По тонкому льду

Дополнительный лед — не какая-нибудь приват премиум вип тренировка. Обычно в третий раз на каток выходят те, кто, по мнению Этери Георгиевны, недостаточно хорошо откатал свои программы. Перекатывать на льду вместе с младшей группой считается в своем роде позорным наказанием — в основном из-за внутреннего ощущения: кажется, что все вокруг (и тренеры, и дети) знают, что сегодня ты в команде отстающих и всячески тебя осуждают. Но с некоторых пор Ане плевать на внутренние ощущения. Это еще одна возможность задержаться рядом с ним — пусть на расстоянии, взаимодействуя преимущественно через бортик, довольствуясь короткими, неловкими прикосновениями и выслушивая вместо нежностей миллион замечаний к своим прокатам. Зато часто получается так, что она — единственная из старших, кто остается и, значит, он может следить за ней безотрывно, не отводя для приличия глаза на других спортсменок. Даже его взгляд — своеобразная ласка. Иногда это вообще единственное, что они могут позволить себе за целый день. Аня покидает дополнительные тренировки измученная, на ватных ногах, но никогда о них не жалеет. Лучше так, чем совсем ничего. Кажется, в последнее время эта фраза превратилась в девиз ее жизни. В одном случае из десяти у Даниила получается отвезти ее домой — это праздник покруче Нового года. Жаркие, жадные поцелуи на темной и тихой парковке — не у Хрустального и не рядом с домом, а где-то посередине пути. Когда он сворачивает туда и останавливает машину, у нее сердце пускается в галоп, а в животе завязывается тугой горячий узел. Вот эти три секунды ожидания его губ — пожалуй, самое приятное, томительное, сладкое. Ради этого стоит терпеть, прятаться, довольствоваться маленькими крупинками взаимодействия — чтобы потом он целовал ее вот так, не давая отдышаться, заставляя краснеть от стыда, когда его губы выбивают из нее хриплые стоны. Он, кажется, готов всю ее покрыть поцелуями, но не спускается ниже ключиц, сдерживает и руки, ограничивая плоскость их перемещения ее спиной и талией. Тяжелее всего потом отпустить друг друга: тело просит еще и еще. Еще раз ощутить мелкую дрожь, когда он трогает губами чувствительное место на шее. Еще раз выгнуться, попытаться увернуться от мучительно-приятного жара, когда он прикусывает мочку уха, обжигая его горячим дыханием. Еще раз запрокинуть голову, закрыть глаза в удовольствии, когда он осыпает короткими поцелуями лицо, шею и ключицы. Он редко позволяет ей делать с собой то же самое — но если позволяет, то она потом долго размышляет, что лучше: наслаждаться самой или видеть, чувствовать, как ему приятны ее поцелуи, ловить его затуманенный желанием взгляд и знать, что причина этого желания — только в ней. Остаток пути они обычно проезжают молча. На прощание Даня сильно-сильно сжимает ее руку — как маленькое обещание: «Все будет хорошо. Мы обязательно справимся». Сегодня ей хочется больше, чем пятнадцать минут на темной парковке (хотя и их пока никто не обещал: для начала нужно избавиться от мамы). Завтра Даня улетает в Канаду на очередной этап Гран-при — и это самое долгое расставание за последние полтора месяца. Аня намеренно не посвящает его в свой безумный план, потому что знает, что он будет против, в его глазах это — неоправданный риск. Она много раз пыталась подбить его на какую-нибудь авантюру: встретиться ночью (в принципе, родители крепко спят, квартира большая — никто не услышит, если в двери щелкнет ключ) или вообще провести вместе всю ночь (отпроситься ночевать, якобы, к Саше или Алене — не такая уж проблема, мама не стала бы звонить и проверять). Но каждая такая попытка заканчивалась обидным отказом, просьбами не рисковать своими отношениями с родителями и, в конце концов, Аня поняла, что ему бесполезно что-то такое предлагать — лучше ставить перед фактом. Она так и делает сейчас: сначала выдерживает разговор с мамой, потом договаривается с Марком. И только в машине озвучивает свой план: — Мы едем к тебе. Я свободна до десяти. Девушка ожидает чего угодно: удивленных расспросов, непонимания, в конце концов, рассчитывает на какую-нибудь радость. Но Даня только недовольно хмурится, не глядя на нее, делая вид, что что-то потерял в машине. — Даже не спросила меня. — О чем? — Ане кажется, что ее сердце вот-вот свалится с огромной высоты и разобьется. Неужели он против ее появления в его доме? — Не спросила, когда продумывала свой план и врала маме про какого-то нового парня, с которым сегодня идешь гулять. — Откуда… — Мы хорошо общаемся с ней, забыла? Она уже успела полюбопытствовать, не в курсе ли я, дословно, «что это за мальчик». Никогда прежде не чувствовал себя таким идиотом. Аня не может удержаться от глупого смешка. — Да, Ань, очень смешно, — Даниил со всей злости захлопывает крышку бардачка. — Ну не злись, если бы я спросила, ты бы не согласился. Мы оба это знаем, — она примирительно улыбается, заглядывая ему в глаза. — Да, не согласился бы, потому что это — глупо, — жестко отрезает он. Ей резко становится обидно почти до слез. В чем-то Даня прав, конечно: о таких вещах обычно договариваются сообща, и ситуация, в которой он оказался перед ее мамой крайне неудобная. Но с другой стороны: а как еще? Он сам ничего ей не предложил, кроме жалких пятнадцати минут на парковке. — Я хотя бы что-то пытаюсь сделать. Для нас, не для себя одной. Ты только и можешь критиковать, рассуждать об ответственности и оправдывать этим свое бездействие, — слезы все-таки наворачиваются, голос дрожит, — Ты уедешь сейчас на целую, гребаную, неделю, а мне нельзя тебя ни обнять, ни проводить, ничего! Ей хочется выскочить из чертовой машины, видимо, Даня замечает, что ее рука тянется к ручке и сразу же блокирует дверь. — Ань… — Открой дверь, я поеду домой на такси. — Подожди, пожалуйста. — Мне нечего ждать. Он тяжело вздыхает и снимает блокировку. — Хорошо. Уходи. Можешь меня не слушать. Как раз неделю потом не увидимся. Ей совсем не этого хотелось. Не так. Она не двигается, упрямо вжимаясь в сидение. Тягучее молчание разрезается его прерывистыми объяснениями. — Мне так же, как и тебе постоянно хочется больше. Я бы вообще не выпускал тебя из рук. Я не знаю, как выйти из этой ситуации — по крайней мере, сейчас, когда тебе нет еще восемнадцати. Так не будет всегда, я тебе обещаю. Просто пойми, что подрывать доверие родителей сейчас — не самая хорошая идея, если думать не в моменте, а на перспективу. Как они меня потом воспримут? Как человека, из-за которого их любимая дочь начала врать и сбегать из дома? Думаешь, после этого останутся хоть какие-то шансы на нормальную реакцию от них? Он прав, конечно. Всегда и во всем, что ее касается. Начиная от построения тренировок, заканчивая какими-то сложными вопросами. Кажется, он целыми днями только и думает, что о ней. Ане становится стыдно за свои резкие слова, и она виновато прячет глаза, избегая смотреть в его сторону даже боковым зрением. — Я не злюсь на тебя, — мужчина мягко улыбается, задевая ее плечо, — Посмотри на меня, пожалуйста. Она послушно поворачивается, встречая его взгляд. Предательские две слезинки все-таки скатываются по щекам, и он незаметным жестом, как бы между прочим, смахивает их с ее лица. — Я очень хочу, чтобы у нас все получилось. В конце концов, потерпеть нужно всего лишь полгода. А впереди целая жизнь. — И ты хотел бы провести ее со мной? Дане очень хочется ответить: «Да, хотел бы», но это кажется уж слишком пафосным и неуместным. Поэтому он отшучивается: — Первые семь лет были очень многообещающими. Особенно последние полтора месяца. Так что трейлер классный, хочу посмотреть весь фильм до конца. Ане этого достаточно. Он заводит машину, выезжая с парковки Хрустального. — Домой меня отвезешь сейчас, да? — жалобно спрашивает она, понимая, каким будет ответ. — Черт с тобой, — немного подумав, отмахивается Даниил. Анино лицо озаряется счастливой улыбкой: — К тебе? — Ко мне, — вздыхает он, и добавляет с горькой усмешкой, — Маленькая авантюристка. *** — Проходи. Я тебя не ждал, так бы убрался, конечно… Это Юки. Юки, это Анечка. Давай помогу. Он помогает ей снять пальто, вешает его в шкаф и тут же возвращается, обнимая ее со спины за талию, крепко прижимая к себе. — Скучала? — Даня оставляет несколько почти невесомых поцелуев на ее коже: висок, скула, край нижней челюсти, выступающая мышца на шее. Этого достаточно, чтобы она зажмурилась в томительном предчувствии, вжалась в него спиной, склонила голову набок, перекидывая волосы на одну сторону, бесстыдно, жадно подставляясь под дальнейшие ласки. Ответ от нее уже не нужен: отзывчивость, с которой реагирует ее тело говорит сама за себя. — Очень скучала… — она все-таки отвечает, и голос уже подсевший, непослушный, — А ты? Аня оборачивается на него, пытливо хмурясь, заглядывая ему в глаза. Это даже забавно в какой-то мере: неужели она может хотя бы на секунду усомниться в том, что это отчаянное желание близости — взаимно? Мужчина улыбается, ласково поправляя ее волосы. — Я тоже… Очень скучал.