Exorcise-moi

      Чайлд только слышит две пары ног в прихожей. Это радует его и ужасает одновременно. В людской тонкие стены, но речи все равно не слышно, хоть и есть голоса: один точно новый — понимает Чайлд. Остается только нервно дергать ногой, лицом к двери, в тишине и одиночестве. Взрослые разговаривают.       Да не то чтобы Чайлд перестал пытаться и сдался! Просто на какую-то там неделю в голову прилетело так сильно, что парень наконец допер, что лишний раз высовываться не стоит. Побег можно когда угодно устроить (хотя, найдут, конечно; если оставить кое-кого в живых — точно найдут), а вот зализывать недружелюбно оставленные увечья в одиночку не очень приятно и сподручно. До переломов не доходило, но это лишь вопрос времени и поведения. Аж в голове темнеет от гнева и беспомощности. Тарталья давно начал думать, что в его руках полезным оружием может стать все, что душе угодно, но, оказывается, не всегда это поможет. Да и не то чтобы есть хотя бы какой-то просвет!       Чайлд не знает — или, как минимум, не помнит, — в чем "провинился", и оттого становится еще сквернее. Но за что-то же он здесь и сейчас существует, в отличной квартире, в частности — старой коморке, даже побольше, чем у Гарри Поттера. Существует какая-то промашка, катализатор, тайное, блядь, знание, которое заставило кого-то негодовать, послать людей в спортивных костюмах (Чайлд сам такие носит) найти его квартиру, вырубить и притащить сюда.       Враки, все Чайлд понимал! Хотя бы примерно. Начал понимать. Что не следовало лезть на этот верх, не следовало вообще выжимать головы из плеч и хоть как-то интересоваться происходящим наверху. Но, что сделано, то сделано, да и воспоминаний назад уже не вернешь. Чайлд в любом случае уверен, что весь жизненный опыт проходит не зря и еще пригодится, но не уверен, как бы пессимистично это не звучало, что хотя бы раз окажется в той ситуации, где что-то придется решать ему. — Можешь выйти, — размеренный приподнятый голос и обещанный щелчок замка.       Дверь откроет сам Тарталья, как обычно, лучше без промедлений; выйдет тихо, поздоровается. Сам готов удивляться, как быстро смирился с чем-то размеренным, ритуальным, с тем, что делать не любит. Уже не знает и не хочет думать, что сознание медленно и незаметно давят против его сильной и глупой воли. Поэтому он выходит, тихо здоровается, и сразу подмечает: этот второй новый совсем, не похожий.       Чайлду нравится упиваться мыслью, что будь это человек, уже началась бы драка, и Чайлд бы выиграл, хотя этот выглядит так, будто носит с собой дерринджер или какой-нибудь красивый кинжальчик. Но у Чайлда почти буквально связаны руки, а это и не человек, так что парень включает все свои немногочисленные юношеские мозги и не делает ничего лишнего. — Миловидный. Разболтал чего? — Нет. Но во избежание проблем отправлен на перевоспитание. — Разумно.       Второй пожимает плечами и удаляется вместе с хозяином квартиры вглубь, куда-то в парадную часть. А Чайлд... идет следом. На удивление, если не учитывать то, что находится он здесь по неволе уже приличное время и отпускать его точно никто не собирается, тут вполне неплохо. Наверное, лучше быть взаперти в красивой квартире, напичканной антиквариатом, нежели в той халупе, в коей до всей этой истории проживал Чайлд. Но сам юноша может охотно поспорить с этим убеждением, пусть и не так рьяно, как пару месяцев назад.       Так что если дверь его "личного пространства" открыта, он может передвигаться по определенным частям квартиры. Для жизни этого почти что хватает.       Хотя могло быть и как в "Олдбое": могла быть ужасная якобы отельная комната, одинаковые пельмени на протяжении пятнадцати лет, но пока ничто из этого не похоже на реальность. Чайлд даже думал, что это затяжной глупый сон, прям как в "Паприке".       Чжун Ли (да-да, именно так зовут этого провозглашенного "перевоспитателя"), правда, не дает смотреть новых фильмов. Из развлечений - тренировки лицом в шпаклеванную стену да беспыльные книги, намеком выстроенные на полке над кроватью. Еще Чжун Ли любит чайные церемонии и, видимо, не любит заправлять ими сам, поэтому Чайлд теперь знает, в чем отличие между вэнсябэй и чабэй, зачем дышать в сухие листья и какими нудными бывают люди. Но, дают — бери, бьют — беги работает даже тогда, когда дают хлипкую тоненькую книжку про искусство чаепития: лучше брать. А бежать-то и некуда.       Но, это все ладно. И ладно до тех пор, пока Чжун Ли не начинает вести себя претенциозно, даже так, как никогда не вел. А все из-за Второго. Чайлд был уверен, что этого скользкого мужчину недолюбливают и, по совпадению, уважают все, кто только его знает, а сам он лишь миленько улыбается в ответ, но Второй... что-то тут было явно не так, и даже Чайлд, катастрофически не понимающий и не видящий глубины личностных взаимоотношений, видел, кто тут кого переигрывает.       Может, они даже боялись друг друга, а может, и презирали, не сомневаясь в собственном превосходстве, но зато мило общались, пока Чайлд переворачивал чашки. Очень... очень хотелось бы вникнуть в разговор, очень хотелось бы стереть белый шум, стоящий в ушах, но Чайлд слышит только его и капли мягкой проточной фильтрованной воды, вскипяченной до восьмидесяти градусов. Он же всегда имел отличный слух, в чем же проблема?.. — Разве... разве вы не только кровь пьете? — задумчиво спрашивает Чайлд. Руки потряхивает. — Ты уже неоднократно подавал мне чай. Почему тебя это заинтересовало? — ...извините.       Второй почему-то смеется. Чайлд никогда не слышал такого смеха... — Соскучился по такому. Очаровательно!       Тарталья смотрит в упор. Пытается понять, что такое внешность и как выглядит Второй. Где-то голова, где-то, наверное, одежда. Чайлд даже все это видит, но не может проработать, осознать. — Но разве это перевоспитание? Жестоко ты с ним. Да и за что? — А, секунду. Чайлд, принеси конверт из своей комнаты.       И Чайлд, до этого замерший у стола с заварочным чайничком в руках, плавно развернулся и принес опрятный незапечатанный конвертик, кладя его на стол — ни в коем случае не лично в руки. Чжун Ли достает несколько разноразмерных фотографий, отбирает парочку и передает гостю. — Хо-о, хранишь прямо в его комнате? Не думаешь, что это может повлечь последствия? — М-м, нет. Так он понимает, что происходит. Или не понимает... так скучно залезать в их головы.       Чайлд глядит на отброшенные фотографии. Кажется, это он, как в той самой мечте, точно кого-то убивает. Причем, убивает как-то странно. Сам бы так не сделал. Чжун Ли обрывает заторможенные размышления своим взглядом и размеренным постукиванием по столу. — Чайлд, свободен. Можешь удалиться в свою комнату.       И он удаляется, прикрывая дверь. Зазор остается пятнадцатисантиметровый. Чайлд садится на деревянный стул с жесткой прямой спинкой, стоящий возле дубового столика. В комнате ничего лишнего, зато все удобно, все под рукой. Парень протирает глаза от наваждения, проводит сухими руками по ломким обстриженным волосам и пару раз мотает головой.       У Второго волосы цвета синего сапфира — 18-4231 TCX по пантону, вопреки всем стереотипам смуглая кожа, меланина много, озлобленные нежные глаза. Чайлд убил нелюдей с фотографий и знает это; даже такая новость не выводит его в экстаз. Ладони неприятно тянет от длительного нахождения горячего чайника в них. Владелец долго смотрит на покрасневшую кожу, проворачивая в голове незамысловатую цепочку мыслей.       Кэйа провожает вялого юношу взглядом, снова открыто посмеиваясь. — Н-да, Моракс, завязывай с этими командами. Чай у него получается просто невыносимый. — Да, — пожимает плечами Чжун Ли встает с кресла, — листьев жаль. Все надеялся, что смогу выжать из него что-то дельное, но, видимо, его способности не вылезают дальше спрятанных кладов и пары адреналиновых драк.       Мужчина приоткрывает поочередно дверцы буфета, достает два тонких снифтера, почти не стукающихся друг о друга — Чжун Ли берет их аккуратно, переплетая между узловатыми пальцами так, чтобы раздутые бока соприкасались и лишний раз не разрывались. За второй дверцей несколько стеклянных кривых бутылок, тонких, как сам Чжун Ли, и таких же высоких относительно других емкостей. — Конечно, варварство перебивать чай чем-то другим, но почему бы и нет.       Вернувшись в кресло с плотной обивкой темно-оливкового цвета, Моракс наполнил оба бокала на две трети и легонько провернул бутылку в руке. Стекло девственно чистое, без лишних пометок, стикеров и этикеток. Кэйа, выждав положенные полторы минуты, подносит снифтер к лицу, прислушиваясь к открытым нотам. С Мораксом трапезничать — настоящая пытка этикетом, но Кэйа сам совсем не против сделать ровно так, как обязывают манеры, многими уже забытые или некоторыми неведомые. — Четвертая отрицательная, если меня не подводят память и нюх. — Уже готов признать, что что-то из твоих чувств тебя подводит? Должен сказать, новость нарасхват... — прикрыв глаза, блаженно усмехается Кэйа.       Даже сидя в кресле, Чжун Ли выглядит чрезвычайно высоким, а его безразличный, но такой выразительный взгляд, кажется, прожигает в Кэйе дыру где-то в районе шеи. — Шучу, поверь, шучу. Твой авторитет неподрываем, — гадко-сладко "извиняется" Кэйа, делая первый непринужденный глоток, — Вот уйду отсюда сытым и завтра весь день буду витать в облаках. А все вина мальчишки. — задумчиво добавляет вампир, облизнув нижнюю губу. — Я знаю этот взгляд, — лукавит Чжун Ли, делая скрыто торопливый глоток. — Пожалуй. — Могу похвастаться еще... Чайлд!       Голос у Моракса негромкий, зато тяжелый, разборчивый, но даже не это играет ключевую роль. Парень уже начинает выворачивать из-за угла в гостиную, но Кэйа останавливает его взмахом ладони. — Не надо, уйди.       Все еще в наваждении, Чайлд кивает головой и разворачивается. Кэйа снова обращается к собеседнику, пригубливая еще налитой четвертой отрицательной. — Ну вот, совсем загоняем юношу, — Чжун Ли пожимает плечами и обращает внимание на очевидно заинтересованного "коллегу".       Висит молчание. Кэйа отставляет бокал и берет в руки оставшиеся на столе фотографии, напечатанные на плотной специальной бумаге. Надо же, кто-то заморочился... может, даже досье сделали?       Лицо у Чайлда на них перепуганное, вопреки его действиям. Лицо же тела, из грудной клетки которого торчит вошедший по рукоять столовый нож, скрыто за кадром. На разных фотографиях тела разные, их не менее трех или просто три максимум. Альберих откладывает распечатки и складывает руки замком на колене. — За сколько отдашь? — Задаром. Забирай так. — О-о, я знал, что что-то не так, но теперь прям-таки вижу подвох! Ну же, рассказывай. Мне можно.       Кэйа гаденько улыбается, пододвигаясь ближе к столику. Однако, Моракс вообще не дергается, почти полностью допивая кровь. — М, считай, дань нашей старой дружбе. И никакого подвоха. — Чжун Ли делает вполне разумную паузу, но никаких возражений не следует, — Разве что, он сам не так просто дается. Даже мне пришлось поднажать. Уверен, у него еще приличные остатки разума, с которыми, видимо, тебе придется разбираться. — Глядя на полупустую бутылку, мужчина вспоминает и успевает добавить, — К тому же, кот в мешке. — Заметил. И почему? Ох, я бы на твоем месте давно бы не держался, — войдя во вкус аукциона с предупреждениями, Кэйа облизывается. — Такая молодежь, как он, неразборчиво употребляет низкопробную химию. Вот и хотел как следует проследить за его рационом. — Уже скучаешь по временам ранней популярности кокаина? — легко насмехается Альберих, подпирая подбородок ладонью, — Прям сказочная ферма.       Вампир резко откидывается на спинку кресла, несильно прокашливаясь. — Раз ты не против, — Кэйа наклоняет голову в сторону коридора с людской коморкой, — Возьму сегодня. — Пожалуйста.       Чжун Ли наблюдает за тяжелыми маслянистыми каплями, обрамляющими толстые стенки снифтера. Не лучший продукт, но все равно качественный.       Кэйа на этой радостной ноте встает с кресла и мягко кланяется — разумеется, в шутку. Перед этим древом древности и так слишком много разваливались на коленях. — Шмотья много? — Имеется закрепленная квартирка где-то недалеко от... впрочем, я и не помню. Но ее еще не обносили, может, что-то и осталось. А здесь все мое.       Альберих уже практически на лету щебечет что-то про то, что все понял, нетерпеливо открывая неприметную побеленную дверь, за которой сидит притупевший Чайлд. Кэйа подходит ближе, рывком поднимает с места и стискивает тощие щеки в хватке темных пальцев. — Дареному коню в зубы не смотрят, — тактично напоминает Чжун Ли, смирно стоя за дверью. — Э-э, впрочем-то да.       Кэйа отпускает чужое лицо даже с некоторым пренебрежением и хлопает по наличнику. — Собирай мозги в кучу, дедоубийца. Съезжаешь.

***

      Чайлд ничегошеньки не помнит: рвало его два дня, а все, что до этого — мрак. Голова будто в огромном колоколе в церковный праздник. Квартира точно другая, другая ванная. Где-то справа от унитаза валяется подушка: благодаря ей Чайлд еще не отбил себе последние мозги. На этом все.       Когда он приходит в себя, лепнины на потолке нет. Потолок вообще слишком далеко, и его два. "Потолок с двойным светом" — безошибочно думает Чайлд. Но, несмотря на этот двойной свет, комната освещается только поздним солнцем из одного (точнее, тоже из двух) незанавешенного окна. Кажется, Чайлд в квартире один. По крайней мере, он мало что слышит. Голова пусть и не трещит больше, в этом странном незнакомом месте довольно тихо.       Но это не так. В просторную комнату, стоящую в полумраке, кто-то входит. Чайлд не успел приподняться и прикидывается тем же бессознательным трупом, что и лежал раньше. — Нет-нет, не прокатит, — звучит нежный, приказной голос, и Чайлд открывает глаза. — Ты! — Действительно — я. — Что я тут делаю?       Тарталья приподнимается на локтях и, игнорируя восставшее... "Вертиго", скидывает ноги с широкого дивана. — Живешь, очевидно. — Что? — рассеянно переспросил Чайлд. Хватило нескольких секунд, чтобы оглядеть помещение и увидеть Второго.       Пазл начинает медленно, но верно складываться. Вполне возможно, что совсем неправильно, но Чайлда любой расклад не очень устроит. На качающихся длинных ногах юноша подскакивает и в полупадении приваливается к Кэйе. — Черта с два! Устал от больных игр, нихуя не помню, хреновые нарко и где тут выход!       Чайлд понимает, что хочется сопротивляться, и знает, что дело не в той дерьмовой химии, которую он купил на пробу... когда там это было? И, скрипя сердцем, знает, что все, что он смутно помнит (но не понимает) — не дерьмовый химозный трип.       Сознание Чайлда никогда не было смутным. Никогда он не боялся крови, выбитых мозгов, тленности бытия, последствий употребления и особенно — детских страшилок. Видимо, что-то пошло не так — судя по тому, как у Чайлда зрачки ползут по всей радужке, когда кто-то показывает, что тоже может быть сильным. Потому что швыряют его почти что больно, но главное — без промедлений и ясно, за что. — Живешь, очевидно, — с повторяющейся улыбочкой напоминает Кэйа, задергивая плед на Чайлда, приходящего в себя от головокружения. — И лучше тебе вспомнить, какие у Чжун Ли были правила. Они тебе понадобятся.