Wir hatten keine Liebe.

холодно. этим можно описать всё, что происходит в его жизни, всё, что находится в комнате. — Мне холодно, – говорит и не знает зачем, для чего, почему, но уже настолько сильно устал думать об этом, что трясет головой и надеется. надеется, что ошибется хотя бы сейчас. пожалуйста, он больше не сможет терпеть этот холод. — Дать плед? – раздается по комнате, а Сяо даже голову не отрывает от телефона. Ху тао снова написала какую-то невероятно важную вещь, которую сразу же нужно обсудить. а Венти лишь покрывается еще одной коркой льда и кажется, что сейчас кончики пальцев рук станут ужасно синими и хрупкими, чтобы их аж сломать можно было, просто прикасаясь. — Да нет-нет, хе-хе, – глаза тускнеют, но нужно продолжить говорить, — просто показалось, что и тебе тоже, – отводит взгляд и пытается проглотить слёзы. удачно получается, но внутри ничего не хочет просто так успокаиваться. — я чай сделаю, ты будешь? тишина. Сяо сейчас занят, Сяо отвечает Итэру, Сяо не слышит Венти, Венти всё-таки уходит на кухню, услышав раздраженное "нет". ставит чайник на плиту и хочется свернуться калачиком и плакать. выплакать глаза, чтобы легкие не могли больше снабжать кислородом, а сердце биться не хотело, чтобы он уже не мог чувствовать этот раздражительный холод, чтобы внутри ничего не болело, потому что, если это не произойдет, Венти с ума сойдет. это длится так долго, что душа волком выть начала еще месяца два назад, а руки в крови купаются каждый день под тихие слезы. это так больно, так невозможно сильно давит, душит, убивает, что хочется сердце вырвать из груди, а глаза выколоть, уши залить бетоном, гипсом, да чем угодно, только бы не знать, не видеть, не слышать, не ощущать невозможную реальность. но чайник закипает, а косички откидываются назад над раковиной, чтобы не намочить, когда себя в порядок пытается привести. натягивает самую ужасную улыбку (она до такой степени инородная, что Венти сам чувствует, как щеки дрожат, а губы болят) и пытается доказать самому себе, что всё хорошо, что всё в порядке, что ему кажется, что его обязанность быть всё равно с Сяо. напоминает, что чуть ли не клялся самому себе в том, что не оставит Сяо, что больше не сбежит. он всегда будет выполнять его просьбы, даже если тот попросит его вырвать сердце и уничтожить весь город за ночь, Венти обязательно сделает всё в лучшем виде. Потому что он любит Сяо - думает, потому что обещал - шепчет что-то ужасно-отвратительное, голос того самого мальчика, голос того, кого он бросил, кого не смог защитить. и именно этот противный (какой к черту противный?) голос заставляет улыбке сломаться, а чаю чуть ли не вылиться за пределы кружки. — Я пошёл, – разносится по прихожей под захлопывающуюся дверь, а у Венти перед глазами всё плыть от слёз начинает, и горло так болеть стало из-за всхлипов, что уже ничего не получается сделать, кроме как свернуться в комок около столешницы и уже не тихо, а чуть ли не надрывно плакать. даже рука, что пытается зажать рот, не помогает. ничего не помогает, потому что этому уже ничего не поможет. Венти уже не хочет помощи, он просто хочет плакать, а ещё чтобы старый Сяо вернулся, чтобы были прогулки под луной, чтобы были смех и радость, чтобы он пел песни, а его слушали. хочет вернуться в то прошлое, которое запачкано кровью настоящего, что уже почти не существует, потому что растворилось в слезах. но того Сяо, который спешил домой и приносил цветы для Венти (обязательно в горшках!), который за сложенными руками на груди прятал смешинки голоса и расползающуюся улыбку, того, которой любил обниматься и не любил телефон, который всегда был рядом и хотел научиться играть на флейте, чтобы составлять дуэт Венти, того, который грел и согревал, уже нет. он исчез, превратился в пыль и развеялся по воздуху, но остался кандалами на ногах и руках Венти, остался (не)приятным осадком на душе, из-за которого волосы вырвать хочется и убиться об землю. Сяо всегда был специфичен, Сяо всегда был, как наркотики, - сложно отказаться, отвыкнуть и забыть, начиная жить заново. но Венти это нравилось, нравилось, что кто-то может помочь ему ровно до тех пор, пока не понял, что дороги назад нет - там пропасть, что сожрет его душу, разрушит прошлое, настоящее вообще всё, даже самого Венти. но перед пропастью был Сяо. его тень. он прожигал в душе дыры, хоронил надежду и душил счастье. он заморозил сердце Венти и разбил его, отделил воспоминания стеной безразличия, о которую ломается голос Венти, которая всё равно даёт небольшой, совсем крохотный шанс, что там, где-то далеко внутри остался его Сяо, до которого просто нужно достучаться. и он стучится - кулаки в кровь, обувь в лохмотья, но оттуда ничего. пустота всепоглащающая, чистая и абсолютно тихая. "ничего" - думает Венти и стучится-стучится-стучится. но ответа нет. руки уже не просто болят, он почти видит на них кости, пальцы переломлены, а посередине огромная дыра, что хочет дотянуться до каждого сантиметра тела и пожрать все воспоминания, что хранятся там. и от этого еще больше обиднее и эта растет быстрее и быстрее. ничего не видно, потому что уже не может этого делать, а в голове лишь просьбы, мольбы, чтобы тот Сяо вернулся. но стена не рушится, а, кажется, что сейчас он и замертво упасть может, что так и не увидит сияющий золотом янтарь и не сможет даже сыграть ему напоследок. но Венти должен быть сильным, Венти должен успокоиться и согреться хотя бы о чашку, хотя бы руки. Венти должен перестать вести себя, как ребенок, и плакать от небольшого проявления холода. нужно встать, нужно продолжить играть роль, нужно-нужно-нужно. он уже не знает, чью роль играет, но продолжает выжимать из себя хоть что-то. получается отвратительно, потому что Сяо на него теперь даже почти не смотрит. Венти снова всё рушит. встаёт и берет в руки чашку, чтобы пойти в зал, чтобы взять книгу и перестать жрать себя. чтобы сбежать уже не от кого-то, а от себя. потому что за это его никто ругать не будет, потому что именно это он и делал последние полгода (полгода? что такое полгода? это шесть месяцев или целая вечность? почему всё так размыто?) и он берет какую-то книжку, а рука аж болеть от температуры чашки начинает, но он не обращает внимания, продолжает бесполезно водить взглядом по строчкам, пытаясь ухватиться за смысл слов, чтобы понимать суть, но ничего не получается. самые простые слова стали непонятными. а в голове поселился туман, что не позволяет мозгу адекватно работать. хочется закрыть книгу и кинуть ее в стену, чтобы она как-нибудь отрекошетила и прилетела Сяо по голове и мозги вправила. но так не получится, поэтому сжимает посильнее место, где рука удерживает страницы и продолжает игнорировать боль от температуры. и так на самом деле могло время тянуться до скончания мира, но пляски букв и чертей в голове прерываются скрипом двери, когда солнце уже село, а луна пыталась осветить хоть что-то. Сяо встретила полнейшая темнота и он к этому привык. привык, что Венти почти перестал отражаться в их общем доме и жизни. на самом деле, он просто не помнит, когда было иначе и как именно. время съело его память, а свет карамельных глаз Итэра стал новым светилом, что было, словно лампочкой для мотылька-Сяо - притягательно прекрасным и до ужаса постоянным. Венти был огнем, бурей, океаном. он не мог быть предсказуемым, он не хотел быть обычным, но Сяо уже не помнит, как горели его зелёные сапфиры. и уже сомневается, что когда-то всё было именно так. — Как погулял? - кружка остыла, чай не выпит, рука теперь мёрзнет от нее, а глаза упёрлись в текст и ничего не видят, но уже привыкли к этому - он многое не видит, старается не замечать, опускать детали. он полюбил быть слепым и теперь глазами следить за текстом не обязательно. теперь вообще мало, что обязательно. ответ прилетает, как обычно, через минуту-две, когда обувь снята вслед за одеждой, а руки ищут включатель: — Отлично, - вот так. отлично. просто отлично, не будет ничего другого, не будет сияющих янтарей в темноте, что рассказывают о желании поделиться пережитым, не будет старого Сяо и Венти должен был это запомнить, но это не получается. но Сяо включает свет и всё-таки хочет что-то сказать, это видно по чуть сжатым губам, смотрящему сквозь телефон взгляду, а после и по тому, что тот и вовсе в карман отправляется. и вот! вот сейчас глаза Венти снова наполнились своей искрящейся надеждой, сейчас косички снова перестали казаться настолько выцветшими и пустыми, а его откуда-то взявшаяся энергия чуть ли не создавала сияние вокруг него и это всё становится ярче, заметнее, когда Сяо закрывает глаза и поворачивает голову в сторону Венти, что все также сидит на стуле и держит в руках уже только книгу (чашку положил на столик рядом и произведение тоже вообще-то нужно, но руки не хотят разжиматься), улыбка не сползает с лица и кажется, что сейчас то треснет из-за нее. — Нам надо поговорить, – произносится тяжело и голову опускает, так, что больше его глаз не видно, чтобы после снова её поднять и вперить свои невозможно красивые шафрановые глаза. и Венти начинает волноваться, на дне изумрудов сияет беспокойство и он весь почти тянется, чтобы встать и обнять Сяо, но сам себя останавливает.

"ему это не нравится."

— Внимательно тебя слушаю, – и смотрит, следит за ещё более тяжелым вздохом и теперь ему самому не по себе, так сложно дышать стало. — Мне кажется, что нам всё-таки нужно расстаться, – звучит, как гром среди ясного неба. и плевать, что небо не было ясным, плевать, что все метеорологи говорили, что сегодня будет всеразрушающая гроза и нужно будет прятаться в бункерах, потому что никакие громоотводы не помогут, эта гроза, шторм будет сносить всё на своём пути и убивать каждого. и глаза широко распахиваются – в них возникают слезы, которые казалось бы уже все были выплаканы, но Венти берёт себя в руки, кусает до боли внутреннюю сторону щеки и пытается успокоиться, потому что за той стеной безразличия ещё может быть... может быть, наверное, возможно... — Я не могу больше тебя видеть, не хочу больше врать тебе, – каждое слово - клинок - режет, кромсает и убивает. — на самом деле, я изменял тебе и даже сегодня я был с ним, – голос не подводит, чеканит, как всегда, точно, метко и никак нельзя оспорить, сказать, что сам Сяо сомневается. даже, когда он смотрит на Венти и не видит ничего, кроме ужасной улыбки, что натянута от уха до уха, его не дёргает совесть. он уже устал врать. — Хорошо, – будто всё это время не дышал, пискляво-сдавленно отвечает и поднимает на него свои невероятно мертвые глаза и смеётся. он смеётся. — если тебе так будет лучше, – закрывает глаза рукой, упираясь в кисть, что расположена на столике. — прости-прости, ха-ха. я...я не ожидал, что тебе, – подбирает слова и пытается снова не разрыдаться, потому что ширма пала, потому что надежды больше нет, потому что его Сяо не скрывался ни за какой стеной, его Сяо теперь любит не его. — будет в тягость моё общество. прости, – последнее на грани слышимости и кажется, что он после бесперерывно повторяет это, пока резко не поднимает голову и не смотрит ярко опустевшимми глазами и: — надеюсь, что он даст тебе того, что не дал я, – встаёт, проходя в коридор. за ним наблюдают два янтаря совершенно точно не волнуясь. Сяо просто смотрит и ничего более не делает. — я тогда завтра вернусь за вещами и, – вырывается всхлип, — заберу их, хорошо? – оборачивается и видит кивок - более ему ничего не нужно, вырывается, словно ветер из квартиры и подъезда. и бежит-бежит-бежит, пока в груди не остаётся воздуха, а глаза полностью не покрываются слёзной пеленой. — Почему, почему, почему, почему? – истерично повторял вопрос, на который ему не даст ответ ни ветер, ни мысли, только сам Сяо. и от этого так больно, так плохо, будто всё, что у него было, отняли и раздробили прямо у него на глазах, будто нет теперь никого, потому что личность самого Венти исчезла в тот момент, когда Сяо перестал его слушать. когда начал списываться чаще, чем это было ранее с Итэром, когда свет янтаря больше не было видно на кровати каждую ночь, когда кровать опустела и сам Сяо начал бежать, а Венти догонять, втаптывая себя в грязь, каждый раз обгоняя и стелясь под ноги, чтобы обувь не запачкать, чтобы с Сяо всё было хорошо, тогда как самому Сяо не было хорошо с Венти, тогда когда самому Венти нужно было прилагать титанические усилия, чтобы просыпаться каждое утро. и сейчас... сейчас, когда прошла целая вечность после настоящего слома Венти, сейчас, когда все его друзья ушли из его жизни, потому что тот попросил их, сейчас, когда единственное, что было последним тросом, держащим Венти над пропастью, сейчас всё рухнуло. сейчас железный занавес самообмана испарился и так больно, будто иголки втыкают под ногти, будто по углям идёт, а в спине стрелы торчат. садится на бордюр и совершенно точно не знает, что делать дальше. Сяо - был всегда, как только они съехались, его опорой, но с сегодняшнего дня опора ушла. и во всём виноват Венти. во всём виноват снова Венти и от этого становится до невозможного холодно, тоскливо и кажется, что именно кусок льда поселился в его сердце, что он словно Кай, но совсем по-другому. но даже это не важно, потому что у Кайя была сестра, был тот, кто нуждался в нем. последний, кто нуждался в Венти был Сяо из прошлой половины года. и если честно это был ужасный день, это был ужасный год и ужасно было абсолютно всё кроме откуда-то взявшегося Альбедо. ладно, на самом деле, даже он сначала показался ужасным. — Что случилось? – смотрит на плачущего бывшего (бывшего?) друга и не слышит ничего помимо всхлипов, поэтому протягивает руку и зовёт настолько, чтобы его можно было услышать: — пойдем домой, у меня есть твои любимые яблоки как раз, – и улыбается глазами.