I
Тренировки в некоторые дни очень хорошие. Иногда Хината выходит из зала с синяками на ладонях и больными ногами, но несмотря на это, ему удается чувствовать, что он плывет по течению, зная, что он совершенствуется, что он все делает правильно, что он ценится в своей команде — в той команде, которая для него много значит сейчас, и часов, проведенных с ними на поле, более чем достаточно, чтобы наполнить его грудь сладким наслаждением, во время которого исчезнут все синяки, пот и боль. Однако есть и другие дни, которые проходят не так хорошо. Хината знает, что это вполне естественно, что без падений максимума достигнуть невозможно, но даже в этом случае — даже в этом случае, когда проходит час, а он делает не столько атак, сколько ему хотелось, когда он пытается, черт возьми, пытается, но у него все равно ничего не выходит. Его сокомандники добрые, но от этого боли не становится меньше. В такие дни Хината не вылезает из зала. Он шаркает, ноги волочатся по земле, и тяжесть, скручивающаяся где-то внизу живота, будто тащит его вниз, заставляет задуматься, а не были ли те прыжки, которые ему удавалось совершать всего неделю назад, чистой случайностью. Сегодня еще одна до ужаса плохая тренировка — хотя Хината обычно не позволяет ничему его смутить (даже не подавать Кагеяме в затылок), сегодняшний день просто… не удался. Хината, при всей своей жизнерадостности и абсолютной решимости, всего лишь человек. Он не может поддерживать такое состояние все время. Это то, что он сказал Сугаваре-сану, который вежливо спросил его после тренировки, в такие моменты он очень благодарен за то, что в команде есть такой человек, как Сугавара — он не задает больше вопросов, только улыбается и хлопает Хинату по спине, говоря ему, чтобы ложился спать пораньше, и надеется, что утром тот будет себя чувствовать намного лучше. Однако, Кагеяма не такой добрый. — Что ты сегодня творил? — шипит он, скрестив руки на груди. У него в одной руке бутылка воды, и Хината смотрит на нее, вместо того, чтобы смотреть Кагеяме в глаза, отвечая, просто потому что не в настроении устраивать с Кагеямой разборки. — Иногда у нас, простолюдинов, бывают выходные. Не все могут быть идеальными все время, как ты, Король. Последнее слово звучит намного резче, чем хотел Хината, и на какое-то мгновение он замирает, серьезность его слов поражает его во всей своей мере, и внезапно все это вылетает из него. За ним остается лишь глубокое чувство стыда и сожаления за то, что он выместил свое глупое — совершенно необоснованную, тут даже нет вины Кагеямы — раздражение на благонамеренного на товарища по команде. Хината уже хочет оправдываться наполовину сформировавшимся извинением, когда он, наконец, решается поднять глаза на Кагеяму, ожидая увидеть темную тень, падающую на его острые черты лица, и… Слова так и остаются несказанными, когда он видит, что Кагеяма вовсе не злой. (Он даже выглядит немного сочувствующим?) Наступила пронзительная тишина, в которой ни один из них ничего не говорил. Вокруг них по полю суетятся и мельтешат их старшие и товарищи-первогодки, собирая свои вещи и крича друг другу через весь зал, но все это воспринимается Хинатой как белый шум, он слышит, как его сердце стучит в ушах, когда он отчаянно пытается что-то сказать, что-нибудь… Первым расслабляется Кагеяма. Он опускает руки, отвинчивает крышку на бутылке и делает большой глоток воды. Хината так и остается в смятении, просто наблюдая за тем, как Кагеяма обхватывает губами горлышко бутылки, наблюдая, как его кадык дергается при очередном глотке. Он понимает, что пялится, только когда Кагеяма ставит бутылку обратно, и Хинате приходится отвести глаза, глядя в пол, как будто он не заметил, какими красными и влажными были губы Кагеямы в этот момент… — Вот, — резко проговорил Кагеяма, пихая бутылку Хинате под нос. — Можешь забрать себе. После этих слов он ушел, оставив Хинату, слабо сжимающего наполовину наполненную бутылку, пальцы которого едва сжимают тонкий пластик. В конце концов он делает глоток абсолютно точно, определенно, не думает об изгибающихся губах Кагеямы.II
— Похоже, что динамичный дуэт снова в деле, —заговорщически шепчет Тсукишима, хотя на самом деле на шепот это не похоже, говоря это достаточно громко, чтобы все его услышали все, кто находится поблизости. Включая упомянутый дуэт, а именно: один конкретный Хината Шое и один Кагеяма Тобио, но они не обращают на это никакого внимания, потому что слишком заняты, крича друг на друга — половина команды смотрит на них так, будто собирается вмешаться в их спор, а другая половина продолжает тренироваться, словно их там и нет — настолько привыкли к таким выходкам, что им уже было все равно, зная, что максимум минут через пять они снова будут метаться и двигаться, как будто этого спора вообще никогда не существовало. (Такова природа их отношений, — шепчет Тсукишима Ямагучи, посмеиваясь, и Ямагучи, со своей стороны мудро предпочитает не комментировать такое) — Я говорил тебе не отступать, даже когда ясно, что это всего лишь финт, почему ты не можешь просто вбить это себе в голову. — Это и есть то, что я делаю, придурок, и, может быть, если бы ты хоть раз вытащил свою голову из задницы, ты бы увидел, что это именно то, я пытаюсь делать — Ну так старайся лучше! — Ну так перестань дышать мне в затылок… Каким-то образом на протяжении всего спора они становились все ближе и ближе друг к другу, и в данный момент их лбы соприкасались, Кагеяме пришлось наклониться вниз, а Хината уже практически стоял на цыпочках… (На самом деле, это мило, — хочет сказать Ямагучи, но не говорит, потому что боится за свою жизнь.) … Пока они вдруг не осознают, что их лица всего лишь в нескольких дюймах друг от друга, и Хината может чувствовать дыхание Кагеямы на своих губах, и… Они разбегаются также, как одинаковые полюса двух разных магнитов, лицо Хинаты скоро сольется в цвете с его непослушными волосами. Они не разговаривают друг с другом весь следующий час.III
Хината чуть не расплакался, когда Савамура-сан и Сугавара-сан вошли в зал с двумя пакетами мороженого. Танака действительно немного прослезился, когда они поставили баночки с мороженым и начали раздавать ложки всей команде. — Это правда? Я умер? Так выглядит рай? — Танака всхлипывает в то время, как Сугавара протягивает ему ложку. — Если для тебя рай — это спортивный зал, набитый кучей потных мальчиков-подростков, то я не уверен, что хочу туда попасть после смерти, — отзывается ему Савамура через весь зал, и его ответ приносит ему коллективный смех команды. Это так мило, думает Хината, садясь со скрещенными ногами на пол, снимая крышку с банки печенья и сливочного мороженого. Он никогда не делал чего-то подобного раньше, ни в средней школе, ни со своими одноклассниками, и уж точно ни какой-либо командой. Мило… Это похоже на семью, и эта мысль наполнила его сознание теплом, что он не мог не улыбаться, когда ему, наконец, удается оторвать крышку ложкой. — Чему ты улыбаешься? — возмущается Кагеяма рядом с ним, и улыбка на лице Хинаты от этого становится только шире, когда поворачивается и видит, что Кагеяма присаживается на пол рядом с ним. — Ничего, — отвечает Хината, все еще ухмыляясь (может, немного маниакально), накладывая себе мороженое. — Просто я очень счастлив. Кагеяма фыркает, выхватывает баночку с мороженым из рук Хинаты вместе с застрявшей ложкой между застывшими и твердыми кусочками мороженого — Такой дурак, — пробормотал Кагеяма, он берет ложку с шариком мороженого, который Хината приготовил для себя, и, игнорируя протестующие крики Хинаты, кладет ложку в рот и обязательно облизывает, тщательно водя по ней языком. Чего он не ожидал, так это того, что рот Хинаты закроется, стоит ему только доесть мороженое. Чего он ожидает еще меньше, это того, что лицо Хинаты окрасится очень быстро окрасится в ярко-красный цвет. Он быстро отдает обратно ведерко с мороженым и ложку Хинате, и уже в следующий момент Хината засовывает целую ложку этого лакомства себе в рот, сразу после этого следует жалобный визг. Он жалуется на то, как сильно у него болят зубы (потому что, если честно, только идиот стал бы запихивать себе в рот столько холодного мороженого, зная про свои чувствительные зубы). Это практически заставляет Кагеяму забыть об инциденте с украденной ложкой. (Это почти заставляет Кагеяму забыть, что меньше всего он ожидал того, что он почувствует, как его собственные щеки начинают гореть в ответ на быстро краснеющее лицо Хинаты. Он не хочет думать о том, что это могло бы значить.)IV
Их последний матч в первом году слишком эмоциональный. Это победа, конечно победа, очень близкая и, казалось бы, личная и сокровенная. Когда все закончилось, Кагеяма чувствует себя немного странно, он чувствует некую опустошенность, будто этот матч отнял у него какую-то часть его самого, а после окончания и вовсе исчезла эта часть навсегда, оставив после себя ощущение легкой растерянности и какого-то беспокойства. Он никогда раньше не относился так к матчам, и тем более к победам. Победы были победами, их нужно было праздновать, тогда почему их капитан плачет, когда должен улыбаться, черт возьми? Сквозь беспорядочные объятия, состоящие из сцепленных рук и похлопываний по спине, которые кажутся чересчур сильными, Кагеяма находит Хинату, или Хината Кагеяму (не понятно, кто именно), его сжимают в объятиях, руками обвивая спину и прижимая к себе, а лицо Хинаты приникает к его плечу. Они стоят так какое-то время, не шевелясь, а люди кругом продолжают проносится мимо них, и думают, что и как будто успели выкроить себе местечко, и… … и Кагеяма должен отпустить, должен вырваться из неожиданно крепкой хватки Хинаты, но. Но он этого не делает. Он продолжает стоять, и, когда Хината поднимает голову, касаясь губами в опасной близости от края его щеки, Кагеяма не двигается и вообще ничего не говорит. (Не обязательно).V
Это происходит не романтично. В конце концов, между ними никогда не было романтики. Они слишком глупы для этого. И, может, они оба шли к этому, но каждый своим путем, возможно, с того судьбоносного дня в средней школе, когда они столкнулись друг с другом возле туалета, и Кагеяма посмотрел на Хинату сверху вниз, а Хината не отступил ни на дюйм, но их путь именно в этот момент не должен был быть наполнен фейерверками, грандиозными оркестровками и экстравагантными фанфарами. Но ни один и них не удивляется, когда они остаются вдвоем в клубной комнате, двое первогодок (ну, скоро уже они будут второгодками, это будет их последнее поручение в качестве младших членов клуба), назначенные для окончательной уборки кладовой. У Хинаты в руках коробка, доверху наполненная наколенниками, и он стоит на табуретке, пытаясь поставить ее на шкаф, в то время, как Кагеяма пытается (и безуспешно) волейбольные мячи в более-менее презентабельный вид. Он не совсем понимает, как это происходит, но нога Хинаты за что-то цепляется и он поскальзывается, опрокидывая табурет, и, прежде чем он осознает это, валится назад, и оказывается в нескольких секундах от встречи своей головы с полом, когда… … Кагеяма ловит его. Он действует быстро, в тот момент, когда он краем глаза увидел, что ненадежно стоит, он роняет все мячи, которые в тот миг были в его руках, и подхватывает Хинату. Они оба бесцеремонно падают, Хината приземляется на Кагеяму, нелепо путаясь в своих конечностях. — Идиот, — бормочет Кагеяма, чувствуя, как на его локтях начинают расцветать синяки. И тут Хината его целует. В этом нет ничего особенного и сверхъестественного. Никаких фейерверков. Никаких музыкальных сопровождений. Никакого конца света. Никаких огненных комет в небе, землетрясений, угрожающих поглотить весь город, никаких гигантский монстров, беснующихся в городе. Ничего из этого нет. Есть только простое прикосновение губ Хинаты к губам Кагеямы — нежное, сдержанное прикосновение немного потрескавшихся губ. Кагеяма отвечает поцелуй просто потому, что может, потому что хотел этого уже очень давно, даже, возможно, дольше, чем он думает. Завтра он проснется с ранами и синяками на руках и спине и отправит Хинате возмущенное сообщение о том, что тот неуклюжий дурак и что косоруким нет места на площадке. Это будет завтра, а сейчас. А пока пальцы Хинаты касаются щеки Кагеямы, а тот вытягивает руки, чтобы зарыться ими в непослушные волосы Хинаты, и. Это прекрасно. Это безусловно идеально.