Голос грешника

      Морально уставший после долгих переговоров с российским лидером, я наконец-то смог расслабиться и выйти на улицу. Как только легкие получили первый глоток свежего зимнего воздуха, я почувствовал легкое головокружение и поплотнее вжался в теплое пальто, сразу же вспомнив, что градус в Москве слегка отстает от привычных высоких показателей в родной столице. Но ничего. Не замерзну. Мне в радость чувствовать на горящих щеках маленькие снежинки, моментально тающие от неподходящей температуры, мне приятно ощущать мягкие потоки ветра, напоминающие о скором завершении холодной зимней сказки и наступлении нового светлого периода — пробуждающей и бурлящей весны. А там и до лета рукой подать.       Я люблю это время года больше остальных по двум причинам: из-за тепла за окном и не менее теплых, трепетных воспоминаний, связанных с одной восхитительной, невероятной женщиной, ведь именно летом, почти три года назад, моя жизнь круто переменилась. И я не жалею об этом. Правда, сейчас воспоминания приносят только терпимую боль из-за осознания, что вновь не почувствовать себя свободной птицей, парящей в безоблачном небе над чистым миром, в то время как еще пару лет назад я испытывал простое человеческое счастье лишь от одной только мысли, что в моем сердце живет одна великолепная женщина с красивым и редким именем Колинда. Готовый и в данную минуту повторять его вновь и вновь, как молитву, я порой не знаю, к чему приведет меня вся эта зависимость… Это как никотин, только посыл иной. Ведь от него обычно страдают органы, а у меня изношено нечто хрупкое, то, что невозможно ощутить, потрогать, увидеть. Поэтому не стоит усугублять и без того сложное душевное положение. С последней нашей встречи прошло приличное количество времени, она уж точно не имеет привычки думать о президенте другой страны. Зачем ей это? Ведь для нее я давно лишь только бывший коллега, и мне точно не на что рассчитывать… Ни сейчас, ни завтра, ни вообще.       Она замужем. А я женат. Долг перед людьми, семьей… Не каждый вот так легко мог бы пренебречь им, но я… Когда-то я все очень хорошо взвесил и ради этой женщины, ради ее счастья, ради ее будущего, ради нашего счастливого будущего я готов был отказаться от политических обязанностей, обязанностей мужа и предложить ей свою руку и сердце… Сердце, давно отданное лишь только ей одной… Но она выбрала свой путь — путь верности мужу, встала на сторону обязательств перед страной, она ушла слишком быстро, чтобы дать мне время хотя бы попытаться что-то предпринять, чтобы остановить ее и пролить свет на истинное положение вещей.       Я и сейчас, кажется, готов ради нее отказаться от всего, что у меня есть, лишь бы… Сошел я с ума! Наверное, от волнительной и бессонной ночи перед переговорами. От усталости и лезут в голову всякие бестолковые мысли, от которых сейчас самое время избавиться. И совершенно точно я знал для этого подходящее место.       Водителю личного автомобиля пришлось немного сменить курс и отвезти меня не в гостиницу, как изначально планировалось, а туда, где и открылся мой новый, чистый лист.       Легендарный стадион с удивительной и поучительной историей, в надежных стенах которого появилось целое поколение достойных и великих чемпионов и установилось множество рекордов — мое самое любимое место в столице после Красной площади — там, где и проходил чемпионат мира по футболу в 2018 году между Хорватией и Францией. Спортсмены обоих команд, за которых болели все, кто неравнодушен к спорту, в том числе и я, и Колинда — на тот момент занимающая должность главы Хорватской республики, показали отличные результаты и, думаю, остались довольны матчем независимо от победы или проигрыша. Тогда каждый из них получил заряд невероятных эмоций, которые, уверен, до сих пор живы в их сердцах.       Я тоже многое, случившееся в тот день, никогда не сотру ни из памяти, ни уж тем более из души, буду с особым трепетом хранить в себе и дальше. Не важно, что больно, главное — есть, что греет душу долгими темными вечерами.       Охрану я любезно попросил остаться в автомобиле, заранее зная, что нарушаю протокол, потому как самому безумно, до чертиков, хотелось побыть наедине с собой и многочисленными мыслями: о Колинде, о том нервозном матче, о радостном награждении победителей, о шедшем сплошной стеной ливне и счастливых моментах футболистов в раздевалке. Мои верные спутники, конечно, возражали, мол, не имеют права оставить меня одного, мало ли что может произойти на московских улицах, мало ли какой идиот осмелится посягнуть на жизнь президента, но после недолгих пререканий я все же сдался и разрешил мужчинам топать за мной.       Мне, можно сказать, очень повезло. Несмотря на стремительно приближающийся вечер, вдоль набережной, по которой я неторопливо шел, внимательно изучая окрестности и наслаждаясь теплой зимой, народу было совсем немного, а если быть точнее, то мимо прошла одна молодая пара и старикашка в громадных круглых очках с крохотной собачкой. Это и к лучшему. Чистый воздух, восхитительная природа, минимум посторонних глаз — как раз то, что необходимо для восстановления сил и бодрости духа.       Да, пожалуй, я никогда не перестану говорить, что это место волшебное. Мне не стало сразу легче, но я уже почувствовал некую свободу от тянущей на дно нагрузки в политических делах, будто кто-то взял на себя мою ношу, зная, как мне необходимо поднакопить сил.       Находиться наедине с собой, не спорю, приятно, но какой человек откажется от естественного тепла родной души? Сам того не замечая, я вновь впустил Колинду в свое сознание, хоть и не хотел.       Да кого я обманываю? Если бы на самом деле не хотел, не приехал бы в это замечательное место, а прогулялся бы на противоположном конце города. От себя не убежишь, от себя не скроешься, себя не перехитришь.       Я шел вперед, смотря только под ноги, положив руки в глубокие карманы пальто, и представлял ее рядом… Искренне улыбающуюся с развивающимися от мягкого ветра светлыми волосами… Под руку со мной… Полностью расслабленную и счастливую. Я представлял, как бы мягко обнимал ее за талию и оставлял быстрые поцелуи на ее щеке между ничего не значащими фразами. А она бы смущенно отводила взгляд и озиралась по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не застукал вместе. А потом совершенно бессовестно завел бы ее в самый темный переулок, какими славится столица, как очумелый, прижал бы к исписанной граффити стене и прильнул бы к ее мягким губам, целуя глубоко и несдержанно, наслаждаясь открывшимся видом совершенства…       Не торопясь, я выстраивал цепь из множества звеньев — насыщенных событий и ярких картинок в своей голове, которые так желал воссоздать в реальности. Но, к сожалению, она слишком сурова, чтобы сжалиться надо мной. Да и я не заслужил этого.       Сделав глубокий вдох, уже собираясь повернуть назад к автомобилю, я поднял голову и в метрах пяти-семи от себя увидел фигуру идущей женщины, медленно приближающейся ко мне. Притормозил я, пожалуй, слишком резко — остановилось только тело, а вот разум в два раза быстрее начал свою кропотливую работу, собирая по крупицам пазл из множества крохотных кусочков. Эти привычные черты лица, светлые, слегка волнистые локоны, грустная улыбка на губах — разве можно ошибиться и не узнать в человеке ту, которая уже давно похитила мой спокойный сон, являясь в прекрасных образах?       На меня мгновенно накатила горячая волна. Это ощущение было таким неизведанным, таким жгучим и необузданным, что мое тело под белоснежной рубашкой и парадным пиджаком покрылось дрожью. Как никогда стало неуютно в собственной одежде.       Откуда это великолепие здесь? Неужели она тоже приехала в столицу, да еще умудрилась сделать это в тайне? В противном случае новостная лента бы уже пестрила красочными заголовками о приезде бывшего президента Хорватии в российскую столицу. Пускай сейчас первые строки заняты грязными сплетнями о предполагаемом вторжении России в Украину, а также фаворитами медального зачета на зимних олимпийских играх в Пекине — ничего — места бы всем хватило. Но факт очевиден. Хотя у меня и времени особо не было, чтобы расслабиться и почитать вести в Гугле.       Что я успел пропустить? У нее какие-то дела или проблемы, совсем не касающиеся ее нынешней деятельности? А как она узнала о моем местоположении? Или это вопрос чистой случайности? Может быть, судьба дает мне второй шанс?       Впрочем, разве все это имеет значение? Главное — она здесь, рядом — до нее лишь рукой подать!       Колинда. Это имя отчаянно рвалось наружу из самых глубин моего сердца, оно вольной птицей хотело парить над землей и никогда больше не скрываться в железных оковах своей потайной комнатки в моей душе.       Колинда. С этой женщиной связано столько событий, столько эмоций, к ее ногам я, безумец, когда-то готов был положить весь мир, лишь бы только она попросила, но… Она не желала получить от меня абсолютно ничего, словно понимала, что не сможет отдать, вернуть то, что полагается женщине. Да разве мне нужно что-то особенное, невозможное? Я ведь не просил снизить цены на бензин, я просто… Сходил с ума от своего счастья, лишь внезапно касаясь ее руки на важных мероприятиях, в те моменты, когда пересекались наши взгляды, и под ее густыми черными ресницами я мог разглядеть крохотный огонек страсти.       Колинда… Так тихо слетело с моих губ ее имя и повисло в воздухе. Кажется, я забыл, что в подобных случаях общение начинается с приветствия. Но мне хватило бы сейчас и немого диалога. Зачем слова? Ее взгляд может сказать намного больше.       Она расстроена, огорчена… Ее выразительные карие глаза передают что-то печальное, тревожное.       — Колинда… — наконец произнес я дрожащим от волнения голосом. Не мешало бы успокоиться, но разве в обществе этой женщины реально совладать с эмоциями? — Я рад встрече с вами! Не ожидал увидеть вас здесь… Так свободно гуляющей по набережной… — Я все-таки кое-как собрался, чтобы не походить на мальчишку, провинившегося по своей же глупости.       — И вам доброго дня, господин президент! — она попыталась улыбнуться, но эмоция вышла натянутой и какой-то неестественной. — Не волнуйтесь. Мои охранники неподалеку. Да и что может случиться на обыкновенной московской улице, когда все, что можно, уже произошло?       Ее голос… Господи! Как же давно я не слышал его! Мягкий, плавный… Она говорила со мной на великолепном французском, хотя знаю, что английский для нее проще. Но я готов раствориться на мельчайшие частицы от удовольствия воспринимать абсолютно каждое ее слово, интонации, тембр — каждый звук — уже есть рай.       Что я там говорил насчет того, чтобы не травиться воспоминаниями и больше не впускать эту женщину в свое сознание?       — Москва — город не только больших возможностей, но и сборище глупцов, которые, прежде чем что-то делать, совершенно не думают о последствиях, — мой голос все еще был неровным и неуверенным. Я до сих пор находился на приличном, по моим меркам, расстоянии от женщины, которую уже и не надеялся увидеть даже на экране телевизора, а не то, чтобы встретить в живую. За какие грехи мне вдруг свалился с неба такой подарок? — А я не могу позволить, чтобы вам причинили боль.       — Я привыкла. Не стоит ничего менять, — обреченно выдохнула Колинда и сделала последний маленький шаг навстречу мне. — Жизнь и без того сложна. Не будем устраивать дополнительных испытаний.       — В привычке терпеть боль нет ничего хорошего, — смело возразил я и тоже сократил расстояние между нами, но, казалось, оно не уменьшилось совсем. А повышать голос не хотелось и вовсе. — От нее вам следует поскорее избавиться.       Вот… Даю советы, а сам понятия не имею, как устранить этот самый источник боли.       Мне не помогают ни многочисленные рабочие дела, ни искренняя поддержка со стороны жены, не расслабляет даже алкоголь. Я ловлю себя на мысли, что чего-то боюсь… Боюсь сделать шаг вперед и оступиться, сломаться окончательно.       Выборы главы государства не за горами, а с каждым днем я все четче осознаю, что, возможно, мне не стоит принимать в них участие. Возможно, стране нужен другой лидер, более компетентный в некоторых вопросах, более опытный в политической деятельности, более мудрый. Например, мадам Ле Пен. Да, общих тем для рассуждений у нас достаточно, но вот отношение к ним совершенно разное. Вряд ли наступит тот день, когда мы сможем понять друг друга, находиться на одной волне, но я почему-то уверен, что она точно не загубит на корню посаженное мной, она сумеет отстоять свои позиции и сделает для страны, народа все, на что хватит ее сил и ресурсов.       Слишком тоскливо осознавать, что особо-то и не с кем поговорить о том, что терзает уже не первый месяц. Жена… Не тот человек, которому я бы желал давать ключик от своего внутреннего мира, друзья и близкие точно не подходят для роли советников, а Колинда… Она бы точно смогла мне помочь, исцелить, направить на истинный путь. Ведь она точно знает, какого это больше не возлагать на плечи груз, тяжелый как физически, так и морально. Она знает, что такое поражение, пустота, провал. Быть может, я еще не проиграл в глазах людей, страны, но давно опустился на самую последнюю строчку в состязаниях с самим собой.       На лице Колинды проскользнула мягкая улыбка. И я расцвел вместе с ней, будто растение, только получившее долгожданную порцию воды, словно и не существовало этой дикой пропасти между нами. Вот так бы стоять и любоваться этой неотразимой женщиной весь оставшийся день и следующий тоже, и после, и потом… Всегда. Глаза не устанут.       — Вы знаете, как? — в ее голосе слышалось удивление.       Пожалуй, я только догадывался. Но не стал озвучивать свои мысли из-за соображений, что Колинде они вряд ли понравятся.       Я медленно развернулся к стадиону и почувствовал небольшое облегчение. Даже просто смотреть на это здание — уже радость. Смотреть и перелистывать в сознании картинки наших уютных встреч: самой первой и решающей, когда я не знал, что моя собеседница через недолгое время станет самым близким человеком, затем на мероприятии, посвященному юбилею в сто лет со дня окончания Первой мировой войны. Тогда Колинде стоило лишь только выйти из машины и показаться миру во всей красе, а я уже потерял ощущение реальности и опору под ногами, а стоящая рядом и держащая меня за ладонь жена стала ничего не значащим фоном. Короткий поцелуй в щеку и такой глубокий, затягивающий взгляд… Колинда… Видит Бог, я уже тогда согрешил, лишь только допустив мысль о том, чтобы уединиться с ней в одной из дальних комнат Елисейского дворца и без устали шептать ей слова любви.       Таких моментов было не так много в моей жизни, как хотелось, но я благодарен судьбе за них. Благодарен и сейчас, что имею возможность видеть эту изумительную женщину рядом с собой.       — Ты помнишь это место?.. — тихо спросил я, обернувшись к ней. К черту формальности. Мы не во дворце и у нас не важное совещание, когда необходимо соблюдать официальность. — Колинда…       — Разве я могу забыть? — ответила она как-то сухо, будто ее кто-то насильно заставил сказать хоть что-то.       — Чудесный матч был, правда? И награждение победителей. Ты помнишь? — я не мог сдержать искренней улыбки, ведь без нее не вспомнить тот день, когда стоя посреди поля и обнимая футболистов, мы оба вымокли до нитки от непогоды, которая тоже решила показать свой бойкий характер всем, кто считал, что лето — исключительно теплое и сухое время года. Моя одежда неприятно касалась тела, но стоя рядом с Колиндой, я не чувствовал никакого дискомфорта. И это было невероятное ощущение.       — Хотела бы стереть, да вряд ли получится. Слишком много препятствий, — она с сожалением посмотрела на мокрый асфальт и сделала глубокий вдох. — Наверное, плохо стараюсь.       — Почему?.. — сразу вырвалось из груди, как знак отчаяния, негодования. Неужели для нее наши прекрасные встречи ничего никогда не значили? Неужели она смогла так легко выбросить меня из сердца? Не верю! Не про Колинду эта песня.       — Потому что я не живу прошлым в отличие от тебя, — объяснила она. — Ты будто замер в развитии на какое-то время, а мир давно шагнул вперед, оставив позади тебя.       Мне сделалось больно. Но эта боль иная. Не когда ломаются кости, не когда внутри что-то гложет и скребется, это боль другого типа. Та, которую невозможно описать словами.       — Это правда твое мнение, Колинда? — едва слышно проговорил я, ощутив, как трудно стало сделать элементарный вдох.       — Ты ждал иного. Я понимаю, — в ее родном голосе слышались едва уловимые нотки досады. Или она так удачно играла со мной, чтобы не расстраивать лишний раз, а говорила только то, что я желал услышать? Кажется, я запутался. Запутался в собственных мыслях, воспоминаниях, представлениях… И мне срочно нужно навести порядок в сознании. — Но ты спросил, жив ли тот день в моих воспоминаниях? — продолжила Колинда свою шокирующую речь. — А разве может быть иначе? Я помню все: и холодный, почти безразличный, взгляд мужа после матча, в котором было отражено непонимание к каждому моему шагу и любому нелогичному действию по отношению к тебе. Я помню красноречивые заголовки статей в прессе и бездонной паутине о том, как из нас слепили, словно карточный домик, пару, родившуюся на предательстве и измене своим вторым половинкам. Я помню бесконечную череду дней, когда без слез новый не могла начать. А знаешь, почему? Стыдно. Стыдно, что с самого начала свернула не на ту тропинку. Я позволила себе слишком много — то, что непозволительно для женщины, отвечающей за благо всей страны.       Кровь горячо стучала в висках, мои пальцы, укутанные в кожаные перчатки, наоборот похолодели. В глазах — одно только опустошение… И снова боль. Я неподвижно стоял посреди набережной и не желал верить ни в одну услышанную фразу Колинды, ни в одно произнесенное ею слово. Это все ложь! Я знаю! Потому что мое сознание помнит иное: ее мягкие губы, с отчаянием касающиеся моих и торопливо исследующие горячие щеки и шею, ее нежные руки, ласкающие тело, освобождая его от одежды, ее тихие слова, горячим шепотом дошедшие до моего уха, — в моей памяти сохранились совершенно другие моменты, которые хочется повторить снова и снова.       — Тебе не должно быть стыдно за саму себя, Колинда. Слышишь? — чуть ли не прокричал я на всю улицу.       — Каждый сам выбирает то, что ему хочется хранить в памяти, — Колинда же, наоборот являлась образцом спокойствия. И я понимаю ее — она уже чувствует себя победительницей в нашем бою. Именно бою, в котором я заработал не по своей воле множество душевных рваных ран. — Ты выбрал свое, а я — свое. Ты пытаешься ходить вокруг одного и того же, не желая признавать, что это не приносит тебе пользу. Ты где-то там… В своей стране, а я здесь… И так далеко. Но такое бывает. И это вовсе не значит, что кто-то из нас не достоин чего-то хорошего…       Я вдруг поймал себя на мысли, что моя Колинда никогда не строила подобных философских рассуждений. Да она и моей-то никогда не была. Чужая жена, грациозный журавль в небе. Она, будто губительный для мотылька огонь, привлекающий насекомого своим ярким светом.       Что, если этим самым чешуекрылым существом стал я, даже не подозревая, что уже коснулся кончиком хрупкого образования самого пекла?       — Эй, мужик, ты че, обкуренный что ли? — вдруг я услышал со спины чей-то резкий и низкий, слегка хриплый голос. Пораженный рассуждениями Колинды, я не сразу сообразил, что сейчас происходит.       Вокруг меня по-прежнему текла своим чередом московская жизнь: мимо проходили пешеходы, проносились вечно спешащие по своим делам курьеры на велосипедах, где-то вдали слышался шум строительной техники — все стандартное и привычное для москвичей и частых гостей столицы, но только не для меня. Я же чувствовал себя почти что выброшенным на берег китом, не имеющим ни единого шанса на скорейшее спасение.       — Эй, я тебя спрашиваю! — и вновь этот чужой голос. Оказывается, его обладателем был незнакомый мне парень лет двадцати с увесистыми серьгами в носу, ушах, на переносице и татуировке на половину щеки. Его одежда тоже была весьма странного кроя, как и он сам: черные рваные джинсы, легкая распахнутая кожанка, а под ней темная толстовка с ободранным капюшоном. Он в упор смотрел на меня и пытался найти в моих очумелых глазах какие-то ответы. А я не мог их ему дать, потому что не понял ни одного его слова. — Ты че, иностранец что ли? Не врубаешься, что я тебя спрашиваю?       Кажется, парень меня не узнал и даже не догадывается, что разговаривает с самим Эммануэлем Макроном. Впрочем, вряд ли бы он вспомнил о манерах, если бы я ему озвучил даже простыми фразами на английском, кто перед ним находится.       — Точно не здешняя дичь! Умом тронулся! Я сам с собой веду заумную беседу. Твое мое не понимать! — он рассмеялся в голос и потянулся в карман куртки. — А, зараза! Подох сученыш! — вытащенный смартфон явно не заслужил гнева со стороны его обладателя, но я точно понял, что парень почему-то разозлился. — Все, бросила тебя Колинда. Смирись, мужик! И не трепись больше с ней посреди улицы, а то в психушках палаты переполнены, знаешь ли…       Парень удалился так же быстро, как и появился, не дав мне возможность взять в толк только что произошедшее на моих глазах. Зато моментально я оказался в окружении охраны, поспешившей узнать, все ли со мной в порядке.       И только сейчас я вновь окликнул Колинду, встав на то место, где еще минуту назад она сама находилась и разговаривала мной. Но моя попытка вернуть ее в поле зрения оказалась провальной. А адресованная мне фраза одного из охранников и вовсе ударила по самому больному месту — той, чей голос, очевидно, слегка помутнил мой рассудок, здесь никогда и не было.       Ослабленный и опустошенный я вернулся в машину, плохо осознавая, что сейчас происходит. Может быть, я действительно сошел с ума? Может быть, мои рассуждения не имеют никакого здравого смысла? Может быть, я вообще должен самым жестоким образом уничтожить абсолютно все, что когда-то возносило меня к небесам? Может, мне как-то иначе стоит продолжить свой путь?       Давящую на сознание тишину нарушил внезапный вызов на телефоне. Я вздрогнул от вибрации смартфона в кармане брюк. Слишком неожиданно. Кому я понадобился именно сейчас? Я не хотел отвечать — слишком погано, чтобы найти в себе силы выслушать того, кто так сильно желал мне что-то сообщить.       Кто-то, видимо, очень хотел доложить мне важную информацию и совсем не собирался прерывать вызов. Без особого желания я взглянул на дисплей и едва не выронил гаджет из рук. «Любимая» — выдал определитель на широком дисплее. Но только один я знал, что под этим названием совершенно точно скрыт номер отнюдь не моей жены.