Собственность Люцифера

      Пять лет спустя       — Лилит! — я подняла с пола брошенного плюшевого зайца и посадила его на кресло. — Лилит, нам надо идти!       — Не пойду! — донесся со второго этажа капризный детский голосок.       — Я и не спрашивала, хочешь ты или нет. Спускайся!       Пару минут царила тишина, прежде чем по лестнице не раздалось недовольное цоканье детских туфель. Спускаясь ко мне, Лилит постоянно прижимала пышную юбку платья тонкими ручками, но та все равно выпячивала во все стороны.       — Не трогай ты ее! — я поправила платье, несмотря на недовольство дочери. Ну хоть завитые смольные кудри ей угодили. Уже достижение! — Вот так…       — Мамаааа, — очередное недовольство, на которое я перестала обращать внимание.       Боже, ну вот почему в первый год жизни Лилит все было хорошо и гладко — вечные улыбки, капризы, решаемые соской, и всеобщее желание понянчить малышку… Куда это все делось сейчас?       — Потерпи, пожалуйста, — напоследок я сама посмотрелась в зеркало, заправила непослушную прядку в пучок и, выдохнув про себя, повела Лили к машине.       — А Тома придет? — уже смирившись с участью, Лили добровольно залезла в машину и сквозь гордость посмотрела карими глазками в зеркало дальнего вида, встречаясь с моим взглядом. — Он обещал!       — Ну, раз обещал, значит придет, — улыбнулась я, прежде чем отвела взгляд на дорогу и тронулась в путь.       Лили на заднем сидении пинала воздух в такт тихой музыке и нашептывала едва уловимые моему слуху строчки из стихотворения. Мы учили его прошлый вечер, и мне кое-как удалось убедить дочь, что стишок про уток — вовсе не бред, а достойное произведение. Правда, сама я так не считала.       — И плыли они…. — забыла Лили, а я кое-как сдерживала себя, чтобы не подсказать.       — Подняв крылья… — не сдержалась я и прикусила нижнюю губу.       — Ну мама!       — Прости.       Мы ехали ровно семнадцать минут — в десять утра дороги уже освободились от плена пробок и громких сигналов машин. Еще раз поправила платье дочери и поймала ее взгляд, после чего мы обменялись искренними улыбками. Когда Лилит улыбалась, мне становилось легче — в эти моменты она не так сильно напоминала мне ее отца.       Еще один самообман. Лилит полная копия его. Я даже имя не смогла дать дочери, не похожее на него. Даже итальянский акцент она умудрилась унаследовать. Или это его голос всегда был таким? Я уже не помню его голос. Как и улыбки.       Когда мы зашли в холл детского садика, Лилит тут же вырвала свою руку из моей и побежала навстречу к своему лучшему другу.       — Тома!       Брат не успел повернуться, как Лилит вцепилась крепкими объятиями за его ноги.       — Привет, малышка, — Тома присел на корточки и обнял Лили в ответ.       Каждый раз, когда эти двое встречаются, я чувствую себя лишней. Казалось, что Лилит забывает про меня и вспоминает, когда Тома прощается. Как-то раз я высказала это Томе и даже добавила что-то вроде: вот, роди себе собственного, а Лилит моя. Но Тома только посмеялся и обвинил меня в ревности. Может, он и прав, но что мне остается, когда кроме Лили и Томы у меня никого нет?       — Стих выучила? — с прищуром спросил Тома и тут же посмотрел на меня.       — Думаешь, мы бы приехали, если не выучили? — подошла я к этой парочке, намекая, что пора бы Томе подняться и отпустить мою дочь.       — Зная тебя, ты бы и с выученным не приехала, — Тома поднялся на ноги, но не убрал руку со спины Лили. Он это делал специально, чтобы постебаться над моими чувствами.       — Конечно! В такую-то рань, — я сложила руки перед собой, чтобы не дать подзатыльник Томе.       — Да ладно, расслабься, — Тома наконец-то отпустил мою дочь и подошел ко мне. — Совсем серьёзная стала.       Тома похлопал меня по плечу, и, видимо, мой взгляд смягчился, раз на искусанных губах брата расцвела улыбка. Через десять минут нам разрешили занять места в актовом зале, подготовленном для празднования начала весны. Каждое наступление нового времени года оборачивается для детей праздником, а для родителей очередной морокой выбора «что же нам принести и сделать».       В этот раз воспитатели облегчили задачу, сказав каждому родителю, что приготовить. Нам с Лили выпала поэзия. Выбор, признаться честно, нас не обрадовал, но это лучше любой недотеатральной постановки и танцев. Три минуты волнения, и можно забыть про подобное на три месяца.       Когда мы пошли занимать места, Тома сел рядом со мной. Лилит недовольно встала перед ним, ведь обычно она садится посередине, чтобы шептаться с Томой и не обидеть меня. А тут ей придется все это время сидеть молча и отбиваться от моей попытки взять ее за руку.       — Ли, не обижайся. Мне просто с того места плохо видно сцену, — глупо оправдался Тома.       Лили не заметила, как я бросила неоднозначный взгляд на Тому. Он хочет поговорить? Что же случилось, что он вынужден говорить здесь, среди посторонних людей? Да еще в спешке. Не хотелось думать, что случилось. Потому что ответ мне не понравится.       Нервный ком задавил дыхание. И это отнюдь не из-за выступления дочери. Теперь я чувствовала, или мне всего лишь казалось, как Тома напрягся, нервно то сжимал, то разжимал пальцы…       — Давай, удачи, малышка, — Тома чуть громче положенного шепота пожелал удачи Лилит, вместе с этим вывел меня из транса.       Я тут же улыбнулась малышке и прошептала что-то несвязное, даже сама не помню, что именно. Наверное, пожелала удачи…       — Тори, — как только Лилит поднялась на сцену, Тома, не оборачиваясь ко мне, потерял всю ту наигранную радость, с которой смотрел на ребенка. — Я сегодня улечу.       — Надолго? — не смотря на Тому, я глубоко вдохнула, стараясь побороть еще неокрепшую дрожь в голосе.       — Да. На очень долго.       — Что-то случилось на работе? — я старалась думать о делах обыденных.       Чего это я так переживаю? Тома часто улетает в командировки на месяцы — такова участь реставраторов. Да, как только мы сбежали из дома, Тома отучился на реставратора, и теперь при каждом нахождение реликвии он улетал за ней, как за мечтой. Все-таки отец оставил в нем свой след.       — Это не работа.       Тома повернулся ко мне и едва ли не насильно поймал мой взгляд. Я уже не слышала свою дочь, не слышала, как она запнулась на той коварной строке. Звучало одно молчание Томы, а я уже знала, что он сейчас скажет.       — Мама умерла, — выдохнул Тома, и я перестала ощущать воздух в пространстве.       Мама. Последний раз я видела ее больше пяти лет назад. Я даже не попрощалась с ней, когда в немой спешке бежала в чужую страну. На этом ее голос исчез из моего мира. Потому что иначе нельзя. Как бы я по ней не скучала, как бы ее не любила, но нет. Ради защиты дочери мне пришлось спрятаться от прошлого.       Но не Тома. Да, я догадывалась, что он поддерживает связь с мамой. Хоть он никогда и не признавался в этом, но я видела, чувствовала каждый раз, когда ему кто-то звонил, когда он убегал на улицу и возвращался другим, я все знала. И в тоже время я не знала ничего. Ни как мама, что с отцом, не знала, рассказал ли им Тома, что теперь мама не просто мама, но и бабушка.       Мне хватало одной мысли, что мама звонит. Говорит. Дышит. Что она есть, хотя и очень далеко. Теперь у меня по-настоящему нет никого, кроме Лилит и Томы.       — Тори, прекрати! — не знаю как, но Тома кричал на меня шепотом, а может, его голос осип от таких же колючих слез, как те, что обжигают мои щеки. — Прошу!       — Отвези Лили домой.       Если я когда-нибудь решусь вспомнить этот день, то ничего, кроме соленой пелены и не разберу. Не смогу разглядеть, как выбежала из здания, проигнорировав крик дочери, не смогу разобрать и понять, как села за руль, оглушенная своим воплем, и, не разбирая дороги и правила, мчалась в неизвестном направлении.       Наверное, я тогда не осознала, что произошло. Не верила, что такое вообще может произойти. Все же было хорошо, всегда. Наверное, Тома имел ввиду другую женщину, он ошибся, или мне послышались такие ужасные слова. Да, точно, мне послышалось. Тома не мог произнести такие ужасные слова вслух.       — Нет, не мог, — бормотала себе под нос и тут же вытирала рукой нескончаемые слезы. — Бред какой-то!       Я резко нажала на тормоз, когда дорога пропала, и появился серпантин. Впереди виднелась дикая река, которую местные жители обходили стороной. Скорее, это болотистая местность, со своим мироустройством.       Стоило мне выйти из машины, как кваканье и бульканье воды заполнили мои заложенные уши. Влажный запах на мгновение заглушил вкус слез на губах, Но стоило привыкнуть, как все вернулось назад.       Мама. Лучше бы Тома молчал. Как он мог хранить в себе эту весть и не показать своей скорби? Почему я ничего не заподозрила раньше? Столько вопросов, а ответы мне не нужны. Я все равно узнаю всё, но не сейчас.       Я упала на пропахшую тиной траву, мечтая погрузиться в нее так глубоко, под землю. Просто побыть одной всего пару минут, правда. Наверное, я больше не плакала, просто уткнулась лицом в траву и ушла сном в ее корни.       И я бы осталась так навеки, но кто мне этого позволит?

***

      Когда я вернулась домой, на улице царила Луна. Телефон был забыт где-то в машине, и я понятия не имела, сколько именно раз мне звонил Тома.       Дома меня встретила темнота. Скинув туфли, погрязшие в грязи, я тихо прокралась к комнате Лилит. Медленное сопение малышки подействовало на меня эффективнее любого успокоительного. Лили — это все, что у меня осталось. Она единственная моя ошибка, о которой я никогда не пожалею.       Тома ждал меня на кухне. В полной тишине мрака брат склонился над столом, спрятав ладони в черных кудрях. Боясь спугнуть видимое спокойствие, я поставила на стол две бутылки вина из верхнего ящика, даже не пытаясь скрыть весь ужас происходящего.       — Когда это произошло? — сев напротив, я попыталась проткнуть пробку штопором, но руки дрожали от бессилия.       — Неделю назад. Но узнал я только вчера, — Тома забрал у меня штопор и без труда, будто проделывал это каждый день, открыл две бутылки вина.       — Это он, да? — я глотнула из горла в надежде, что терпким вкусом я смою одно упоминание отца с губ. — Он с мамой это сделал.       — Тори, — Тома брезгливо смотрел, как я глотаю вместо воздуха вино. — Это весомое обвинение. И как бы я не был согласен с тобой, но говорить так мы не можем.       — Но это же он тебе сказал, — констатировала факт, смотря, как Тома последовал моему примеру и тоже накинулся на горлышко вина.       — Нет, его новый помощник, Дино.       Вино застряло в горле. Да что там вообще произошло? Как Дино стал доверенным лицом отца? Видимо, эти пять лет только для меня прошли одним днем. Мир изменился настолько, что я перестала в нем существовать.       — Не улетай, — я поймала руку Томы, но потеряла его мокрый взгляд. — Тебя там никто не ждет.       Тома хотел что-то ответить, но успел сжать непроизнесенные слова между губ. Что мне надо сделать, чтобы остановить его? В голову не успели прийти мысли, как я подскочила со стула и побежала к главному выходу. Запираясь на все замки, я готова была снова зареветь от бессилия. Ну почему все меня бросают?       Все. Отец оставил меня на полу, среди пыли сожженных фотографий. Мама даже не пыталась найти меня. Тома готов сорвать все замки, чтобы оставить меня. Так же, как и я уходила от Люцифера.       — Я все равно улечу, — Тома подошел сзади, взяв меня за плечи.       — Но зачем? — пищала я от слез. — Давай оставим все это. Ты же ради этого и бежал. Так зачем возвращаться? Тем более, когда возвращаться и некуда.       Тома прижал меня к груди, уткнувшись носом мне в волосы. Почему все это походило на то самое прощание, после которого никогда не настанет новой встречи?       — Я виноват перед одним человеком. И только сейчас осознал, как сильно ему должен.       Только Бог знает, что в этот момент я отдала последнее накопленное мужество. Одно слово стоило всего, что у меня было внутри. И теперь силы мои иссякли даже для слез.       — Прощай.