Неслучайно и навсегда

Он, блядь, аж присел. Прямо там, где и стоял — на ветку. Не сказать, правда, что Обито охуел, как никогда до этого — он за свою не такую уж и долгую, но насыщенную событиями жизнь всякого повидать успел. Однако, когда он почувствовал два таких желаемых маячка чакры в непосредственной близости друг от друга в лесной чаще, и любимое Камуи-такси подбросило его до нужных координат, он всё же не ожидал застукать их… ну, так. Как минимум так скоро — ему бы понежиться ещё чуть-чуть в лучах её заботы, ни с кем не делясь. Хотя кому он врал? Собака брехливая. Даже вдвоём, наедине, их в комнате всегда было трое. Он не мог не говорить о Какаши с ней, не рассказывать о нём, припоминая детали, которыми никогда и не думал с кем-то делиться. Которые раздражали его так же часто, как и веселили, разгоняя кровь по венам и заставляя сердце прыгать в предынфарктное состояние. Которые умиляли (!) его, и из-за которых его так тянуло к нему обратно. Магнитом в пять Тесла в его квартирку, на его смятые простыни и педантично вылизанную кухню. Сакура не была против его откровений, наоборот — расспрашивала с неподдельным интересом, просила поделиться его взглядом на ту или иную пережитую ими ситуацию. Шутила, что теперь знает Какаши, как если бы он был парнем по соседству, и иногда вздыхала, мол, «вот бы и он пошёл с нами есть данго или в тот новый книжный, помнишь?», а Обито вместо ревности вдруг чувствовал тоску по нему, согласие с ней и странную правильность всего этого. Правильным ощутилось и то, что она, секундой позже его появления, с улыбкой поманила Какаши тихим «иди ко мне». Обито повело так, что он чуть сам тут же не спрыгнул к ним вниз, но сделать он этого не успел — Какаши весь напрягся, вытянулся вражеской растяжкой и вскинул голову, безошибочно находя нужное дерево и встречаясь с ним перепуганно-виноватыми глазами. А ещё через мгновение его (нихера не его) шаринган сделал оборот, и Какаши вместе с вещами исчез в воронке Камуи. Вот жопой же чуял, что зря этого мудилу научил! Занавес. — Ой, дегенера-ат, — Обито наебнулся с ветки и неверяще схватился за голову, а после за живот, покатываясь по земле от хохота. — Кто? Ты?! Да это ещё мягко сказано! — Сакура взвилась, выскакивая из воды и обвинительно тыкая в него пальцем. — Ну вот кто тебя просил, а? Почему именно сейчас?! Да ты хоть представляешь чего мне стоило это… это… всё это! Я чуть со страху и стыда здесь не умерла, чтобы его хотя бы в речку заманить! С ним же, как оказалось, даже не поговоришь! — Прости, прости, — выдавил он, смех всё ещё булькал в горле. — Я же не знал, что у нас открылся сезон охоты за престарелыми девственниками. Он снова заржал и получил какой-то тряпкой по плечу. Тряпка оказалась её шортами, которые Сакура, вместе с топом, стала остервенело натягивать прямо на мокрое тело. — Придурок! — Она схватила подсумок, круто развернулась и зашагала по тропинке, ведущей в деревню, оставляя его лежать в не особо-то и гордом одиночестве. — Сакура! — окликнул он, но она не обернулась. Обито тяжело вздохнул, откинулся обратно на холодную землю и уставился на зелёные, а где-то уже начинающие желтеть, листья. Накатило припозднившееся смятение. Трава щекотала затылок, а в голове, словно рой разъяренных шершней, закружились мысли: «Свидетелем чему он только что стал? Почему сам отреагировал так?» Нет, за три пиздец каких счастливых недели рядом с Сакурой он смекнул, что соулмейтовский вайб слегка неполноценный и у них с ней. Убедился он в этом, когда всего спустя неделю в проклятущем душе и в проклятущей душе снова всплыл образ Какаши. Разве он не решил всё для себя? Ушёл ведь тогда, красиво хлопнув дверью пустой квартиры, а после, не иначе как чудом (спасибо пацану), у них всё наладилось с Сакурой… Да, далеко они пока не зашли — он никогда не стал бы давить, сам наслаждался не меньше пузырящимся под кожей таким сладким предвкушением. Скользил по изгибам её подтянутого тела, по невозможно длинным ногам, считал рёбра и повторял невидимые кривые завитушки, ведя пальцами не только по её предплечью, но по плоскому животу и спине, по ключицам и выступающим бедренным косточкам. Он, наверное, за всю жизнь, ту самую недолгую, но полную, столько не целовался, как за эти три недели. Губы уже не просто саднило — он их тупо не чувствовал, но всё равно ему оказалось этого мало. Что он за неудачник? Сбылись же наконец-то все его мечты — жить бы и радоваться! Но он понимал: это вовсе не то, что он хотел, и, на самом деле, он больше не знал, о чём мечтать. Особенно после увиденного. Быть с Сакурой? Быть с Какаши? Чтобы они были вместе? По отдельности? Или всё-таки он с ними? Что? Как это обычно и бывало, когда он скатывался в раздрай, а Хатаке его избегал, ему засвербело пойти на кладбище. К дорогому человеку, не имевшему ничего общего с происходящим пиздецом, но чья смерть косвенно послужила его началу. К ней. К милой Рин, с которой всегда, даже после смерти (больно сказать, особенно после той) можно было поделиться всем наболевшим. Обито рывком поднялся и уже спустя мгновение стоял у мемориала. По сути, всё кладбище им и было, тела товарищей не всегда можно было вынести с поля боя, не пожертвовав при этом собственной жизнью. Но её могила была настоящей — там, под толстым слоем земли, действительно покоилась она. Они донесли её обратно, а она платила им обоим с того света вечной немой поддержкой. — Ты что, следишь за мной? — услышал он, не успев даже проморгаться после техники. — Бля, нет, — Обито выругался и устало поморщился, ничего более обидного добавлять не стал. Может, не только он влиял на Сакуру, но и она на него, раз он сразу почувствовал, что язвить было вообще не к месту? Что-то говорило в родной сутулой фигуре, что надави он сейчас — Какаши просто сломает хребет надвое. Его прибьёт к земле всё что угодно — хотя бы та недосказанность, висящая между ними в воздухе годами. — Тогда почему?.. — Ты ведь тоже здесь, придурок, — цыкнул он, и они оба замолчали. Может, проблема в том, что они бегали вечно? Друг за другом. Друг от друга. От проблем, от разговора, от искренности. Больше, конечно, Какаши, но и сам он был не без грешка. Насмешки и издёвки по своей тупости недалеко ушли от Камуи. — Послушай, Обито, — он неловко прокашлялся, — то, что ты видел, это не то… — Не то, что я думаю, да. Потому что я вообще, если честно, начинаю подозревать, что думать не умею, — от этих слов и собственного бессилия мутная пелена заволакивала глаза. Обито передёрнул плечами, но Какаши и не подумал заткнуться: — Я… — Послушай лучше-ка ты, Какаши, — резко оборвал он и только после этого засобирался с мыслями. Он действительно ожидал, что рано или поздно Сакура пойдёт к нему, всё в её прошлых реакциях говорило об этом. Она вроде как была его девушкой и его соулмейтом, но Какаши тоже был его другом (и любовником) и соулмейтовская связь с ним была похожая… В общем, по всем канонам он должен был ревновать, должен был хотя бы расстроиться или разозлиться, но единственный, кто его бесил сегодня, был он сам. Почему, чёрт возьми, он не чувствовал того, что должен был? Если бы Хатаке не отсвечивал, а не постарался оправдаться, у него было бы время всё обдумать и первым заговорить об этом, а теперь Какаши стоило лишь вопросительно приподнять бровь, чтобы Обито рявкнул: — Да не против я! Не против, чтобы ты был с ней. И не надо так закатывать глаза! Дыхание сбилось, и он раздражённо перекатился с пятки на носок, уговаривая себя угомониться, и всё это под слегка охуевший взгляд Какаши, который замер напротив как вкопанный. — Я правда буду счастлив, если вы оба будете вместе, — продолжил он, всё же понемногу успокаиваясь. Каждый слог давался ему легче предыдущего, наверное, потому что разговор наконец-то походил на откровенный. — Но я тебе, блядь, голову отгрызу, если ты будешь к ней так относиться… — Поэтому я и ушёл, — Какаши отмер. Он сделал пару осторожных шагов навстречу и с такой тоской бросил беглый взгляд на надгробие, что у Обито защемило сердце. — Может, хватит? — Обито всплеснул руками, а виновник лишь непонимающе округлил глаза. — Когда это уже закончится? — Вам всем лучше держаться от меня подальше… И тут Обито словно светом озарило — дерьмо в его голове ещё хуже, чем он предполагал. Как же это заебало. Невероятно, до жжения в груди, блядь. Неужели этот обмудок не понимает нихера?! Не убедился за все прошедшие годы? Не допёр, что в его жизни были и есть люди, что дорожили им, несмотря ни на что. Просто вот за то, что дышит рядом, за то, что шутки свои шутит дурацкие и нудит, как старый дед. Гай этот неуëмный, пиздюк из Корня, Сакура, толком и не знающая его, и он сам. И если за других он ручаться не мог, то вот свой фееричный проёб длиною в жизнь он вот только что обнаружил: — Боже, за что мне это всё… — застонал он и постарался поймать зрительный контакт, чтобы придурок уяснил-таки, что он не врёт и не издевается. И чтобы отмазок у него больше не оставалось. — Разве я не говорил тебе, что простил и не виню? Серьезно, Какаши, это уже ни разу не смешно. — Это не меняет дела. Я убил Рин. Она мертва. Если бы не я, вы были бы… — он многозначительно не закончил. Вместе? Обито смерил его мрачным взглядом, борясь с желанием втащить за, похоже, что клинический идиотизм. Какая, блядь, чушь! Если бы Рин выжила, давно бы уже отыскала своего соулмейта и выскочила замуж, вот только боги имели свои планы на неё — сначала не связав их узами, а после и вовсе забрав к себе. — Она была мне как сестра, была подругой и верным товарищем, но уж точно не предназначением всей жизни. И да, она умерла, да, ты её убил. — Какаши дëрнулся, как от пощёчины, и сжал кулаки. — Но если бы на её месте оказался ты, я бы ёбнулся! — Ты ошибаешься, без меня тебе… — Да нет же! Я бы с ума сошёл, развязал бы Четвёртую Мировую, наказал бы всех и виновных и нет, не меньше, потому что ты всегда был для меня важнее неё! Ты, Какаши! И моя единственная реальная ошибка — то, что я никогда тебе не говорил об этом! Какаши глядел на него по-детски растерянно, будто всю жизнь ходил зажмурившись и прикрыв уши руками, а тут ему чуть ли не насильно глаза на бренный мир раскрыли. Обито горячо продолжил: — И я не собираюсь больше терпеть и быть свидетелем твоего затянувшегося самоубийства! Я вынесу и вытерплю любые твои заëбы, но только не это, потому что дороже тебя у меня в этом мире никого нет. Да и не было! — А как же Сакура? — А я к этому и веду! Ты что, намереваешься её втянуть в этот ëбаный никому не всравшийся перфоманс? — Ты её любишь? — вместо ответа, вдруг спросил он, и Обито опешил. Он вообще этого слова не использовал, только не по отношению к людям. Он любил поваляться подольше в кровати, любил хороший алкоголь, вкусную еду, душевно попиздеть и секс. А люди… Вот Какаши был равным, а Обито любил трахаться с равными — с теми, кого сломать не жалко, с теми, кому не жаль сломать тебя. Какаши был ему дорог. Какаши был… его. И как бы Обито ни отнекивался про себя раньше, относился он к нему соответствующе и знал, что готов был не раздумывая за него умереть. В понимании остальных это и называлось любовью, только Какаши спросил не про себя. — Эм, да, наверное. — После некоторых колебаний он пожал плечами. Хуй его знает, как это вообще происходит и выглядит у нормальных людей, только одно он мог сейчас сказать наверняка — Сакура быстро становилась ему не менее близкой, чем Какаши, и чувство к ней было не то чтобы новым — скорее, непривычным. Приятным, не отяжелённым сложным прошлым, добрым и светлым. — В неё легко влюбиться. Она невероятная, думаю, ты и сам в этом сегодня убедился. — Невероятная — преуменьшение, но я не хочу привязывать её к себе, ради её же счастья. — Какаши болезненно хмыкнул. — Можешь считать это моим проявлением любви. Обито хотел было возразить, что нет, Какаши, вот это точно не любовь, а твои заëбы. Но не стал. Может, для него такая жертвенность вопреки здравому смыслу действительно являлась высшей формой заботы? «Я причиню тебе счастье — съебусь на веки вечные подальше», — насмешливо перекривил про себя. Нужно было действовать тоньше. — Если ты ей так дорожишь, то иди и для начала подбери свои сраные удочки. — Он подошёл и, положив ладонь ему на плечо, добавил: — А потом иди к ней и поговори. Поговори с ней так, как мы оба уже никогда не сможем. Мы к этой хуете уже привыкли, а она нет. Сакура этого попросту не заслуживает. — Я знаю, — согласился он и, аккуратно скинув его руку с плеча, медленно развернулся и побрёл к выходу с кладбища. Догонять его Обито не стал, говорить что-то ещё — тоже. В конце концов, каким бы мудаком ни был Какаши, его чувства всегда были не притворными. Обито готов был поставить на то, что пока тот дойдёт до Сакуры, сам всё в своей голове по полкам разложит, а после объяснится с ней. А там уже всё от них самих зависело. Сталкивать их лбами и кричать «любитесь» он не намеревался. — Ну и долбоëб же я, — усмехаясь, протянул он и подмигнул могильному камню, — правда, Рин? Девичий голосок в его голове угукнул и рассмеялся, Обито сел на землю, чтобы, облокотившись плечом о надгробие, болтать без умолку с самим собой до самой темноты. Так уже бывало раньше, так было и сегодня — он не заметил, как село солнце, стемнело, и вдалеке зажглись огни. Когда он встал и поплёлся без оглядки к выходу, затёкших ног не почувствовал, но на душе было легко. — А, к чёрту… — на решение снова использовать Камуи ушло меньше пары секунд. Всё произошло стремительно: воронка родной техники поглотила его и тут же выплюнула. Вот только не там, где нужно — скорее там, где хотелось бы. — Ох ты ж бля… — воскликнул он, уворачиваясь от просвистевших в воздухе кунаев. — Это я! Я! — Какого?.. Сакура всё ещё стояла в боевой стойке, готовая в любой момент кинуться и размозжить череп о крепкий подоконник, и подозрительно его разглядывала. — Я пытался попасть домой, — Обито примирительно поднял ладони вверх, — но, видимо, слишком хотел увидеть тебя… Это правда я. — Балда! — Она закатила глаза и расслабилась. — Ты вообще знаешь, что использовать техники в быту небезопасно? А эту так вообще неприлично! А если бы я была голой? — Тогда мне пришлось бы на тебе жениться. — Он глуповато улыбнулся. Сакура в мягкой полутьме комнаты, с этим злым блеском в глазах, казалась ему ещё красивее. Хотя куда уж больше. — Согласилась бы? Она вновь закатила глаза: — Я подумаю. Так почему ты здесь? — Мне было ну очень впадлу домой шлёпать. Нет, какая же она всё-таки охуенная. Слегка помятая, но в то же время свежая, явно только из душа, майка на голое тело, волосы влажные, чуть завиваются на кончиках… Там, возле реки, она тоже была прекрасна, несмотря на скорость развития событий, он не мог не подметить, но здесь и сейчас, такая домашняя, она была мечтой. — Я не хотел тебя напугать, прости. И за сегодняшнее утро — тоже. — Я тебя не зацепила? — проигнорировав извинения, она подошла вплотную, чтобы осмотреть. — Если ты о сердце, то оно насквозь, — попытался продолжить флиртовать он, но она отчего-то осталась серьёзной. Обито оглядел её пристальнее, начиная нервничать. Виделись ли они снова с Какаши? Может, он наговорил ей чего? Если Хатаке так и остался глухим и слепым после их с ним разговора, когда он перед ним чуть ли не наизнанку вывернулся, то он больше не представлял, как на него повлиять. Силой из него дурь не выбить — знаем, проходили. Сакура указала на разрезанную ткань и лёгкую царапину на боку в районе рёбер. — Я об этом. Снимай, я зашью. — Я могу сам. — Снимай, давай. Она задрала на нём водолазку, и его мысли поневоле поползли совсем в другую сторону. Он поразмышляет о придурке позже, раз дела принимают такой оборот. — Я покажу тебе, а ты покажешь мне? — игриво предложил он. — Мы что, в детском саду? — фыркнула она, но не очень весело. Обито предпочёл не обратить на это внимания, мало ли, вдруг она просто злилась на визит без предупреждения. Она стояла так близко, что тяжесть в руке ощущалась без прикосновения, хотя это, конечно, невозможно. Он наклонился к ней, зарываясь ладонью в её волосы, чтобы поцеловать, но она вдруг увернулась. — М? — Он с опаской шагнул назад, чувствуя, как у него внутри всё оборвалось. Блядь. Какаши ей всё-таки что-то напиздел, или обидел, или и то, и другое, и всё остальное вместе взятое. Всё, как он умеет, с этой его садомазохистской наклонностью. Он только что подумал, что силой ничего не решит? Можно забыть — похоже, что ему давненько никто не начищал морду. — Я правда не хотел вам мешать, просто не думал… — на всякий случай он решил попросить прощения снова, если дело всё-таки в другом. — Я целовалась с ним, да и вообще… — выпалила она виновато и захотела отойти ещё дальше, но он словил её за руку. — Вообще, что? — осторожно спросил он. — Вообще не знаю, что на меня нашло утром, — внезапно всхлинула она, и он тут же притянул её на себя и прижал к груди. Ткань водолазки быстро промокла, а сбивчивый рассказ от этого прозвучал глухо: — Мне так стыдно, что я весь день пряталась под одеялом, я же не какая-то там коварная соблазнительница, шаннаро-о… — Ты самая коварная, — пробормотал он растерянно, до сих пор не до конца выкупая, в чём проблема. — Дурак. Нет, я просто… просто подумала тогда, что нужно задержать его любым способом, он же хотел уйти, чёрт знает почему выбрала этот… Но мне показалось, что на самом деле это не то, что он хотел, из твоих рассказов, и из того, что я успела о нём разузнать. Я шла к нему, посчитав, что будет правильно и честно поговорить, объяснить ему всё и наши догадки о нестабильной связи и выборе, а вышло так по-идиотски! Он убегал, а я вытворила такое, чтобы остановить его, чтобы он обратил на меня внимание, хотя, может, я взаправду не была ему интересна… — Глупости, и ничего криминального ты не сделала, я уверен, что он не подумал про тебя ничего плохого, а я — тем более, — Обито не знал, как утешить её, и правильно ли он понял её сбивчивые объяснения, говорил больше исходя из того, что шептала ему интуиция — та редко его обманывала. Это был первый раз, когда она расплакалась перед ним, и также первый, когда он реально заметил разницу в их возрасте. Сакуре было всего чуть за двадцать, она до сих пор была по-юношески импульсивна и где-то не уверена в себе. Ну что за день? Он что, не заметил, как по Конохе расклеили листовки с его физиономией и подписью «помогу психологически»? Ему бы кто помог. — Погоди, ты сказала, что вы поцеловались, это было у реки? — Нет, — она замотала головой и стыдливо подняла на него чуть покрасневшие глаза, — мы поговорили с час назад, неплохо, хоть я и не ожидала, и из головы вылетело всё, что я хотела сказать, а на прощание он… поцеловал меня и предложил сходить на свидание, — последнее Сакура сказала так тихо, что он разобрал это скорее по губам. — Вот видишь, а я о чём, всё же хорошо, чего ты распереживалась? — у него враз отлегло от души и он улыбнулся, вопросительно изогнув бровь. — Да, но… Разве это правильно? Мы же с тобой вместе… Разве ты не ревнуешь? Не считаешь… — К нему — нет, — перебил он и наконец-то коротко поцеловал её в губы, — будь это кто-то другой, я бы закинул его в Камуи и забыл о нём к чертовой матери, сдох бы там… Но к Какаши я не ревную, ты и сама понимаешь, что с нашей связью что-то не то. Давай разберёмся с этим завтра, я устал как собака, да и ты, должно быть, тоже. Мне остаться на ночь? — Пожалуйста, — хлюпнула носом Сакура и крепко его обняла.