«Он до смерти работает, До полусмерти пьет!».
Николай Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо».
Ранее
В замочной скважине провернулся несколько раз небольшой металлический ключ. — Проходи, — Ханна приоткрыла входную дверь. Внутри дома слышалась возня и несколько голосов, значит, одни они не останутся. — Мам, я не одна! — крикнула Ханна вглубь дома, сняла ботинки. Его внимательный взгляд сразу стал исследовать прихожую на предмет чего-нибудь интересного. Всё чисто и аккуратно расставлено по своим местам, предметов быта было даже как-то подозрительно мало. Дальше череда неинтересных формальностей: здравствуйте, здравствуйте, я Феликс, а я мама Ханны. Приятно познакомиться. Взаимно. Но её вид, её манера держаться перед другими, её мимика: всё это Армину не внушило доверия. Она была слишком угловатой и острой на фоне мягкой и округлой Ханны. Взгляд фрау Шмидт цеплялся за его рубашку и карабкался по всему телу, вызывая неприятные мурашки по спине. Её иссохшая рука с длинными пальцами напоминала разветвлённую палку, а кожа была жёлтой и какой-то чисто физически неприятной. Хвала Троице, долго это не продлилось. Ханна показала ему, где ванная, и после провела в свою комнату. Армину не доводилось бывать во многих домах Подземного города, но даже по весьма скромному интерьеру комнаты Ханны можно было понять, что их семья не бедствует. Судя по узнанному Леей, чета Шмидтов и владела «Дер Сёрфен», но сейчас заведение по какой-то причине приносило небольшие деньги и практически выходило в ноль. Армина мало интересовала сама неприметная Ханна, зато её родители и их место в иерархии могли внести ясности в некоторые детали расследования. Армин сел на край заправленной серым пледом кровати, осмотрелся: стены окрашены в какой-то блёклый оттенок, мебель невнятного цвета, немного пошарпанная, но в целом добротная. Всего… было очень мало. Никаких карандашей на столе, никакого мало-мальского беспорядка, который бы указывал на то, что в комнате жил человек. Армин почувствовал, будто пришёл в музей, и ничего тут руками трогать было нельзя. На подоконнике стояло несколько небольших горшочков, и это сразу бросилось в глаза. Зелени в подземке он не видел примерно с момента, как приехал. Но эти растения выглядели очень даже здорово, отсутствие солнечного света будто на них и не сказывалось. Ханна опустилась на стул, до этого приставленный к столу. На мягком ковре под ногами даже не было никаких вмятин от мебели. Армин повёл бровью, всё никак не мог отделаться от ощущения безжизненности, что стойко держалось в помещении. Он и сам любил порядок и чистоту, но… не настолько. — Как и обещал, — он протянул Ханне книгу по астрономии, которую привёз с поверхности в их предпоследний визит туда. Девушка забрала томик из его рук, заворожённо принялась разглядывать обложку. — Спасибо… — она стеснённо открыла книгу, что распахнулась с характерным хрустом. — Ого, это же Митровский книжный дом… она, наверно, очень дорогая, — в маленьких чёрных глазах искрился слабый свет. Она прижала книгу к груди. — Даже не знаю, как тебя благодарить. — Не благодари. Я прошерстил её от корки до корки, так что быть полезной кому-то другому — лучшая участь для этой книги, — Армин пожал плечом, размышляя над тактикой, которую стоит избрать для Ханны. Она если не влюблена, то явно испытывает симпатию к его благородным жестам и элементарной вежливости: вероятно, от здешних мужчин такого не дождёшься. Пользоваться её чувствами будет некрасиво, но, кажется, именно к этому и придётся прибегнуть. Он завязал разговор, заваливая Ханну вопросами о себе, скрыв намерения под маской искреннего интереса к её личности, хоть и увидеть в ней хоть что-то любопытное было сложно: Ханна оказалась совсем поверхностной, а суждения её ограничивались тем малым образованием, которое можно было получить в Подземном городе и, конечно, заповедями церкви. Она грамотна, но, казалось, не совсем понимала смысл того, что читала. Интересным собеседником её никак не назвать. Но она действительно тянулась к знаниям, что уже похвально. Армин продолжал гнуть свою линию, пытаясь нащупать тему, которая вызовет у Ханны отклик, а там дело за малым: выразить понимание и разделить с ней проблему, проще говоря, втереться в доверие… — У нас раньше была большая собака, — Армин опустил глаза, предаваясь приятным воспоминаниям о детстве. Обычно все проблемы людей шли оттуда, значит, искать неотпущенные обиды и яркие эмоции стоило именно там, — папа часто ездил на охоту, мама учила готовить. Папа вообще приучал нас к спорту с детства, но я это дело никогда не любил. А Марлен наоборот: её хлебом не корми, дай поотжиматься, — он хмыкнул себе под нос. Новое неприятное чувство поселилось в груди. Армин рассказывал далеко не свою историю, но делал это от первого лица. Он навсегда запомнил слова Бертольда, однажды прозвучавшие в его голове: чтобы обмануть других, нужно самому уверовать в свою ложь. Но в истории, которую Армину прямо сейчас требовалось натянуть на себя, не было ни Эрена, ни Микасы, ни годов жизни на улице в статусе беженца. Там всё было относительно радужно и безмятежно. Армину было сложно применить к себе эту роль, приходилось поднимать очень старые воспоминания, где он ещё чувствовал тепло детства и родительскую заботу. Хоть сам он не считал свои детские годы какими-то уж очень чудовищными, в сравнении с детством Леи, например, после сорок пятого года он жил плохо. Да, было сложно, но это время дало ему достаточно опыта и навыков для выживания в суровой реальности. — Здорово… — проронила Ханна, сняла свои круглые, как она сама, очки с толстыми линзами и протёрла их уголком свитера. — А я в семье одна. В основном родителям по работе помогаю. Книг тут мало, да и в целом, — она поджала губу. — Сам, наверно, понимаешь, как у нас с образованием. Армин кивнул, в комнате повисла скользкая и неприятная тишина. Он ещё раз огляделся и невольно вздохнул. Вздыхать — единственное, что ему оставалось на этой ступени диалога. — А кем твои родители работают? — невинный вопрос взмыл в воздух. Армин проследил, как плечи Ханны опустились, она как-то виновато взглянула на закрытую дверь и тоже вздохнула. В комнате было так тихо, что на мгновение показалось, будто за дверью, ведущей отсюда прочь, на самом деле ничего нет. — Мама владеет таверной, а папа… — Ханна понизила тон голоса и прикрыла глаза, совсем ссутулилась, — в общем, пока он не может работать. Вот он, шанс. Осталось только немного надавать. Армин придвинулся к Ханне, ладонью накрыл её руки. Ему удалось подобрать ключ к её душе, теперь нужно осторожно приоткрыть, хотя он чувствовал её напряжение, её сомнения в надобности так скоро откровенничать с практически незнакомцем. Но в его силах заставить её поверить, что это просто необходимо. — Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, — Армин хорошо видел, что родители были больной темой для Ханны. И всё-таки он знал, что она расскажет. Давить ему нужно было не только на неё, на себя тоже. — Нет, всё хорошо, — Ханна не отказалась от прикосновения, позволила Армину задержать ладони на её руках. Опустила глаза. Из тёмных волос, которые вечно были заплетены в две косы, выбились несколько прядок и упали ей на глаза. — Это не какой-то секрет. Я просто никак не могу привыкнуть и… не знаю, мне стыдно. Раньше всё было хорошо, родители говорили, что после коронации Её Величества они смогут отправить меня учиться в Стохес, а потом папа заболел и всё пошло наперекосяк. Отвращение к себе поселилось где-то на подкорке, но Армин постарался от него отмахнуться, погрузиться в разговор и не думать ни о чём, кроме Ханны. Его большой палец гладил её бледные костяшки пальцев, на какое-то время они снова замолчали. На вид Ханна казалась ещё совсем юной и наивной, совсем мало знающей о мире вокруг, вечно вставляла «не знаю» и «наверно» по поводу и без, будто пыталась так переложить на других ответственность за свои слова и лишь подчёркивала этим свою всеобъемлющую неопределённость. И своей этой маленькостью как бы по определению вызывала к себе жалость. Всегда тихая и отстранённая, совсем неприметная, если исключить тёмное родимое пятно, словно кто-то поставил на её лице большую и неосторожную кляксу. — Ты злишься на них? — осторожно спросил Армин. Ханна втянула носом воздух. Приглушённый свет в комнате давил на глаза, но также создавал более подходящую атмосферу для откровений. И для того, чтобы чувствовать себя виновато. — Злюсь? Не знаю… нет, это неправильно. Родители столько дали мне, я не могу на них злиться. Сейчас ничего не понятно. Это папа настаивал на том, чтобы я уехала учиться, а мама никогда не хотела меня отпускать. Всегда говорила, что меня там шарахаться будут и я не найду друзей, а в конечном итоге вообще вернусь домой, — она произносила слова совершенно бесцветным тоном, так что разобрать, сильно это трогало её или нет, было почти невозможно. Но язык тела всё равно выдавал её. — Она считает, что лучше тебе гнуть спину на благо семейного бизнеса, чем развиваться? Ханна угукнула. — Наверно. «Ханна, ты должна поддерживать семейный имидж!», — процитировала она причитающим голосом, неопределённо повела плечом и кашлянула, одёрнула себя. Словно хотела разозлиться, но никак не могла. — До всего я уже ездила в Стохес и попыталась сдать вступительные экзамены в училище, но провалилась. Так что не знаю теперь, когда выпадет следующий шанс. Мне лучше пока продолжить работать в таверне. Думаю, я смогу помочь маме восстановить прибыль. Троица послала мне это испытание, и я услышала их наставление. Армин легко мог представить, какой вселенский гнев обрушился на Ханну после провала на вступительных. Это было так странно… образование, которое людям на поверхности давалось по определению, для кого-то было недосягаемо. Казалось бы: знания и возможность анализировать мир вокруг себя — самая ценная на свете вещь, к которой каждый должен иметь доступ, ан нет. Каждый человек, даже в самом грязном и промозглом Подземном городе, имел свою историю и заслуживал сочувствия, понимания. Как Ханна пыталась заслужить этого от своих родителей. И поэтому просто так взять и вытащить из неё нужную информацию Армин не мог, просто не позволяла совесть. Хоть её ситуация находила малый отклик в его жизни, не сочувствовать этому всему у него не получалось. И Армин в который раз ругал себя за мягкость. — Извини, что вывалила на тебя всё это, — Ханна шмыгнула, сняла очки и рукавом свитера быстро утёрла глаза. Именно этого он и добивался. — В том, что я жалкая, мама наверно права. Я особо ни с кем не общаюсь, папа сейчас чаще один, не разговаривает со мной. — А Август? Марлен говорила мне, что вы крепко дружите, — Армин удерживал тактильный контакт, во все уши слушал её. — Можно и так сказать. Но он тоже вечно занят, так что мы только в церковь вместе ходим и на работе видимся, — она благоговейно втянула носом воздух, быстро сменила направление разговора. — Вот в церкви хорошо. Вы ходили сами после того раза? — Ходили, — смято выплюнул Армин. Ему бы вернуться к Августу, но Ханна ловко перевела тему на удобную себе. Во рту появился неприятный привкус, навевающий не лучшие воспоминания. Армин хорошо чувствовал, как сильно прониклись религией все жители Подземного города. «Троица, сёстры, Сина, Мария, Роза, святые Стены» — все эти слова звучали чаще, чем ему хотелось бы. Лея говорила, что это всё очень вредно: «традиционный» и консервативный подход к жизни мешал развитию науки и прогресса. Что тут говорить, доктрина церкви действительно предлагала практически законсервироваться на острове и отказаться от армии. У них был свой политический курс, хотя с трибун они предлагали искоренить всякую политику. Армин сам отлично видел, как малообразованная часть жителей Парадиза пропиталась верой: чтобы полагаться на Всевышних, не нужно много думать и к чему-то стремиться. Религия наоборот, не поощряла целеустремлённых и широко мыслящих людей, ведь ими становилось невозможно управлять. Иронично, что именно сейчас, когда Элдийская цивилизация оказалась на пороге века технологий и множества открытий, когда у них появилась возможность выйти за стены и понять больше о внешнем мире, сдерживающий механизм церкви набрал силу. Глазами он стал бродить по полкам возле кровати. На них в стройном ряду стояло несколько книг, тетради и пара каких-то безделушек, все аккуратно и педантично расставленные. Несмотря на давяще-низкий потолок и неприятного цвета стены, в комнате не пахло пылью или затхлостью, чем не могло, по рассказам Леи, похвастаться жилище Августа. Тут в воздухе словно витал дух слабой надежды, с каждым днём угасающий. Кроме прочего, Армин также хорошо понимал, что заставить условно слабых стать условно сильными не в состоянии ни он, ни кто-либо другой. Организм Церкви разросся и крепко пустил корни в общество потому, что жителями подземки он был просто необходим, ведь он их сплачивал, помогал обрести веру и прожить ещё один день во тьме, не опуская руки. Наверно, центром всех проблем было существование самого Подземного города, но он играл слишком важную роль в экономике Парадиза, поэтому отказаться от дешёвых товаров, производимых тут, государство не могло, как и улучшить качество жизни под землёй. — Мне там нравится, каждый раз так спокойно, когда общаюсь с пастором Стефаном, — самозабвенно продолжила Ханна. — Я часто прихожу исповедаться или просто пообщаться с прихожанами. Иногда говорю родителям, что иду в библиотеку, а сама в церковь бегу. Обряд единения действительного того стоит. После него на душе так хорошо, светло, ты же не пробовал? Было бы здорово, если бы ты сходил со мной в следующие выходные, если не занят. Чего-чего, но энтузиазма погружаться в ад, пережитый как-то раз Леей, у Армина не было. Они ушли от главной темы, ему становилось тяжело поддерживать беседу. Спутанные мысли давили на голову, мешали сконцентрироваться и сопоставить всё услышанное. Хотел бы он быть как друзья — как Эрен, Микаса, как Лея — иногда не думать лишний раз, а просто делать. Но получалось не всегда. Этот вечный вопрос, мучивший его не первый год, снова откликнулся на очередном задании. Должен ли он пожертвовать своей человечностью ради миссии? — Скорее всего буду занят. Работа, сама понимаешь, — Армин глубоко вздохнул, с усилием снова взял над собой контроль. Вспомнил даже слова Леи: «Несчастных и обездоленных много, а ты у себя один». Один… он до сих пор чувствовал отголоски вины за свою альтруистичную жертву в Шиганшине. Армин обещал унести эту тайну с собой в могилу, часто рассуждал об этом сам с собой, но факт оставался фактом: другой план, не включающий самопожертвование, у него был. Но он намеренно от него отказался, в моменте посчитал более слабым, нерабочим (хотя, исходя из будущих сведений, он бы сработал даже лучше и с меньшим количеством жертв). Легко и без лишних эмоций отказался от своей жизни в пользу будущего человечества. И сразу получил наказание: его насильно вернули обратно. — Да, я понимаю, — Ханна сама коснулась его, мимолётно, но с какой-то жуткой нуждой в голосе, с открытой душой, которую Армин сам расковырял и должен был что-то с этим сделать, а не оставлять просто так. Ханна не видела подвоха и даже вряд ли могла его ожидать, так что на нём была двойная ответственность. — Кстати, а Август… он какой? — глаза Армина упёрлись в Ханну, намереваясь отследить её реакцию. Лицо её после вопроса наполнилось чем-то глубоко печальным, она немного задумалась. — Мы познакомились, когда он пришёл к нам на работу. Ну, мы полные противоположности. Он весёлый и бодрый, не знаю даже, откуда в нём столько энергии, — она почесала щёку. — Но он вообще не отдыхает. На двух работах, ещё и подработки берёт… дома почти не ночует, с родителями ссорится, — ровный голос заколебался, выдавая неравнодушие Ханны к Августу. — Мне не нравятся способы, которыми он любит справляться со стрессом, но и сказать ему ничего не могу, — она облизнула тонкие пересохшие губы. — О Стены, я каждый день молюсь, чтобы он как можно скорее встал на светлый путь. — А как он справляется со стрессом? — Армин участливо наклонился вперёд, стараясь не показать излишней заинтересованности. Но Ханна тут же захлопнула перед ним душу, вмиг вся присобралась, выпрямилась. — Будет неправильно, если я расскажу, — она похлопала глазами, — наверно тебе лучше спросить у него самого. Армин только приподнял брови и растянул губы в нить. «Вирамотин», — подумал он. Тут ему пришла новая идея, как можно было бы убить двух зайцев одним выстрелом. — Слушай, а если твоя мама заведует таверной, может, мы можем как-то наладить сотрудничество? У меня овощи хорошие, всегда свежие, — начал Армин, но заметил, как Ханна ещё сильнее отстранилась от разговора. — Не знаю, думаю, тебе лучше поговорить об этом с мамой, я… — в ней что-то щёлкнуло. — Я могу сказать ей о твоём предложении, просто она сейчас, скорее всего, занята… Должно быть, нашла ещё один способ угодить матери: стать посредником. Значит, Армину верит почти безоговорочно и даже в качестве продуктов не сомневается. А для них это шанс раскопать новое направление: к Иво и Мартину подступаться опасно, а вот фрау Шмидт будет очень кстати. Канал с продуктами проверенный, не придраться, значит, и несостыковок быть не должно. Но и с ней бдительности терять нельзя. Разговор медленно потёк о чём-то отстранённом, к личным темам они больше не возвращались. Армин точно убедился, что от Ханны никакой угрозы можно не ждать, даже наоборот: казалось, что весь окружающий мир представлял для неё угрозу. Но в большей степени собственная мать, конечно. По её очевидно дорогой и вместе с тем очевидно слишком простой одежде Ханны легко можно было понять расклад дел в их семье. Внутри отчего-то было больно и неприятно при взгляде на эти поникшие, забитые глаза, на эти дёрганые и неуверенные жесты. Но Армин мог бесконечно сочувствовать и симпатизировать человеку, однако чувства останутся внутри и не увидят свет, в отличие от действий. А поступать он будет только в угоду расследованию. Как сделал это в Стохесе, обвинив Энни, как сделает это ещё сотни раз в будущем. Наручные часы подсказали, что время позднее, Армин засобирался домой. Хотя возвращаться туда, где тебе не особо рады, не очень-то и хотелось. Но и оставаться тут, в атмосфере обречённости, он тоже не горел желанием. Тем более, что Ханна больше ничего не расскажет. — Спасибо, что пришёл, — она стояла с ним в коридоре, пока Армин надевал ботинки, — и спасибо, что выслушал. И за книгу спасибо. А вот Армину легче не стало. Наоборот, он уходил из этого красивого и опрятного дома с крайне некрасивым чувством, что отдавалось горечью на языке и туманом в голове. Будто его взяли и смяли, как бумажный лист. И все эти благодарности… ненужные и неприятные. Армин быстро натянул пиджак, силясь поскорее попрощаться с Ханной и отделаться от раздражающего привкуса нежелательных эмоций во рту. Ему хотелось отстраниться от испытываемого им сострадания, которое в этот момент было нужно Феликсу и не нужно Армину. Его голову должны заполнять мысли о другом, а не о несчастной судьбе девочки из Подземного города. Эта борьба с собой, с собственной эмоциональностью… всегда истощающая. И между тем возникающая каждый чёртов раз. — Не благодари, ещё не за что, — Армин выпрямился, расправил рубашку под верхней одеждой. — Ну тогда… до встречи? — До встречи. Он уже ступил за порог, как Ханна поймала его за запястье, встала на носочки и оставила лёгкое прикосновение губ на его щеке, после что-то смущённо пробормотала и закрыла за ним дверь. Армин ещё пару секунд стоял на крыльце с распахнутыми глазами и в абсолютном ступоре. Затем медленно развернулся и, глубоко вздохнув, побрёл прочь, ладонью утирая щёку. Усталость смешалась с пониманием, что дома ждать тепла и радушия не стоило, так ещё и этот жест Ханны… он не мог на неё злиться, наверно, это даже было ожидаемо, но испытывать это снова ему бы не хотелось. Острое чувство вскипело внутри, будто и на нём была вина. Словом, домой Армин шёл абсолютно разбитый.Настоящее время
— Полный бред, — протянула Лея, ложкой зачерпнула пюре и отправила в рот. Святые Стены, он ведь ещё и ужин приготовил. — Я бы не сказал, что прямо бред, но… в чём-то ты права, — Армин устало потёр глаза. Его тарелка уже давно была пуста. Свечи тихо поблёскивали тёплым светом из разных уголков комнаты, будто горящими фитильками перемигивались друг с другом. Из окна на них смотрела вечно промозглая госпожа Погода, но Лея и Армин усиленно её игнорировали. Оба уставшие до смерти, как-то договорились, точнее молчаливо сошлись на том, что прямо сейчас оба друг в друге нуждаются и в целом согласны отложить разговор до лучших времён. А пока вести себя как ни в чём ни бывало. Оба понимали, что половина версий, совместно построенных на основе имеющихся фактов, были полной белибердой. Лея рассказала о Салампи, Армин о Ханне. Казалось, что они и правда какие-то сверхсекретные агенты и прямо сейчас обсуждали свой мятежный план. Хотя на самом деле они просто тыкались, как слепые котята, в каждую попавшуюся дверь и хватались за любой клочок информации. Вечно за чем-то гнались и никак не могли догнать, постоянно натыкались на препятствия, словно им кто-то специально мешал. — Одно радует: теперь хоть какой-то шанс есть, — Лея отставила в сторону пустую тарелку. Она была настолько чистой, что казалось, будто из неё и не ели. Армин же постоянно оставлял «всю силу», как говорила Хильда в детстве, в тарелке. И сам недоел, и потенциал из пюре выжал не весь. Впрочем, готовил он тоже сам, так что Лея не возражала. Пусть вообще ест как хочет. — И когда поедешь? — Армин опёр голову на ладонь, было видно, что он с трудом держал глаза открытыми. — Ты не со мной? Я думала, вместе быстрее управимся. Но Армин только мотнул головой. — Я бы с радостью, но пока останусь. Наладим контакт с госпожой Шмидт, да и Принц же, — а кот не заставил себя долго ждать: кажется, услышал, как хозяева произнесли его имя и тут же прибежал к комнату. Запрыгнуть Армину на колени ему не составило большого труда. — Я уверен, ты и без меня прекрасно справишься. Возьми с собой Сашу или Жана, начните с Митры, там больше шанс, что что-то найдёте. И в Тросте снарядите кого-нибудь перерыть картотеки, — свободной рукой Армин гладил Принца по мягкой разноцветной шёрстке, от головы до самого хвоста. — Ты развеешься хоть немного. Лея убрала посуду со стола. Армин так быстро забыл все обиды, а у неё внутри зудело чувство вины. Хотелось как-то сгладить углы, которые были и так сглажены, и извиниться за то, что было и так отпущено. Наверно, он просто привык, что Лея, ну, объективно очень часто поступала с ним некрасиво. Но в том, что Лее хотелось развеяться, Армин был прав. Хотя это и значило оставить его тут в одиночестве, разорвать связь на неделю или больше, а случиться тут могло что угодно. С другой стороны, она же не овчарка какая-то, чтобы его охранять. Лея помассировала виски, зажмурилась… наверно, теперь она даже понимала Микасу. — А если однажды ночью я сойду с ума в тишине без твоих разговоров во сне? — она полезла в верхний шкафчик на чашками. — Чай будешь, кстати? — М-м, буду, — Армин зевнул. — Не волнуйся, по возвращении я тебе ещё надоем. Пока тут появилась зацепка, лучше разделиться. Проверим обе параллельно, так быстрее. Если уж совсем плохо будет, ты мне напиши письмо, я что-нибудь придумаю. И если Армин говорил «Я что-нибудь придумаю», Лея могла не сомневаться, он обязательно найдёт решение. Потому что иначе быть просто не могло. — Пока отправим Леви письмо, посмотрим, что скажет. Бурда, которую Лея разлила по чашкам, мало напоминала чай по вкусу и совсем немного цветом. Чай вообще был штукой неприлично дорогой в последнее время, как оказалось. Потому что в штабе Разведкорпуса, стоит отдать должное майору Леви, его было всегда навалом. Так что Лея порылась в верхних ящиках ещё немного и нащупала там бутылку отменного коньяка. День сегодня был такой противный, что единственным способом успокоить шум в голове ей виделся только такой чайно-алкогольный коктейль. Армину наливать не стала, он и так не слишком одобрительно окинул взглядом ополовиненную бутылку. А сама сделала добротный глоток прямо с горлышка. Сначала в горле сделалось горячо, потом горячей волной окатило желудок. Зато, когда Лея пила, она думала только о том, что пьёт — и ни о чём больше. — Сопьёшься ведь так, — полуиронично заметил Армин, когда бутылка скрылась за дверцой шкафчика. — Я быстрее пулю в лоб схвачу, — безмятежно парировала Лея, и оба знали: с их работой, такой расклад был более вероятным, чем смерть от вредных привычек. Сам Армин мог развлекаться как угодно: судя по опыту Эрена, у шифтеров опьянение наступало быстро и всегда проходило бесследно, так что никаких мук похмелья или посаженной печени ему не светило. Но он ни разу не притрагивался к сигаретам и редко позволял наполнить свой бокал, что было даже забавно. Рядовые солдаты обычно между собой судачили, мол, если бы сила титана попала к ним в руки, то вот они-то использовали бы дар регенерации на полную. А Армин так «берёг» своё тело и до изнеможения истощал свой ум. — Если дадут добро, может, ты хоть ребятам письма напишешь? Я им лично передам, так что не придётся шифроваться. Армин кивнул своим мыслям, глядя куда-то себе под нос, в чашку. Лея порывисто обошла его, положила тяжёлые ладони на плечи, оставила несколько мягких поцелуев на виске, щеке и куда дотянулась. До сих пор на коже приятным фантомным ощущением отдавались его касания. Лея не любила трогать незнакомцев в принципе, но проявлять свои чувства к близким проще было через физический контакт, нежели чем через пафосные речи. И Армин постепенно привыкал к её языку любви, учился им наслаждаться. Так и Лея со временем поняла, что слова — это тоже приятно, если они звучат от того, кто умеет ими правильно пользоваться. — Напишу. Боюсь, тебе с собой придётся огромную стопку бумаги везти, — оба тихо посмеялись. Лея плюхнулась обратно за стол. Всё-таки у Салампи стулья были помягче. Вокруг было страшно и непонятно, в Подземном городе на них из каждого угла смотрела опасность. Но одно Лея знала точно: Армин ей не враг и никогда им не был. И ей тоже очень… не хотелось однажды стать для него врагом. Но ведь не может быть так, чтобы тот, кто тебя защищал, стал твоим недругом? Лея думала об Энни, Бертольде и Райнере. Что с ними сейчас, куда они делись? Энни-то понятно, она в Стохесе на гауптвахте. Бертольд тоже… Но как сбежали Имир и Райнер? Неужели переплыли море в форме титанов, разве такое возможно? Теперь, наверное, сидят там в своей… как её, Марлии, и думают, как бы ещё раз нанести по острову удар. Их миссия ещё не закончена, военные хорошо это понимали. Врагам есть резон вернуться как минимум за Энни: в ходе операции они потеряли двух титанов и обрели лишь одного. Женская особь — сильная боевая единица, и в решающий момент она может сыграть большую роль. А этот «решающий момент», все понимали, однажды наступит. — Знаешь, мне недавно снилась Энни, — начал Армин после непродолжительного, но вполне комфортного молчания. — Когда? — Лея оторвалась от размышлений, сделала глоток чая. — В ночь после бала, — он повёл бровью. «Ха… встаёт на колени передо мной, а во снах видит Энни», — подумалось Лее. Но она не спешила с дальнейшими выводами. — И что там было? — не выдержав, спросила она. — Не очень уверен, был ли это сон, созданный моим подсознанием или что-то от Бертольда, но она там была в очень… откровенных позах и нарядах. Точнее вообще без всего, — несмотря на резкую пикантность темы, сам Армин выглядел совершенно спокойно. — О как, — Лея вскинула брови, не совсем понимая, к чему он решил таким поделиться. — Думаешь, Бертольд был влюблён в Энни? — вопрос прозвучал глупо даже для неё самой. В кадетском все кому не лень подкалывали Бертольда насчёт его краснеющего при виде Энни лица. — Я уверен, что да. Это не первый раз, когда мне снилось или виделось что-то, связанное с ней, но первый раз настолько, эм, откровенное, — и оба знали, что именно стало катализатором для такого воспоминания. Возможно, это всплыли фантазии Бертольда, а возможно сам Армин думал об Энни в таком ключе, тут угадать Лея не могла. И не понимала, что ей нужно насчёт этого чувствовать. Могла ли симпатия Берта передаться и ему? — А ты сам…? — она пальцами барабанила по столу, с лёгким непониманием глядя на Армина. Безмолвие стало напряжённым. У Леи рука сама потянулась к пачке сигарет в кармане брюк, а ожидание ответа почему-то сильно растянулось. Мир снова сжался до их маленькой комнаты, освещённой несколькими тонкими свечами. Город за окном затих, тоже готовился ко сну. Даже Принц, свернувшийся клубочком на коленях Армина, не издавал никаких звуков. Лея совсем замерла, всё вокруг, включая время, замерло. Почему он замолчал, что это, чёрт возьми, значило? Спустя пару мгновений, которые для Леи показались вечностью, Армин слабо мотнул головой, опустил глаза. Она же смотрела не него испытывающе, с вызовом. — Нет, я к ней ничего не чувствую, если ты об этом. В ответ слабый, но облегчённый вздох. — Я знаю всю хронологию событий с их стороны. Их действительно с детства воспитывали с ненавистью к элдийцам, заставили покинуть семью и дом и отправиться сюда, на землю, которую всегда называли вражеской. Знаю, что они все в какой-то степени находили друг в друге утешение, и что они тоже, считай, стали исполнителями политического курса их страны. Я не держу ни на кого из них зла, ведь мы не лучше. Но понять не равно отпустить все грехи, — Армин провёл по лицу руками, с трудом подбирая слова. — В ту ночь, когда мы бежали по коридорам поместья, я почему-то почувствовал себя маленьким мальчиком, будто это меня должны были защитить, а не наоборот. Ещё думал о дедушке… так много думал и не мог выкинуть из головы, понимаешь? В сорок шестом его отправили на эту «операцию по восстановлению», — он болезненно вздохнул, не поднимая глаз, — сама знаешь, что их посылали на верную смерть. Сердце неприятно сжалось. Чёрствое и отмершее чувство человечности в Лее иногда давало о себе знать, хоть ей было тяжело сочувствовать, но не разделять с Армином эту боль утраты она просто не могла. В одиннадцать лет он лишился последней кровной семьи, оставленный буквально на произвол судьбы… для Леи, что до вступления в кадетское была комнатным цветочком, не представляющим жизни без родителей, это было просто немыслимо. — Я к тому, что… если бы не их титанические силы, мой родной город не был бы разрушен, а дедушка остался бы жив. Да и мама Эрена тоже, — он запустил пятерню в волосы, — Нам твердят, что за морем — враги, и эти трое не отнеслись к нам с большим милосердием. Может, Энни и хорошая по-своему, но я не могу испытывать чувства к врагу. Не могу считать его особенным и не могу хотеть его компании. Это неправильно, — обе чашки опустели. Армин тактично опустил момент с тем, что и их чувства были также не слишком правильными, даже если они не были врагами. — Хоть сейчас ничего не понятно, но лично мне очень важно знать, что тот, кого я выбрал, на моей стороне, — только сейчас Армин поднял глаза, их тяжёлые взгляды пересеклись, завели свой немой диалог. — А как на моей стороне может быть тот, кто так или иначе поспособствовал смерти моих близких? А ведь атаку на Трост тоже начали эти трое. Хоть им не удалось разгромить весь город, мысли об этом часто мучили Лею. А если бы она в тот роковой день лучше побеспокоилась об эвакуации, если бы заглянула в родной район на пару часов раньше? Получилось бы предотвратить смерть мамы. Чувство вины укоренилось внутри, пусть со временем Лея научилась от него абстрагироваться, не замечать. Но когда она в пятнадцать потеряла место, куда всегда могла вернуться, вместе с мамой умерло что-то и в ней самой. Может, именно это что-то, погибающее внутри тебя вместе с близкими людьми, сближало её с Армином и другими разведчиками. Дом как конкретное, физически осязаемое место, с началом войны перестал существовать для многих. И Лея каждый день благодарила судьбу, Троицу, да кого угодно — за то, что ей удалось найти дом и чувство безопасности пусть не в месте, но в людях. В одном конкретном человеке. Она смотрела в потерявшие былой свет невинности, но такие же красивые глаза Армина. И всё-таки чувства к врагу всегда были под запретом, особенно для военных. Жизнь — не роман, где герои пойдут наперекор всему ради любви. В жизни ты должен расставлять приоритеты и выбирать тех, в ком будешь уверен. В жизни ты не можешь пожертвовать родиной ради того, кого воспитали её ненавидеть. Подходящих слов не находилось, так что Лея просто молча накрыла ладонью руку Армина, лежащую на столе, постаралась вложить в этот жест все свои чувства. Новая волна тишины захлестнула комнату, каждый погрузился в свои глубокие и отдалённые мысли, и связывало их только касание рук. На вид невинное, но по ощущениям самое интимное. — А ещё я просто-напросто ни к кому не испытывал таких чувств, как к тебе, — легко и как-то побеждённо подытожил Армин, пожал плечом, глядя в сторону. — Воспоминания Бертольда многое прояснили, но его фантазии на меня не действуют. Лея очень часто поражалась такой открытости и бесхитростной честности по отношению к ней. Казалось, Армин отлично понимал себя и оттого легко говорил о чувствах. Таким она не могла похвастаться, до сих пор не до конца понимая, какое место отведено ей в этом мире. Армин с течением лет почти смог обуздать свои эмоции, а она их просто задавила. Он имел долгоиграющие планы и знал, как их осуществить, а она, ну… не загадывала надолго. Вдруг умрёт завтра. — Мне стыдно за то, что я постоянно поступаю с тобой как мразь, — Лея сжала губы. Если у него было очень красивое откровение, то у неё всё было как обычно. — Не знаю, как загладить вину. — Не нужно ничего заглаживать и ни в чём себя винить. Мне достаточно знать, как я и сказал, что ты за меня, — он склонил голову вбок. У него всегда такой… умный взгляд. — А ты это много раз доказывала поступками, поверь, они красноречивее любых слов. Лея могла представить, что это за поступки. Ведь она часто брала в руки оружие вместо него. Она вздохнула, опустила глаза на дно стакана, где в желтоватой жидкости потонула целая нация чайных листьев. Хотелось верить, что они оставили что-то вроде предсмертного послания перед тем, как осели на дне, и это их особое расположение, фигурой похожее на какой-то мост, на самом деле значило, что Лею ждёт невероятный успех в делах. Но по правде впереди поджидала неизведанность, столица и новое задание. Саша любила называть их миссии приключениями, и Лея решила, что её-то с собой и возьмёт. Потому что более оптимистичного человека во всём мире было не найти, а оптимизм — это именно то, что превращало любую нудную работу в приятное приключение.