Кофе — это зло! Комурин — хороший!

      — Сколько осталось?       Тишина в ответ.       — Сколько?!       Он все так же молчит и лишь отводит в сторону уставший взгляд помутневших черных глаз.       — Черт возьми, скажи мне, сколько их осталось?! — впервые в жизни на него накатывает приступ неконтролируемой злости. Он настолько силен, что нет никакой возможности держать себя в руках. Хочется тряхнуть его за плечи, ударить по лицу, заставить посмотреть на себя с той знакомой неприкрытой яростью в глазах. Да, пусть даже потом получить рукоятью катаны поддых, но только чтобы не было этого удушающего молчания, этого взгляда.       И он бы даже сделал это, если бы не ужасающего вида разорванная рана на груди.       — Почему она не затягивается? Скажи. Сколько, — уже даже нет сил на отчаяние в голосе.       — Это был последний, — произносит еле слышно лежащий на его коленях израненный мечник и закрывает глаза, поджимая побледневшие губы.       — Зачем… — Лави изо всех сил сжимает пальцами ткань на его груди, надеясь хоть как-то остановить кровотечение, — зачем ты прикрыл меня собой, если знал, что больше не сможешь регенерировать?       Канда едва ухмыляется, а губы подергивает призрачный отблеск улыбки — неужели ответ не ясен без слов?       — Ты дурак, — раздается глухой голос с легкой примесью обидной злости. — Ты все равно меня не спас.       Канда удивленно смотрит на него. Сил на вопрос уже нет, но он надеется, что Книжник сможет все прочесть по глазам. Ведь всегда умудрялся как-то смотреть вглубь него, видеть то, что он тщательно скрывал от всех и порой даже от самого себя. Должен и сейчас.       Лави вымученно улыбается и проводит пальцами по лицу японца, отводя в сторону некогда легкие и шелковистые, а сейчас покрытые сажей, пылью и спекшейся кровью пряди волос.       — Ты думал, что, пожертвовав собой ради меня, оставишь мне спокойную счастливую жизнь? Какое глупое благородство — оно так на тебя не похоже, — он усмехается, но выглядит это криво и неестественно, — ты не учел одного. Что без тебя исчезну и я…       Глаза Канды на мгновение расширяются, а после смотрят как-то томительно-радостно, с легким оттенком грусти. И сейчас он жалеет только об одном: что не рискнул жизнью ради этого идиота раньше. Когда у него были в запасе ещё пара-тройка лепестков лотоса.