Briikasar

В голове у Дина ещё немного звенело, а перед глазами мутилось, когда он поднялся на ноги, придерживаясь за тви'лека, подоспевшего к нему на помощь. Собрав все последние силы, чтобы держаться прямо, Дин выпустил служившее ему опорой чужое плечо и сделал шаг вперёд. Идти было больно, стоять было больно, даже дышать было больно. Дин не пытался сейчас сосчитать повреждения, лишь отметил про себя, что у него, скорее всего, треснуло ребро, но он будет жить. Собственное состояние как всегда отошло на второй план, уступая место совсем другой тревоге. Сделав ещё пару шагов, Дин тяжело упал коленями на песок, не заботясь о пугающей близости огромной ранкорьей пасти и склонился над крошечным телом, протягивая подрагивающую руку к голове ребёнка. — Грогу?.. — тихо позвал Дин, и при звуке его голоса малютка шевельнул ушами, пытаясь открыть глаза. С ним всё было в порядке, он просто очень устал. — Гх-у-у... — залепетал ребёнок, и его ручки слабо потянулись к Дину, который тут же взял крошку на руки, несмотря на то, что раны снова отозвались болью по всему телу. Пришлось держать ребёнка одной рукой, а второй опереться на землю, чтобы подняться, и Дин не смог подавить тихий болезненный хрип, но ему удалось снова встать на ноги. А когда он развернулся к остальным, то увидел среди них Фетта, стоявшего чуть ближе и придерживавшего правую руку. — Ты цел? — коротко спросил он, когда Дин, прихрамывая, подошёл к нему, и тот также коротко кивнул. — Подожди, пока доберёмся до дворца. Я должен тебе хороший приём, отдых и сеанс в бакта-камере. — Боба прервался и опустил голову в шлеме, так что визор, скрывавший его внимательный взгляд, замер прямо над малышом, дремлющим на сгибе локтя Дина. — Так это и есть твой ик'аад? Дин смутился. Фетт назвал Грогу его ребёнком также легко и спокойно, как и принял приверженность Дина Кредо. И пускай отрицать сказанное совсем не хотелось, подобные слова всегда обретали особый вес, когда произносились вслух. — Да... — пробормотал Дин, — наверное. Он должен был быть вместе с джедаями... В ответ на это Боба рассмеялся, тихим низким смехом: — А он молодец. На его месте, я бы тоже не задержался у джедаев. Спустя некоторое время после этого всё ещё спящий ранкор был оставлен на попечение своего дрессировщика, прибывшего из дворца, а все участники недавней битвы отправились в обратный путь, одолжив несколько транспортов. Пели тоже поехала вместе со всеми. Она держалась рядом с Дином, наблюдая за его неуклюжими болезненными движениями, и наконец, сказала: — Кошмарные травмы, а, Мандо? Что ты делал, когда в последний раз был так сильно ранен? — Я пошёл к таскенам. — Ты сделал... ЧТО? — Пели почти вскрикнула от изумления, забавно округляя глаза. — Долгая история, — отговорился Дин. — Скажи лучше, как ребёнок попал к тебе? — Ах, это, — женщина махнула рукой, мол, тут и рассказывать нечего. — Его привёз на икс-винге астромех. — Одного? — в голосе Дина послышалось напряжение. — Ну да... одного. Знаю, звучит не очень хорошо, но этот вомп-крысёныш был в полном порядке, поверь. Кстати, астромех просил передать, что малой отказался от обучения ради тебя, что он слишком привязан, чтобы быть джедаем, или что-то в этом роде. — Ради... меня? — Модулятор искажал голос мандалорца, но невозможно было не заметить, как он треснул и надломился на последнем слове. — Ты уверена? — Абсолютно, — утвердительно качнула головой Пели, поднимая ладони. — Именно так он и сказал. Дин не ответил. Он посмотрел на ребёнка, спящего у него на коленях, и снова отодвинул в сторону воротник его одёжки, чтобы увидеть крохотные звенья блестящей маленькой кольчуги, прилегавшей к его телу как вторая кожа. Он отказался от обучения ради тебя... Ради тебя... Тебя... Билось у Дина в голове, а откуда-то из глубины поднималась дрожь и странная боль, не имеющая ничего общего с той болью, которую он испытывал из-за ран. Уже во дворце Боба распорядился об отдельной комнате для Дина и Грогу, велел принести им еды и только потом вышел к остальным, спокойно, но очень сурово сказав: — Никто не тревожит их. Но никто и не собирался. Каждый из присутствующих ощущал нечто особенное между мандалорцем и маленьким зелёным существом и уважал их право на уединение. А Дин тем временем запер дверь и, опустив спящего ребёнка на кровать, начал снимать броню, аккуратно складывая все элементы один к одному. Он отказался от бакта-камеры, аргументировав это тем, что некоторым она нужна больше, чем ему. Но Боба не оставил Дина ни с чем и выделил ему целую кучу бакта-пластырей и несколько упаковок бакта-спрея. Через несколько минут вся броня и оружие были сняты за исключением шлема. Дин помедлил. Сердце билось, дыхание замирало, но если он хотел позаботиться о своих ранах должным образом, шлем нужно было снять. Дин беспокойно посмотрел на запертую дверь, потом на спящего ребёнка. "Ты больше не мандалорец", — раздался в его голове безжалостный голос Оружейницы. Эти слова означали, что формально в его воле было больше не следовать никаким установкам. Он мог снимать шлем, он мог отказаться от правил Кредо, но он этого не сделал, потому что эта система ценностей стала для Дина основополагающей. Он следовал ей больше тридцати лет и для него просто не существовало жизни вне рамок мандалорской идентичности. Следование Кредо всегда было выбором, и даже если его воде отказались от него... что ж, он принимает их выбор, но и сам выбирает всё также придерживаться Пути, пускай они больше и не считают его мандалорцем. "Баджур, бескар'гам, аранов, алиит... — повторил про себя Дин слова старого детского стишка, с помощью которого он сам когда-то учил основы того, что составляет Кредо. — Алиит..." Клан. Защита и поддержка своей семьи всегда были таким же важным правилом, как и ношение брони. Нужно было лишь решить, что для тебя более значимо, а Дин уже давно перестроил приоритеты ради самого дорогого в своей жизни... Грогу. За время их общего пути Дин понял, что если будет нужно, он станет живым щитом, изменит себя, пожертвует всем, потому что это именно то, на что он готов пойти... потому что именно так он любит этого ребёнка. Какой бы выбор перед ним ни стоял, Дин всегда, всегда, всегда выберет Грогу. Это решилось ещё в тот день, много месяцев назад, когда он выбрал напасть на имперскую ставку, нарушить все правила Гильдии и пуститься в бега... ради найдёныша. И сейчас он выбрал медленно снять шлем, несмотря на присутствие в комнате другого живого существа, потому что в мире не существовало ничего и никого важнее этого маленького мальчика. И если для других лицо мандалорца по прежнему будет оставаться загадкой, то Грогу станет единственным исключением. Дин чувствовал его словно продолжением себя и уже не мог закрыться от этого ребёнка также как от других. Оставшись без шлема, мандалорец закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Он спустил подтяжки, стащил с себя верхнюю часть поддоспешника вместе с тонкой нижней рубашкой, а затем обработал повреждённую кожу бакта-спреем и перетянул торс эластичным бинтом. Дин как раз вскрыл упаковку бакта-пластырей, когда со стороны кровати вдруг раздались несчастные жалобные звуки, похожие на плач. Мандалорец обернулся так резко, что новые вспышки беспорядочной боли заставили его тихо зашипеть. "К'атини!" — сказал себе Дин и пересёк комнату, стараясь не опираться на левую ногу. Малыш почти проснулся и теперь шарил по постели вокруг себя, готовый вот-вот расплакаться. "Он потерял меня. Он думал, что я опять оставил его", — с внезапно потяжелевшим сердцем понял Дин и без раздумий подхватил крошку на руки, прижимая его к груди. Грогу ахнул, поднимая влажные глаза на своего названного отца, а потом прижался щекой к обнажённой смуглой коже у Дина под ключицей и тоненько захныкал. Щека у ребёнка была тёплой и мягкой, а контакт кожи к коже оказался таким внезапным и поразительным, что у Дина ослабели ноги. Он опустился на край кровати. — Ну что ты, что ты... Не плачь, ад'ика. Я никуда не ушёл. Я здесь с тобой... — тихо успокаивал крошку Дин, медленно поглаживая его маленькую спину. — Дя... — всхлипнул Грогу и полез выше. Он обнял названного отца как мог, схватившись одной рукой за его ухо и уткнувшись в шершавую щёку. — Я тоже очень скучал по тебе, родной, — прошептал Дин. — И я не оставлю тебя, если ты правда этого не хочешь. Когда Дин усадил Грогу к себе на колени, тот сейчас же вскинул голову, и мандалорец заглянул в его большие тёмные глаза, такие глубокие, в них странным образом сочетались детская невинность и невероятная проницательность очень мудрого существа. — Пели сказала, что ты отказался от обучения у джедаев, — начал Дин. — Это правда? Почему? — Дя, — снова сказал Грогу, сжимая в коготках пальцы мандалорца. — Ты правда выбрал... меня? — Дин с трудом выдохнул, чувствуя, как у него в горле встаёт ком. Грогу не ответил, только наклонился вперёд и ласково боднул своего названного отца головой в грудь. — О, малыш... — почти простонал Дин, смыкая руки кольцом вокруг Грогу и наклоняясь ниже к нему. — Спасибо... спасибо, ад'ика... Я недостоин тебя... Но я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо со мной. Я буду беречь и любить тебя пока не умру, клянусь... За время их разлуки Дин плакал только один раз, сразу после того как они расстались. И хотя в те долгие месяцы одиночества тоска не раз грызла Дина, запуская кривые когти прямо ему в сердце, он больше не мог плакать. Как будто что-то у него внутри окоченело. Как будто боль, которую он испытал, была такой сильной, что способность в полной мере проявлять эмоции просто отключилась. Дин слишком привык к этому, поэтому когда в уголках глаз защипало, он просто беспомощно сдался на волю слезам. Дин плакал, а крошка пытался вытереть влажные дорожки у него на щеках, тихо воркуя, как будто тоже успокаивал названного отца. Слёзы были такими же горячими и мокрыми, как и в прошлый раз, но если в прошлый раз этими слезами истекало растерзанное на куски сердце Дина, то теперь эти же слёзы исцеляли его. На месте открытых ран оставались только едва заметные шрамы. Он с юности привык сам заботится о своих ранах и мог справиться почти с любым повреждением. Бакта, бинты, швы и перевязки, всё это было знакомо Дину, но после ухода Грогу он обнаружил, что не может достать до своей самой главной раны, засевшей где-то внутри, слишком глубоко. Тело зажило, но Дин чувствовал, как пульсируют рваные края этого незримого увечья, истекая кровью капля за каплей. И вот теперь всё кончилось. Тупая боль утихла, смытая его слезами. Дин чувствовал тепло от маленького комочка у своей груди, и сделал то единственное, что сейчас казалось правильным. В последний раз Дин целовал свою мать, когда она ещё не умерла, когда его самого ещё не забрали мандалорцы, когда он ещё не принял верд'готен. Это было больше тридцати лет назад. И вот теперь он неловко прижался губами к макушке своего ребёнка, оставив на ней смазанный поцелуй. Грогу поднял личико, кажется, немного удивлённый, а потом с небольшим усилием обхватил щёки Дина и ткнулся своим маленьким носом-пуговкой в кончик его длинного изогнутого носа. Прерывисто вздохнув, мандалорец снова подхватил ребёнка на руки, обнимая и позволяя ему нежно хвататься за своё лицо. Это было так непривычно, и Дин покрывался мурашками с ног до головы при каждом касании, но всё равно позволял. Маленькие когтистые ладошки были первыми и единственными руками, касавшимися его лица, с тех пор как он стал мандалорцем. — Ни шарир гар, ад'ика, — шёпотом выдохнул Дин, поглаживая бархатные ушки Грогу. — Ни шарир гар... Произнести эти слова казалось так важно и так тяжело одновременно, но мандо'а до того привычно и плавно лёг на его губы, что Дин набрался решимости и повторил то же самое, только теперь на общегале: — Я люблю тебя... "Люблю, — отозвалось в сознании Дина. Крошка улавливал чувства своего отца и передавал их обратно, полубессвязно повторяя слово, которое лучше всего описывало то, что он ещё не мог ясно понять. — Люблю, люблю, люблю, люблю". Чувствуя, как глаза снова наполняются слезами, Дин слегка коснулся лбом тёплого лба Грогу, ощущая себя так, словно часть его души возвращается на своё место. Пустота в его сердце была заполнена до предела, и впервые за эти недели и месяцы Дин чувствовал себя таким целым... счастливым. Казалось, что ещё никогда в жизни он не был так счастлив и теперь с трудом справлялся с этим чувством и со своим сердцем, которое колотилось так сильно, что прошедшие было рёбра снова начали болеть. Боль немного отвлекла Дина, и, опустив Грогу к себе на колени, он потянулся к вскрытой упаковке бакта-пластырей, оставшейся валяться на другом конце кровати. — И-и-и, — громко пискнул ребёнок и вытянул коготки, пытаясь выхватить клейкую полоску из рук Дина. — Хочешь помочь? — спросил тот. — Ну хорошо, смотри. Нужно клеить туда, где ссадины, вот так. Видишь? Дин показал, как надо, приклеив кусок пластыря на предплечье чуть ближе к сгибу локтя, туда, где была содрана кожа. — Справишься? Грогу утвердительно засопел. — Только смотри, никакого джедайского колдовства, — поспешно добавил мандалорец. — У меня и так всё заживёт, а ты сегодня и без этого устал. Договорились? Грогу не ответил. Он был слишком занят, прилепляя к руке Дина слегка помятый пластырь, и тот с улыбкой вздохнул, позволяя своему ребёнку практиковаться в нелёгком деле оказания первой медицинской помощи. Их восстановленная Связь крепла с каждой минутой. И хотя Дин не мог этого знать, а сказать ему было некому, но если бы рядом оказался джедай, он бы сразу уловил, что мандалорец и его дитя сияют в Силе. Не как солнце, на которое невозможно смотреть невооружённым глазом, и не как огонь, о который можно обжечься, а как-то совершенно по-особенному, мягко и тепло. Дин и Грогу оба пережили достаточно тёмных дней, чтобы теперь найти безопасность и покой в свете той любви, которую они разделяли друг с другом.