Тебе

      Привет!       Наверное, смотришь на письмо, на конверт, и думаешь, что хандрю. Может, так и есть. У тебя на такие вещи особое твоё чутьё. Зачем вообще переводить бумагу, а? Мы списываемся с тобой почти каждый день. Быстро, близко. Чат на двоих — это метафора нашего личного пространства.       И всё же прости мне эту старомодность. Пожалуй, я сам по себе анахроничен, это свойство шлейфом стелется за мной, куда бы я ни пошёл. Видимо, таков уж я. У меня есть только одно оправдание — я нравлюсь тебе именно таким.       Наверное, я просто скучаю по письмам. По ящику, в который заглядываешь украдкой. По тому, как, взлетая по лестнице, прижимаешь конверт к груди, словно слова в письме проступят, только если хорошенько его согреть. По тому моменту, когда раздумываешь: сбросить пальто, поставить чайник, затем сесть в гостиной с чашкой и письмом (и представлять тебя в кресле напротив) или же прочитать сейчас же, поспешно прикрыв дверь, привалившись к стене под крючками, нетерпеливо стягивая жаркий шарф… Что же подойдёт письму: сосредоточенность, подёрнутая ленцой, или стук неистового от радости сердца?       Или скучаю по тому, как читаешь письма ты. Ты держишь страницы кончиками пальцев, бережно, словно твоё холодное прикосновение способно ненароком стирать слова. Иногда твои губы безмолвно движутся, когда ты перечитываешь строки; иногда вскидываешь брови, словно и вовсе не читаешь, а слышишь, как было написано письмо. Может, ты расслышишь и моё.       Тебе уж точно хватит терпения, чтобы дойти от двери до кухни, заварить чаю и достать печенье. (Впрочем, вряд ли — ты не захочешь, чтобы на бумагу попали крошки). Может, ты отложишь письмо до вечера, когда ничто другое тебя уже не отвлечёт. Вполне разумно! Ты знаешь, я всячески поддерживаю. (Хотя немножечко ревную, если честно). Жаль только, я не увижу твоего лица, пока ты читаешь, не услышу тихого печального вздоха, когда письмо кончится. Но некоторые письма только так и надо читать: наедине с собой, или точнее, наедине с письмом.       Может быть, за этим моим бумажно-чернильным монологом скрывается желание ненадолго заполнить собой твоё мысленное пространство. Или хотя бы украсть самый кусочек твоего внимания, посвящённого другим, несравнимо более важным вещам. Не подумай, что я эгоист. Это письмо всё же не бесконечно. (Увы. Я бы хотел говорить и говорить — но только если ты слышишь). И всё же мне греет сердце осознание: сейчас ты, отложив или, что всё-таки вероятнее, доделав все дела, читаешь моё послание, и ничто другое, никто другой не отвлекает, не отнимает тебя у меня. Пусть даже я сегодня — не я, а сочетание знакомых тебе запахов: шариковой пасты, бумаги, почтовых отделений, может быть, моего лосьона, который я плохо отмыл от ладоней. Запахов — и ощущений. Почерк застыл на странице, прикрыв наготу, продавив её пустошь подвижной и гибкой нитью рельефа. Сатиновая бумага в шероховатом конверте — это твои ладони в моих.       Пусть этот монолог будет рукописным эквивалентом моей к тебе нежности, моих объятий, моего великого желания быть рядом. Видеть тебя, слышать тебя. Чувствовать. Соприкасаться — фразами, взглядами, руками. Как тогда. Как всегда.       Твой П.