♪ Kate Bush – Running Up That Hill (Stranger Things Version)
А дальше… Экстренный, сумасшедший – всё-таки сошли вместе, да? – рывок наружу, из муравеечного Молла. Звон отбиваемых об асфальт подошв и иголочки, покалывающие ступни. Мелькающие по краям смазавшейся призмы восприятия прохожие, витрины, фонарные столбы и автомобили. Взаимный, один на двоих ассонанс пульса в нерушимом замке из пальцев. Чужеродный, громоздкий топот по барабанным перепонкам. Поворот в проулок возле, кажется, магазинчика с цветами. Судорожное ощупывание окружения горячечным вниманием и аварийное прокладывание маршрута. Неровное, свистящее дыхание, сжигающее натруженными бронхами кислород в угарный газ. Грёбаная Катрина из мыслей в белобрысой голове. Пак бы рискнул открыть портал, чтобы вторгнуться в недружелюбную нефть и выплюнуться ею где-то в другой точке земного шара, но он не может. Не потому, что Тьма не способна откликнуться с первого раза. И не потому, что подчинять её с каждой чёртовой минутой сложнее. Первопричина всему – боязнь. Которая уже иррациональной, острой щепкой занозила рассудок: а вдруг голодный, жадный до сияния душ сумрак тоже отнимал у ангела силы? И вдруг очутись они в нём снова, помедли хоть несколько секунд, и могильное нутро выпьет из него всё, до последней капли? Поэтому им остаётся только бегство. Безбашенное, как по тлеющим углям, как по минному полю со сверхчувствительными датчиками. Как по обожжённым, знойным пустошам, на монстр-траках, под синты слепого гитариста – натуральная дорога ярости и Мэд Макс за рулём. Или нет никаких модифицированных грузовиков и седанов, купол над рыжей макушкой МэдМакс – кровь да сажа с вольтовыми росчерками по тучам, под ногами – хищные, склизкие лианы, за спиной – скрежечущий бас и каменные глыбы, рассекающие эфемерные отпечатки от испачканных кед. Какой это по счёту коридор из брусчатки, кирпичных стен и редких, испуганно шарахающихся в стороны горожан? Они прочертили район хаотичной кривой, но так из него и не выбрались. Двух и пятиэтажные дома будто сами вырастают, сооружая только им известный лабиринт. К своему подавляемому, но всё более неконтролируемому ужасу блондин ощущает проседание в лёгких. Он запыхался, а такого прежде никогда с ним не случалось. Почти-человеком быть отстойно. Однако рядом и Гук пыхтит слишком шумно. Но руку держит так же крепко. И только это откапывает где-то в недрах дополнительную энергию, вычерпывает резервы до нуля, помогает выцеживать больше скорости. Больше воли. Ещё один крюк. Ещё один вираж. Ещё одна безликая, похожая на все предыдущие улочка. Сквозная, с издевающимся просветом на конце. Практически долбанный, прозаичный туннель. Сзади его закупоривает грузное, дублирующееся эхо. Оно и логично. Преследованию положено нестись по пятам. Чтобы впереди всё было свободно. Чтобы было, куда мчаться на пределе возможностей. Однако… В спасительном проёме, обязанном предоставить хоть какую-то лазейку, возникают две сотканные из мглы фигуры, обрубая любые варианты отступления. Их там появиться не должно. Но они там есть. Судя по всему, бездарные шестёрки научились у выдрессированных псинок канонам охоты и загону добычи в западню. Что ж, когда-то же надо было. Спринтеры тормозят. Медь скользит по мрачному брюнету, отчётливо читая в нём неумолимую воинственность. У того инстинкт как у мамы-утки. Тот уже машинально встал так, чтобы при любой атаке заслонить. И этого демону совершенно не нужно. Ладонь он отпускать не планирует, потянув за неё, чтобы было «рядом». Никаких живых щитов: - Без волшебного моджо у тебя недостаточно шансов, чтобы выкосить даже одного. Так что не вздумай к ним соваться. - Я могу хотя бы попытаться… - настолько же неслышно сипит Чон. - Не можешь. Я попробую заговорить им зубы, - безапелляционно шуршит суровый шёпот. «Дипломат» прочищает горло, оглядываясь и мельком прикидывая количество конвоя. Бросает уже громко, преувеличенно фамильярно: – Наш Босс настолько на вас не полагается, что ради поимки двоих отправил целую сборную по водному поло? Или вам, ребятки, совершенно нечем заняться? Самый высокий силуэт, соизволив обрести конкретную форму, приближается: дорогущий костюм-тройка, лакированные туфли, мерзкий оскал – элитный отряд Короля, посылаемый в полевые условия по самым неукоснительным поводам: - Задание первостепенной важности. Поэтому желание поучаствовать изъявили все. - Какие ответственность и рвение! Вам за них доплачивают? - А тебе пообещали доплатить? Ведь твоё усердие можно только похвалить… Молодец, Чимин! Наш трофей, как я вижу, максимально беспомощен и ослаблен? Потрясающая работа! Гендиректор в твоих талантах не сомневался. - Что ты несёшь?! Это не моими… Нет, дружок, стараниями, как раз таки, твоими. Пусть даже не непосредственными, а косвенными. Лунные дольки ошеломлённо, с затаённой боязнью наткнуться на такую болезненную для себя, чужую горечь, обращаются к ониксам. А те по-прежнему сверлят во лбу ублюдочного ноунейма не просто скважину, а карьерную воронку устремляющуюся к центру Земли. И нет в них ни намёка на разочарование. В ментальном эфире не окатывает досадливой, полынной волной. Золотая нить не дрожит. Нисколечко. Не дрогнула ни на миг. Тепло от гранитного, непоколебимого, безвозмездного доверия, которое не крошится, не стачивается и даже не расходится сеточкой трещин, пав перед коварно подтасованными фактами, шокирует и затопляет внутренности щекочущим светом. Оно до неожиданности и неописуемости приятное, от него нельзя просто так отмахнуться, вновь сфокусировавшись на насущном. Пак не готов к такому. Даже больше, чем к захлопнувшемуся капкану не готов. Поэтому и допускает фатальную ошибку: не успевает среагировать. Мера катастрофичной неразберихе – несколько мгновений. Раз – и из пальцев насильственно выдёргивают явно упирающиеся, ошалелые другие. Два – орлиный, рассвирепевший взор ловит кадр, где чьи-то клешни оттаскивают брыкающегося юношу. Три – по темечку прилетает оглушающий удар, и электричество в разуме отключается. Можно взять свои слова назад? Быть почти-человеком не просто отстойно. Быть почти-человеком откровенно хуёво.♱ ᛭ ♱ ᛭ ♱
Из пустого, мазутного вакуума вынырнуть помогает какой-то неясный, невесомый импульс. Вот янтарь не различал ничего, закованный в чугунные веки, а вот уже со скрипом их разлепляет. На всплытие из нигде блондин выделяет себе лишь тридцатую долю минуты. Две секунды на утопично-улиточное моргание. А по истечению их – лихорадочное расширение зрачков, адреналин, впрыснутый в капилляры, и боевая решимость раскроить что угодно – двери, бошки – отвинтить шеи, выцарапать чьи-нибудь белковые яблоки, но возвратить то, что отобрали. Он даже практически вскакивает из распластанной на отсыревшем, грибковом бетоне позы, ведомый мощнейшим автопилотом, но плечи аккуратно сжимают, не давая двинуться, и вынуждают снова плюхнуться затылком на что-то мягкое. Над переполошенными чайными чашками склоняется обеспокоенное лицо: - Я здесь. Мы заперты в каком-то карцере вместе. Чимин такое подлинное понимание мотивов своей паники пропускает мимо ушей, осматривая чужую физиономию. У той распух краешек губы и на щеке расцвёл лиловый синяк: - Культяпки бы им оторвать и на них же нанизать, как в кукольном театре… - Это мелочи. Им хватило двух смехотворных хуков, чтобы меня угомонить, – с пренебрежением к самому себе фыркает Гук. Брови под молочной, растрёпанной чёлкой продолжают хмуриться. Их хозяин пытается оценить собственные повреждения, но никак не может обнаружить в теле хоть отголосок боли. Ощущает склеившиеся явно от хлынувшего из раны гемоглобина пряди, предполагает, что по черепу ему съездили нехило. Эти мрази – его условные коллеги – не поскупились бы и на более щедрые «приветствия», одаривая ими тушку даже в обморочном состоянии. Но почему тогда…? Ну конечно же! Как же, сука, иначе? По-другому и быть не могло! Демон резко садится в вертикаль. На опешившего ангела зыркает исподлобья, еле приструняя гнев, закипающий в венах. А тот с максимальными это-не-я эмоциями, не обманувшими бы даже первоклассника, сам сдаёт себя с потрохами: - Как ты себя чувствуешь? - Как после снизошедшей, блять, благодати! И я даже знаю, чьими молитвами! Тебе гостеприимные тюремщики мешок пыльцы фей отсыпали, что ты рассудил излишек на меня израсходовать?! Твои силы же не восстановились, так? И ты снова те крохи, которые кое-как наскрёб, потратил впустую! - Не впустую! В агатах сверкают такие баранья упёртость и убеждённость в собственной правоте, что Пак сердито цокает и замолкает, не собираясь пререкаться с этим представителем рода парнокопытных. Он же хренов хранитель! У него по определению нет опции «предпочесть себя кому-то»! Как можно было забыть? Чон тоже гудящую тишину, как в высоковольтной трансформаторной будке, не нарушает. Хотя ему есть, что ещё сказать. Ему действительно досталось гораздо меньше, и пусть на заломленных, выкрученных, чтобы не рыпался, запястьях под рукавами фиолетовые браслеты как раз под стать гематоме на скуле или багровеющим пятнам от кулаков на животе, в небытие он не проваливался. И поэтому имел счастье поучаствовать в любопытной беседе. Пока их, затолкав в из неоткуда взявшийся, тонированный внедорожник, везли куда-то – странно, что не в Тартар – паскудный мужчина в педантичном смокинге с гаденькой ухмылочкой наблюдал за встревоженным брюнетом. А тот не сводил глаз с презрительно зашвырнутого в салон, словно тряпичного Пьеро, сгорая от лютой необходимости ему помочь, но разбиваясь о невозможность это сделать. - Мне бы такое рьяное волнение от райской пташки… Пленник ответом не удостоил. Даже взглядом. - Хотя оно полностью обосновано, тут не поспоришь. Положение у твоего подопечного отвратительнее некуда. Тем более, он самостоятельно отказался от единственного варианта его улучшить. - О чём вы? – враждебные обсидианы всё же устремились к гнусной роже. - О предложенном Властителем бартере. Чимин бы не только вышел сухим из воды, но и получил относительную свободу, если бы без всех этих хлопот и догонялок передал ему тебя. Никудышный из него демон, всё-таки. Угрюмая маска осталась непроницаемой, а вот под ней юноша прошился отчаянием. Ещё одна вещь, о которой ему не поведали. Ещё одна ступень этого упрямца к эшафоту, откуда он так безуспешно пытался его вытащить. Ничего нового. И больно в точности так же, как и всегда. - Что теперь Люцифер сделает с ним? - О, тут наверняка и не угадаешь. У нашего Начальника богатая фантазия. Но банальной казни ждать глупо. Скорее всего, твоего друга превратят в вечную игрушку для вымещения злости. Или в безотказное пособие для апробации экзотических истязаний. В любом случае, он пожалеет, что не сдох раньше. Смерть и небытие – слишком большая роскошь, Его Сиятельство не славится благотворительностью. И вот тогда Гуку стало по-настоящему страшно. Потому что их ситуация – один сплошной, обречённый тупик. Он – никчёмный, не способный справиться с кучкой нечисти и уберечь самое дорогое, суррогат Небес. Его самое дорогое – своенравный, непримиримый себе-на-уме, никак не облегчающий данную задачу. Не желающий хоть чуть-чуть за себя побороться. Страх этот никуда не девается. Даже когда бестолковые ладони сумели залечить жестокие травмы, и белокурая голова больше не лежит безмолвным грузом у него на коленях. Ангел никогда не боялся потенциальной опасности для самого себя, но реальная угроза Паку и, особенно, утрата средств, чтобы её предотвратить, пугают до усрачки. Оттого он и не выдерживает, перечёркивая паузу первым: - Когда ты планировал сообщить мне о том, что у тебя был шанс решить проблемы с Сатаной? Блондин, всё ещё справедливо рассерженный, ни одним мимическим ой-спалился не удивившись чужой осведомлённости о своём тёмном секрете – Преисподняя и тайны – понятия несовместимые, Преисподняя и сплетни – очень даже – ворчит: - Эм… Никогда? Зачем зря сотрясать воздух насчёт того, что не имеет абсолютно никакого смысла? - Твоё спасение не имеет смысла? - За такую цену – да. Тот чёртов свиток не стоит твоей жизни! – моё полное избавление от пыток её не стоит. Антрацитовый взор полыхает: - Ненавижу эту твою самоотверженность! - Мою?! О, мне всё равно далеко до безрассудного придурка, исцелившего меня в убыток себе! – претензия в тоне настолько свирепая, что аж клокочет. - Я не знал, что делать! У тебя кровотечение не прекращалось! – растерянно выпаливает хранитель, и тоже с укором, но более мягким, бормочет: – Почему ты скрывал от меня, что она настолько осветлилась? - Потому что это не такая уж изумительная новость! Что бы она изменила? Испекли бы торт и радостно отпраздновали то, каким бесполезным куском мяса я стал? - Но… Ты не бесполезный! То, что с тобой происходит, невероятно! И прекрасно! Полумесяцы скептично сужаются: - Ага. Сто баллов тебе, гриффиндорец, за героическое вытравливание скверны из погрязшего в ней слизеринца. - В этом нет моей заслуги. Возрождением человечности ты обязан только самому себе. - Замечательно! Значит, я, благодаря своей уязвимой, трусливой сущности, цепляющейся за последнюю соломинку, лишь бы не утонуть во мраке, превратился в слабака и лузера в самый неподходящий момент! – Чимин и секунды ещё не усидит на студёном полу: взвинчивается вверх, нервно отступает к противоположному углу комнатушки. Юноша поднимается следом и уже почти тянется к нему, но осекается. Возражает: - Это не так! Ты очистил душу благодаря своим невозможным решениям и поступкам. Ни один из них не был продиктован трусостью! Неужели? А сказать, ради чего они совершались? Ради кого? Это твоё «нет моей заслуги» такое тотально ошибочное, что даже смешно. - Да причина всех этих «фантастических» решений, выборов и поступков – ты, болван! Именно из-за тебя я больше не могу быть тем, кем являюсь! Не могу быть ни демоном, ни… эгоистом. Громыхнув обезоруживающей честностью, Пак так и застывает спиной к её адресату. Он в ней даже внутренне не признавался, а сейчас озвучил. Беззаветно и навылет. Доверил брюнету то, что прятал в заповедной глубине от самого себя. Вот теперь он абсолютно уязвим. Не в окружении только и предвкушающих расправы над ним бесов. Не за пару метров до плахи, у которой встречает Дьявол. А перед оробевшим, смутившимся мальчишкой, который и маломальски навредить ему не способен. Который – самая страшная и неминуемая его слабость. Звенящее безмолвие вдруг кромсается тихим: - Разве я так ценен? Мысли об этот искренний вопрос спотыкаются, сваливаются в одну неряшливую, барахтающуюся кучу, сначала заторможено его анализируют, а потом, когда достигают сути, экстренно перелопачивают память. Он ни разу об этом не говорил. Целым подвигом выдавил из себя слова про помощь. Заикался о контракте и узах, что тоже очень напоминало расчётливость напополам с меркантильностью. Дал понять, что Чон ему нужен. Но не то, что он важен. - Да. - Но не настолько, чтобы произносить моё имя, правда? – в реплике шелестит какая-то печальная, но принимающая улыбка. Подопечный, продырявленный этой простой, короткой фразой, поворачивается. Впечатывается лавовым взглядом в зыбкий, ониксовый. Чеканит: - Это тут при чём? - Просто… Имя выделяет тебя из общего числа. Без него ты либо обезличен и смешан со всеми, либо вообще никто. Я плохо разбираюсь в человеческих связях, но, кажется, близкие, ну или не совсем чужие люди, те же друзья достойны того, чтобы называть их по имени. Хотя, может, я чересчур обнаглел, посчитав себя твоим другом… Расплавленные, медовые радужки продолжают гипнотизировать извиняющееся смятение напротив, нестерпимо желая его стереть. Ведь эта эмоция ковыряется зазубренным гарпуном в груди, и трогательной мордашке ну никак не идёт. Застенчивость – да, веселье, смех, забавное недоумение – пожалуйста, но блондин не хочет провоцировать в Гуке нечто подобное. Поэтому он размораживается. Переключает расстояние в несколько бесконечностей шагами. Один – и космологическая сингулярность коллапсирует, запуская необратимый процесс. Два – и точка с колоссальными плотностью и температурой взрывается, а только-только образовавшаяся, ещё крохотная Вселенная расширяется по экспоненте. Три – и первые протоны спаиваются с нейтронами, образуя материю, которая в смертельном танце аннигилируется антиматерией в электромагнитное излучение. Четыре – и в клубящемся «между» пространстве есть электричество и притяжение. Пять – начинает тикать всеобъемлющее, сошедшее со старта время. Именно так, без чудесной руки Создателя. К появлению этого мирка он не имеет никакого отношения. Чимин останавливается в нескольких сантиметрах. Про себя аплодирует ангелу за смелость: тот по-прежнему смотрит прямо в глаза, пусть и чуточку оторопело. Окаймляет порозовевшее лицо ладонями. Сокровенно, интимно выдыхает: - Прости, друзьями у нас быть точно не получится. - Почему? – еле лепечут осипшие нотки. Потому что под рёбрами уже намного больше всего. Сильнее, грандиознее, прочнее и сложнее. Оно банально не влезет в бесхитростное и ординарное определение «дружба». Ему там будет тесно и душно. Не-у-ют-но. - Потому, что друзья – это слишком просто. И слишком недостаточно.