследок, в очередной раз скрываясь между заснеженными деревьями.       Уже спозаранку зверь лежит при смерти снова, а потом день за днем снова, снова и снова. То ли волк этот такой невезучий, то ли в лесу у бабули завелась тьма охотников, или мохнатый дурак специально повадился, а может, вообще желает остаться трехлапым. В снегу бы его закопать со всеми капканами, складывать их уже тоже было негде.       Тэхен это лесное чудище отныне при любой свободной минуте приходит спасти: обеззараживает лапы, заживающие так быстро, что и помощь не требуется. Волк позволяет чесать себя за ухом в обмен на тщательное обнюхивание, но бдительность омега не теряет и каждый раз ждет момента, что тот решит его сожрать. Вокруг одни предатели, и даже чистокровный волк может оказаться свиньей.       — Я правда не понимаю, как новые капканы оказываются на одном и том же месте, а твои лапы в них, — Тэхен боязно ойкает, прикрывая низ своей куртки, куда зверь уже решил подлезть длинным носом. — Во-первых, здесь меня не нюхай, я тебе не волчица. Постарайся не влипать в неприятности до следующей недели, мне надо закончить работу. Не скучай, я смогу угостить тебя говядинкой, как получу аванс.       Спиной к непредсказуемой зверюге Тэхен разворачиваться до сих пор страшится, но сегодня сбегает из леса первым.

***

      В лесу тихий морозный треск деревьев, распугивающий зайцев и мелких птиц с занесенной снегом опушки. Один только беззаботный волк скачет по сугробам, моет шерсть и морду, задорно отряхиваясь после купаний. Выть хочется, а не воется. Запретили косматому песни распевать, приходится слушаться. И за филином погонялся, и белку успел достать, зря в берлогу не забрел подразнить спящего медведя. Скучно сбегать на окраину, когда человек его занят.       — Долго будешь прохлаждаться? — из-за деревьев к волку выходит другой человек, одетый совсем не по-зимнему: в одной толстовке и с пакетом в руках, не дрожит, словно не чувствует холода. — Стая опять тебя ищет.       Зверь на людские слова фыркает и вырывает зубами пакет, скрываясь за деревом. От прежнего волка и след простыл: высокий парень разминает затекшую шею, устало кряхтит, несколько дней не принимав человеческий облик. Одетый, но босой, он спокойно шагает по ледяному снегу и, закатив глаза, спрашивает:       — Обувь ты мне не мог принести?       — Скажи спасибо, что я тебе хоть что-то принес, а то бы пошел сейчас к вожаку с голой задницей, — Чимин цыкает, кидаясь в него снегом. — Тебе не надоело?       — Что Юнги от меня надо? — Чонгук шагает вслед за братом в поселение, чертыхаясь и отряхиваясь. — Холодно же, гад проклятый.       — У Юнги течка, — ревниво бурчит Чимин. — Просит тебя взять его обязанности на пару дней.       — Вот ты бы и помог, — Чон безразлично зевает, поджимая пальцы на ногах – подмерзли. — Сколько раз объяснять, что я в вожаки не мечу? Юнги с этим прекрасно справляется.       — Но Юнги омега. Его принимают, только пока он не найдет себе альфу.       — Ты же альфа, вот и рявкни на них. — Чонгук толкает старшего брата в бок. — Или язык под хвост засунул?       — Отвали, — Чимин от него отмахивается. — Он меня всерьез не воспринимает.       С особой неохотой, холодный и голодный, Чонгук, спустя два дня одинокого скитания по лесу, появляется дома. Первым делом всё-таки надевает ботинки и набрасывает поверх толстовки куртку, какая бы ни была у оборотней терморегуляция, а ловить сквозняк на пояснице не хочется.       Три дня за работой в стае одинокому, скучающему Чону думается только о человеческом омеге, имя которого он до сих пор, к сожалению, не знает. Связь наладил, а к действиям переходить не решается, оттого человек все еще принимает его за зверюгу. За выполнением неинтересных ему обязанностей Чонгук пропускает свой утренний ритуал ухаживаний – скромное подношение съестных подарков к крыльцу омеги.       Раздосадованный альфа наконец-то сбегает из-под надзора во время охоты к своему излюбленному месту на опушке. Оборотням, вообще-то, запрещено выходить к окраине леса, чтобы не попадаться людям, и узнай Юнги о его человеколюбивых наклонностях, скорее всего, перегрыз бы глотку.       Все его нутро, душа и тело рвется к человеку с первой встречи, когда отлынивающий от работы оборотень наткнулся на машину рядом с пустующим отдаленным домом, увидел парня с воздушными кудрявыми волосами, почуял запах и кверху пузом свалился с любовной лихорадкой. Еще никогда Чонгук и его волк не заболевали настолько сильно.       Капканов в лесу с каждым спектаклем симулянта остается все меньше. Спасибо охотникам за внезапно созревший план, благодаря найденной опасной железяке. И животных спас, и сам в шоколаде.       Чонгук тащит тяжелый капкан в привычное место встречи и на ходу мечтательно представляет, как омега волновался о его почти двухнедельной пропаже. Он прячет одежду в дупло и перекидывается привычным для человека волком, разминает лапы перед тем, как сунуть одну в капкан, в очередной раз притворяясь тяжело раненым. Но сегодня альфа, как чувствовал, что в покое его не оставят, и прибежавший со всех лап Чимин был тому подтверждением. Такой же вороной волк недовольно закатывает голубые глаза и ворчит брату на понятном для них обоих языке:       — Ты где эти капканы находишь вообще? — Чимин наблюдает за тем, как Чон засовывает в ловушку лапу. — Совсем головой поехал.       — Где надо, там и нахожу, — рявкает на него младший, опять строя из себя умирающего. — Этот человек такой милый, когда пытается меня спасти.       — Симулянт ты хренов, не легче ли просто познакомиться? — конечно, Чимин знает, что с бухты-барахты так просто человеку не признаешься, да, и в стае его не примут, сожрут скорее, чтобы остальным не растрепал – людям у них не доверяли. Но все же лучше, чем калечиться намерено.       — Отстань, мы выстраиваем доверительно-благодарственную связь! — альфа ложится наземь, высовывая на бок язык, и рычит Чимину проваливать отсюда к лешему. У него тут волчьи чувства, между прочим, к добросердечному человеку.       Чимин чужие ворчания игнорирует, расчищая себе хвостом местечко в снегу, ложится, поджимая лапы, и веселится, подбешивая Чонгука. На самом деле старший за дурака волнуется, который влез своим проблемным носом в какое-то болото.       — Ты же понимаешь, что вечность скрывать это от Юнги и всей стаи не получится?       — Я этому человеку еще ничего не рассказывал.       — Но хочешь открыться и ухаживаешь.       — Он другой, — мечтательно воет Чон, зарываясь мордой в снегу. — Уверен, что он даже не испугается. И когда-нибудь у нас будут волчата.       — Ты ведь сам сказал, что он приехал из города, — напирает Чимин. — С чего ты решил, что у него там нет альфы, и вообще он не собирается возвращаться?       — С того! — оборотень предупреждающе огрызается, чтобы замолчал.       — Ты ставишь не только и без того шаткое положение Юнги под удар, но и всю стаю, — не со зла ведь, просто озвучивает правду. — Перегрызешь этому человеку глотку, если он окажется опасен? Если соберется рассказать о нас всем? Что ты будешь делать?       — Оставь меня одного, — всем видом альфа показывает, что разговор окончен. — Иди и защищай статус Юнги, вместо того чтобы попусту мне здесь языком трепать.       В долгожданном гордом одиночестве Чонгук завывает во всю пасть, точно бешеный или припадочный, отчаянно зовет одного-единственного человека, клюквенный запах которого чует за несколько верст. Чон, за незнанием имени, так ласково свою любовь и прозвал – Клюквочка.       Обласканный теплыми мечтами волк мечется в снегу, чистя шерсть, и продолжает упрямо выть, подзывая омегу, который непривычно задерживается.       Птицы разлетелись, зайцы разбежались от истошного пения, что Чонгук наконец-то поумерил пыл, недовольно прикрыв пасть. Человек его спасать сегодня не торопится, а волчья лапа, с каждой проведенной минутой в капкане, болит все сильнее, несмотря на хитрости обмана. Чонгук хищник не гордый, сам освободится, сам пойдет проведать затерявшегося омегу. Немудрено человеку в сугробе застрять и замерзнуть насмерть, а там вдруг по пути сосулька на голову свалилась, ветка, или напал неизвестный зверь. Не медля, Чон впервые не ранним утром выбирается из леса, без подарков и с волнением.       Альфа бежит к небольшому домишке, без конца оглядываясь себе за спину: хвост один, свой, черный, и по запаху ждать подвоха не от кого. Чонгук тормозит, осенило – запах. Он ведь благородный, черт возьми, оборотень, с чуть ли не лучшим обонянием в стае. Чон принюхивается, сосредотачивая все внимание на тянущемся шлейфе кисленькой клюквы, не чует страха или тревоги, на языке оседает лишь чужая сонливость и усталость. Кажется, заработалась Клюквочка без возможности отозваться на настойчивый вой волка. Чонгук, конечно, все равно его проведает – соскучился.

***

      Тэхен широко зевает, вымученно прикрывая рот ладонью, потягивает спину до хруста и наконец-то захлопывает крышку ноутбука. Далекий волчий вой не давал сосредоточиться на работе, призывая сорваться на помощь, но омега не поддавался на провокации, слишком уж часто он спасает косматую зверюгу, что тот уже порядком обнаглел.       Живот у Тэхена неприятно тянет книзу с самого утра, возможно, гормоны разбушевались, требуя от омеги зарыться в одеяло с головой, повспоминать о бывшем и поплакать в подушку об одиночестве, сославшем его в глухую деревушку подумать о том, о сем.       Под окнами тревожные скрипы, непохожие на ветер или свалившийся с карниза сугроб. Тэхен прислушивается к звукам – снаружи кто-то ходит, топчет его снег. Он, как ниндзя, выглядывает в окно, пытаясь ухватить взглядом вторженца, и замечает мельтешащее черное пятно. Ноги предательски трясутся от страха, омега оседает на пол, прячась и усердно помалкивая, чтобы незваный гость решил, будто никого нет дома.       Странные звуки настойчиво продолжали буянить под дверью, пугая Тэхена изо всех сил, что руки сами схватили ружье, все-таки не зря привезенное на крайний случай. Он гулко сглатывает слюну, храбрится, решаясь пойти на контакт с неизвестным. Вот бы просто воображение разыгралось на фоне приближающейся течки.       Самое страшное – открыть дверь. Ружье уже наготове, нацелено вперед, хоть Тэхен никогда им не пользовался и вряд ли сможет. «И палка раз в год стреляет», – думает Ким, поворачивая оба замка и толкая ногой нараспашку. Со страхом зажав оружие в дрожащих руках, омега пытается высмотреть нарушителя его покоя и слышит приближающийся звук, будто бы шагов, храбро готовый от них защищаться.       Сильно зажмурившись, Тэхен не в силах пересилить себя и мужественно посмотреть в лицо опасности. Но он все еще жив и не чувствует готовящегося нападения, значит, можно попытаться открыть глаза.       Трусливо приоткрыв один, омега цепляется за черное взъерошенное пятно и уже рассматривает его смелее. С вытаращенными навыкат глазами Тэхен видит сидящего у порога волка, того самого невезучего из леса, чернющего, как смоль, что и не сразу понятно – волк это или огромный ворон. Тот поднимается на все четыре лапы, деловито порыкивает и проходит в дом, будто здешний домашний любимец.       Наглости зверюге не занимать, но, о, облегчение, после своих странных приключений волк хотя бы не хромает.       Тэхен не до конца прикрывает за ним дверь, еще побаивается чужой непредсказуемости: не собака все-таки, а дикий зверь, способный накинуться, но уверенно убирает подальше ружье – никакого от него толку.       Сквозняк кусает его за пятки, воровато пробравшись в дверную щель, а у Тэхена занятие поинтереснее: в доме волк, как с иллюстраций детских книжек, то ли есть его пришел, то ли просто заглянул в гости. Может, хотел поблагодарить за столь частые спасения или соскучился из-за долгого отсутствия человека.       Тихо затаившись в углу, Тэхен наблюдает: животное по-свойски обнюхивает его стол и кресло, движется к кровати на чуть согнутых лапах и шумно скачет вокруг, не отрывая от простыни носа. Через волчье плечо на него смотрят два карих глаза, совсем человечьи, понимающие больше, чем Ким мог себе представить. Зверь топчется в сторону омеги, аккуратно в полуприсяде – почти что кадры львиной охоты с каналов о дикой природе.       Тэхен, честно, трусится, слышит свое сумасшедшее сердцебиение и пятится к стене, только волк все равно нагоняет. Он предупреждающе обнажает верхние зубы, сощурив нос, и, неотрывно смотря в испуганные человеческие глаза, принюхивается к Тэхену. Мокрый нос касается его бедра, слишком трепетно и нежно для дикого лесного хищника, пока Ким уже почти минуту не дышит от страха. Если выживет, обязательно напишет автобиографический роман о том, как его обнюхивал стокилограммовый дикий волк.       Волку, кажется, перспектива книжной популярности польстила, он по-смешному чихает несколько раз подряд прямо между чужих ягодиц и отходит от омеги, почесывая передней лапой нос. Зато из дома зверюга уходить, похоже, не торопится, растянулся на теплом меховом ковре, да покатывается на спине из стороны в сторону, чистя черную шерсть.       — Правильно, — ляпает вслух Тэхен. — Зачем там хвост морозить?       Хищник смотрит в ответ по-умному и моргает.       — Не понимаю только, как на твоей лапе не осталось шрама? А сколько раз ты в капкан попадал, так и вообще хромым должен остаться.       Утомленный вопросами волк поднимается на все четыре лапы, неуверенно переминаясь на мягком ковре – не привык к чему-то, кроме травы, листьев и снега. Зверь поворачивает голову к настенным часам, обратно на Тэхена и, фыркнув, потопал прочь из чужого дома. Ким отмер лишь к тому моменту, как длинный черный хвост скрылся в темноте лесного начала.

***

      Уже в лесу Чонгук ныряет в снег с головой, чтобы смыть с себя человеческий течный запах и избежать лишних вопросов от любопытных носов в стае. Он разминает затекшие спину и плечи, достает спрятанный пакет с одеждой и хмуро топает пешком к поселению, мысленно находясь в небольшом домишке рядом с омегой, который отважно спасает незнакомых волков из капканов.       Как он и предполагал, стая подозрительно косится на него, пропустившего охоту, но запах чужака, предусмотрительно перебитый волчьими феромонами, улавливают, как догадку, мол, снова был на окраине с деревней.       Прошмыгнуть мимо дома вожака ему не удается, Юнги при всех хватает альфу за ухо и тащит в свой домишко под злорадное хихиканье развеселого Чимина. Чон только фыркает, да лезет к брату драться, утробно рычит и без волчьей пасти – ставит на место, чтобы ржал поменьше. Только Чимин по гену самый доминантный альфа из всей стаи, давно мог претендовать силой на нынешнего вожака-омегу, признать своей парой и навести порядок, но характером не задался – ленивый и игривый. Чонгук, напротив, обладает всеми качествами будущего вожака, а становиться им не хочет, вольности ему подавай и свободы. Юнги угрюмо покачивает головой, зло цыкая на обоих, и Чон обидчиво скрещивает руки на груди в защитном жесте.       — Как ты мог пропустить охоту? — шипит на него Юнги. — Ты самый сильный волк в стае!       — Неужели вы без меня зайцев не наловите? — Чонгук отмахивается, ненавидит, когда отчитывают, враждебно глазея на стоящего рядом брата.       — Если тебе так хочется подорвать мой авторитет…       — Я просто хочу… — альфа раздосадованно прикусывает нижнюю губу, почти проговорившись о возлюбленном человеке. — Ладно, извини. Я не хотел, чтобы ты краснел или отчитывался из-за меня перед стаей.       — Ты можешь объяснить мне, что с тобой происходит? — Юнги взволнованно чешет шею, кожа воспаляется сыпью из-за чрезмерной потливости. — Ты нашел кого-то из другой стаи?       — Нет? С чего ты вообще это взял?       — Ты не слушаешь меня, вожака, не хочешь охотиться, обучать волчат, помогать ремонтировать дома, — перечисляет омега. — Если это изгнанный из стаи волк или волчица, то мы легко можем его принять. А если ты не влюблен, то что тогда?       — Скажи ему, — встревает в разговор Чимин, сводит брови к переносице, нахмуриваясь. — Ты все равно не планируешь отступать, Чонгук, поэтому скажи нашему вожаку, пока еще не поздно.       — Да я еще даже… — Чон косится на брата исподлобья, скалит острый клык, хоть и сам понимает – прятаться вечность не выйдет. — Я все еще не знаю его имени.       — Но уже был у него дома.       — О чем вы, черт возьми, оба толкуете? — Юнги теряется в их спорах и болтовне, с самого детства одно и то же: два надоедливых громких волка рядом с каждым чувствительным ухом.       — Чонгук к человеку ходить повадился, — не выдерживает альфа, защищая честь вожака-возлюбленного. Переживает Чимин не только за Юнги, но и человеческого омегу, который и пострадать может из-за недоверчивой к людям стаи. — Подарки ему таскает и обнюхивает.       — Ты, черт возьми, с человеком? — он хрипит, будто кость поперек горла застряла. — Чонгук, ты в своем уме?       — Это мой человек! Личный! — возмущенность запредельная. — Я его никому показывать не собираюсь.       — Какой еще, к чертовому лешему, личный? — глаза у Юнги вот-вот лопнут. — Никакого человека больше, ты меня слышишь? Ты к нему не пойдешь. Говорю это, как твой вожак.       — Тогда мне не нужна стая, — Чонгук от ярости готов перекинуться и перегрызть омеге горло. Любовь у него, может, великая, и нечего ей противиться. — Если кто-нибудь его тронет, я…       — Вот именно, что ты подвергаешь человека опасности, — Юнги отчаянно стонет во все горло, раздосадованно топая ногой, что деревянные половицы трещат. — Какие у вас отношения? Он все знает? Ты выстроил с ним связь?       — Человек его из капкана вытащил, — сдает Чимин с потрохами. — Который Чонгук и притащил.       — Я вас обоих просто ненавижу.       — Я расскажу ему, как увижу, — уверенно заверяет Чон, противостоя вожаку одним взглядом. — Он не такой, как другие люди. Он писатель и не испугается.       — Я не смогу защитить вас, как ты не понимаешь! — от чужого непоколебимого непокорства Юнги почти плачет. — Как только прознают, что какой-то человек о нас в курсе, сразу захотят его убить. Ты не выстоишь против всей стаи, даже с Чимином вдвоем не выстоишь. У меня нет того влияния, что было у отца, я не смогу вразумить их, — Чимин почти невесомо касается его плеча, поддерживающе становится позади, мол, я всегда буду на твоей стороне, держись рядом. — И он все еще непредсказуемый человек, Чонгук, ты не можешь знать наверняка, как он поведет себя.       — Я чувствую его запах. Он не причинит вред никому из стаи и не испугается.       Юнги смотрит на альфу перед собой со всей серьезностью, феромоны вожака демонстрируют мощь и главенство, вынуждая стайную метку жечь голую спину. Мин понижает голос до хрипоты, серьезно спрашивая:       — Ты убьешь его, если ошибаешься?       — Я точно знаю, что перегрызусь с любым из стаи, кто попытается сделать ему больно.       — Прекрасно, — ничего хуже, чем это, Юнги не мог представить. — Тогда убей меня прямо сейчас, потому что я не позволю тебе рассказать о нас человеку.       Чимин позади мечет молнии, готовый в любой момент обратиться и встать на защиту омеги, хоть и знает, конечно, что брат никогда не причинит им вреда. Чонгук на это только закатывает глаза, свирепым тасманским дьяволом сбегая от разговора в сторону лесной границы. Черный волк ночует в заснеженном сугробе несколько дней.       Проголодавшись за время отдыха от стаи, он, как обычно, прячет одежду в дупле дерева и расхаживает от пня к пню, сверкая голым задом – ищет причину, чтобы нагрянуть к человеку в гости. Чонгук перекидывается волком, разминает шерстяные лапы, подозрительно косясь на левую. Его слабоумию и отваге позавидовал бы каждый. Волк широко разевает пасть и без долгих раздумий кусает собственную лапу, чтобы несильно, но до крови, и, состроив умирающий вид, хромает к дому омеги за «необходимой» помощью.

***

      В хорошем настроении Тэхен жарит утреннюю яичницу с беконом, мелодично насвистывая под аккомпанемент шкворчащего масла. Горячий завтрак прерывает настойчивое поскуливание под дверью, и омега уже не удивляется нагрянувшему гостю, с вымученным вздохом и урчащим животом топая открывать дверь.       Он встречает волка сведенными к переносице бровями и только открывает рот, чтобы высказать обнаглевшей зверюге пару ласковых, как замечает измазанный кровью порог и прижатую к мохнатой груди переднюю лапу.       — Малыш, что с тобой? — Тэхен без всякого страха тянется к его лапе, осматривает рану, взволнованно прикусывая нижнюю губу.       «Какой я тебе, к черту, малыш?» — думает Чонгук, но нагоняет жалости, скуля и ложась плашмя перед человеком.       — Давай, заходи, я сейчас принесу перекись, — суетится Ким, подгоняя хромого волка в дом.       Чонгук довольно усаживается в коридоре, виляет хвостом, принюхиваясь к запаху жареного из кухни. Несколько сонных протестных дней без еды дают о себе знать, и Чон решается на кражу. Он быстро скачет на трех лапах по шлейфу ароматов, облизываясь до жадной слюны из-за бекона в чужой тарелке.       Длинный язык — залог сытости. Слопав не предназначавшийся ему завтрак, волк облизывается и ложится на пол кверху пузом, покачиваясь с боку на бок, чтобы еда улеглась во все стороны.       — Поганец! Бекон мой слопал! — омега всплескивает руками, с сожалением смотря на пустую тарелку. — Я тебя домой пустил, а ты? Бесстыдник!       Волк урчит, надрывая гортань, старается взять жалостью – голодный, холодный и раненый. У понравившегося человека еду не воруют, а дарят, но и Чонгук проверяет любимого на милосердие.       — Что с лапой случилось? — Тэхен садится на пол, осматривает рану на вытянутой ему лапе, смывая перекисью подсохшую кровь. — Ты мне, конечно, не ответишь, но такая странная рана, словно укус. Подрался с кем-то из своих? Зайца не поделили? Ты поэтому голодный?       Чонгук лезет мордой ему под подбородок, трется, мол, все так и есть, пожалей и обогрей. Ким в ответ чешет за ухом, как собаку, и мажет рваный укус, после бинтуя, чтобы волк не смог слизать мазь.       — У меня дома настоящий волк… — лепечет Тэхен с осознанием данного факта. — Я глажу настоящего дикого волка. Ты в любой момент можешь передумать и откусить мне руку, но я все равно не боюсь. И чем я тебе так приглянулся? Или ты такой любвеобильный со всеми?       Чон ластится к человеку, как щенок к хозяину, и думает: «Клюквочка, ты просто один такой особенный».       — Знаешь, тебе ведь нужно дать какое-то имя? — задумывается Ким, — Черныш? — на предложение ему отвечают несогласным рычанием. — Ладно, давай выберем другое.       Сидя на полу с волком под боком, уперевшись локтем в мохнатую макушку, Тэхен достает телефон и гуглит лучшие имена для животных.       — О, а как тебе Анубис? — воодушевленно спрашивает омега, но рассерженные карие глаза красноречиво намекают – не подходит. — Почему ты такой привередливый? Точно! Балто?       Еще немного и Чонгук откусит ему язык за унижение волчьего достоинства. Хоть и сам он за незнанием имени омеги ласково называет того «Клюквочка» по запаху, но все ведь лучше, чем собачьи клички. Волк продолжает рычать под мягким боком и на каждое предложение игриво покусывать человека за бедро, пока не додумается.       — Имена древних богов тебе не нравятся, по цвету тоже не нравятся и даже из фильмов не нравятся! Что мне тебе человеческое имя подобрать?       Чонгук воодушевляется, подталкивая омегу мордой под локоть, мол, все правильно мыслишь, да побыстрее. Он даже урчит ему куда-то в подмышку, тычась большим мокрым носом под одежду.       — Знаешь, меня немного пугает то, что ты будто меня понимаешь. Неужели ты заколдованный принц, и мне нужно поцеловать тебя, чтобы вернуть человеческий облик? — говорит он, конечно, в шутку, но любящий людей волк в самом деле особенный. — Ладно, Черныш, прости, но я должен работать. Оставайся, если хочешь, но мне необходимо заняться своей книгой.       На утвердившуюся кличку волк вражески клацает зубами и разобиженный поворачивается к человеку задницей, царапая задними лапами пол, будто копает землю. Чонгук волк не наглый и порядочный, к тому же уважающий личные границы своей будущей пары, поэтому покидает гостеприимное жилище. Остановившись возле порожков, волк задирает лапу, оставляя собственнический запах в углу, чтобы никто другой не вздумал соваться. Дело сделано, и животная натура довольна.       Радостно виляя хвостом из-за своих продвижений в отношениях с человеческим омегой, Чонгук вприпрыжку скачет обратно в стаю. Чимин наверняка уже должен был умаслить Юнги и замолить за брата все грешки, поэтому Чонгук не чешется в беспокойствах. Проскочив середину пути и найдя свою спрятанную одежду, Чон замирает с толстовкой в руках, выкрикивая:       — Имя! Я не знаю, как его зовут!       — Опять всех птиц распугал своими воплями? — из чащи ему навстречу вышагивает зевающий Чимин.       — Нечего летать в нашем лесу, — ворчит альфа, накидывая толстовку – прохладно всё-таки. — Я все еще не знаю, как зовут Клюквочку. Мой волк воет от грусти.       — Юнги тебя звал.       — Ты разве не вылизал его под хвостом, чтобы спасти меня от гнева? — недоумевает Чонгук. — А как же братская помощь?       — Во-первых, Юнги даст мне по морде, как только я полезу к нему под хвост, — Чимин болезненно потирает переносицу – свежие воспоминания. — А во-вторых, тебя ничто не спасет.       Чонгук понуро топает к хижине вожака, готовя отважную речь в защиту себя, своей волчьей сущности и попавшегося в капкан любви человека. Он прокашливается, уже было стучась в дверь, но взъерошенный злой омега, больше похожий на фыркающего ежа, чем на волка, давно ждет его на пороге. Идя сюда, Чон не мог не заметить хмурые взгляды членов его стаи. Юнги заталкивает его в дом и запирает дверь, устало сползает по стенке, вздыхая, и смотрит на альфу так рассерженно, что невольно трясутся коленки.       — Ты! — Мин рычит, тыча пальцем ему в грудь. — Ты вообще понимаешь, что делаешь?       — Не бегаю от своей любви, как ты? — с ехидной ухмылкой отвечает ему Чонгук – подловил и доволен. — Обязательно снова проходить часть с нотациями о том, что люди опасны, не пары оборотням и бла-бла-бла?       — Если ты забудешь про этого человека и больше никогда к нему не явишься, то необязательно.       — Ладно, тогда слушаю, — Чонгук плюхается на дощатый пол задницей, ковыряется мизинцем в ухе, зевая.       — Чонгук! — рычит на него Юнги, обреченно хватаясь за голову.       — Но я люблю его, — сладкий запах клюквы и пушистые кудряшки маячат под веками. — Я даже пометил его дом. И его тоже очень сильно хочу пометить.       — Чонгук, как ты не понимаешь… — омега прерывается на полуслове, замирает на месте, широко раскрывая глаза. — Подожди… Что ты сделал? Пометил его дом?       — Чтобы все знали мою Клюквочку!       — Идиот, из-за того что ты оставил запах на человеческой территории, кто-нибудь из нашей стаи может подумать, что он представляет опасность! — красное лицо Юнги вот-вот взорвется от злости, как когда-то Везувий.       — Кто-нибудь есть на границе? — Чон подскакивает с места и обращается волком, не удосужившись дослушать, потому что знает ответ.       — Погоди ты, — пытается остановить давшего деру Чонгука вожак, падая от усталости на плечо караулившего за дверью Чимина. — Чонгук!       — Только пятки сверкали, — хмыкает Пак и с сожалением посматривает на выбившегося из сил Юнги. — Бежать за ним?       — Я тоже пойду, — кивает вожак и перекидывается вслед за Чимином.

***

      Снег хрустит под сильными лапами и ветки летят во все стороны, забивая снежинками чувствительные ноздри. Чем ближе к дому человеческого омеги, тем яснее знакомые запахи его членов стаи. Чонгук принюхивается, чувствует волчью агрессию и страх его человека.       Перед глазами пятящийся назад парень, зажмуривающийся от страха перед чужими волками, но надеющийся, что не тронут в честь дружбы с их сородичем. Чонгук свирепеет, встает в оборонительную позу и предупреждающе рычит на троих родных волков. Те рычат ему в ответ, мол, от человека надо избавиться, и в любую секунду готовятся разорвать его на части.       — Черныш! Ты здесь! — Тэхен облегченно выдыхает и падает задницей на мокрый снег, продрогший от холода, словно запорошенный метелью снегирь. — Ты же скажешь им, что я тебе помогал?       Чонгук косится на него сбоку, но не движется, только дыбится в холке. Волк выжидает чужих действий, готовый наброситься на членов своей же стаи. Тэхен смотрит на него с доверием, будто чувствует кожей, что хищник не даст его в обиду. Человек совершает ошибку, пятясь назад к дому, и трое стоящих перед ним волков кидаются, принимая это за опасность.       В тот момент, когда Чонгук валит на бок стайного брата, царапая его мохнатый живот когтями, он становится напавшим на свою стаю предателем. Прекрасно зная их устои и правила, Чон все равно заграждает спиной человека, рычит нешуточно, обнажая молодые сильные зубы, и всем своим видом кричит, что будет драться за омегу насмерть.       — Черныш! — взволнованный Тэхен еле стоит на ногах от холода. — Они ведь твоя семья? Не нужно из-за меня.       Трое волков переглядываются меж собой, понимая человеческий, но не отступают, пытаясь образумить и переубедить Чонгука. Не начавшуюся драку прерывает хруст снега под лапами со стороны чащи.       Первым из леса выбегает небольшой белый волк – их вожак Юнги, следом – Чимин и еще несколько членов стаи. Вожак налаживает со всеми мысленную связь, воет и подчиняет всех, кроме Чонгука, вернуться обратно в поселение. С грустью взглянув на Чона, не имеющего права отныне вернуться домой, когда вздумается, стая скрывается обратно в лесной чаще.       Тэхен завороженным блестящим взглядом провожает хищников, окаменело стоит на месте, уже не чувствуя холода зимы. Он встретил целую стаю диких волков и остался жив. В книге напишет – все равно не поверят.       — Черныш? Ты не пойдешь с ними? — обеспокоенно спрашивает Тэхен и смотрит в умные глаза зверя, почти уверенный в том, что все эти волки говорили между собой. — Я увидел волка в окне и думал, что ты вернулся, а когда вышел…       Пусть Чон отныне безродный и изгнанный, но терпеть такое обращение к себе больше не намерен – давно пора знакомиться. Он перекидывается человеком, рассиживаясь голой задницей на снегу, и хриплым волчьим голосом говорит:       — Меня зовут Чонгук.       Увидев вместо мохнатой зверюги незнакомого, еще и обнаженного человека, Тэхен предсказуемо падает в обморок. Тяжко вздохнув, как в последний раз, Чонгук поднимает бессознательного парня на руки и, отсвечивая перед всем лесом голым задом, относит его в дом.       В себя Тэхен приходит через несколько минут, долго моргает и обводит комнату непонятливым взглядом, наверняка, приснилось. Черноволосый парень, удобно устроившийся в его кресле, считает иначе – не приснилось и не показалось. Глаза Тэхена широко распахиваются, как два блюдца, хочешь не хочешь, а придется мириться с реальностью. Он видел, как огромный волк стал человеком. Хочется открыть рот и завопить во все горло, но Чонгук опережает его, говоря:       — Только не кричи, я все объясню, покажу, если хочешь, или можешь спросить сам.       — Ты… — слова не собираются в предложения, Тэхен мямлит, заикаясь, и ползет к стене по кровати. — Кто ты? Что ты такое?       — Я оборотень, — Чон обнажает верхние клыки, голос хрипит от постоянного рычания. — Мы уже виделись довольно много раз.       — Оборотень… ха… — нервный смех неконтролируемо рвется наружу. — Хочешь сказать, что волк, которого я доставал из капканов… Мой Черныш… Ты…?       — Чонгук, — фыркает. — Никаких собачьих кличек. Ну, и спасибо, что из капкана вытащил, из всех капканов.       — Я хочу проснуться…       — Обещай не падать больше в обморок, — Чонгук вздыхает, понимая, что по-другому никак. Он скидывает с себя одежду и слышит визг:       — Ты что делаешь, извращенец?       — Не отворачивайся.       В детстве Тэхен смотрел фильм о Ван Хельсинге, помнит, как руки и ноги оборотня выворачивались наизнанку, как рвалась кожа на теле, сменяясь волчьей шерстью, но Чонгук обращался по-другому: быстро и незаметно человеческому глазу.       В этот раз омега не падает в обморок, слезает с кровати и нерешительно тянет ладонь к волчьей шерсти, зарывается пальцами в мех между ушек, поглаживая. Он проверяет шрам от капкана на лапе, убеждаясь, что волк тот самый, надоедливый и невезучий, но словно ставший родным за свое невезение.       — Оборотень… — в голове все еще не укладывается. — Чонгук?       Волк кивает в ответ и перекидывается человеком, неприлично отсвечивая перед омегой своим голым передом.       — Оденься! — Тэхен кидает в него плед.       — Твои трусы мне малы, — Чонгук поднимает чужие боксеры за резинку и найденные до этого шорты, быстро одеваясь. — Моя одежда осталась в дупле.       — В дупле? — недоумение на лице Тэхена уже стало привычным. — Нет, неважно, даже знать не хочу.       — Ты пахнешь клюквой, — Чон смешно втягивает ноздри, точно как животное вынюхивает помеченное другим самцом дерево. — Как тебя зовут?       — Тэхен, — неуверенно, но все-таки говорит в благодарность за спасение от других волков.       — Тэхен, — вторит ему оборотень, сладко смакуя на языке чужое имя. — Будь моей парой, Тэхен!       — С ума сошел? Какой еще парой?       — Ты спас меня, а еще принимал мои подарки, значит, согласился на ухаживания, — он чуть ли не воодушевленно порхает вокруг человека, нагло обнюхивает, что кончик носа дергается, и облизывается так сладко, будто хочет Тэхеном позавтракать. — Я влюбился в тебя сразу, как увидел!       — А я думал, что ты волк, подхвативший бешенство, но все мы ошибаемся, — хмыкает Ким и, увидев время, проходит мимо – пора приниматься за книгу. — Спасибо, что заглянул, рассказал про существование оборотней, но я надеюсь проснуться завтра и понять, что все это мне приснилось. Чтобы на меня не напали другие твои родственники, лучше возвращайся домой поскорее.       Чонгук неразборчиво ворчит и, скуксившись, садится на пол в позе лотоса возле стола. Глаза, задумчивые и грустные, посматривают на омегу из-под ресниц, разглядывают чужие ноги, руки, облизывается при виде острых коленей. Одно Чон знает точно – домой ему нельзя, и как-то нужно сказать об этом Клюквочке.       — Если честно, я вроде как изгнан из стаи за то, что защитил тебя.       — Меня хотели сожрать из-за того, что ты поднимал свою лапу на мое крыльцо, а теперь говоришь о защите? — Тэхен фыркает, но, чуть погодя, испуганно переспрашивает: — То есть изгнан? Ты не можешь вернуться домой?       — Я напал на свою семью, — виновато говорит оборотень, особенно задумываясь над тем, как сейчас его поведение объясняет Юнги. — Теперь я для них предатель, ранивший собрата ради человеческого омеги.       — Но ты не можешь у меня остаться, во-первых, потому что ты чертов волк. Во-вторых, потому что ты напрудил на мое крыльцо! Там кусок желтого снега!       — Кажется, начинается метель, — Чонгук выглядывает в окно и ежится. — Если я останусь ночевать на улице, меня заметет снегопадом, а потом взволнованный ты будешь откапывать бездыханный мохнатый труп и винить себя в моей преждевременной кончине.       — Ладно, ладно, — ворчит Тэхен, наводит себе и непрошеному гостю по кружке облепихового чая и усаживается перед компьютером. — Оставайся, только не отвлекай меня.       Чонгук скидывает одежду, как у себя дома, не стесняясь светиться голым перед человеком, но не просто, а возлюбленным. Перед ним можно. Обратившись волком, Чон разминает потрескавшиеся подушечки лап, ходит туда-сюда под пристальный взгляд Тэхена, задевая любопытным хвостом все неровно стоящее на полках. Волк беспардонно обнюхивает чужую мебель, плинтуса и шустро топает в спальню водить мокрым носом по тумбочкам с одеждой. Зверь толкает лапой нижний ящик, облизывается и сует морду в лежащее там нижнее белье омеги.       — Поганец! — подкравшийся Тэхен шлепает волка по спине свернутым журналом, что тот подскакивает на всех четырех лапах прямиком на заправленную кровать. — Быстро слезай с постели, гад лохматый, и проваливай из моего дома!       На все угрозы Чонгук, конечно, машет лапой и игриво переворачивается на спину, мол, чеши волчье пузо и не жалуйся. На заманчивое предложение Тэхен медленно тянет руку к черной шерсти, почесывая ему под мышкой. Волк игриво дергает задней лапой в ответ – приятно и под правильными почёсываниями неконтролируемо оборачивается человеком, представая перед омегой в чем мать родила, довольный и гордый из-за чужого смущенного румянца.       — Мы ведь пара! — Чон подает охрипший от волчьего рычания голос. — Чего теперь стесняться?       — Какая еще пара? — Тэхен почти визжит, кидаясь в него подушкой и штанами, чтобы прикрыл свой срам. — В лес проваливай.       — Но метель…       — Да, пусть тебя заметет, и я больше никогда не увижу твою проблемную морду, — рявкает. — Как хорошо и спокойно жилось, пока ты не решил залезть в эти капканы.       Наполовину одетый Чонгук подползает к рассерженному человеку поближе и неожиданно мягко касается его красной щеки губами, шепча:       — Спасибо тебе за спасение.       — Ты совсем, что ли, умом тронулся? — он подскакивает на ноги, пятясь назад. Щека горит, будто пчела ужалила. — Не смей меня целовать!       — Да я же только чмокнул, чтобы спасибо сказать! — совсем не понимает, с чего бы его паре злиться. — И вообще это нормально для возлюбленных.       — В лес скачи со своей возлюбленностью, я тебе не герой сериала, чтобы с оборотнем под венец идти.       — Мы уже обвенчаны луной, — ласково урчит Чонгук, игриво поддевая человека плечом. — Мой дом теперь рядом с тобой.       Даже в человеческом обличье Чонгук продолжал походить на волка: лезет к омеге под бок, постоянно нагло принюхиваясь, то подмышку носом заденет, то ластится к шее, а порыкивает как звонко, стоит только Тэхену в ответ коснуться его руки пальцами. Чон опасно облизывается, в любой момент готовый полакомиться кусочком манящей карамельной кожи, молчать не может, язык так и чешется расспросить и разузнать все о своем человеке.       — Не покидает чувство, что ты хочешь меня съесть, — с подозрением говорит Ким. — Вот что тебе от меня надо? Я не могу остаться жить с тобой в лесу и наделать щенячий выводок, несмотря на то, что твоя человечья морда посимпатичнее волчьей.       — Разве ты до сих пор в меня не влюбился? — волк в недоумении и опечаленном расстройстве, сидит, как в нос шмелем ужаленный, поглядывая на омегу. — Я ему подарки, территорию пометил, стаю предал! А он меня на мороз гонит. Зачем из капканов спасал, если хочешь в метель на смерть отправить?       — Когда спасал, не знал, что ты оборотень! И уж точно не думал, что ты будешь ко мне в мужья набиваться. Я еще даже с бывшим нормально не расстался.       — Я должен сразиться с ним насмерть! — вскакивает на ноги Чонгук. — Выходи! Где он прячется?       — В Сеуле, — опечаленным голосом отвечает Ким, обиженный из-за предательства и своего разбитого сердца. — Наверняка не проводит свой вечер в компании полуволка.       — Он твои чресла нюхал? — Чонгук усаживается напротив в позу лотоса и сердито сжимает колени руками. — Что ты ему там разрешал, пока я тебя здесь дожидался?       — Все оборотни такие болтливые и настойчивые?       — Только когда влюбленные.       Тэхену бы переждать немного, уложить в голове оборотней, стаи, Чонгука и все свалившееся, как снег на крыльцо. Безумный Шляпник покажется не таким безумным, как Ким со своими волками. Кому расскажет, сразу накличут ненормальным.       Он молча разглядывает сейчас человека, его широкие брови и большой нос, лицо красивое, будто не жил в лесу, а снимался в рекламах, силами свыше сосланный такому же влюбчивому Тэхену под дверь. Может, судьба дает ему второй шанс не переживать расставание.       — Ладно, расскажи о своей стае, — омега заваривает еще чая, кидает лимон и палочку корицы, хихикая над сморщенным носом оборотня из-за непонравившейся пряности. — Как у вас вообще там все устроено? Тебе правда больше нельзя будет вернуться?       — Наш нынешний вожак — омега, — с гордостью произносит оборотень, уважая Юнги, как мудрого лидера. — Его погибший отец был нашим прошлым вожаком, поэтому стая согласилась пойти за омегой, пока тот не выберет себе в пару достойного альфу, чтобы уже он стал вожаком.       — Кажется, я уже ненавижу оборотней, — раздраженно цыкает Ким. Он, как никто другой, знает, что такое гендерная несправедливость. — Этот омега хороший вожак?       — Самый лучший, — кивает, — Юнги очень умный, умеет найти любое решение и всегда поддержит. Но он недостаточно физически силен, чтобы стая чувствовала в нем авторитет и защиту. Иногда говорят, что своего лидера нужно немного бояться. Я с этим не согласен, но так повелось. Сейчас члены нашей стаи могут безнаказанно ослушаться вожака, а это неприемлемо, — Чонгук понуро клонит голову, и будь на его макушке сейчас волчьи уши, они бы по-собачьи виновато поджались. — И своим поступком я подорвал авторитет вожака еще сильнее. Но я просто не мог перестать идти на твой запах. Я чувствую тебя своей парой, Тэхен.       От смущения у омеги чешется кончик носа, он исподтишка разглядывает чужое лицо, заостряя внимание на широких ладонях и потрескавшейся на костяшках коже. Полуволчье нетерпеливое завывание вытягивает Тэхена обратно к их диалогу, он неловко прокашливается и предлагает:       — Тогда ты сам должен стать вожаком! Изменишь правила ваши и все остальное.       — Я не настолько ответственный, чтобы подчинить себе целую стаю. И тем более я уже выбрал тебя вместо своей стаи.       — Неужели ты больше не увидишься с родными? — перед глазами Тэхена грустные воспоминания о любимой бабушке.       — Чимин наверняка сбежит сюда через пару дней, — не волнуясь, хмыкает Чон. — Мой родной брат.       — Тогда твой брат может стать вожаком? Он тоже альфа?       — Чимин хочет залезть вожаку под хвост, а не становиться им.       — У тебя вся семья такая? — брови от удивления ползут вверх, – не волки, а извращенцы, — Ким хватает лежавшую под поясницей подушку и бросает ее в оборотня – трехочковый в голову. — Ты ведь тоже мой зад нюхал!       — Мы так знакомимся! — о настоящей причине Чонгук тактично умалчивает. Не скажет ведь, что так и манит оставить след острых волчьих зубов.       — Мне нужно работать, так что займись чем-нибудь, если не собираешься уходить, — смущенно бросает Тэхен и возвращается к своему ноутбуку на кухне, старательно пытаясь игнорировать волчье присутствие в доме.       Дальше пары абзацев работа над книгой не клеится, Ким бросает навязчивые взгляды в сторону спальни и не может угомонить фантазию: вдруг он там снова в его нижнем белье копается? Дело, к тому же, близилось к ночи, и мохнатого нахлебника, нежелающего покидать жилище омеги, нужно определить на какое-нибудь спальное место.       Посетовав на тяжелую судьбу, Тэхен захлопывает ноутбук и топает обратно к оборотню решать вопрос совместной ночи. От увиденного глаза на лоб полезли: раскиданные по полу вещи и настежь раскрытые дверцы шкафа, из которых торчат человеческие ноги. Омега переступает через свою одежду и, схватив разбойника за ухо, как нашкодившего щенка, тянет его из шкафа.       — Ты что устроил? — омега пытается выхватить у него из рук толстовку, но тот рычит и скалится по-звериному, будто Тэхен не полиэстер хочет забрать, а кусок мяса. — Обнаглел? Отдай мою одежду!       — Пахнет клюквочкой, — Чонгук обнимает его кофту и трется щекой о ткань. — Я должен тебя пометить.       — Еще чего, — усмехается. — Лапу на меня задерешь и струю выдашь? Я такими извращениями не страдаю.       Тэхен наклоняется собрать разбросанные кофты, сдвигает все в кучу и поворачивается к шкафу, как сильная хватка на запястье рывком тянет назад. Он ойкает от неожиданности, падает на чужие колени, упираясь лицом прямо в горячую шею. Его нос невольно принюхивается к пахучей железе за ухом – запах каштанов, тело прошибает приятной дрожью от макушки до пяток – изголодалось по приятным касаниям.       — Свою пару мы метим по-другому, — Чонгук трется ухом о его макушку, оставляя свои феромоны на коже, метит и заявляет, что не уйдет от человека без боя.       — Лучше скажи мне, где ты собрался спать? — Ким выворачивается из сильной хватки, быстрее сбегая, пока не начало нравиться. — У меня одна кровать, и тебя я на нее точно не пущу. Можешь спать на полу, а лучше отправляйся к себе домой.       — Домой нельзя, — он пожимает плечами, с довольной ухмылкой зажимает кофту омеги в руках, заваливаясь боком прямо на пол. — Я и на земле спать привык.       — А волком сделаться разве не удобнее? — с ноткой волнения спрашивает Тэхен. — Мягче, наверное…       — Как ты будешь в меня влюбляться, если я продолжу ходить перед тобой волосатый и на четырех лапах?       — Я не собираюсь влюбляться в тебя, — категорично заявляет Ким. — Это тебе не фильм.       — Это судьба! — чужая восторженная улыбка топит омеге сердце. — Я лягу на полу.       Тэхен показательно фыркает и смилостивиться не собирается, тушит в комнате свет и залезает в теплую постель, равнодушно переступив устроившегося на коврике оборотня. Не хватало ему еще жалеть лесную нечисть.       Сна ни в одном глазу, он ворочается с боку на бок, мечется по подушкам, то и дело поглядывая на пол – спит как убитый, ну, точно, домашний любимец. Муки совести терзают доброе сердце, Тэхен подползает к краю к кровати, тянет руку к чужому плечу, замирая. Отличная возможность рассмотреть почти человека поближе. То, что красивый, черт волчий, Ким подметил сразу. При одном взгляде на его лицо щеки краснеют, как созревшие яблоки. Он быстро тормошит Чонгука за плечо и говорит, пока не передумал:       — Лезь.       — Куда? — альфа растерянно хмурится, поворачиваясь на другой бок.       — На кровать, говорю, лезь, не могу уснуть, пока ты там бока наминаешь.       Два раза Чону повторять не требуется. Он мгновенно забирается поверх одеяла, придавливает омегу к стенке, счастливо нюхая предоставленный краешек подушки.       — Сейчас же прекрати обнюхивать, — шлепает его по плечу Ким. — Твоя туша занимает много места. Возвращай мне Черныша.       — Как ты живешь? — игнорирует его причитания Чонгук, поворачивается лицом к лицу, подкладывая руку под щеку.       — Как? — Тэхен старается не моргать, смотрит в карие глаза альфы, словно ищет в них что-то, вглядывается, щурится, а рука под одеялом лезет ущипнуть себя за бок, чтобы проснуться. Как он мог оказаться в одной кровати с оборотнем?       — В своем этом городе, — у Чонгука смешно шевелится нос, он принюхивается к кислому запаху клюквы, успокаивая своего любопытного волка. — Тебе там нравится?       — Там мой дом. Моя квартира, работа, места, в которые я люблю ходить, не знаю, понимаешь ли ты, но всякие большие магазины, кинотеатры, кафе, — Тэхен смотрит на то, как хмурится чужой лоб, и хихикает. — В этой деревне есть что-нибудь?       — Я не знаю, — стыдливо произносит альфа. — У нас в стае всему учат сами. Есть школа для волчат, мастерская, охоте натаскивают почти с младенчества. А до границы леса путь заказан. Волки людей боятся.       — Разве не людям надо бояться волков? — искренне не понимает Тэхен. У него вот ни когтей, ни зубов, так и чего тут бояться?       — Знаю, что люди сослали оборотней в лес еще давно. Так и повелось, людям носа не показывать, чтобы избежать проблем, а нарушителей правил наши тоже не жалуют.       Тэхен прикрывает глаза, представляя в глубине леса такую же деревушку, как та, где он гулял по приезде сюда. Воображает маленьких волчат, кусающих друг друга за хвосты и уши, тихо хихикая себе под нос от такой теплой картины.       — Можно до тебя дотронуться?       Чужой голос вырывает омегу из дремы. Сквозь темноту комнаты он смотрит на сжатые пальцы Чонгука, гусиная кожа цепенеет от мурашек, и тихое дыхание кажется настолько громким, что хочется закрыть уши.       — Дотронься, — неожиданно для самого себя разрешает омега, съеживается, будто ждет удара.       Теплые пальцы Чонгука аккуратно касаются его мягкой щеки, невесомо гладят кожу, как оригинал бесценной картины в Лувре, ведут ниже по шее, очерчивая вены, и останавливаются на затылке, сплетаясь с кудрявыми волосами омеги.       — Неужели существует глупец, который предал твое доверие?       — Спи уже, я завтра должен работать, — быстро лепечет Ким, съезжая с темы и пряча красные щеки под одеялом. Он же настоящий оборотень! Не должно так громко биться сердце.

***

      На третий день пребывания в человеческой обители Чонгук освоился и одомашнился. Научился готовить себе завтрак и увидел, как курьер привозит одежду его размера. Альфа радовался обычным спортивкам сильнее, чем Тэхен своей первой зарплате.       К обеду, насторожившись, волчий нюх Чона чувствует родной запах еще у самой границы, и вот он уже с нетерпением ждет Чимина у двери. Тэхен ждет тоже, высматривая в окно еще один непрошеный волчий хвост, бегущий к его дому.       — Это твой брат? — Ким с интересом рассматривает тонущего в сугробах волка, прыгает, как заяц, и стряхивает снег с морды. — Почему у него пакет в зубах?       — Там одежда, — Чонгук по-хозяйски открывает дверь, пропуская зверя внутрь, тот отряхивается, будто после купания, и валится на ковер кататься мохнатым пузом кверху по пропылесосенному ворсу.       — Не волки, а свиньи! — подскакивает с насиженного стула омега гнать шерстяных со своего чистого ковра. — Уходите в туалет переодеться.       Когда на кухню заходит альфа чуть ниже Чонгука ростом, Тэхен тактично перестает ворчать и предлагает полюбившегося облепихового чая. Приличия и скромности у этого оборотня оказывается на порядок больше, чем у другого здешнего гостя.       Чимин делает глоток горячего чая, откусывает поданные на стол пирожные и угрюмо ставит чашку обратно на стол. Хмурое лицо брата на хорошие мысли Чона не наталкивает.       — Как ты сюда выбрался? Юнги об этом знает?       — Я стану его альфой, — огорошивает новостью Чимин. — Он согласился. Иначе ему бы просто нашли замену.       — А Чонгук? Ему правда нельзя вернуться в стаю? — не то чтобы Тэхен так скоро гонит его обратно, но и навсегда он здесь не планировал оставаться.       — Если ты уедешь и никогда сюда не вернешься, то и Чонгука примут обратно.       — Исключено, — от несправедливости волк рвется наружу, скулит и просится на волю найти спокойствие в понравившемся запахе клюквы. — Я умру от тоски, я не могу, я…       — Я, я, я, — перебивает его Пак, — только о себе и твердишь. Ты навязался городскому человеку, открыл свою сущность и требуешь от него чего? Любви с тобой до гроба? У них так не делается. Не влюбляются люди с одного взгляда, а годами притираются и могут не сойтись, — голос альфы с хрипотцой и больше похож на рык, — человек про нас знает. Никто из стаи не оставит его здесь в покое и уж точно не позволит просто жить тут и дальше, — Чимин бы и рад помочь, встать на сторону брата и защитить ценой жизни, да бестолку, когда против двоих сотни. — И ты хотя бы спросил, хочет ли этот омега быть твоей парой?       А Чонгук, не дурак, спросил сразу, получил от ворот поворот, а после поставил в известность. У него ведь первые волчьи чувства к единственному человеку.       — Я не собирался оставаться здесь навсегда, — Тэхен наконец-то вклинивается в беседу, смущенно грея пальцы о теплую кружку, — хотел дописать свою книгу в тихом месте и вернуться домой. Этот домик мне бабушка оставила, и по началу здесь хорошо работалось, но я бы никогда не смог вот так в лесу… — он ловит блестящий Чонгуков взгляд, на дне его больших карих глаз теплится столь трогательное и особенное, те самые первые волчьи чувства к простому человеку. — Я люблю город и свою квартиру, машину, магазины, свою улицу и работу. Я люблю шум соседей, разговоры с людьми и не могу долго выносить одиночество. Я хотел отдохнуть здесь после расставания со своим парнем, привести мысли в порядок и… Я совсем не думал, что буду помогать оборотню с охотничьими капканами.       — Как долго ты еще собирался здесь пробыть?       — Думаю, где-то месяц, — мысленно подсчитывает Ким, когда ему нужно отправить первую часть книги. — Меня ведь никто не захочет убить или съесть?       — Нет, — Чимин поднимается из-за стола, с сочувствием смотря на поникшие плечи Чонгука, — он может остаться здесь? — кивает на брата. — Я скажу, что ему нужно переболеть. У волков такое бывает, если случайно запечатлелись, то и родню погрызть могут.       — А ты переболеешь? — встревоженно спрашивает омега, тихо, чтобы только один слышал, избегая взгляда.       Чонгук запоминает маленькую родинку на кончике носа, испуганные глаза в их первую встречу, горящие от мороза щеки, заботливые мягкие руки и самое доброе сердце. Чон в него, как глупый волчонок, отвечает:       — Нет.       Чимин гостит недолго, сочувствующе хлопает брата по плечу, призывая потратить оставшийся месяц на прощание, и возвращается по протоптанной им лесной дорожке в стаю. Тэхен возвращается тоже, но к своей книге, отводит душу, изливая впечатления последних дней на страницы.       Снег падает на окна большими хлопьями, липнет к стеклу, заманивая в свои пушистые белые объятия. Омега поворачивает голову к залу, засматривается на сидящего у камина Чонгука, его широкие плечи и родинку у загривка. То ли гадкое последствие расставания, то ли потребность антиодиночества тянет Тэхена под бок к оборотню. Альфа упрямо молчит, гипнотизируя шумный электрический огонь взглядом, не лезет носом под чужую кофту, может, уже пытается отвыкнуть.       — Сто лет не играл в снежки, — загадочно говорит омега, будто в пустоту. — Интересно, а волки снеговиков лепят?       — Еще как, — фыркает Чон, и будь у него сейчас хвост, тот бы активно начал вилять из стороны в сторону. — Я никогда не проигрывал!       — Судя по тому, как легко ты попадаешь в капканы, — тянет он. — С победами у тебя явные проблемы.       — Надевай перчатки.       Чонгук вприпрыжку выскакивает на улицу, полураздетый валится в сугроб, а изо рта даже пара нет. Оборотни, что ли, совсем не чувствуют холода? Альфа берет снег голыми ладонями, лепит из него небольшой шарик и кидает в укутавшегося человека, испытывая навязчивое желание обнять через все слои одежды.       — Ты похож на капусту.       — Эй, у меня нет шерсти, чтобы спать в сугробе, — Тэхен бросает в него снежок тоже, пытается убежать, но ноги утопают в снегу, не давая увернуться. — Холодно, жуть!       — Значит, ты проиграл, — гогочет Чонгук, обнажая в улыбке передние зубы. Омега любуется чужим счастливым лицом, смущается и, зажмурившись, бросается снежком по большому носу. — Ну, держись, я тебе еще за Черныша не отомстил!       — Замечательное имя! — Ким ойкает, чувствуя отпечаток снега на заднице. — Я вообще считал себя укротителем лесных зверей, а ты просто извращенец и обманщик!       — Я хотел с тобой познакомиться, связь наладить, — Чонгук смотрит ему вслед и хмурится, кажется, омега слишком близко к заледеневшей тропинке. — Тэхен, осторожно, там скользко.       — Нельзя обманывать того, с кем хочешь стать парой.       — Не беги слишком быстро!       Волчьи предостережения Ким не слушает, хихикая, продолжает бросаться снежками, скользя на припорошенной снегом ледяной тропинке. Он неудачно ставит ногу и, не чувствуя больше под собой опоры, с испуганным визгом падает назад. Тэхен жмурится от страха и ждет, когда почувствует больное соприкосновение головы и льда, но вместо этого ощущает прикосновение холодных пальцев к своей шее. Проморгавшись, омега встречает испуганное лицо Чонгука, тот держит его мертвой хваткой за плечи, бегло осматривает на повреждения и, когда Тэхен шипит и кривится из-за боли в лодыжке, не медля, спрашивает:       — Где ударился? Сильно болит? — голос альфы встревоженный. Он очень сильно хочет к нему прикоснуться, но не позволяет себе, зная, что может сделать только хуже. — Юнги так однажды сломал себе ключицу. Не двигайся, я тебя сам донесу.       — Все нормально! — врет. — Кажется, ногу подвернул. И синяк будет на заднице…       — Говорят, если поцеловать больное место, оно сразу же пройдет, — Чонгук игриво двигает бровями, покрепче берет его под коленями и поднимает на руки, направляясь в дом.       — Ты меня там уже обнюхал.       — Я же объяснил, что мы так знакомимся!       Чонгук аккуратно относит омегу на диван и оставляет совсем ненадолго, чтобы сбегать за льдом. Вернувшись, медленно снимает с него ботинки и куртку, а когда тянется к пуговице на брюках, получает предупреждающий хлопок по ладоням.       — Ты чего удумал?       — А как еще мне посмотреть ушиб? — оборотень кивает на аптечку под столом и пакет льда. — Я накрою тебя пледом.       Он кладет на живот омеги свернутый плед, аккуратно стягивает бежевые брюки, едва касаясь оголившейся кожи. Тэхен неприятно жмурится и шипит, но любопытно пытается подглядеть через черноволосую макушку.       — Ушиб?       — Стопа немного припухла, — Чонгук кладет сверху лед и мажет мазь сбоку, дует по-детски, вскоре замечая небольшой синяк на коленке. Наклонившись и вытянув губы, альфа целует покрасневшую кожу, наложив следом мазь. — Теперь все пройдет очень быстро.       Тэхен снова чувствует жар на своих щеках и странное жжение внизу живота, будто крутит в узел, заставляя сердце биться в учащенном ритме. Ему эти волчьи чувства ведь совсем не к месту, принять не может, а навязчивое желание запустить пальцы в черные волосы оборотня, сравнить с такой же черной шерстью говорит об обратном.       — Как ты понял, что я твоя пара? — спрашивает позже Тэхен, устроившись с кружкой горячего чая в руках на том же диване.       — Я увидел тебя, — Чонгук восторженно прикрывает глаза, вспоминая. — Ты вышел из машины, и я почувствовал запах клюквы, а потом ты повернулся в мою сторону и обнял себя руками. У оборотней хорошее зрение, поэтому я сразу тебя рассмотрел. И что-то произошло, будто закололо сердце. Я даже схватился за грудь и стал дышать очень часто. И так решил, что обязан стать твоей парой, словно… Мне увиделось, что и ты в этом нуждаешься.       Чонгук неожиданно касается его запястья, тянет к себе и кладет ладонь поверх левой стороны груди. Сердце бьется так громко, что Тэхен не слышит собственное.       — Волче…       — Я могу провести время здесь, пока ты не уехал? — перебивает его Чон. — Я бы хотел обнять тебя.       Тэхен воображает касание чужих пальцев на своих плечах, по шее ползут красные пятна смущения, и он кивает, позволяя. Может, Ким действительно нуждается в своем особенном волке.       Альфа пересаживается к нему на диван, волнительно устраивается позади омеги, обнимая поперек талии и давая откинуться головой себе на грудь. Он скрещивает руки внизу его живота и нагло ведет носом по шее, втягивает аромат с кожи, чуть ли не облизываясь, и шепчет:       — Ты пахнешь клюквой, теплом и любовью, — его дыхание опаляет покрасневшее ухо омеги, и Тэхен сводит колени вместе, плотно прижимаясь к дивану, чтобы не выдать, как сильно ему нравится волчья ласка. Как будто его тактильной доверчивой натуре всю жизнь не хватало Чонгука.       — А спать все равно будешь на коврике, — бормочет Ким, ищет чужую руку на своем животе, сплетая в замок пальцы. — Что за волки нынче пошли?       — Влюбленные.

***

      С каждым новым днем, проведенным в доме омеги, Чонгук все больше становился его частью, дарил Тэхену бесцеремонные поцелуи в макушку и щеки, всегда подкрадываясь сзади и тычась носом в затылок.       По вечерам они выгуливали волка Чонгука. Зверь счастливо нырял в снег, терся о сугробы спиной – природный душ, и украдкой метил порог чужого дома, задирал под окном лапу, получая огромным снежком в морду, если Тэхену удавалось заметить очередной приступ вандализма на своем чистом порожке. Волк подолгу выл на луну, скучая по своей большой стае, но был готов расстаться навсегда, лишь бы чаще касаться ласковых рук омеги.       По ночам Тэхен не выгонял его с кровати, разрешая не только ютиться под одним одеялом, но и крепко обнимать себя обеими руками, нюхать загривок и даже вылизывать пахучую железу, будто они пара. Держа мысль в голове, что придется уйти, Чонгук продолжал быть на седьмом небе волчьего счастья.       Сегодня праздник: Ким закончил с первой частью своей книги, взволнованно отправляя готовое менеджеру на проверку и смиренно ожидая ответа. В привычный вечер вторгается бутылка красного полусладкого.       Осушив бокал за последним написанным абзацем, Тэхен приносит еще два: себе и Чону, садится на пол перед камином рядом с альфой, тихонько насвистывая что-то себе под нос. Чонгук по-странному угрюмый и молчаливый, к вину не притрагивается и к сырной тарелке тоже, хотя кому, как не Киму знать о его любви к всему съестному.       — Как-то в лесу я обещал тебе говядинку, — он смеется, укладывая голову на чужом плече, тоже принюхивается к полюбившемуся запаху каштанов, находя душевное спокойствие в щекочущих нос отросших черных волосах.       — Ты скоро уезжаешь, — не спрашивает, говорит Чонгук, рыча по-волчьи, когда злится. — Отправил книгу.       — Да, я… — Тэхен тянется к вину, выпивая содержимое бокала залпом, забыл о том, что должен возвращаться, что не собирался влюбляться в оборотня и создавать с ним пару. — Надо бы обратно.       — Юнги, наверное, и обо мне беспокоится, — грустно соглашается Чон, поворачиваясь. — Я люблю тебя.       — Поцелуй меня, — говорит Ким одновременно с ним. — Пожалуйста.       И Чонгук целует: аккуратно отнимает лицо Тэхена от своей шеи, наклоняется, обхватывая губы своими. Глаза приоткрыты и дыхание один в один, когда альфа прикусывает его нижнюю губу, оттягивая, зализывает, проникает языком в рот, чтобы забрать себе чужой воздух. Тэхен хнычет в поцелуй, прижимается к Чону ближе, сокращая все видимые миллиметры, и чувствует себя с его губами на своих, словно дома. Он уже дома.       Тэхен падает спиной на ковер и тянет на себя Чонгука, жадно целуется, вплетая пальцы в его волосы, обхватывает руками за шею и ногами вокруг торса, буквально цепляясь за альфу всем телом. Он чувствует влажность между бедер, жар, исходящий от Чона, трется об него, поскуливая так же, как волк, застрявший в капкане, доверил душу с первой встречи, даже не зная об этом, доверит и тело. Драгоценные камни в уголках глаз катятся по щекам слезами, Тэхен обнимает его плечи, всхлипывает, пытаясь вспомнить, когда влюбился.       — Когда ты принес мне на порог дохлого кролика, — хохочет Ким, давая себе ответ — сразу.       — Что? — Чонгук крепко держит его, залезает головой под футболку, размашисто вылизывая от пупка до сосков. С ума сходит по кислому запаху клюквы, пропитает себя его ароматом, чтобы помнить целую вечность.       — Поцелуй меня еще раз.       Чонгук оставляет мокрые поцелуи на груди, подбородке и шее, соприкасается с ним лбами, рычит, дай волю и хвостом завиляет.       Между ними стоит жар, кожа липнет друг к другу, покрываясь красными пятнами. Слишком близко и ново после расставания пускать кого-то под одежду и в сердце, но Тэхен живет, как чувствует.       Чонгук касается его везде, сминает сильными пальцами мокрую внутреннюю сторону бедра, наутро точно останутся следы, кусается, не оставляя ранок, и целует следом. Тэхен доверчиво цепляется за него, чувствует тяжесть альфы над собой, его широкую грудь, прижимающуюся к своей, и сплетенные вместе голые ноги.       — Надеюсь, ты будешь счастлив, — шепчет на ухо Чон, оставляя ему перед разлукой маленький укус на шее, и добавляет: — Моя пара.       Сердце бьется быстрее, чем у кролика, Тэхен задирает назад голову и стонет, сильнее открывая доступ к шее. В Сеуле его укусит только одиночество.       Просыпается Ким от непривычного холода под боком, утренняя мерзлота задувает даже под одеяло. Он ворочается, раскидывает руки в стороны, пытаясь нащупать или Чонгука, или шерстяную грелку на соседней подушке, но находит только мятую простыню и перевернутую вверх дном тумбочку. Чонгук вернулся в стаю с его вещами.       Отсутствие оборотня в доме ощущается по-странному: никто не ворует его горячий бекон, не прыгает перед окном за птицей, не просит включить телевизор и не обнимает со спины, пытаясь обнюхать шею.       Днем приходит ответ от менеджера о гарантируемом успехе первой части, и подгоняет омегу скорее возвращаться, чтобы продолжить работу. Тэхен, в общем-то, не спорит, собирая в чемоданы свои вещи. А к вечеру остается только одежда Чонгука, пропахнувшая каштанами и немного волчьей шерстью. Омега звонко хихикает, прижимая к носу футболку, втягивает запах и плачет – лучше в лесу, чем возвращаться в Сеул в одиночестве. Хотя бы увидеть его напоследок, поцеловать мокрый нос, почесать за ухом и снова почувствовать крепкие объятия Чонгука. Он представляет такое же одинокое утро в своей городской квартире и бежит к чемодану вытащить самый теплый свитер.       На свою нездоровую голову с одним фонарем и теплыми варежками Тэхен заходит в темный лес, перешагивает через высокие сугробы, борется с холодом, но обещает себе найти стаю, о которой Чонгук с любовью отзывался в своих рассказах. Даже если разорвут по пути, да и черт бы с ним, кто с волками свяжется, в их зубах и окажется.

***

      — Сколько можно строить из себя умирающего? — Чимин пинает живой сугроб, а именно одного страдающего волка, заваленного снегом. — Раз уж вернулся, то одевайся и иди помогать Юнги.       — Твой омега, вот и помогай сам, — рычит Чон. — А я собираюсь умереть на этом месте.       Чимин тяжело вздыхает и одной рукой хватает брата за шкирку, как нашкодившего маленького волчонка, волочит упрямого по снегу в их теперь с Юнги домик, да скидывает прямо на пороге, приговаривая:       — На, вот, делай с ним что хочешь.       Чонгук, только обратившийся и бесстыдно голый, сидит перед вожаком, скрестив руки на груди, упрямо смотрит только в сторону, не желая общаться ни с кем из стаи.       — Ты должен принести извинения за то, что напал на своего, — выдыхает Юнги.       — Я защищал свою пару.       — Я знаю, — понимает его Мин. Любой волк поступил бы так же.        — Что, если я поеду за ним в город? — тихо говорит Чонгук, боясь осуждения и отказа. — Зачем вообще быть такими категорично настроенными к людям?       — Люди трусливые и предпочитают избавиться от того, чего не понимают, — Чимин возвращается в комнату, бросая младшему штаны. — Попробуй объясни, что не все такие, когда однажды воткнули нож в спину.       — Главное, что Тэхен не такой, — уверенно стоит на своем альфа. — Разве нельзя принять его одного?       — Он ответил, что хочет быть твоей парой?       Чонгук вспоминает их последнюю ночь, жаркие касания, поцелуи и взгляды. Длинные ноги омеги вокруг его талии и то, как доверчиво жался к нему Тэхен, выдыхая на ухо имя. Возможно, люди не из тех, кто дают ответы, но их поступки говорят громче слов.       Не дает Чону ответить забежавший в дом вожака альфа, запыхавшийся и протараторивший:       — Человек! Человек на нашей границе!       Мгновенно обернувшись волком, Чон принюхивается, понимая страшное – Тэхен пошел за ним в стаю. Он бежит, сломя лапы, быстрее всех остальных волков, лишь бы ничего не сделали, лишь бы не ранили. Морозный воздух жжет легкие, но Чонгук не может потерять ни секунды.       Пальцы на ногах заледенели через час, руки дрожат, а небольшой фонарь еле-еле освещает волчьи следы, по которым ступает омега. Возможно, околеет здесь насмерть, попадет в капкан или раньше встретит медведя, чем отыщет оборотней. Он хнычет от бессилия и усталости, валится на торчащий из снега пень, согревая покалывающие кончики пальцев в теплых карманах.       Волчий предупреждающий вой неподалеку говорит Киму о том, что его нашли сами. А вскоре и два оскалившихся зверя высовывают недоверчивые морды из чащи, двигаясь точно в сторону омеги.       — Пожалуйста, я только хочу увидеть Чонгука, я… — Тэхен выставляет ладони перед собой и жмурится, недружелюбное рычание и огромные зубы пугают больше, чем представлялось ему по дороге. — Я правда не желаю вам зла, я никому не расскажу и не сделаю ничего плохого. Пожалуйста, позвольте мне увидеть Чонгука.       Тэхен знает, что его понимают, но, видимо, не горят желанием слушать. Не очень убедительная речь для человека, который, вообще-то, пришел за своей парой. Готовый быть разорванным на части Ким сильно зажмуривается, совсем, как в прошлый раз, а сердцем чувствует, что его не дадут в обиду. И оказывается прав, когда смоляная вздыбленная шерсть появляется перед глазами.       — Чонгуки, — у омеги зуб на зуб не попадает, он трясется, но это не мешает ему счастливо обнять мохнатую шею. Тэхен зарывается лицом в его шерсть, вытирает об нее слезы, пока Чонгук угрожающе рычит на всех подоспевших собратьев стаи и твердо защищает своей спиной человека. — Не уходи от меня больше. Я согласен быть твоей парой, на все согласен.       Перед тем, как упасть без сознания от холода и усталости, Тэхен видит еще одного волка, вставшего на их защиту, он узнает в нем Чимина и улыбается, альфа понравился ему сразу. А после и еще один волк, поменьше и белый, как хрустящий снег под ногами, кажется, их вожак Юнги. Тэхен позволяет себе опустить веки, точно зная, что его волк будет в безопасности.       Просыпается омега точно не на улице и не в доме любимой бабушки, под щекой чувствует жестковатую шерсть, запах каштанов и дыхание мокрого носа, уткнувшегося ему в ладонь.       — Согрелся?       Тэхен промаргивается, встречаясь взглядом с беловолосым невысоким омегой и знакомым Чимином рядом.       — Да, я… — смущенно прокашливается Ким. — Спасибо.       — Тебе здесь, увы, не рады, поэтому уходите, пока оба целы.       Услышав голос брата, Чонгук подскакивает на лапы, оборачивается, вновь непристойно отсвечивая своими достоинствами перед глазами.       — Тэхен еще не отдохнул!       — Ты поедешь со мной в Сеул? — перебивает его Ким, стараясь не смотреть ниже пояса. Он нервно теребит края свитера пальцами, вспоминая о уже собранных чемоданах. — Мне кажется, я ни дня не смогу там прожить, зная, что где-то в лесу есть Чонгук, который снова случайно мог угодить всеми лапами в капканы.       — Из него выйдет неплохой плотник, — вклинивается Чимин. — Скажи, Юнги, что этот засранец хорошо чинит крыши. Так что не пропадет.       — Мы сможем приезжать сюда постоянно, чтобы ты, если хочешь… — неуверенно тараторит Тэхен. У него ведь всегда так: сумбурно, быстро, а потом с тяжелым расставанием. Правда, сейчас все кажется совсем по-другому.       — Волчьи чувства, помнишь? — Чонгук берет его руки в свои, мягко поглаживая вспотевшую ладонь большим пальцем. — Они первые и единственные.       — У меня в Сеуле кровать большая, — выдыхает со слезящимися глазами Тэхен. — Облепихи нет, правда, к чаю.       — Наберем по дороге.       — Правда?       — Правда, Клюквочка, — альфа уверенно переплетает с ним пальцы. — Я люблю тебя.        — Штаны наденешь? — пищит Тэхен, не сводит взгляда с его глаз, только краснея сильнее.       — Конечно, — тянется Чон к валяющимся рядом спортивкам.       — Я люблю тебя. Очень по-человечьи.