Спасатель

      Шарф красиво развевается в порывах ветра. Папайрус, скрипя снегом, шагает с поста брата в бар, с камнем на сердце и хмурой задумчивостью на лице. Он кусает губу и устало выдыхает, опаляя лицо теплыми клубами пара, качает головой. Ему казалось, брат хоть немного понял из того, что он талдычил ему все время, преподнося всеми возможными способами, которыми умеет. Называть брата слабохарактерным совсем не хочется, не хочется злиться на него и обвинять в своем волнении и разочаровании — хочется лишь выдохнуть всю свою обиду и посмотреть Сансу в глаза раскаянным взглядом. Тихо сказать «прости» за то, что не смог быть рядом в нужный момент; Папайрус даже не может вспомнить день, в который брат начал прикладываться к бутылке, и такая безответственность разъедает дыру в груди. Он должен был быть внимательнее, должен был это предотвратить.       Глубоким вдохом Папс заставляет себя успокоиться, останавливаясь лишь для того, чтобы сделать следующий решительный шаг. Санс бы не хотел, чтобы он винил себя.       Сосредоточившись на широких шагах, чтобы не обращать внимания на навязчивые мысли, Папс не сразу замечает дверь бара перед собой и приходит в сознание, лишь когда ладонь уверенно надавливает на ручку. В заведение он проходит слегка потерянный, но, почувствовав на себе назойливые взгляды, вспоминает, кто он такой, и гордо поднимает подбородок, хмурясь.       — Добро пожаловать, — приветливо машет рукой Гриллби. Голос его, как обычно, слащавый и ласковый, одеколон приторно-сладкий, а взгляд проницательный, с хитрым прищуром. Папайрус кротко кивает головой в ответ, поджимая губы. Он бегло осмотрелся, когда продвигался к барной стойке, отбивая ровный ритм каблуком. Санса ни за стойкой, ни среди посетителей он не увидел. С этими знаниями с души будто спадает груда камней, и чувство облегчения добавляет уверенности. Папс прищуривается. — Давно не виделись, лейтенант, я горячо рад тебя видеть, — бармен подмигивает, протягивая Папайрусу ладонь. Последний, слегка озадаченный, все же жмет ее. Руки у Гриллби действительно горячие. — Если ты за Сансом, то он не приходил, что странно, — Грилбз возвращается к своему занятию: он элегантно поправляет очки и протирает стакан, задумчиво вглядываясь в идеально чистое стекло, — он, вроде, планировал сегодня стендап, сцена по вечерам обычно пустая.       Папайрус озабочено фыркает, отводя взгляд в сторону.       — Вся его жизнь стендап, успеет еще рассказать об этом публично, — он скрещивает руки на груди и переносит вес тела на одну ногу. Если Санс не в баре, значит, либо дома, либо в Водопадах. Папайрус отчаянно надеется на первое, потому что после смены бегать по Подземелью — последнее, чего он хочет.       Гриллби тихо хихикает в кулак.       — Ты точно не потерял его?       — Нет, — серьезно отрезает он, и выражение лица непроизвольно меняется. — У него закончилась горчица… — придумывает Папайрус на ходу, вспоминая, как брат этим дерьмом залил все его спагетти. Вздыхая, он достает из кармана кошелек под слишком уж пристальным взглядом. Все же отношение к Гриллби лавирует между испепеляющим раздражением и тихой благодарностью. — Тут на три бутылки, — ставит он золото на барную стойку и наблюдает сперва за мимолетным довольным оскалом, затем — отделяющейся спиной. На последок Гриллби бросает хитрый взгляд через плечо.       — Кто бы мог подумать, что ты такой заботливый брат. Сансу бы у тебя поучиться.       После этих слов бармен скрывается за «пожарной» дверью. Папс озабоченно сдувает прядь с лица, фыркая и не принимая такую откровенную лесть.       Он забирает заказ с тугим узлом в голове, который никак не развязывается. Папайрус уходит, не попрощавшись и не услышав, что сказал ему бармен вслед, но это и не кажется важным. Мысли о том, что Сансу не нужно ни на кого ровняться — вот, о чем он думает. Если сильно постараться, можно стать лучшей версией себя, а не кем-то другим. Иногда таких изменений не замечают, ведь, несмотря ни на что, ты останешься собой. Морозный воздух ласково обжигает щеки, твердый, колючий. Папайрус зарывается носом в шарф и тихо выдыхает, шагая, наконец, домой. В детстве он хотел быть как Санс, и Санс это желание ненавидел всем сердцем. Потому что не понимал; потому что думал, что младший брат не видит всего дерьма, не видит картину целиком. Но Папайрус ее видел и считал идеальной до тех пор, пока брат не убедил в обратном. Рука сжимает пакет с горчицей крепче, и тот забавно шелестит на ветру. Сансу всегда нравилось выставлять свои слабости напоказ, переубеждать других и отрицать свои достоинства, и Папайрус не знает, сколько ему еще придется надламывать брата, чтобы тот не утонул в самом себе, сколько ему еще нужно доказывать его значимость и нужность. Сомневаясь в себе, Санс будто поддает сомнению все то, что Папайрус чувствует. От злости сжимаются зубы. Спустя столько времени, он стал от этого зависим.       Он не стал, как Санс, — у него бы ни за что не получилось — может потому, что Санс не позволил, а может потому, что лень брата Папайрус презирал всегда. Санс лишь помог ему стать собой.       По дереву каблук отдает глухим стуком. Папс поднимается по ступенькам на крыльцо, отворяя дверь и ощущая тишину в мыслях. Кажется, будто тугой узел в голове развязался, но никакого облегчения за этим не следует. Папайрус закрывает дверь.       — Санс? — в доме настолько тихо, что ощущение пустоты неприятно заползает под кожу. Папс смахивает снег со своих сапог и проходит внутрь. Санс просто сидит на диване с закрытыми глазами — складывается впечатление, ведь на сон это совсем не похоже. Папайрус в очередной раз обещает себе, что привыкнет, оставляет пакет на кухне, идя к брату.       Санс спит, будто не живой: его дыхание не слышно, не видно, как поднимается грудь, а рот немного приоткрыт. И может выглядит это жутко, но Папс почти не замечает, как успокаивается, когда аккуратно опускается рядом, всматриваясь в его лицо. Он хочет провести рукой по подбородку, широкой линии челюсти, целовать в шею, царапаться о его щетину, хочет почувствовать, как брат вновь цепляется за его плечи, будто за спасательный круг, и продолжает целовать слишком неряшливо и отчаянно. Но Папайрус продолжает всматриваться, продолжает любоваться, и будить Санса совсем не хочется. Он лишь мимолетно целует его в уголок губ, пока сердце тихо успокаивается.       Непонятно тревожит мысль, в которой отчаянно ища спасения, он спасает брата. Но его спасти не удается.       Узел в голове развязывается.