Голоса

      Как долго они уже тут — неделю, месяц, год? Октавиусу казалось, что прошла целая вечность, пара месяцев уж точно. Вначале, когда Паркеры всем скопом, включающим трех Питеров и одну Мэй, пытались отстоять права бывших преступников, на счету которых числились убийства, покушения, вандализм и прочие прелести, Стрэндж упорно отказывался и близко подпускать их к Санктум Санкторуму под предлогом беспокойства за хранящиеся там артефакты, но женщина со всем присущим ей красноречием все же убедила мага пустить в храм хотя бы Отто и Нормана, за которых все четверо дружно поручились головой. Стивен согласился, предварительно навесив кучу охранных заклинаний, грозивших чуть ли не сжечь нарушителя заживо, но злодеям было все равно. Октавиус не имел привычки трогать чужое, а Озборн переживал последствия драки с местным Питером и исчезновения Гоблина из своей головы, поэтому не стал бы искать лишних проблем.       — Нарушите закон или тронете хоть что-то в пределах этих стен — верну обратно в камеры. Будете на хлебе и воде сидеть, — сказал он напоследок. — И еще, — обратился Стрэндж к Паркерам, — пусть кто-то из вас иногда их навещает, у меня и так нет времени.       Это был второй день в чужой вселенной. За ним были третий, четвертый, пятый… А потом Отто перестал считать, ибо все смешалось в одну серую массу.       Ему было плевать на местное время, чуть меньше — на календарный год. Все-таки здесь прогресс продвинулся довольно далеко, несмотря на какие-то двадцать лет разницы. Хотелось изучить все это прежде, чем колдун найдет способ вернуть их обратно. Тогда уж Отто разгуляется с новыми знаниями. Наставить на путь истинный Озборна-младшего, особенно с поддержкой Нормана, будет несложно, да и сам Норман наверняка найдет что-то из местных достижений интересным. Конечно, вряд ли идея про измерение уровня мурчания у котов заинтересует потенциальных инвесторов, но вот экологический чистый пластик из сахара звучит как что-то полезное…       Мужчина целыми днями читал в Интернете статьи и проверял новостную ленту о последних событиях в научных кругах. Тут стоило поблагодарить младшего Питера, который между поступлением в колледж и поимкой преступников умудрился раздобыть старенький, но еще рабочий ноутбук и научил Отто основам его использования. Отличие от привычных ему компьютеров было заметно, но не критично, так что Октавиус сразу же с головой окунулся в информационный поток. Как раз нашел интересную и многообещающую статью: «В MIT СОЗДАЛИ СВЕТЯЩИЕСЯ РАСТЕНИЯ: ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ОСВЕЩЕНИЕ БУДУЩЕГО», как вдруг где-то раздался грохот, будто что-то упало. Одно из верхних щупалец дернулось на звук и зашипело.       — В чем дело, Мо? — спросил ученый. Увлеченный статьей, он даже не обратил внимания на шум. Подумаешь, вещи каждый день падают, иногда даже ломаются, но теперь к Мо подключилась одна из нижних конечностей.       — Нужно проверить. Это может быть опасно.       — Тут нет ничего опасного до тех пор, пока мы сами не начнем эти опасности искать. Все в порядке.       Теперь уже все четыре щупальца нервно двигались, щелкали клешнями и скрежетали в голове «отца» на все лады:       — Нужно проверить. Нужно проверить. Опасно.       Отто раздраженно цыкнул языком и встал из-за стола.       — Хорошо, ведите.       Это случилось на том же этаже, где была комната самого Отто. Посреди коридора стоял Норман, перед которым лежала напольная вешалка.       — Норман, что-то не так? — спросил Октавиус.       Озборн дернулся и резко развернулся лицом к ученому. Взгляд был каким-то затравленным и потерянным, словно бы мужчина не понимал что произошло, а сутулая спина делала того еще меньше, чем он был. Весь его вид вызывал некое чувство жалости, которое раньше лишь разозлило бы бизнесмена. Прежний он постарался бы скрыть свои настоящие эмоции, тут же Норман был открытой книгой. Это выглядело неуместным и настораживающим.       — Немедленно уйти. Опасно.       — А ну цыц, — шикнул на манипуляторы Отто. — Все в порядке?       Норман моргнул и медленно поднял глаза.       — Д-да, — тихо ответил Озборн. — Да, я в норме.       — Это ты ее так? — Октавиус взглядом указал на злосчастную вешалку. — Не задела?       — Да вроде бы нет.       — Может, проверить раны? Ты ведь теперь не железный, мало ли…       — Я уверен, что все в порядке, — настойчивее сказал Норман и проскользнул мимо друга к своей комнате. Мужчина проводил его долгим и задумчивым взглядом и пожал плечами. Гарри изогнулся и поставил невезучую вешалку на место.       Могли ли Отто и Норман называться друзьями? Октавиус и раньше задавался этим вопросом — вроде бы это было совсем недавно, а кажется, будто в прошлой жизни. Для себя он точно выяснил, что они были коллегами, прекрасно осведомленными о деятельности друг друга и испытывавшими взаимное уважение. И если взаимность была под вопросом — все же чужие мысли он читать не умел, — то некое подобие уважения все же присутствовало. В конце концов, именно Озборн согласился финансировать проект, от которого из-за подозрений и страха открестились все остальные. Если бы не «Озкорп», Отто никогда не смог бы сделать мечту всей своей жизни реальностью. Воспоминания о последствиях этой мечты он насильно гнал прочь, и без них было тошно, да и сейчас не это важно.       Важно другое — что происходит с Норманом?       Когда два человека оказываются насильно выдернуты из зоны комфорта и вынуждены пребывать вместе под одной крышей, то ты невольно начинаешь проникаться симпатией к товарищу по несчастью и пытаешься сблизиться с ним. Вам обоим тяжело, но вместе все же легче, верно? В случае бывших злодеев изменился лишь масштаб трагедии, перейдя в статус пришлых мертвецов из другой вселенной. Единственное, что Озборн и Октавиус знали, это они сами, единственное напоминание об их родном мире, и для них обоих это был бы наиболее благоприятный исход, но что-то тут было не так. Отто не знал, что именно было неправильно, но ранее смирные щупальца постоянно свистели белым шумом в голове и дергались на любую потенциальную угрозу, как например упавшая в коридоре вешалка для шляп и уронивший ее мужчина, который с каждым днем становился все тише и незаметнее.       Норман стал жалким подобием себя прежнего, ученый сразу заметил это по его походке. Раньше тот держался так, будто окружающие лишь пыль под его ногами, недостойная внимания. Всегда с идеально прямой спиной, будто палку проглотил, и безупречным внешним видом, доктор Озборн шел походной человека, который знает чего хочет и как это получить, — уверенной походкой, короче. Казалось, что можно было услышать его приближение даже за закрытой стальной дверью, и даже они не смогли бы его остановить. Теперь же бизнесмен больше походил на нарика, рыскающего в поисках загашника с дозой — под глазами залегли тени, руки тряслись, а настроение менялось так резко и сильно, будто у мужчины была самая настоящая ломка. Да и вся его былая уверенность куда-то испарилась, оставив лишь сутулого, неопрятного и дерганного старика, прячущего взгляд при виде человека, будто опасаясь осуждения за что-то.       А еще Норман почти перестал есть, ограничиваясь лишь мелкими вылазками на кухню за парой сэндвичей и кофе. Сам Отто часто проводил время на кухне; иногда с помощью манипуляторов он готовил какие-то простые блюдо, насвистывая знакомые мелодии, а иногда болтал с навещавшими их Питерами или Мэй. В такие моменты Озборн мялся у дверного косяка и смотрел затравленной собакой, после чего бесшумно, будто призрак, прокрадывался к холодильнику, брал оттуда первое, на что упадет глаз, и так же старательно-незаметно уходил. Только вот Октавиус все видел, да и остальные были не слепые.       Потом Октавиус начал замечать еще больше странностей. Если раньше Озборн пытался делать хоть что-то, — правда, в основном он сидел в одной из гостевых перед телевизором и бездумно щелкал пультом в поисках хоть чего-то интересного, — то теперь он перестал делать и это, став настолько апатичным и рассеянным, что Отто действительно стало страшно.       Как-то во время одной из ставших уже привычными вылазок за едой Норман застал на кухне ученого, который делал омлет, напевая какую-то веселую песню. Один из щупалец, до этого мешавший овощи на второй сковородке, повернул к гостю свой красный глаз и подозрительно зашипел.       — Не отвлекайся, Фло, — сказал Отто вслух, — а то все сгорит.       Фло подхватил лопатку и продолжил мешать.       Мужчина посмотрел, что же заинтересовало манипулятор, но увидел лишь спину Нормана.       — Доброе утро, будешь омлет?       Вместо ответа последовало жужжание кофеварки.       — Может не стоит пить столько кофе, Норман? — обеспокоенно спросил Отто. — Все-таки это вредно для сердца, а тебе уже давно не двадцать…       Озборн молчал. Он в целом почти перестал говорить, лишь изредка односложно отвечал, на более подробные ответы не стоило и надеяться.       В почти что ненавязчивой попытке накормить его, Октавиус выложил завтрак на две тарелки, будто ответ Нормана был ясен как день. Тот никак не реагировал, лишь тупо смотрел в черноту кофе в своей кружке.       Вдруг четыре голоса будто ударили Октавиуса по голове изнутри, закричав так, что тот по привычке закрыл уши руками в надежде, что это поможет.       — УЙТИ. ОПАСНОСТЬ. УЙТИ.       Где-то рядом, возле кофеварки, с грохотом разбилась злосчастная кружка.       Щупальца затихли и угрожающе развернулись на источник шума, привлекая внимание «отца».       Озборн просто пялился на грязные от остатков напитка осколки и черное пятно, что моментально растеклось по полу и запачкало его обувь. Ему было все равно. Он даже руку держал так, будто кружка все еще была зажата в ней. Будто она просто выскользнула из пальцев. Мужчина смотрел куда-то перед собой и не моргал.       Возникшая тишина давила на Отто. Даже щупальцы молчали и лишь следили за тем, как некогда один из самых страшных преступников Нью-Йорка посмотрел на разбитую посуду так, будто сам не понял, что вообще произошло. Очень странно и заторможено Норман опустил руку и молча вышел, оставляя за собой мокрые следы.       Октавиус чертыхнулся и отправил «детей» прибраться; Мо собрал осколки и протер пятно на полу, Фло скинул весь приготовленный завтра в мусорку, а Гарри и Ларри начали мыть посуду. Мужчина же со стоном упал на стул и вцепился пальцами в волосы.       — Да что, черт возьми, с ним происходит?       Если бы Отто верил в Бога, то на Страшном Суде его самым большим грехом стало бы то, что он позволил Норману запустить себя настолько, что тот превратился в отшельника и перестал контактировать с кем бы то ни было. Даже переключение каналов на полной громкости казалось для Октавиуса чем-то прекрасным; так он хотя бы знал, что друг хоть что-то испытывает, а значит, все еще является человеком. Теперь тот лишь бесплотной тенью шатался по этажам храма, изредка что-то бормоча. Иногда он останавливался посреди лестницы и смотрел вдаль мертвым взглядом, будто был вовсе не здесь, а где-то за тысячи километров. Находя его в таком состоянии, Отто осторожно трогал того за плечо или брал за руку, отчего мужчина шарахался, словно его облили кипятком. Тогда его лицо приобретало хоть какое-то выражение и проявляло эмоции. Обычно это был страх, который тут же переходил либо в еще больший страх, либо в дичайшую ярость.       — Да все со мной в порядке, понимаешь ты или нет? Хватит ходить за мной как за маленьким! — лютовал Озборн во время очередного такого столкновения. — Ходишь тут, такой весь добрый, заботишься обо мне… — Язвил он, — Чего ж ты о жене своей не позаботился, а? Раз такой добрый, почему позволил ей умереть?       Ученый дернулся как от удара. Щупальца тут же уловили тревогу «отца» и сторожевыми псами ощетинились на Нормана.       Октавиус хотел верить, что тот говорил это просто на эмоциях, сам того не осознавая. Ему не хотелось верить, что Норман действительно хотел сказать то, что сказал. Может, иногда тот и вел себя, как мразь, но ему всегда хватало такта не затрагивать настолько личные темы даже в общении с конкурентами. В этот раз мужчину занесло сильнее обычного. Он буквально изливался ядом. Он видел Отто насквозь, знал все его слабости и вскрывал раны так сильно и грубо, что тот не сдержался и захотел придушить Озборна. Для манипуляторов этого оказалось достаточно — Гарри с мерзким свистом бросился вперед огромной металлической змеей и вцепился в глотку Нормана.       — Убить. Убить. Убить.       Тому было плевать. Мерзости одна за другой лились из Озборна, как дерьмо из засорившегося унитаза — другого сравнения он просто не заслужил. Мужчина хрипел и извивался в сжатой клешне в попытке хоть как-то ослабить хватку, но продолжал говорить:       — Всегда правильный, всегда идеальный Отто Октавиус… Светило науки… Ха, хер там, — ни на секунду не замолкал Озборн, — такой же высокомерный ублюдок, как и все остальные, возомнивший себя Богом. Солнце ему подавай… Забыл, что оно тоже жжется… А еще оно убивает… Вон, Рози убило…       — Заткнись! Заткнись или я сверну тебе шею! — заорал Октавиус, обуреваемый яростью.       Он доверил Норману самое ценное, что у него было — свои грехи, которые за всю жизнь не замолить, как ни старайся. Нужно было хоть кому-то излить душу, и кто был лучшим слушателем, чем такой же грешник, как и он сам? Еще в самом начале своей изоляции от остального мира они нашли в Санкторуме алкогольный запас Стрэнджа и, совершенно не думая о реакции мага, начали бессовестно его опустошать. Много чего было сказано, много старых ран было вскрыто, но обоим стало легче.       Отто тоже мог наговорить всякого, тоже мог напомнить другу про почившую Эмили, про Гарри, абсолютно не походящего на роль главы «Озкорп», и про отношения отца и сына, которые после смерти любящей жены и матери оказались полностью разрушены. Ученый давно знал об этом, но он никогда бы не стал играть с чужими чувствами, никогда не стал бы намеренно бить по больному. Сейчас же было не до благородства.       — УБИТЬ. УБИТЬ. УБИТЬ.       — Давай, Док, чего ждешь? — издевался мужчина. — Или кишка тонка? Впрочем, как всегда. Даже Паука убить не смог, куда уж тебе…       Четыре голоса разрывали его разум на части, вопя в своем компьютерном гневе. Манипуляторы сделают все, что он скажет, хватит даже мимолетной мысли; они соберут что угодно из мусора, ограбят банк ради денег на аппаратуру и материалы, убьют человека, вызвавшего его гнев. Его «дети» сделают что угодно, лишь бы их «отец» был доволен.       Гарри приподнял Озборна над полом, отчего тот задергался и захрипел еще сильнее, его глаза закатились. Наконец-то он замолчал…       В глазах Отто потемнело от злобы и обиды. Он почувствовал себя преданным. Довериться такому человеку как Норман, а потом ждать от него человечности было верхом идиотизма. Может, действительно послушать голоса и закончить все прямо здесь? Прервать эту гневную тираду и страдания безумца, по чьей вине и так пострадало слишком много людей. Иногда такое даже считают хорошим поступком.       Ученый скорее почувствовал, нежели действительно осознал, что предатель перестал дергаться и еле дышал в крепкой хватке манипулятора. Тот лишь слабо цеплялся за клешню в последней попытке оттянуть неизбежное.       — Отто… — еле слышно сказал он. — Отто, прошу…       Взгляд мужчины опять потух, словно бы и не было ни вспышки гнева, ни сказанных сгоряча оскорблений. Опять затравленный и потерянный взгляд человека, выпавшего из реальности и не понимающего, что же произошло за столь короткий период времени. Хотя, может, он и время не осознавал. К Октавиусу резко пришло озарение — он был в шаге от убийства Озборна.       — Убить. Убить. Убить.       Что бы сказали Питеры? Мэй?       Что бы сказала Рози?..       Клешня резко разжалась, Норман мешком упал на ступеньки и зашелся кашлем. Затем он рассеянно огляделся и испуганно посмотрел на Отто:       — Что я натворил? — вопрос прозвучал как мольба. Он хотел верить, что ничего не испортил и никому не навредил. — Прошу, скажи, что я ничего не сделал…       «Сделал, Норман. Ты втоптал в грязь мои чувства, вывернул наизнанку мою душу, напомнил то, о чем я и так думаю каждую чертову ночь и из-за чего не могу заснуть. Тебя позабавило увиденное, я понял это по глазам. По этим страшным, бешеным, до невозможности раскаивающимся зеленым глазам…»       — Все в порядке, — еле прохрипел Октавиус, с трудом сдерживая эмоции.       Но Норман понял, пускай Отто и старался не смотреть на него. Он всегда все понимал.       Озборн сорвался с места и убежал в свою комнату, напоследок хлопнув дверью так, словно надеялся отрезать все пути во внешний мир.       Они не разговаривали несколько дней. Норман ни разу не вышел из своей спальни, а Отто даже не думал узнавать причин такого поведения, казалось бы, друга. Только вот были ли они действительно друзьями? После такого точно нет. Еще немного, и на счету ученого числилось бы первое умышленное убийство — не совсем то, что ему нужно сейчас, не в нынешнем положении.       Какого черта произошло с Озборном? Почему он сорвался?       Ко всем прочим полуночным мыслям добавился страх не только за Нормана, но и за себя. Отто был в шаге от убийства, чего не было с замены чипа. Впервые с того дня голоса в голове заглушили его собственные мысли. Все шло так хорошо, пока он не позволил себе слабость, не поддался холодному и расчетливому ИИ, который не видит границ между долгом и моралью. Для «детей» не существовало таких вещей как совесть, справедливость, честность, они много чего не понимали, на то они и роботы. Октавиус всегда положительно думал об этом — манипуляторы без собственных мыслей и выводов, нацеленные лишь на прописанные в их программе задачи. Все это звучало красиво лишь в теории, на практике же именно отсутствие человечности развязывало им руки, как бы иронично это ни звучало. Не понимающий сложных этических дилемм, ИИ действовал исключительно во благо цели, иногда подавляя самого Отто, если это становилось помехой.       Со временем ученый научился контролировать это, но теперь в полной мере ощущал свою уязвимость перед собственным творением. Он никогда не будет свободен, никогда не перестанет слышать их в голове, как ни старайся. Щупальца навсегда останутся частью него, как гигантский металлический паразит, придется научиться жить с этим.       Как Озборн справлялся с Гоблином? Или же все было наоборот и именно Гоблин принимал все решения?       Возможно, знай ученый ответы, ему самому было бы проще найти решение собственных проблем.       Отто постарался устроиться поудобнее в кровати и хоть немного поспать, но ничего не выходило. Щупальца все никак не хотели укладываться, вечно дергали головами и что-то тихонько шипели. Они все еще видели в Озборне угрозу и были недовольны тем, что тот остался жив.       Сон все не шел. Отто слишком много думал последние несколько дней и никак не мог решиться заговорить с Норманом по поводу всего произошедшего тогда на лестнице. Страх, стыд или же обида мешали ему — мужчина сам не мог понять до конца и все откладывал разговор. Он постоянно думал, с чего же начать и что говорить, повторял план в уме сотню раз, и уже уверенно шел к спальне друга, но прямо перед дверью вся уверенность куда-то пропадала, а голова превращалась в звеняще-пустой котел без единой мысли. Он стоял, прислушиваясь к шорохам по ту сторону, но щупальцы тут же начинали уводить «отца» как можно дальше, продолжая повторять как заведенные:       — Уйти. Опасно. Уйти.       И Отто уходил, так ничего и не изменив.       Пролежав без сна полночи, Октавиус решил спуститься на кухню и сделать себе чай, а еще лучше — плеснуть на два пальца из запасов Стрэнджа, с него не убудет, но стоило мужчине выйти за дверь, как манипуляторы вновь взвились и застрекотали, создавая дикую какофонию звуков в голове «отца». Отто по старой привычке попытался закрыть уши руками, лишь бы ничего не слышать, но потом вспомнил, насколько это бесполезно против них и грозно посмотрел на Фло, который защелкал клешней напротив его лица, слепя красным глазом. Последние недели они все чаще нервничали и дергались на любую потенциальную угрозу. Особенно заметно это было в присутствии Нормана, при нем они вели себя как церберы, кричали об опасности и требовали немедленного устранения источника проблемы, которую сам Отто не видел. Перед ним был лишь раздавленный человек, прогнувшийся под обстоятельствами и отчаянно нуждавшийся в помощи, но не готовый об этой самой помощи просить.       Они что-то знали. Что-то очень важное, что сам Октавиус не видел в упор.       Ему нужно увидеть Нормана.       Он не должен был бросать Озборна одного, не сейчас, не в таких условиях. Все это время с беднягой происходило черт знает что, а Отто за своей недоопекой ничего не заметил и не сделал. Мог ли он называться другом после такого?       Стоя перед дверью в спальню Нормана, Отто понял, что понятия не имеет, как поступить и что следует сказать. Ситуация снова повторялась.       Он робко постучал в дверь. Тишина. Один из манипуляторов нервно толкнулся ему в висок, привлекая внимание «отца».       — Не ходи туда. Оно может навредить, — заговорил один голос.       — Ерунда, Фло, — отмахнулся мужчина.       — Не ходи, — поддержал второй, — там что-то не так. Все не так. Не ходи.       И опять металлический вой в четыре голоса мешает сосредоточиться и принять решение.       — Не ходи. Там опасно. Оно нападет.       — Хватит! — от крика ученого щупальца резко замолчали и поникли, как нашкодившие дети. В голове прояснилось. — Просто… Просто не кричите так громко, голова болит…       Манипуляторы замолкли, но не прекратили злобно щериться на закрытую дверь. Октавиус задумался, что же он скажет Норману. «Прости, что совершенно забыл про тебя, просто изучение местных технологий оказалось куда интересней нашего с тобой спокойного проживания», — едко пронеслось в голове, будто кто-то другой решил сострить. Мужчина тяжело вздохнул и поднял руку, чтобы постучать.       «Придумаю что-нибудь по ходу. Или скажу как есть. Норман не любит вранье и притворство, так что так будет даже лучше.»       Ларри дернулся к «отцу» и сказал:       — За дверью опасно. Оно нестабильно.       Отто услышал странный тихий звук, похожий на бормотание, после чего раздался животный, по-настоящему страшный рык и тихий всхлип.       Наплевав на все предупреждения, мужчина толкнул дверь.       В комнате было темно и мало что было видно, но Октавиус все же сумел разглядеть царивший там бардак. Вся постель была перевернута и разбросана по комнате, а от подушки не осталось ничего, кроме изорванной наволочки. Белые перья колыхались под ногами от малейшего ветерка. Обломки мебели также валялись повсюду, пол был усыпан щепками и осколками, неприятно хрустевшими под ногами, будто кости. Норманн сидел у дальней стены напротив двери. Мужчина сжался в комочек, словно старался исчезнуть, и, вцепившись в поседевшие волосы руками, тихонько поскуливал, покачиваясь вперед-назад.       Одна клешня потянулась к выключателю, но тот не сработал.       — Не старайся, — сипло сказал Озборн, — люстра разбита. Все ночники тоже.       — Я уже заметил, — усмехнулся Отто и сделал шаг к другу. — Норман, что тут случилось?       Тот дернулся и выставил руки перед собой.       — Не подходи! — крикнул он. — Лучше… Лучше не подходи. Это… может плохо кончится.       — Какого черта, Норман? — возмутился Октавиус. — Тут словно ураган пронесся. Это ты сделал? Зачем?       Норманн опять подобрался и уставился на согнутые колени.       — Я не могу сказать.       — Почему?       — Ты… Тебе это не понравится.       — Мне уже все не нравится, так что хуже ты не сделаешь, — возмутился ученый. Он опустился на колени рядом с Озборном и положил руку ему на плечо. — Пожалуйста, расскажи. Я же вижу, что что-то не так.       Норман поднял голову, пытаясь рассмотреть лицо Отто, но в темноте так ничего и не увидел. Фло решил повременить с приступами агрессии, и впервые за много недель свет манипулятора сменился с кроваво-красного на обычный желтый, осветив бледное лицо Озборна. За несколько дней изоляции тот стал выглядеть еще хуже. От постоянного недоедания его лицо осунулось и посерело, а глаза будто вот-вот вывалятся из глазниц. Волосы грязными спутанными сосульками торчали во все стороны, от одежды неприятно пахло, будто мужчина неделю даже не приближался к ванне, но апогеем была дрожь во всем теле, заламывание рук и тихие всхлипы, готовые сорваться на крик.       — Что не так? — дрожащим голосом спросил Озборн.       — Все не так. Даже не знаю, с чего начать… — Вдруг он резко дернулся, взгляд из затравленного и потерянного стал колючим и безумным. — Так начни с начала, с эксперимента в «Озкорп»… Нет, это тут не при чем… Вот как? Я тоже, выходит, ни при чем?.. Просто замолчи. Заткнись. Заткнись. Заткнись. — Мужчина весь дергался и извивался, будто его били током, говорил сам с собой разными голосами, бил себя кулаками по голове и истошно кричал.       Отто увидел то, что должен был распознать уже давным-давно.       — Норман сейчас в отпуске, золотко, — так сказал когда-то Гоблин. Тогда никто ничего не заметил, и лишь чутье Питера вывело это мерзкое создание на свет. Сейчас в голосе Нормана отчетливо слышался тот же рык, что и месяцы назад. Те же дикие глаза, сверлившие душу каждого. А еще безумие человека, который ничем не рискует и ничего не теряет, абсолютное безразличие ко всему, кроме столь любимого им хаоса — единственное, ради чего Гоблин цеплялся за жизнь со страстью утопающего.       — Питер не смог вылечить тебя…       За совершенно безумным смехом последовал крик, после чего Озборн начал биться головой об стену. Октавиус тут же резко одернул его, заставляя посмотреть ему в глаза.       — Почему ты не сказал, что слышишь его? Почему не сказал Питеру?       — Я не знал как, — всхлипывая, ответил Норман. — Я думал, что оно помогло, но потом вновь увидел его в зеркале. Я не стал просить о помощи, не после всего произошедшего, захотел сам разобраться с Гоблином, но он стал появляться все чаще и внезапнее. Я опять не справился.       Неужели Норман настолько стыдился всего произошедшего, что стоически терпел такие муки и никому ничего не сказал? Он мог сказать Питерам. Они все башковитые парни, а вместе нашли бы выход за пару часов. Он мог сказать Мэй. Несмотря на покушение на свою жизнь и жизнь горячо любимого племянника, та сумела войти в положение Нормана и простить его, даже пыталась начать диалог во время визитов в Санкторум. Да в конце концов…       — Ты мог сказать мне обо всем, — тихо выдавил Отто. — Мы бы что-то придумали.       — Что? Какой из этого выход? — мужчина вновь начал заламывать руки. — Ты же видишь, что все бесполезно. Мне никогда не будет прощения. Он никогда не уйдет из моей головы. Он никогда не позволит мне жить.       Октавиус не понаслышке знал, каково это — слышать чужие голоса в голове. Ты будто не владеешь собой, не слышишь доводы разума, а в совокупности с неспособностью владеть собственным телом это было настоящей пыткой, когда каждое осознанное действие превращалось в борьбу за право называться человеком. Вот они, руки и ноги, они двигаются, но не потому, что ты этого хочешь, а потому, что сейчас ты марионетка в руках некой неподвластной тебе силы. Нет права даже кричать — твои слова просто не уйдут никуда дальше твоих подавленных желаний. Вначале это всегда манит; возможность совершать страшные вещи под прикрытием подавленной воли звучит как идеальное оправдание собственной аморальности, но потом находит прозрение, правда поздно. Это всегда ходьба по лезвию ножа; один неверный шаг — и ты летишь в пропасть.       Щупальца опять начали тихо стрекотать и рассматривать потенциальную угрозу вблизи, но не предпринимали попыток устранить мужчину. Один из них аккуратно ткнул Озборна в плечо, привлекая к себе внимание, и уставился на него желтым глазом.       После битвы на Статуе Свободы «дети» Октавиуса начали приобретать некую человечность, если это можно сказать об искусственном интеллекте. Они видели, как их «отец» общался с людьми, читал статьи, смотрел глупые фильмы по телевизору, и медленно учились. Сейчас эмпатии в них было не больше, чем у собак, но даже этого хватило, чтобы рассмотреть в Нормане полностью раздавленного человека, не представляющего никакой угрозы до тех пор, пока он сидит в разрушенной комнате на грязном полу и цепляется за руку Отто, боясь окончательно потонуть в своем кошмаре.       Октавиус осторожно обнял друга, будто боялся сломать. Тот и раньше не выглядел особо крупным и сильным, а сейчас вовсе казался хрустальным. Норман спрятал лицо у него на плече и тяжело задышал, стараясь успокоиться. Отто начал нежно гладить его по волосам и спине и баюкать, как ребенка. Озборн казался каким-то неправильным, эфемерным, чем-то незнакомым. В воспоминаниях ученого тот был каким угодно: успешным, наглым, хамоватым, сдержанным, обаятельным, но никак не отчаявшимся и доведенным до грани. Прежний Норман Озборн никогда бы не позволил вот так вот обнимать его посреди разрушенной спальни, никогда не позволил бы себе признать свою слабость…       — Но ведь она работала. Сыворотка Питеров работала. Когда тебе сделали инъекцию, Гоблин ушел, — Октавиус не знал, кому он это говорит, себе или бизнесмену.       — Ненадолго, — прошептал Норман. — У меня опять начались мигрени, кружилась голова, я не мог есть и спать. А потом начались провалы в памяти.       Тот случай с разбитой кружкой и абсолютным игнорированием. Теперь все стало понятно.       — Но она все равно подействовала, пусть и временно, — быстро пришел к выводу Отто. — У тебя еще есть шанс вытравить его, нужно просто бороться.       При упоминании Зеленого Гоблина один из щупалец злобно ощерился и зажегся красным. Именно его тот обрубил своим глайдером. Тогда Отто почувствовал боль, будто обрезали не металлический приросток, а родную руку. Все тело прошила боль, а обезглавленный манипулятор еще долго тащился за ним по полу балластом.       «Дети» хоть и были машинами, но машинами довольно умными, а еще на удивление злопамятными.       Норман посмотрел в глаза ученому и горько усмехнулся, вытирая слезы.       — Думаешь, я не пытался? Все без толку. Он всегда был сильнее меня. Гоблин должен был стать совершенным созданием, и он им стал.       — В этом есть доля моей вины. Я видел, что что-то происходит, но ничего не предпринял. Я должен был помочь.       — Неправда, ты не обязан возиться со мной. Да и потом, я уже успел наговорить тебе всякого…       Норманну было стыдно за тот случай, Отто знал это и ни в чем не обвинял.       — Уже неважно, это сказал Гоблин, а не ты.       — И все же он опасен, — продолжал настаивать Озборн. — Я опасен, Отто, ты же видишь…       Отто усмехнулся.       — Ждешь, что я тебя брошу и сбегу? Хрен тебе, Озборн, теперь не отделаешься, — он вновь крепко прижал мужчину к груди и тихо добавил. — Я тоже продолжаю слышать свои манипуляторы и, должен признать, иногда это существенно усложняет жизнь. Они реагировали на тебя как на бомбу с часовым механизмом и кричали без умолку, даже сейчас я слышу их шепот. Иногда они послушные дети, иногда захватывают тело и разум. Это тяжело выносить, но не невозможно, достаточно пару раз показать им, что ты сильнее.       Отто не видел, как Озборн улыбался. Так легко ему не было уже несколько недель.       — Мне нужна помощь, Отто… Мне нужен ты. Один я не справлюсь…       — И не придется.              Сейчас, сидя на грязном полу и укачивая Озборна в объятиях, Отто понял, насколько же сильно он недооценивал их ситуацию и насколько они оба оказались уязвимы. Вполне возможно, если бы они были дома, то справиться с собственными отклонениями было бы гораздо проще. Пускай там они и преступники, но ученых хотя бы могли запереть в какой-нибудь особой тюрьме, где они уж точно не представляли бы угрозу, даже могли выделить им психотерапевтов и прочую помощь. А сейчас, пребывая в чужом и совершенно незнакомом мире, они могли попросту натворить непоправимых дел из-за того, что на эмоциях не смогли проконтролировать очередной приступ. Они даже могли спровоцировать друг друга, как тогда на лестнице. Отто понимал, что и его чип не дает стопроцентной гарантии. Ученому нужна помощь не меньше, чем Норману.       Вспомнился тот день в квартире Хэппи, когда сам Октавиус был угрозой для окружающих и постоянно обещал убить каждого, кто подойдет ближе чем на метр, и только Норман пытался его успокоить и молча сносил все проклятья. Тогда Норман действительно верил в него. Так же, как сейчас в него верит Отто. Может, Озборн сможет помочь ему?       Мужчины просидели в темноте до утра, прижавшись друг к другу, пока рассветные лучи не осветили комнату сквозь задернутые шторы. Уже давно они не чувствовали себя настолько спокойно. Здесь, среди обломков мебели белых перьев они были дома, в безопасности. Вокруг них вились и шептали щупальца, а Гоблин ехидно посмеивался, но все это было не важно. Уже ничто не имело значения.       Они живы. Они все еще вместе.       Они заглушат голоса.