Мгновение

      Лаванья подскакивает на месте. Вновь она засыпает за горой свитков и книг. В библиотеке спокойно, душно и постоянно хочется чихнуть из-за многовековой пыли, пусть кураторы и заставляют студентов прибираться на полках. Ананд лишь хмыкает, подпирает ладонью подбородок и садится обратно на стул. Взгляд лениво скользит поверх бумажных листов, пока наконец не натыкается на настенные часы. Девушка слегка заторможено понимает: опоздала.       А куда именно она собиралась?..       Красноречивый кашель разрезает тишину. И от него ноги невольно начинают дрожать так, словно Лаванья подросток, который ослушался родителей. Ананд слышит неспешные шаги, но обернуться не решается. Внутри всё ещё копошится давний страх.       Быть оскорбленной.       Быть избитой.       Быть виноватой.       …И быть отвергнутой за малейший проступок…       Аль-Хайтам так и не садится: просто встаёт позади и кладет руки поверх её плеч. Слегка давит, а после начинает аккуратно массировать. Из горла вырывается истеричный смешок. Девушка нутром, не глазами или ушами, улавливает то, как удивленно изгибается бровь её возлюбленного.       И всё же слышит раздраженный и одновременно насмешливый «хм». — Помнишь, кто я для тебя? — Голос его похож на шелест.       Словно боится… Спугнуть? Потерять опять?       Жить прошлым, нечего пытаться найти Его в каждой тени и в каждом мужчине. Пусть прошлое останется прошлым. — Невыносимый руководитель проекта, — вдруг находит в себе силы на сарказм Ананд.       Аль-Хайтам хмыкает, целует макушку и глубоко вдыхает запах волос. Цветочный, отдающий пряностями. И домом. — А ещё? — Лаванья чувствует, как губы перемещаются на шею.       Ананд фыркает. Даже находит в себе силы на ответ, хоть и млеет от каждого прикосновения, растекаясь на стуле всё больше и больше. Иногда девушке кажется, что отношения с секретарем ей просто снятся. Мало ли на что Малая Властительница Кусанали способна. Но нет, Лаванья в очередной раз делает глубокий вдох и запрокидывает руку назад, ощущая под подушечками пальцев теплую кожу. — Настоящее, — Ананд случайно прокусывает внутреннюю сторону щеки до крови, — и будущее.       На языке оседает металлический привкус, но Аль-Хайтам одним движением разворачивает стул к себе. У девушки перед глазами мир на пару мгновений вертится, прежде чем она фокусирует взгляд на насмешливых глазах. Лаванья фыркает и протягивает руку вперед. Словно кот, секретарь прикладывает её ладонь к собственной щеке и прикрывает веки. — Я тебя люблю.       Такие простые три слова, но у Ананд всё внутри идет кувырком от восторга. — А ещё у тебя ладошки потные.       Девушка пытается выдернуть руку из захвата от желания спрятать ненавистную часть тела.       Мужчина приоткрывает один глаз, а в нем столько искр смеха, что Лаванья невольно успокаивается. Пошутил. Он просто пошутил. — Ты невыносим. — И я тебя тоже люблю, всем сердцем, Аль-Хайтам.       Секретарь довольно улыбается, призывно смотрит на более удобное кресло в конце коридора, предназначенное для смотрителей библиотеки. И вдруг, не дожидаясь ответа, подхватывает девушку на руки. В три размашистых шага пересекает расстояние, и Лаванья уже сидит на мужских коленях. — Можешь продолжать меня хвалить, — жаркое дыхание опаляет ушную раковину, — ты ведь абсолютна права во всем.       Секретарь утыкается носом в бледную шею и глубоко вдыхает: — Абсолютно во всем, когда дело касается меня. И никогда, когда тема заходит о тебе самой.       Ананд уютно. Уютно настолько, что хочется плакать, восторженно пищать и восклицать. Аль-Хайтам не дарил дом, он был им. Что-то ближе семьи, что-то ближе всего на свете. Быть может судьба? А дурацкие романтические книжки, которые читает иногда девушка перед сном не так уж и врали о том, что можно испытывать что-то настолько яркое и теплое? — Ты опять плачешь, — шепчет секретарь, — ты в курсе, что та ещё плакса?       Лаванья фыркает и зарывается носом в складки одежды. — А теперь пачкаешь соплями мой костюм.       И в противовес словам руки прижимают ещё ближе, даря столько тепла и комфорта, что Ананд невольно засыпает. Наутро их выгоняют из библиотеки под неодобрительные взгляды профессоров и смешки студентов. Но не плевать ли?       Аль-Хайтам был больше, чем интрижка или просто будущий муж.       Аль-Хайтам был вторым сердцем.