Сквозь страх и презрение. Цепи

      Июль…       Вот прям охуенный такой, без удушающей жары под +30, без расплавленного асфальта под ногами, к которому прилипает тонкая подошва летней обуви. Без ленивых тел, что остужают себя веерами и обильным возлиянием пива в желудке. Без голых и потных мужиков, что липнут к тебе в маршрутке. Самый классный в жизни июль…       — Володь, ну ёпт, ну будь мужиком, — Олег, развалившись на топчане под тенью пляжного зонтика, уже минут пятнадцать «учил учёного» как управлять и управиться с собственной бандой.       — Меня же всего полнедели как нет, — наверняка закатывая глаза за солнцезащитными очками, — а у тебя уже бардак, бордель и балаган.       По ту сторону мобильного отчётливо слышались причитания и возмущения крестного.       — Обычно, когда ты уходишь, у меня завал, а не наоборот, — с полуулыбкой. Причитания стали громче, и к ним теперь добавились забористые маты.       — Ничего не знаю, — с каменным спокойствием, потягивая чай со льдом, — у меня впервые отпуск за шесть лет, имей совесть!       Очень громкий и мученический стон Владимира более чем передавал всё его душевное состояние. Олег уже настолько продвинулся в контрабандистском сообществе и управлении «тиграми», что его авторитет граничил с именем крёстного. А с недавних пор начал даже перевешивать.       —Володь, родной, — вдруг мягко обратился он, — выслушай всё, что я тебе сейчас скажу.       Наступило краткое и торжественное молчание. Лежащий пузом на соседнем топчане Лёня заинтриговано приоткрыл один глаз.       — Проблемы индейцев шерифа не волнуют, — с издевательским презрением, — до свидания.       Из трубки послышалось возмущённое: «Не издевайся, сопляк!..», но Олег уже сбил звонок, игриво положив телефон рядом со стаканом, вольготно растянувшись и продолжая загорать в тенёчке.       — Ты иногда такая сволочь, Олежа, — осуждающе подметил Леонид.       — Ага, — флегматично.       — А ещё тиран и эгоист, — приподнимаясь на локтях.       — Угу.       — И совести у тебя нет.       — Ты закончил? — стянув на нос очки, за которыми в мнимой угрозе сияли янтарные глаза. Лёня улыбнулся.       — И плавки эти тебе очень к лицу.       Олег хмыкнул, придирчиво осматривая лежащего рядом парня.       — А вот те, что на тебе, просто ужас, — с игривой брезгливостью, — так что снимай их. Ме-е-едленно.       И облизнулся. Лёня закатил глаза, пытаясь встать. Несмотря на фантомные спазмы, а иногда даже боль, чувствовал он себя хорошо, если не сказать прекрасно.       — Э-э, куда пошёл? — угрожающе интересуясь.       — В дом, пить хочу. Тебе взять?       — Нет, — спокойней, — стой!       Он схватил парня за руку, прижавшись к ней лицом и упоённо, как собака на таможне, вдыхая запах его загоревшей кожи.       — Всё, теперь иди, — отпуская и тут же расслабляясь.       — Придурок, — игриво потрепав Олега по черноволосой шевелюре.              Всего лишь пятый день как они вдвоём отдыхают за городом, в особняке Лидии. Сама хозяюшка укатила с мужем в Эмираты, постоянно присылая фоточки и видео из своей поездки. У неё уже неплохо так округлился живот — как на 4 месяц — и Лёня постоянно ловил себя на мысли, что у неё всё-таки будут двойняшки.       Но за домом кому-то следить надо, а кому это поручить, как не «любимому» братишке и его парню. Да, именно парню. Лёня с гордостью мог себя таковым считать, ведь у них с Олегом уже год как отношения и… это что-то. С Амурским каждый день это пиздец и сверху бантик. То у него командировка на целую неделю — ни звонка, ни смс-ки — и Лёнька волнуется за него каждую секунду, то он липнет на все выходные, не отпуская и тиская до боли меж рёбрами. То в упор ничего не видит, сосредоточившись на себе и работе, то до дыр зацеловывает. Не отношения, а контрастный душ какой-то, но Лёня и не такое готов стерпеть.       В доме прохладней чем на улице — спасибо системе кондиционирования — и Лёня просто стоит пару минут в коридоре ожидая, когда тело привыкнет к перепаду температуры и только потом заходит на кухню. Пока он роется в холодильнике в поисках минералки, по телевизору рассказывают, как здесь всё красиво и круто, а у других паршиво и ужасно. А ещё, что Крымский мост — самый длинный мост в мире, и по нему уже успела проехать сотая юбилейная фура. При слове «фура» Лёня морщится.       Сквозь шум телевизора долетает трель мобильного; он оставил его в столовой, вместе с недомытой после завтрака посудой. Парень неспешно подходит к гаджету, проверяя потревожившего его негу чужака.       — Каруська, — шепчет удовлетворённо, поднимая трубку.       — Привет-привет! — искрящийся женский голос прорастает в ушах ромашками. — Чё, как живёшь?       — Ух ты, наконец поздоровалась, — зажав мобильный между плечом и ухом, собирая со стола посуду и неся её в кухню. — Никак в лесу воскресло что-то, а потом снова сдохло.       — Какой же ты жёлчный стал в последнее время, — с мнимой обидой. Леонид и сам не заметил, как перенял это у Олега.       — Ладно, сорян, — улыбчиво, моя посуду, — и вам привет Карина Викторовна.       — Во-от, это уже получше, — гордо. — Ты знаешь какой сегодня день?       Лёня пренебрежительно фыркнул.       — Свадьба Руслана и Люды?       — В точку! — ответ немного ошарашил, но парень помнил, что они решили пожениться в начале июля. — Она уже успела привести себя в форму после родов и теперь сморится в подвенечном, как курица в целлофановом пакете.       Блондин смешливо вздохнул. Какой бы хорошей Люда не была, Карина всегда будет против неё, пусть даже девочка ни в чём и не виновата, а просто стала жертвой обстоятельств.       — Не говори так, — начал он, поучительно вытирая посуду и вставляя её в сушилку, — я уверен, что она хорошая девушка, — и уже с каким-то тяжким придыханием. — Руслан не спал бы с кем попало.       Карина промолчала. На её заднем фоне отчётливо слышались песни и свадебная суета. Леонид опёрся поясницей о кухонную тумбу, смотря в окно на краснеющие черешни и вишни в саду.       — Тут не поспорю, — выдала она, на удивление серьёзно тут же снова меняясь в голосе. — Кстати с ними дочка. Такая красавица, Руслан от неё не отлипает.       — Как назвали? — заинтриговано.       — Варя. Я тебе фотку скину сейчас.       И в туже секунду через WhatsApp прилетело нужное изображение. Лёня пару секунд просматривал его: пара молодых — девушка в белом и мужчина в чёрном — улыбаясь, показывали кольца на пальцах. А между ними, сверкая настоящим алмазом, была маленькая девочка, в пышном розовом платьице.       «У неё его улыбка и глаза», — мечтательно пронеслось в голове.       — Красивые, — отвечая в телефон. — Все трое.       — Вы тоже были красивыми, — с какой-то горечью выдала девушка, очевидно, отойдя в сторону от шума. — Даже в обычных майках и джинсах, целуясь у лифта в падике.       Лёня вспомнил те мгновения пылкой близости, криво ухмыльнувшись. Руслан умел быть и сильным, и ласковым, но это ничуть не скрашивало его внутреннюю гнильцу.       — Любишь подсматривать за парочками, Каря? — лукаво подловив подругу. Она тут же смущённо засмеялась.       — Нет, только за вами, — оправдываясь. — Смотря на вас, я верила, что между двумя парнями тоже могут быть высокие чувства, как между парнем и девушкой.       И говорит она это с такой сквозящей грустью, будто у неё из-под носа увели любимое пирожное в школьной столовке.       — Так они и теперь есть, — уверенно, замечая в окне, как Олег поднимается с топчана, потягиваясь, и накидывает на себя лёгкую рубашку, — просто я люблю другого и счастлив с ним, а Руслан… — раздражённо вздыхая. — Ну, он себе это сделал.       — Угу, — обидчиво, — совет да любовь, блин.       Парень хихикает, понимая, что в её глазах он выглядит белым и пушистым зайчиком, которого поматросили да бросили. Однако правда довольно неоднозначна, но от того воспринимается гораздо более чисто и искренне.       — Карина, ну он же за тебя радовался на твоей свадьбе, — поучает Лёня, следя за парнем, — вот и ты порадуйся.       — Я радуюсь, радуюсь, — он был уверен, что она закатила глаза на этих словах. — Если бы он меня каждую неделю о тебе не спрашивал.       На секунду замерло сердце. Всего лишь на секунду, так, в память о прошлом. Эта сентиментальность из его естества никуда не делась, хоть Лёня и старался её из себя вытравить, ради Олега.       — Всё ещё помнит? — в голосе скользнула нить нежности.       — Да он и не забывает, по ходу.       Блондин вздохнул, пройдясь рукой по волосам. Если бы не Олег и его одержимость им, они бы были вместе. С Русланом было хорошо во многих аспектах: он мог защитить, позаботиться и проявлял такую обходительность, что это даже смущало. Лёня впервые чувствовал себя с ним действительно важным, а не очередным мальчиком на недельку-вторую. За его огромной спинищей можно было жить, как за каменной стеной, но очень быстро эта стена начала бы превращаться в карцер.       С Олегом сложнее, но в тоже время естественней. У него куча бзиков, старых незаживших шрамов под кожей, которые всё ещё гноят и ноют, но в тоже время более надёжного человека он не знает. А ещё ему присуща чарующая, почти домашняя искренность, ранимость и уязвимость, увидеть которую могут только избранные, и Лёня возглавляет этот список.       — Ну а ты как? — честно интересуясь и провожая взглядом любимого до выхода на причал, который едва виднелся за вишнёвым садом.              Когда-то он любил море, но давно, еще когда мама была жива. Да и город у них больше портовый узел, чем курортная отмель, для наслаждения ласковыми волнами. Олег вплотную подошёл к берегу, чувствуя, как ступни начали облизывать прохладные волны. Тёплый бриз пахнет детством, напоминая о прошлом, старых обещаниях и ритуалах, которые он давненько уже не совершал.       — Ты что на ветру стоишь? — голос Лёни с этим сладким юношеским трепетом, которого Олег никогда не будет достоин. Он медленно поворачивается к нему, ухмыляясь.       — Да так… — с каким-то мечтательным замешательством, — погода хорошая, морской бриз, все дела.       Блондин смешливо хмыкает, сам подставляя светлое лицо ветру и солнцу. Олег изучает его искоса, любуясь плавными изгибами профиля, шелковыми прядями выбеленных под драгоценную платину волос, прикрытыми веками с пушистыми ресницами, что трепещут под бризом. И такая сладкая истома в душе щекочет, хоть песни пой! При том самые глупые, романтические и ванильные, которые смогла создать убогая человеческая фантазия.       — Лёнь, — обращаясь неожиданно и нежно. Тот открывает изумрудные глаза, поворачивая к нему светлое лицо, — я хочу, чтобы ты кое-куда съездил со мной.       — Когда и куда? — легко и просто. Без подозрений и задних мыслей, не то что год назад.       — Сейчас и… секрет. — он улыбается лукаво, приложив палец к своим губам. — Это для меня очень важно, я на месте всё объясню.              — Откуда цветы? — заглядывая на заднее сидение шевроле.       — С неба упали, — с присущим ему сладким хамством, заводя машину. — Садись, давай.       Лёня пожимает плечами — привык к такому — и пристёгивая себя ремнем безопасности, расслабляется в дорогом кремовом салоне.       Дорога в сторону города почти безлюдная. Большинство жителей давно укатило в места теплей и злачней, чем загородные пряничные домики. Лёня приспускает окно машины, дабы встречный ветер овевал ему лицо, спасая от жары. Из динамиков беспардонным выскочкой звучит Weeknd и почитаемые старожилы Daft Punk, придавая молчаливой поездке нежный оттенок американских 80-х.       Олег сидит прямо, в лёгком светло-сером костюме, крепко держа руль и не отвлекаясь от дороги. Он выглядит как опрятный студент-отличник, что сдаёт на права. На его фоне Лёня в просторных шортах по колено и светлой рубашке смотрится как случайно телепортировавшийся из Майами серфер.       В городе душно; ароматы жженой резины и асфальта дразнят ноздри, и Лёня закрывает окно, начиная копаться в телефоне. Между новостями и сплетнями он просматривает фотографии со свадьбы Руслана, которые ему в мессенджер побросала Карина. Олег искоса смотрит в них, стараясь подавить внутреннее возмущение. Руслан уже давно для него не соперник, но ревнивая, эгоистичная натура тигра злобно грызёт прутья внутренней клетки. Если любишь — то терпишь, а они терпят друг другу многие слабости.       Когда машина снова укатывает за город, Лёня сразу начинает узнавать серые улицы и слегка разбитые дороги, которые оставили в памяти каждого жителя города самые горькие воспоминания.       — Кладбище?.. — пугливо уточняя, когда Олег заглушил мотор пред высокими стальными воротами.       — Оно самое, — не глядя, сухо отстегнув ремень безопасности. — Давай, бери букеты и иди за мной.              Никто в здравом уме не любит шататься летом по кладбищам, но гуляя между облупленными ржавыми крестами и элегантными в своей невинности памятниками, Лёня был вынужден признать, что даже в смерти есть некая красота. Душные кроны старых елей прячут от палящего солнца. Укрытые вуалью густой паутины заросли дикой ежевики спешат обняться с каждым камнем и металлом. Олег шагает неспешно, ориентируясь в этом тёмном пространстве, как в родной квартире, пока Леонид семенит за ним, опустив голову и смотря под ноги.       Остановились они так резко, что блондин не среагировал и уткнулся носом в спину мужчины. Морщась и потирая переносицу, он поднял голову, видя пред собой старый, каменный склеп, любовно украшенный лоснящимся плющом и колючей ежевикой. Прежде чем Лёня успевает задать хоть какой-то вопрос, брюнет делает тяжкий вздох, в плотную подходя к стальной калитке, и счищает над входом от мха и пыли, надпись:       «Насколько б яркой не была звезда, однажды каменной росой падет она на землю»       — Здравствуйте мои родные, как вы тут? — шепчет он камню. Леонид удивлённо пялится на возлюбленного. Олег приоткрывает калитку, растворившись в спасительной прохладе и тьме склепа. Парню ничего не остаётся, как покорно пойти вслед за ним, держа в руках цветы.       Внутри темно, сыро, но на удивление спокойно. В середине склеп красивей, чем снаружи, и похож на маленькую часовню, украшенную выдолбленными в чёрном граните розами и статуей Девы Марии, что, разведя любовно руки, смотрит вниз на огромную белую плиту общей могилы. Олег не глядя берёт из рук Лёни пышный букет тигровых лилий и бережно кладёт его на плиту.       — Надо будет тут прибраться, — даёт он самому себе установку, зажигая в каменной лампадке старые свечи, — вон сколько пыли.       — Это… твои родители? — осторожно, зная, насколько это больная тема для него.       — Ага, — с кисло-горькой ухмылкой, от которой Лёня непроизвольно сглатывает. Олег кладёт ладонь на широкий, гладкий камень, успокаивающе поглаживая его.       — Мам, пап, это Лёня, — начиная с удивительной нежностью. — Мой Лёня.       У парня сердце замерло от этих слов. Он прижал к себе другой букет, пряча в нём покрасневшие от смущения уши. Миролюбивое лицо Марии на секунду, кажется, сияет.       — Он мне очень дорог, — стеснительно, глуповато улыбаясь, — я люблю его, и… хочу, чтобы вы об этом знали. Вот.       Лёня подходит ближе, вглядываясь в любимого и не узнавая его. Здесь, стоя перед могилой предков (буквально), он выглядит невероятно спокойным, расслабленным. Естественным. Олег поворачивает лицо к парню, демонстрируя слегка горьковатую, но добрую усмешку, сдвинутые домиком ровные стрелы угольных бровей и… слёзы, застрявшие на ресницах.       — Он делает меня счастливым, — продолжает растроганно, нервно двигая кадыком под воротничком рубашки, — рядом с ним я чувствую себя полноценным, и… живым.       Блондин очарованно вздыхает — этот мужчина не перестает его удивлять. Наверное, это единственное место в мире, где он может позволить себе такую искренность. Здесь ему не страшно открыться, боясь, что осудят, заподозрят в слабости или ещё чем-то «бабском», не свойственном «реальному мужику». Точнее тому, что общество привыкло вкладывать в это понятие. И осознание того, насколько это место интимно, важно для Олега, насколько оно по-своему сакрально, наполняет душу невероятной благодарностью и почтением.       — Надеюсь, вы понимаете, как это для меня важно, — снова переведя взгляд на массивную плиту. Лёня нежно кладёт свою руку поверх его ладони, крепко переплетая пальцы.       — И я тоже люблю Олега, — признаётся, неотрывно глядя в глаза Девы Марии, что как священник в церкви, молчаливо слушает их исповедь. — Очень сильно.        Олег с трепетом вслушивается в слова, боясь лишний раз вдохнуть или моргнуть. На его памяти это впервые, когда Лёня открыто признался в чувствах. Он сжимает ему ладонь в ответ, стараясь не обращать внимания на тот огромный ком в горле, что, казалось, вот-вот разорвёт гортань.       — С ним нелегко, конечно, — иронично, лукаво глядя на Олега, — но… я бы ни на что не променял то, что между нами.       А тот молча, бесшумно прижимается горячим лбом к его широкому плечу. Лёня крепко обнимает Амурского свободной рукой, вдыхая запах слегка вспотевшей кожи, прикрытый ненавязчивым ароматом одеколона Dior. Они стоят так пару минут, пытаясь успокоить взволнованные дыхания и вибрирующие сердца; сознаваться в чувствах всегда нелегко, тем более этим двум.       — Если бы они были живы, — вдруг начинает Олег полушёпотом, всё ещё не отрывая головы, — то праздновали бы 32 года брака.       Лёня продолжает успокаивающе поглаживать его по спине, внимательно слушая и дрожа не так от сквозняка в склепе, как от волнения.       — Когда я был маленький, — слегка сорванным голосом, повернув голову в сторону Девы Марии, — папа любил представлять, как они с мамой будут отмечать свои годовщины и что он ей будет дарить.       Шмыгнул носом — Леонид прижался щекой к его макушке. Обе руки всё еще крепко сжимают друг друга, будто держат ручную гранату без кольца.       — Мол, на 10 лет её портрет в розах. На 11 — машину цвета стали. На 15 хрусталём осыплет, на 18 серьги из бирюзы и платины, и так далее…       Снова шмыгнул; Лёня уверен, что ни одна слезинка не упала с этих золотисто-карих глаз, и что они сейчас вообще сухие. Просто память, она такая — любит выдавливать из человека те эмоции, о которых можно легко пожалеть.        — В какой-то момент, — странно хмыкая, будто усмехаясь, — она в шутку говорила, мол: «А на 30 годовщину ты словишь пулю, и я останусь вдовой». Тогда он шутил, что, мол: «Подарки всё равно будут — я их купил на сто лет вперёд» …       Лёня вздыхает; подобных высоких чувств от жестокого рэкетира и контрабандиста он не ожидал, как и того, что Олег захочет пред ним так много говорить о себе, о прошлом и личном. Всё, что касалось его семьи, мужчина хранил за семидесятью семью замками, допуская туда… да кажется никого! Но Лёня, очевидно, теперь исключение.       — После их смерти, — дрожа голосом, всё ещё не поднимая головы, — мне иногда казалось, что люди уже так любить не умеют. Не могут, или тупо разучились. Что они вообще, кроме жестокости и боли, ничего не могут больше создавать…       Он тяжко сглатывает, умолкая. Парень бережно целует его макушку, полностью разделяя и чувства, и слова. Громоздкие воспоминания, старой наждачной бумагой начали тереть уже собственные мозги.       — Мне сравнивать особо не с чем, — решая тоже открыться. — Родители поженились, потому что нужно. Жили вместе потому что надо, и детей завели потому что пора.       Олег резко поднимает голову, беспроигрышно улавливая всю грусть и тяжесть этих слов. Он прижимает к груди Лёню, который ютится к нему, как котёнок. В слегка раскосых янтарных глазах яркими волнами сверкает понимание.       — Мне кажется, — начинает шептать Леонид, пытаясь спрятать старые, детские слёзы на мужском плече, — что развод — это было то единственное, что они сделали по обоюдному согласию.        Олег молча берёт его лицо в свои худые ладони, медленно пятыми пальцами стирая с ресниц прошлое, прижимаясь лбом ко лбу.       — Мы будем другими, — шепчет уверенно, и чёрт возьми, в эти слова Лёня верит даже больше, чем в то, что солнце встает на востоке и заходит на западе!       «Как ты это делаешь?» — мысленно восхищается парень, краснея под золотистым уверенным взглядом, — «Как ты научился всего лишь одними касаниями переворачивать меня внутри? Это ведь моя фишка!»       Олег, будто читая мысли, улыбается, хитро щурясь, расцепляя, наконец, объятия.       — Пошли, тут где-то ещё и Ольга Карловна должна быть.       Лёня поражённо хлопает ресницами.       — А-а-а, вот для кого второй букет! — удивлённо смотря на слегка уставшие и смятые цветы у края могилы, тут же пытаясь их распушить. Мужчина по-доброму хмыкает, отворяя калитку и вместе с Лёней выходя под яркие солнечные лучи, пока молчаливая статуя Девы Марии провожает их мудрым прощальным взглядом.              — Привет родная, как ты? Помнишь Олега?       Лёня приклоняет колено перед простенькой могилой, усыпанной старыми засохшими цветами. Олег стоит рядом, смотря на фотографию спокойного лица той женщины, что когда-то по миллиметру вытаскивала его из лап психической травмы.       — Добрый день, — смиренно склонив пред окрашенным в серебряный цвет крестом голову. Леня тем временем, счищая усохшие лепестки роз и гортензий, берёт из рук Олега другой, более скромный, но изысканный букет полевых цветов, положив его возле зажжённых лампадок.       — Мы, вот, проведать тебя зашли, — нежно улыбаясь и смотря на портрет так, будто она стоит пред ними в полный рост.       — Ольга Карловна… — после минутки молчания, вдруг начинает Олег. — Спасибо вам, и не только за внука.       Блондин смотрит на него в непонимании, но брюнет только улыбается, небрежно поправляя волосы: пусть эта маленькая тайна останется между ним и этой великой женщиной. Ну, до поры-времени.       — Лёнь, выслушай меня сейчас, — полностью оборачиваясь к парню, стараясь сфокусировать всё его внимание на себе. Тот чувствует странное напряжение, от внезапного серьёзного тона.       — Я не знаю, что нас ждёт завтра, — нервно опуская глаза, — через месяц или год…       По затылку Леонида пробегает стая мурашек, а внезапный порыв ветра забирается под одежду, сжимая внутренности.       — Я не знаю, как надолго всё будет между нами, — продолжает явно натренированную пред зеркалом речь, — не устанем ли мы друг от друга, и не повторю ли я судьбу своего отца… НО!       Тут Олег внезапно, крепко берёт парня за руку:       — Вот тебе моя рука, — сильно прижимает её к своей груди, смотря в глаза. — Вот мое сердце. Бери их и делай с ними, что хочешь — они твои.       И мир остановился, как в старой рекламе Баунти!..       В голове что-то взорвалось, треснула какая-то плотина, догорел последний костёр сомнений и страха. Во рту пересохло, сердце сжалось в кровавый комочек, а на глаза навернулись глупые слёзы, туманя бледное, острое лицо стоящее пред ним.       — Олежа…— не понимая, что с ним твориться, и почему тело кажется лёгким и чугунным одновременно.       — И чтобы ты не думал, что я это от нефиг делать говорю, вот, — он другой рукой достаёт из внутреннего кармана пиджака бархатную чёрную коробочку. Она явно слишком большая для кольца или даже пары колец, но Лёня уже готов пищать ультразвуком.       Когда заветный ларец открывает свои внутренности, то под летним вечерним солнцем появляются два сияющих браслета, свитые из достаточно массивных, но элегантных сочленений, похожих на цепи. На одном из них брелок в форме готической буквы «О», а на второй такая же готическая «L», и зная Олега, и его любовь к роскошным подаркам — браслеты наверняка из белого золота.       — Ну ты и… — улыбчиво вытирая слёзы. Олег смущённо протягивает подарок. — Стоп! — внезапно осекаясь. — Так ты там меня, по сути, с родителями знакомил? А здесь сватаешься?       Амурский ошарашено моргает, пытаясь скрыть смущение. Иногда прозорливость Леонида его не на шутку пугала. Хотя хороший врач должен быть прозорлив по долгу службы. Он озадаченно чешет затылок, всё ещё держа коробку в руках.       — Это так заметно, да? — настолько неловко и стыдливо, что парень фыркает со смеху.       — Олег Олегович, — с игривой официальностью, цокая языком, — вы самый ебанутый в моей жизни человек!       И прежде чем тот успевает хоть что-то ответить в свою защиту, сгребает его в охапку, стискивая до боли в суставах и выхватывая из рук коробку, шепча самые сладкие и значимые в жизни Олега слова, что будут держать его на плаву ещё десятки лет:       — Никогда не меняйся.              Домой едут молча, слушая в машине какой-то летний трек. Но это молчание уже не выжидающие или тревожное — оно возвышенно. Как секундное молчание после долгой молитвы в храме. Такая тишина между двумя возможна, когда уже всё сказано, сделано и принято на веру нерушимым правилом.       Лёня открывает окно, подпирая рукой щёку и чувствуя, как ветер снова играется с волосами. На руке дрожит цепь, драгоценно поблёскивая на свету. У Олега такая же на той руке, что держится за ручник. Она вибрирует, звеня готической «L». Мужчина иногда коситься на неё и Лёню, ловля себя на мысли, что платина идеально подходит его… суженому (чего уж там). А ещё, что он сам просто идеальный.       Уже загородом парень неожиданно кладёт ему свою руку поверх той, что на ручнике.       — Веришь мне? — с игривым лукавством смотря в лицо. Олег реагирует не сразу, но убирает руку, полностью берясь за руль.       Оставшуюся часть дороги они едут именно так — Лёня задаёт скорость, а Олег направление. Как настоящая супружеская пара, чувствуя друг друга с полуслова, полужеста, полумысли.       Во двор выезжают не сразу, путаясь в механике и беззлобных матах, но благо не поцарапав машину. Брюнет клятвенно попросит Лёню: «Больше так не делать».       — Хорошо, — дрожа от эмоций и истерично улыбаясь, — мне самому было страшно, но взамен… — глубоко вдыхает, уверенно и твёрдо смотря Олегу в глаза. — Это должно случиться сегодня.       Он понимает всё и сразу, чувствуя, как стыдливый румянец начинает целовать острые скулы. Но кивает, твёрдо понимая неотвратимость того, что случится. Что давно уже должно было случиться, и что он откладывал до последнего, пытаясь выждать идеальный во всех отношениях момент.       Олег по натуре педант, поэтому всю одежду на стул складывает очень аккуратно, оставаясь обнаженным и ровненько садясь на край постели, аки школьник. В спальне уже прохладно, вечереет, да и открытое окно, из которого веет сквозняком, не внушает особого спокойствия. Не хватало ещё простудиться в такой… знаменательный, как говорила Сова из Винни Пуха, день.       Лёня там, в ванной — «готовится», и почему-то от осознания этого всё тело мужчины вибрирует. Вообще, у них с Лёнькой уже был секс, и не раз, хотя это не «секс» в общем плане, а так, прелюдия. Олег даже пробовал порадовать любимого самым неумелым минетом в истории человечества, вызывая не так восхищение, как сдавленный смешок. Блондин потом его ещё долго успокаивал, говоря, что ценит такие порывы, и что спешить не надо: «Всё будет, когда мы оба будем готовы». Вот только тело Олега готово давно, едва ли не трещит по швам от желания, а вот разум…       — Всё, — обозлённо шикая, ударив себя по щеке, — хватит трястись, как псина подзаборная. Возьми себя уже в руки, ты мужик, или чего?!       — Снова говоришь сам с собой? — нежный голос за спиной заставляет оглянуться. Лёня входит в спальню, и из всей одежды на нём одно полотенце, на слегка влажной голове. Взгляд Олега падает вниз, вызывая смущение и возбуждение одновременно. Парень забирается на кровать, притягивая мужчину к себе, прижимаясь оголённой кожей.       — Ты на сходках нервничаешь меньше, чем здесь, со мной, — лукаво, положив белокурую голову ему на плечо. — Что тебя гложет?       Олег нервно потирает ладони, но молчит, поджав губу, пока тепло чужого тела призывает все виды мурашек на коже. Проникает под неё, разгоняет тёмную кровь, ускоряет пульс…       — Милый, я не пойму, пока ты не скажешь, — тоном врача-психотерапевта. — Ты уж прости, но телепатия не мой конёк.       Мужчина хмыкает, поглаживая Лёню по руке. По той самой, что служит ему вечным напоминанием о многих ошибках и грехах в жизни. От плеча и до сгиба локтя её рваным змеем пересекает глубокий шрам, уродуя сильные мышцы под загорелой кожей.       — Болит? — впервые спрашивает спустя год со дня аварии.       — Иногда, — беззаботно, почти безразлично, — на погоду, а ещё вверх поднять не могу.       Олег стыдливо опускает глаза, сутулясь. Чувство вины шипастой, холодной тенью нависает над душой.       — Плакала твоя мечта о хирургии… — искренне и грустно. Лёня поворачивает лицо к нему так, что бы Олег его видел. На левой щеке, ближе к пухлым, сладким губам тоже шрам. Совсем маленький, едва заметный вблизи; Олег с горечью осознает, что это довольно грубая ирония жизни — самые близкие для него люди страдают сильнее всех.       — Зато я буду прекрасным терапевтом в очень престижной частной клинике, — улыбаясь, поглаживая его острые ключицы той рукой, на которой заветная цепь. Олег смотрит на неё, как на что-то фантастическое, невероятно редкое, но всё равно отводит глаза.       И всё-таки парень слукавил на счёт телепатии. Внезапно замерев, он с интуитивным трепетом поворачивает его лицо к себе за подбородок:       — Я тебя не виню, — искренне, нежно вглядываясь в острые черты.       — Но всё это, — взглядом указывая на шрам, — из-за меня.       Парень призадумывается, откидывая отросшую белокурую чёлку. В его мятных глазах плещется целый океан мудрости, которым обладает далеко не всякий человек.       — Всё в нашей жизни из-за кого-то, — начинает философски, — и только нам решать, во благо это или нет.       Мужчина пытается отвернуть лицо или вообще отодвинуться, но парень обвился вокруг него, как осьминог.       — Олежа, посмотри на меня.       Требует, почти приказывает. У брюнета сердце сжалось до размеров персиковой косточки от этого тона: властный Лёнька — его главная слабость. А ещё мятное мороженое с шоколадной посыпкой.       — Я люблю тебя, — уверенно, чётко, незыблемо. Мурашки опять бегают в панике от шеи к копчику, — и люблю настолько сильно, что это перевешивает все остальные мои чувства.       Олег хмыкает, внутренне пища от каждого слова. Парень перебирается к нему, садясь рядом, продолжая обнимать и греть своим телом.       — Ты сложный, упёртый эгоист, — сухим тоном великовозрастного доктора, — с тобой куча проблем и вообще, ты во многом страшный человек, но я люблю тебя.       Мужчина опускает голову к оголённому плечу парня. Леонид прижимает её к себе, танцуя длинными, сильными пальцами в угольных волосах.       И в этот миг, что кажется целой вспышкой вечности, между ними нет ничего, кроме тепла, дыхания и летнего сквозняка. Возможно сейчас Олег может сознаться или сказать что угодно, начиная от кражи конфет в детстве из маминой сумки, заканчивая массовыми расстрелами людей и каннибализмом. А милый, правильный, едва ли не святой Лёня не осудит, не оттолкнёт и не бросит.       — Заслужил ли я это?.. — спросил то ли себя, то ли его, то ли самого Бога. Парень тяжко вздыхает со странным дедовским ворчанием. Он резко отталкивает от себя мужчину, в тот же момент хватая его за руку и поднеся к лицу.       — Если ты реально так думаешь, то вот этого, — уверенно трясёт кистью, на которой звенит обручальная цепь, — сейчас бы не было ни на мне, ни на тебе.       Олег ошарашенно хлопает глазами, но по румяным скулам прекрасно видно, насколько задели эти слова. И насколько он мечтал их услышать в своей жизни.       — Так что хватит мне портить настроение и иди сюда! — нагло повалив его на кровать, щекоча, целуя, лаская до истерики и слёз.              Сначала слегка неприятно, даже тяжко; член Олега входит в Лёню неохотно, хотя он, нагло оседлав любовника, сам насаживается. Первые движения неспешны, отчасти болезненны — тело должно заново привыкать к позабытым ощущениям.       У Олега глаза размером с олимпийскую медаль; для него всё происходящее в новинку, и хоть теории было немало (спасибо PornHub), но практики, как и всякий девственник, он побаивался.       — Согни ноги в коленях, — говорит Лёня, и мужчина подчиняется не задумываясь. Он опирается на них ладонями, откидываясь и сладко улыбаясь. Теперь движения более тягучие, размеренные, глубокие. Он выгибается перед ним как… змея, плавно двигая тазом, прикрыв глаза, дыша глубоко и спокойно. Олег придерживает его за бёдра, осторожно поглаживая их, ощущая, как с каждой секундой волнение и трепет пред неизведанным замещается пряным желанием.       — Щекотно… — закусывает парнишка губу, чувствуя ласковые пальцы на коже. Олег щурит глаза, ощущая, как с каждым движением тугое, влажное тепло разливается по мышцам, венам терпким возбуждением.       Ещё какой-то год назад им передёргивало, если кто-то в толпе случайно задевал его плечом, из-за чего поездки в метро и переполненные лифты были ужасней любого хорора. А сейчас Олег нагло трахается на хрустящих простынях с самым фантастическим человеком в жизни, свободно касаясь и оглаживая его там, где захочет.       «Кто бы мог подумать» — вязко скользит мысль, — «что чтобы вылечиться, мне нужно заболеть другим человеком»       А ведь когда-то Олег был действительно болен. Физически, душевно, психически; ужасы искорёженного прошлого, волнение пред мутным настоящим, страх возможного будущего. Всё это разрушало его жизнь: терзало, калечило, пока одним промозглым февральским вечером мир незаметно, буквально по миллиметру, начал переворачиваться с ног на голову. Резкий, протяжный стон Лёни выводит из транса; он полностью насадился на Олега и теперь двигается быстрее, жестче, почти вбиваясь в него. Мужчине хочется что-то сделать, а не лежать как бревно со стояком. Он облизывает ладонь, дрожаще касаясь покрасневшей головки его члена, овитого тёмными, аккуратными кудряшками.       — О-о, да-а… — сладостно, чувствуя, как горячие, влажные пальцы, сжимаются вокруг ствола, — я думал, ты не сообразишь.       — Не хами, Пёрышко, — настолько игриво, что почти опасно, — ты сейчас буквально в моих руках.       Лёня хихикает, и смех этот, как звон сотни стеклянных колокольчиков на ветру. Олег ласкает неспешно, слегка неумело, но Леониду настолько хорошо, что он не хочет лишний раз напрягать любимого «грамотной» методикой.       Мысли вязкие, липкие, мутные… Что-то подобное он чувствовал с Русланом. В его сильных, умелых руках Лёня умирал и возрождался, но потерявшись в ощущениях «Руслик-суслик» мог и перестараться. Олег, конечно, в этом плане совсем ещё школяр, но с ним свободней и… мягче. А ещё он до сладкой истомы нежен и осторожен, из-за чего Лёня едва ли не впервые ощущает почти что домашний комфорт в постели.       Сам брюнет испытывает ни с чем непередаваемые ощущения и вибрации, будто всё тело пульсирует, резонирует вместе с любимым — двигается в один такт, в одном потоке, улавливая невидимые сигналы и волны.       Все чувства невероятно обострены — звуки, шорохи, запахи!.. Олег пододвигается немного вверх, притягивая парня к себе чуть ближе, надрачивая одной рукой, а второй лаская подтянутый живот и грудь. Блондин отдается с каждым толчком, раскрывается всё больше, дыша глубже и постанывая сквозь зубы.       — Лёня-я-я… — мягкое урчание под ухом, горячие пальцы на сухих губах и теле, тихий скрип кровати, звон драгоценных цепей и скользкие шлепки — вот всё, что нужно, дабы парень снова почувствовать себя нужным, необходимым и желанным.       Разрядка слишком быстрая: то ли секса давно не было, то ли эмоций и чувств слишком много. Леонид густо кончает в руку Олега, размазывая сперму по его впалому животу и ладони.       — Твою мать… — едва слышно выдыхает он, откидываясь и падая на спину между разведённых ног Олега. В глазах фейерверки и конфетти, пульс в ушах стучит набатом и тягучая истома под веками… Внезапно, руки Олега подтягивают его за бёдра к себе, разводя ноги шире. Лёня чувствует, как два пальца в его же семени осторожно смазывают анус.       — Не расслабляйся, — не требование и не приказ. Так, констатация факта.       «То-о-очно-о» — мысли вязкие, как кисель, — «о-он же не ко-о-ончил. Не поря-я-ядок»       Олег нависает над ним, быстро пристраиваясь — на лице столько серьёзности, что даже смешно. Входит медленно, косясь на парня, который срывается в хриплый стон. Двигается рвано, почти дико, закинув его ногу себе на бок, для удобства. Лёня очарован его внезапной животной страстью, пламенем в узких глазах, цвета пылающего янтаря, закушенной тонкой губой и каплями пота на высоком, бледном лбу.       — Олежа-а-а… Господи! — стонет, протягивая к нему руки в полуобморочном состоянии. Мужчина наклоняется к нему, позволяя обхватить себя, до боли впиваясь пальцами в напряжённую спину. Он целует его — жадно, пошло, сплетая их дыхания вместе и проталкивая их языком. Лёня проваливается в целый тайфун чувств, эмоций, ритма, ощущая движения Олега, как свои собственные, и двигаясь в такт с ним.       Теперь они кончают почти одновременно. Новый оргазм, ещё более разрушительный чем первый, перемешан с болью — Олег, как настоящий зверь, кусает его за шею. Тела прилипают друг к другу, скреплённые цементом из пота и семени. Сперма Олега заливает в Лёне все лакуны и пустоты, зацветая внутри белыми нарциссами. Лёня едва дышит; его буквально контузило от чувств.       — Безупречно, — восхищённо выдыхает Олег ему в ухо, дрожа всем телом, едва ли не по наитию находя его губы. И Лёня полностью согласен с этим.              — Меня тут один вопрос внезапно начал мучить…       Голос совсем сел, и Лёнька хрипит, как бомжара с вокзала.       — Какой? — у Олега он не менее трескуч. Они лежат больше часа, распластавшись на смятой кровати. На улице ночь, за окном орут, как резаные, цикады, а сквозняк действует не хуже кондиционера. Лёня устало переворачивается на живот, подпирая голову рукой.       — Если мы уже по сути супруги… — косясь взглядом на поблёскивающую под молодой луной цепь, — то моя фамилия Амурский, или всё ещё Змееловов?       Олегу нужно пару секунд, дабы отфильтровать услышанное. Он улыбчиво хмыкает, поглаживая парня по лицу.       — Поедем в Америку — станешь Амурский, — так легко и непринуждённо, аж сердце сжимается. Лёня наклоняется ближе, осторожно целуя мужа в нос.       — Не нужно, — ласково, сияя нежной мятой в глазах, — мне и так всё понятно.