мания

У Серёги Гороха было две мании: загоняться по хуйне и забивать хуй на действительно важное. У Максима была только одна — Серёга Горох. В парадной ранней весной на удивление не холодно, пальцы уже не дрожат, как в феврале, отчаянно сжимая банку с содовой — на энергетик не хватило. Перед ними стелется ночь во всей своей красе: безмятежная, властная, завораживающе-тёмная. Звёзды манят к себе, в кромешную темноту, обещают не донимать с человеческими проблемами, но вот незадача — ни Максим, ни Сергей не знают, как до них добраться. Максим докуривает вторую, Серый не курит совсем, потому что может случиться рак лёгких. Да и по утрам от этих сигарет только неприятный запах. — Мне Шевель опять оценку занизил, — делится Максим. — Заебался уже со стипендии слетать. Дьявол существует. Ему двадцать семь, и зовут его тем же именем, что и манию Максима. — Занизил? — переспрашивает Серый. — Скорее уж, ты допрогуливался. В глазах — твёрдое «сам виноват ведь». — Предатель, — отрезает тот. — Ты должен был сражаться со злом, а не примкнуть к нему. — Иди ты со своим злом. Он, между прочим, приятный мужик. «Знаю я, откуда у тебя такие мысли», — думает Максим. Красивый до боли в глазах Сергей Владимирович Шевелев украл сразу полсотни сердец, просто зайдя в аудиторию в первый рабочий день. Его не предупредили, видимо, что сердца эти легко бьются. Особенно то, что когда-то стучало в груди у Гороха. Вдох, выдох, кашель, недовольное «ты бы бросал уже, заебал дымить», глоток из банки пепси, пустой взгляд… Максиму кажется, что со стороны он выглядит по-стильному небрежно. Серый в нём видит концентрированный упадок сил. — Всё равно занизил, — упрямо продолжает Максим. — Скользкий тип. Горох закатывает глаза. — Чем он тебе не угодил-то, а? Предмет свой знает, ведёт интересно. Это ж ты даже порог его кабинета не хочешь переступать, как будто он тебя на органы пустит и всем поклонницам своим по кусочку раздаст. «Поклонниц» выделяет особой интонацией, словно каждую знает в лицо и ненавидит хлеще сигаретного дыма. — Не знаю, Серёг, что-то в нём есть такое, что я реально этого и боюсь, — Максим запускает пальцы в волосы, те сразу же путаются. Он решает зайти с козырей: — Ты же сам говорил, что глаза не врут. Серый хмурит брови — готовится своего препода мечты защищать. — А вот в его глазах ты что видишь? Явно же не желание выращивать лилии в загородном лесу и распевать песни на пару с соловьём с утра пораньше, — Максим потирает глаза средним и большим — они уже устали весь день смотреть на одно и то же светлое лицо напротив. Звёзды над их головами складываются в предзнаменование глупой ссоры из нихуя. — Но это же не значит, что он ебать какой нехороший человек, — Серёга не понимает враждебного отношения в сторону Сергея Владимировича. — Тем более, что ты, может, вообще по глазам ничего прочесть не можешь. — Так а ты в них что читаешь, скажи на милость? Не желание меня стипендии лишить, надеюсь? — Максим упёрто стоит на своём. И бьёт по больному, судя по всему — Горох в этих глазах читает строгость или равнодушие, зависит от обстановки. На парах, когда он неуместно шутит — в глубоких глазах препода раздражение и ни тени смеха, а во всё остальное время — неизменная, хорошо скрытая под слоем вежливости апатия. Успокаивает только, что Горох не единственный такой: хорошо, что есть ещё пару десятков девушек с этой же проблемой; плохо, что Серёга скорей проглотит пачку сигарет, чем поделится с кем-нибудь своей тайной. Серёга становится непривычно радостным в дни с историей в расписании. Особенно учитывая то, с какой ненавистью им воспринимались пары истории до Сергея Владимировича. Он, по ощущениям, пришёл, стёр многолетний слой пыли с сердца Гороха, только чтобы потом заманить к себе и не вернуть. — Там только желание тебе уебать за неуважение к предмету, — уверенно говорит он. — А на тебя он с чем в глазах смотрит? — игнорируя хмурые брови Гороха, спрашивает Максим. Докопается, решил он. Обязательно заставит признать, что для Сергея Владимировича Горох почти ничего не значит — может, хоть так осознает, что любящий человек чуть ближе, чем кажется. — Он же препод, он на всех одинаково смотрит, только на тебя — с презрением, потому что ты его предмет динамишь. Максим поджимает губы — не это он хотел услышать. — Ты если хочешь доебаться, то между нами нет ничего. Ты просто реально несправедливо к нему относишься, Заяц, — продолжает Горох. — Ага, и среди десятка преподов ты защищать начал только его, оправдание — во! — Максим вытягивает большой палец. — Не истери ты, я ж ему не покупаю пивас на последние деньги и не сижу в парадной по ночам. Никто он мне, так-то, просто нормальный препод, — Горох не знает, зачем оправдывается, просто сейчас это кажется необходимым. Максим мириться не хочет, только бесится с Серёгиного «не истери». Как будто он не друг, а язва какая-то. Ревностная. Рядом с Сергеем Владимировичем Максим проигрывает — и прекрасно это осознаёт. Хоть они одного роста, и глаза у них похожего цвета, и волосы у обоих чернее ночи — Максим постоянно чувствует, что будь у Гороха выбор, то свою жизнь он связал бы скорее с преподом, чем с ним. — А вот если б выбирать пришлось: он или я, ты б кого выбрал? Серёга смотрит не моргая — он этим вопросом раздражён, его такой дотошный и ревнующий Максим заебал до головной боли. Он не впервые хочет ему врезать — и в ушах уже звучит звонкая пощёчина, но Серёга в себе эту мысль снова давит. Не бить же Зайца просто потому, что он одну простую истину не может уловить. Он давно перестал переживать о своей неочевидной привязанности к преподавателю. Зато рядом теперь постоянно есть повод загоняться — и повод зовёт себя Максимом. И как ни крути, из всех возможных вариантов Горох выбрал бы свой неугомонный повод для тревоги, но необходимость это доказывать или повторять сильно его раздражает. — Я мазохист, ты же в курсе? Ну и кто мне мозг ебать будет, если я его выберу, а, гений? — резко спрашивает Серый. — Или ты думаешь, с ним удобнее через заборы лезть и людям проблемы создавать? Может, ты решил, что с ним пары прогуливать интересно? «Как ты не поймёшь, что мне без тебя — уже никуда?», — остаётся на кончике языка у Серёги. Разок привязался, и уже без Максима будни серые. Бесится Горох от того, что это приходится объяснять из раза в раз. Максима Серёгин тон удивляет: настолько отчаянным Гороха он ещё не заставал ни разу. Наверное, впредь всё же стоит поменьше вести себя хуже назойливой мухи. Он задумчиво молчит, докуривает и кивает, бормоча кроткое: «сорян». — Язва ты, Заяц, — вздыхает Серёга так же недовольно. — А без тебя уже никак. Прикинь, вообще уже не могу себе представить, как без тебя жить. С тобой — хуёво, без тебя — ещё хуже, ты как вообще это делаешь, а? Максим усмехается, несмотря на то, что внутри бабочки кружатся от этого признания в стиле Серого. — Заёбывать — это искусство, вообще-то, — говорит он. — Я в этом деле профи. — Ещё бы, — ворчит Горох. — А я твоя крыса подопытная, походу. — Ну почему сразу крыса? — ухмыляется Максим. — Ты больше на котёнка похож. Белобрысого. Серый смеётся — у Максима в глазах сияют огоньки не хуже тех, что в небе. Кажется, путь до звёзд найден: Нужно просто заставить Серёгу Гороха посмеяться и заглянуть в Максимовы глаза.