♪ Muse - Undisclosed Desires
Спонтанный и довольно мощный толчок отшвыривает к противоположной стене. Угольный затылок чмокает её с гулким стуком, по рецепторам от вспоротой ударом кожи расползается простёгивающая нейроны волна. Слишком яркое наваждение тяжело смахнуть. В бархатной темноте перед агатами всё ещё остаточным прожжением на киноплёнке мелькают багряные и марсовые вспышки. Но даже сквозь них зрачки натыкаются на горящее воплощение ярости. Чужой пантерный прицел сверлит, не мигая. Раньше Чонгук в своём нестабильном визави такой жажды убийства не видел. Но не пугается ничуть, прежде всего радуясь: восстановился. Если даже энергии на бросок нашлось. - Во всех подробностях рассмотрел? - фраза жалит самым страшным, не оставляющим шансов ядом. - Это была... - Понравилось зрелище? - ещё жёстче, не давая договорить вопрос. - Причём тут...? Пак сжатой до предела пружиной сидит в полутора метрах, незаметно опираясь о бетон позвоночником, из которого, кажется, даже драконьи шипы вылезли. Он весь - концентрат чего-то дикого, неукротимого, смертоносного. В любой момент готового напасть и сожрать, не подавившись: - Ну как же? Ещё одна бедная и несчастная, дефектная кукла, которую непременно надо починить. - Вовсе нет! - юноша оскорблённо хмурится, как без вины обвинённый первоклассник на воспитательной беседе. - Глупая, сама себя запятнавшая душонка, до такой степени слабая, что только насильно её лопатой, как навозную кучу на пастбище сгребать и в ведро со священной хлоркой погружать. Вдруг отмоется? - Перестань пожалуйста! - Зачем? Список моих заслуг очень длинный! Как насчёт: "очередное дитя, не оправдавшее ожиданий Всеотца и заставившее лишний раз удостовериться в том, насколько ничтожными получились его невежественные творения"? Огорчившее Папочку и всю его корпорацию миньонов. Каждый, пропитанный самоуничижением слог отзывается внутри ангела чем-то ноющим. И дело вовсе не в черепной коробке, приложенной о каменный блок. Та практически не беспокоит, а вот зарёберный насос знакомо захлёбывается и давит. Будто блондин снова совершает что-то преступное. Как тогда, с недоманьяком на автобусной станции. Вот только теперь зверство направлено непосредственно на него самого. И от этого, почему-то, больнее. Гуку катастрофически необходимо прекратить лавину самобичевания. Но он не представляет, как, ведь несётся она стихийно и с такой обескураживающей искренностью, что даже сам Чимин удивился бы, если бы ему пробки не выбило. Поэтому более результативного решения, чем банально отвлечь на другой раздражитель, не находит: - Ты же сказал мне, что такого больше не повторится! Но, как я понял по ранениям, это были те же нападавшие, что и в прошлый раз! Что им от тебя нужно? Либо ты сейчас же выкладываешь всё, либо я выясняю это сам. Хоть с травмами я и помог, полноценные ментальные щиты от меня выставить тебе воли не хватит! А их нелепый аналог я без труда разрушу. Такой железный напор в купе с сияющими уверенностью глазами вгоняет демона в ступор. Он острее ощетинивается, сверкает исподлобья карей непримиримостью, демонстративно затыкается. - Я мог бы и не давать тебе выбора. Как ты точно выразился, мой гарнизон - напыщенные мудаки: обычно мы не спрашиваем разрешения, а беспрепятственно читаем своих подопечных. Все их тайны - раскрытая, весьма заурядная книга. Я же предлагаю тебе сберечь хоть немного личного пространства. Поэтому - внимательно слушаю! Это ва-банк. Это сложнейший блеф. Не по поводу привычки хранителей совать свой нос в чужие мысли - данное занятие для них очень характерно. А о том, что Гук, отчего-то, не способен себе подобное в отношении Пака позволить. Потому и изображает на физиономии могущество, когда карты - паршивее некуда. Но всё по классике: покер-фейс и нога, дрожащая от стресса под столом. Оппонент до сих пор, судя по всему, колоссально истощён - ведётся. Трясётся над своими секретами, как пятнадцатилетка над дневником, поэтому и уступает без боя. Ёршится шерстью, скалится загнанным в угол волком, до слюны, капающей с клыков хочет цапнуть, но вместо этого выплёвывает: - Мои ссаные коллеги, узнав, кто именно подтирает мне сопли и обрабатывает исцарапанные коленки, потребовали твои перья. В качестве оплаты за своё молчание и моё доброе здравие. Брюнет нехило озадачивается: - Зачем им мои перья? - В задницу вставить и райских павлинов из себя корчить. Красноречивый, суровый взор действует эффективнее любых слов. Кипятящаяся в блондине спесь скоро из ушей повалит кочегарным дымом, но презрительный тон лишь цедит: - Твоим пухом, гусь-до-всего-доебусь, они мечтают ширнуться, как лучшим на планете экстази или кокаином. Недоумение в строгом облике проштамповывается основательнее, впуская на палитру справедливую рассерженность: - Это, конечно, очень странное применение, но дело в другом. Ты ведь мог элементарно попросить меня об одолжении! Разве использовать всех и вся в своих целях - не ваш фирменный лозунг? - Мне охренительно насрать, как я мог тобой воспользоваться! Те твари всё равно абсолютно ничего не получат! - И ради этого стоило дважды терпеть побои, истекать кровью, балансируя на грани? Устраивать себе и мне физическую пытку? - Ну уж точно не стоило отнимать у тебя частицу благодати в угоду каким-то упырям! - Чимин выпаливает это на одном выдохе, совсем забыв про тормоза. Он и вправду очень устал, в том числе и от этого бесполезного, слишком откровенного диалога. Суть реплики его сознание оценивать отказывается, отрекаясь моментально, однако адресат улавливает её чересчур чутко. Озёра с мириадами ночных звёзд округляются, выискивая на гневном лице хоть что-то похожее на эгоизм или корысть. Но ни там, ни среди озвученного их нет. И это поражает до самой глубины, ломая систему убеждений сильнее, чем все разоблачения Небес прежде. Пак делает что-то нестандартное, выбивающееся за рамки его закономерного амплуа. Кидается к противоположному полюсу от "зоны комфорта", которая потворствовала порокам и грехам на любой вкус. Идёт наперекор канонам, ни коим образом его не ущемлявшим. Наоборот, растворявшим какие-либо правила и нормы. Это изумительно. И Чон понимает кое-что: именно так проявляется он настоящий. Не то, что навязано ролью, призванием, маской и нефтью, оккупировавшей организм, а то, что ещё живо и тянется ручками откуда-то изнутри. Ониксы, просветлев, совершенно по-другому скользят по парню и, встретившись со свирепым, воинственным мёдом, отчётливее угадывают в нём того маленького, зарёванного и жутко уязвимого малыша. Оттепель на сконфуженной мордашке расцветает предательскими нарциссами и умудряется смутить блондина - тот отворачивается и бурчит: - В твоих медсестринских услугах больше нет необходимости. Уматывай. - А как же...? - Я уже сыт твоим врачевательством по горло. Так что решу проблему с наркошами самостоятельно. Сгинь. Обиды в юноше нет, лишь оторопелая настороженность. Сейчас угроза устранена, но её потенциальное возвращение продолжает тревожить: - Но... - Сгинь. Демон за воздвигнутой, прозрачной стеной упрямо отсчитывает одну, две, три секунды и удовлетворённо слышит шелест. Брюнет мог бы спорить ещё, но милосердно отказывается, избавляя от собственного напрягающего присутствия и обеспечивая свободу. Отдаляется на приемлемое расстояние, баюкая вновь обретённое ощущение чужого, колючего "здесь", как весеннюю бабочку, порхнувшую на ладонь. Ему срочно нужно подумать. Чимин сидит в пыльном, холодном сумраке ещё несколько вечностей. В голове ни один мотив не порывает подняться с онемевшей пятой точки и удалиться из опостылевшего, пренеприятнейшего места. Зато неоном и гирляндными лампочками там мерцает уже знакомое, сучье "Почему?". Оно насыщеннее и важнее всех прочих. Самое необъяснимое и невозможное. Оно не даёт разозлиться до пламени изо рта и чужой, размозжённой башки. Оно не вяжется с вполне логичными представлениями об инкубаторской ангельской братии. Оно должно было покорёжиться в этот раз. Рассыпаться под гнётом, не выстоять против реальности, исчезнуть. Ты же залез туда, куда запрещалось заглядывать даже мне. Узрел самую дерьмовую, безнадёжную, никчёмную мою ипостась. Раскопал стыднейший факт: я - лишь оболочка из пафоса и высокомерия, за которой прячется слабый призрак прошлого. И вся моя дьявольская сила - не показатель преимущества, не инструмент власти. Мне страшно, и поэтому я бью первым. Я не хочу, чтобы мне причиняли боль, её и так было слишком много, поэтому сею её сам. Так где твоя грёбаная жалость? Где разочарование? Где то, за что я без труда тебя возненавидел бы и, наверное, смог уничтожить? Почему ты не ведёшь себя, как все нормальные, надменные пернатые засранцы? Ведь, если бы ты не отличался от своего скудоумного, заблуждающегося племени, на мне бы уже не было золотого вензеля и браслета. Я бы перестал рисковать своей шкурой, опять вернулся в родную, удобную рутину, даже удостоился каких-нибудь наград или бонусов. Но ты, блять, не облегчаешь мне задачу! Почему?! Почему?♱ ᛭ ♱ ᛭ ♱
Грядущую неделю Чонгук старался перед не унимавшимися, метавшими молнии очами не маячить. Обитал в постоянной рефлексии, смиренно чтил период затишья и нарисованные самим собой границы. Аккуратно наблюдал за эмоциональным фоном Пака, так же пунктуально следовал за ним, но на нейтральной, наполненной воздухом и одиночеством дистанции. Ему отчего-то было совестно. За то, что сунулся в чересчур интимный, отторгаемый самим хозяином мирок. Даже если не по собственному желанию. Разницы ведь никакой: каждому требуется тёмный, запечатанный от всех уголок, где можно захоронить что-то слишком своё. Слишком "ни для кого". Доверие же не в том, чтобы совсем не иметь секретов друг от друга. Оно в уважении этих секретов. Поэтому, когда на девятый день ссылки слух поймал особенный, не похожий на чужие перезвон, юноша встрепенулся. Этого сигнала он ждал уже давно, с самого выдвижения его товарища на новый пост. Мешкать не стал: сразу взмахнул заплечными, длинными веерами, фиксируясь на источнике. Пара мгновений, и свистящее между крыльями пространство замедлило несущиеся мили, облачаясь в мягкий вечер, неостывший песок, иллюминацию по каскадам фургончиков, утопавших в прибрежном тропическом лесу, громкую музыку и шквал голосов. На пляже смеялись, кричали, пели и переговаривались люди, кучкуясь вокруг пыхтящих чем-то дурманным костров. В этой вакханалии откуда-то брякали гитары, африканские джембе и маракасы. Без какой-либо гармонии, зато с весёлым, шальным энтузиазмом. Симфонию дополняло звяканье стекла, из которого нечто хмельное неминуемо разливалось, и не всегда по назначенному направлению. Алкогольные брызги оседали на губах, впитывались в смятый хлопок сарафанов или халатов, поили примкнувших к гулянке крабов. Ангел опешил. На таком шумном празднике жизни ему бывать ещё не доводилось, поэтому внутри внезапно проснулся социофобный интроверт. Пульс затрепыхался подбитым грачонком, ноги онемели. Так бы он и простоял нелепым, одетым не по знойной погоде памятником собственной беспомощности, если бы за локоть вдруг не дёрнули в сторону. Ошарашенный лакричный взор утонул в смеющемся шоколадном. Чужие руки безапелляционно поволокли к измочаленному штормами зонту и двум аутентичным креслам на отшибе лагеря. В одно Хоби плюхнулся сам, в другое бескомпромиссно плюхнул младшего. А тот, с чистейшем офигеванием смотрел на хёна, преобразившегося слишком кардинально. Вместо привычной внешности: комфортного спортивного комплекта из излюбленных штанов и футболки с кедами, на нём висела объёмная льняная рубаха, расшитая орнаментами и такие же шорты. Щиколотки оплетали сандалии, на шее болтались этнические бусы с четырёхлистным клевером и медальоном "peace". - Я не Лохнесское чудовище, Гу, не гиперболизируй, - хохотнул этот самаритянин. - Его не существует. Бог забраковал идею на этапе черновика. - Вот именно! Прекращай на меня так пялиться! Брюнет ошалело моргнул, пытаясь сбросить странную иллюзию, но та не растаяла. Пришлось воплотить словами весь шок: - Что с тобой случилось? - Любовь, чувак, - радостно пояснил Хосок. - Нельзя стать купидоном и не постичь её главные истины. - И ты постиг? - Ага. - Кошмар какой. Если мне предложат то же самое - ни за что не подпишусь. - Да кто тебя спрашивать будет? - снова хихикнул парень, между тем чутко изучая донсена, скованно прислонившегося к бамбуковой спинке. - Джин передал, что ты искал меня. Соскучился? - Нам это не свойственно. - При мне можешь ледышку из себя не строить. Теперь я ещё лучше ощущаю, насколько это "нам" от тебя далеко. Смольные брови сначала изогнулись дугами, а потом спикировали к переносице, рождая маленькую складку между собой: - Я хотел кое-какие сведения у тебя раздобыть... - Окей. Только я не в курсе, где в Эдеме наш достопочтенный Батя заныкал амфоры с доисторическим вином. А если бы и знал, они всё равно уже все выпиты. И к этому я не имею никакого отношения. - Что? - Что? - Мне нужна информация о наших узах, - Чон, по-прежнему озабоченный причудливыми метаморфозами напарника, покачал головой. - А, точнее, как их разорвать. Кажется, упоминание серьёзного аспекта чуть-чуть заземлило парящий, как дымок от выкуренной самокрутки, рассудок старшего. Он сконцентрировался, наклонился вперёд, без прилипчивой улыбки изрёк: - Сложности с первым избранником? Ещё какие, дружище. Не просто сложности, а слонопотамные, грузные проблемы. Которые, в общем своём составе, трясинной, бездонной топью поглощают в себя, учат дышать не кислородом, а чем-то иным, учат не обращаться за проповедями к Облакам. Учат чему-то очень сомнительному, агностическому, бунтарскому. И я, к сожалению, на полпути к тому, чтобы застрять в этом по уши. - Можно и так сказать, - весь внутренний монолог уместился в размытой формулировке. Хён любопытно хмыкнул, помолчал с минуту, гипнотизируя силуэты блаженной толпы и блики от огней на сонно колышущемся море. Произнёс: - Вариант есть только один. И нам обоим прекрасно о нём известно. Ты бы не стал заведомо бесполезно тратить своё время, если бы не был в тотальном тупике. Всё так плохо? - Да не то, чтобы... - Ты паникуешь. - Вовсе нет! Просто это на самом деле пустяк! - И капитулируешь. - Включи обратно хэппи-Хоупа, мне он больше нравился. Ты у здешнего населения "преисполненности" нанюхался? - А теперь переводишь тему, - кофейные радужки пригвоздили к неуютному стулу. - Колись. - Нет, спасибо, это твой метод досуга, - неуклюже крякнул Гук, пропустив момент, когда надо было прикусить язык. - Интересно... У тебя новый учитель по предмету "юмор и сатира"? А он хорош. И, кстати, я, как амурных дел мастер, по золотым нитям могу определить гораздо больше, чем рядовой ангел. Даже больше, чем твой непосредственный сенсей. Так что: правда или вся правда? - Ла-адно, - побеждённо проворчал юноша, страдальчески вздыхая и засучивая рукав. На старшего он полагался стопроцентно и поклялся бы, что тот не продаст его тайны никому, даже в подобном, обкумаренном состоянии. Арабика вытаращилась на пентаграмму, а та, в свою очередь, чернильными линиями вытаращилась в ответ. Вопреки слегка протрезвевшему взгляду, расслабленная интонация ничуть не потяжелела: - И в чём загвоздка? - То есть как? Ты не понял? - Что твоя очаровательная, прочнейшая и блестящая ярче солнца ленточка безвозмездно подарена демону? Очень даже. - И? Никаких проблем, по-твоему? - Никаких. Любовь есть любовь: раса, гендер, ориентация, религия и прочая шелупонь роли не играют. - Какая ещё любовь?! - взвизгнул возмущённый тембр. Хоби, судя по всему, из своей хиппи-нирванны никуда не выплывал, лишь для приличия иногда достигая поверхности. - Ты о чём-нибудь кроме неё вообще можешь говорить или думать? - Не-а, - задорно подмигнул купидон, - все сюжеты либо начинаются с неё, либо заканчиваются. Кто-то любит чипсы, поэтому перебарывает себя и идёт за ними в маркет. Работает, чтобы были средства, на которые их можно купить. А кто-то любит котиков, и делает всё то же самое, чтобы организовать для них приют. Кто-то воюет ради любви, кто-то творит искусство, кто-то спивается. Позитивные поступки, негативные - зависит от тех, кто их совершает. Но то чувство, что мотивирует их, не имеет критерия "плюс" или "минус". Имеет лишь безграничную силу. Брюнет выставил ладони в качестве белого флага, соглашаясь: адекватность в мозге товарища, пусть и вымоченная в "make love, not war" коктейле всё ещё присутствовала, и шанс её при большом старании выудить не уходил в ноль. А он во вменяемом собеседнике очень нуждался, потому что для полной картины не хватало чужого мнения. Потому что безусловно принимать позицию нечисти в любых дискуссиях - идиотизм: - Ладно. А что насчёт "добра и зла"? - У этих сторон критерии, как раз таки, очевидны. - И ты в этом абсолютно уверен? - А ты - нет? - Хосок без иронии удивился. - Самый банальный пример: отнять у кого-то жизнь - неужели не однозначно ужасное деяние? Чон замялся под сквозным вниманием: - Что, если жизнь принадлежала грешнику? Или это было убийство "во благо"? - о, милый хён, приносила ли тебе птичка на хвосте постыдную притчу о бедных Помпеях, где народ вы́резали одним геноцидным решением, чтобы не упасть в грязь лицом перед вражеской ордой? - Почему у тебя вдруг появились такие дилеммы? Потому что мне не соврали, хотя способны были филигранно навешать лапши. Потому что повели себя совсем иначе. Потому что честность - единственное, ради чего я мог самоотверженно бороться, предложил мне не мой дом. - Профдеформация... - Впервые наблюдаю подобное у хранителя. Это ты - посланник высшего смысла. Тебя не должны просвещать и направлять. Ну, я облажался. Процесс, похоже, уже необратим. - Может ли наша миссия быть в чём-то ошибочной? Недостаточно объективной? - Ну, раз ты сам уже задался подобными вопросами, явно не мне на них отвечать. Только не ляпни что-то такое наверху - там "политика партии" изменников не прощает, - старший, словно снова вынырнув из своего розария с накреняющим башню ароматом, пристально просканировал соседа зрачками. От такого скурпулёзного анализа по спине пробежали мурашки. Однако, сосредоточенные морщинки на лбу напарника вскоре разгладились и в карих радужках заплясали лукавые искорки: - Ты с нашей последней встречи как будто бы стал глубже... И проблемы до сих пор нет, так? - Разве это хорошо? - Не хорошо, и не плохо, мне кажется. Это просто другое, - Хоуп безмятежно вздохнул и макушкой откинулся на обод кресла. В груди на безликое прилагательное откликнулись какие-то генетические, заложенные в фундамент инстинкты: - Но я не хочу отличаться! - Раз уж ты сомневаешься в том знамени, которое превозносят Небеса, может, отличаться от них - не такой страшный выбор? - Что-то я запутался, за кого ты по итогу: за команду Светлых или за Тьму? - заплутав в философских размышлениях друга, Гук забавно нахмурился. - Я в это попросту не лезу. И подчиняюсь теперь лишь самому прекрасному, бессмертному и отчаянному явлению. Так что со своим демоном сам разбирайся. А, вообще, любовь зла - полюбишь и козла... - Тебе точно те дети цветов и ветра перемен что-то отсыпали... - недовольно буркнул донсен, отвлекаясь на хаотичные, фольклорные танцы на фоне апельсиновых всполохов. - Почему ты здесь? Кому-то среди этой вакханалии надлежит образовать судьбоносный союз? - Нет, я прилетаю сюда, чтобы немного развеяться. Налаживать контакты между упрямыми, а в последнее столетие и очень меркантильными людьми, потерявшими веру в искреннюю связь - та ещё морока. - А то, что эта публика жжёт какую-то подозрительную траву и чуть ли не с бубнами тут скачет, влияет на твои предпочтения? Ты и меня планировал этим фэншуем заразить? Хоби шутливо цокнул: - Дурилка картонная! Я позвал тебя сюда, чтобы показать кое-что. Вот ты сейчас так порицающе на всё смотришь с кислой рожицей - что клубится внутри? Осуждение, непринятие, непонимание? Знаешь, что это на самом деле? Защитная реакция. Но от чего? Я, как только взял лук со стрелами и пустился на "охоту за сердцами", не мог себе объяснить. Теперь могу. И ты попробуй. Просто взгляни. Юноше и не требовались намёки. Он уже сам ощутил хитрый механизм, вмонтированный в разум извне: негодующая мораль ограждала от зависти. Зависти к веселящейся, единой в куражном настрое компании. Потому что она жила и дышала свободой. Тем, чего у ангельской армии никогда не было.