***
— Наконец-то, — раздается как только я открываю дверь в первом часу ночи. Темноту разрезает Женька, что, оперевшись на стену плечом, стоит, сложа руки на груди. Включаю свет и наблюдаю как она хмурит брови, дует губы и всем своим видом показывает недовольство. А у меня в душе разливается приятное тепло от её домашнего вида. Мне так не хочется ругаться, но видимо Женя не разделяет моего настроя. Снимаю сапоги, вешаю пальто и оставив сумку у дверей вместе с телефоном, иду по направлению к ней. — Не хочу обниматься, — делает шаг назад, а затем и вовсе разворачивается и уходит в комнату. Вообще, обижаться должна я, но сил настолько нет, что я просто захожу в спальню и под тяжелым взглядом, забрав свою домашнюю одежду, иду в душ, а затем, вернувшись в комнату, забираю подушку и плед и ухожу спать на диван. Веки мгновенно тяжелеют и я быстро погружаюсь в сладкий сон, как только голова касается подушки. Самое верное средство от дурных мыслей — это бесконечная работа, которая отнимает все силы. Просыпаюсь среди ночи только от того, что кто-то ворочается рядом. Опускаю руку на девичью талию и целую в макушку. Девушка мгновенно успокаивается и замирает, только едва слышное дыхание ощущается на уровне шеи. Моя любительница нежности. Моя нежная девочка. Просыпаюсь от того, что становится холодно. Натягиваю плед на себя, укутываясь посильнее и сажусь ровнее. Женьки нет рядом. Телефона, чтобы узнать время тоже нет. Поднимаюсь и захожу на кухню. Одиннадцать утра… Н-да, давно я так не спала. Прихожу в спальню и вижу интересную картину, Медведева лежит поперек кровати, смотря какое-то аниме. Присаживаюсь на кровать, потрепав девушку по темным волосам. Она испуганно дергается, молниеносно скидывая наушники. — А разве тебе можно лежать на животе? — интересуюсь, подняв брови. — А разве можно так пугать, Этери? — отвечает вопросом на вопрос Медведева, прищурившись. — А разве можно отвечать вопросом на вопрос? — шучу я, но Женя не улыбается. Продолжаю улыбаться и пытаться обнять девушку, но она будто бы сама льдинка. Отстраняется, отворачивается и пытается увильнуть от моих цепких пальцев. В какой-то момент обидно становится уже мне. Отпускаю попытки и ухожу на кухню. В раковине нет тарелки, а в холодильнике еда нетронутая. Поджимаю губы, чуть ли не захлопывая устройство. Как она меня этим злит. — Жень, поди сюда, — кричу. Она приходит с телефоном. Так и хочется его выбросить, чтобы она хотя бы немного побыла в реальном мире. Садится на стул и не отрываясь туда смотрит. — Жень, скажи, пожалуйста, мы тему с едой будем ещё сколько обсуждать? Тебе каждый день надо объяснять почему полезен завтрак в твоем положении? — Этери, ты сама всегда говорила, что есть надо мало. — Не передергивай, Жень, это не одно и то же, одно дело выступать на соревнованиях и перед ними не есть что попало, а другое дело носить ребенка. — Этери, ну че ты как мать, кушай, кушай, кушай, достала меня, — взрывается Медведева, закатывая глаза, — если это все, то я пошла. — Нет, не все, — я выдохнула, чувствуя как нарастает волнение внутри, — Жень, почему ты не говорила мне про квартиру? Маму? а Маме про меня и ребенка? Однажды мы должны были это обсудить. Женька молчит. Она откладывает телефон и с вызовом смотрит на меня. Невооруженным взглядом видно как все внутри у неё поднимается, желая вырваться наружу и вылиться фонтаном. Вряд ли мне понравится её монолог, но она старается сдержаться. И на том спасибо. — Тебе заняться нечем в свой выходной, я не пойму, как до меня доебываться по любому поводу? — вдруг говорит она, выбивая своими словами словно землю из-под ног. — Жень, для меня это важно, — смутившись, отвечаю. — Почему я не говорила тебе про квартиру? — она повторяет мой вопрос, а затем пожимает плечами, задумчиво посмотрев куда-то в сторону, — потому что для меня это неважно. Мама редко наведывается туда и иногда я действительно езжу к ней, — вздыхает, — почему не сказала маме про тебя… — она кусает губы, — потому что она этого не поймет, потому что она бы не позволила этому быть. А про ребенка… да как-то знаешь, момента что ли не было. — А когда она спросит от кого он? — осторожно спрашиваю, пропустив мимо себя все её грубости. — Кристиана попрошу мне подыграть, — буднично отвечает, как будто бы она все уже давно решила. — Жень, мы уже один раз разговаривали про Кристиана… — не дает мне договорить, вскакивая и ладонями ударяя по столу. — Этери, он мой самый близкий друг, уж поверь, — недобро прищуривается, — кому-кому, а ему я могу доверить все, — она противно любезно улыбается. — Он и про маму знал? и про квартиру? — подняв брови, уточняю в таком же тоне нашего диалоге. Какой-то черт меня дернул это спросить. — И про нас с тобой, — добавила Женя, — а ты, — развернулась, чуть ли не тыкая в меня пальцем, — ещё больше со своими олимпийскими чемпионами проводи времени, — и ушла. Прекрасно. Ссора не из ничего. Пока Женя дулась в комнате, я успела сварить кашу, выпить чашку кофе, найти свой телефон в сумке, брошенной ночью в коридоре, и самое главное ответить наконец-то на всякие предложения и почту. Остаток дня я собиралась провести за телевизором и сном на диване. Включив какой-то фильм, медленно погружалась в сон, пока не услышала, что кто-то подошел. — Тери. — Что? — холодно спросила, глянув на Женьку. — Прости меня, — она сказала это тихо-тихо, но я услышала, — прости, пожалуйста, что сорвалась. — Жень, иди поешь пожалуйста, я не обижаюсь, но хочу чтобы ты ела! — улыбаюсь. — Если только ты посидишь со мной и расскажешь, как дела в «Хрустальном». Обнимаю Женьку за талию и веду на кухню. Она смеется с моих историй, а потом мы вспоминаем её время, даже смотрим фотографии в моём стареньком альбоме. Женя рассказывает какие-то их девчачьи секреты, прерываясь иногда на сладкие поцелуи. Мне очень тепло.***
Холода наступают в тот день, когда я неприлично задержалась на работе, но Женька находилась в другом городе с мамой, поэтому я со спокойной душой работала и даже не торопилась домой. Впервые ощущалась свобода. Я могла не прийти домой вообще или… Ладно, без Жени все равно скучно. Однако, когда большую часть жизни живешь в одиночестве оно уже не кажется таким пугающим, скорее наоборот. Женька отправляла какие-то сообщения вечером, обещая даже позвонить по видео связи завтра днем, чтобы показать территорию участка, где они сейчас отдыхают с мамой у родных. Проверяю телефон. Пропущенных нет. Видимо уснула. Хотя, как правило, она рассказывает, что идет спать… Странно. Может на что-то успела обидеться. Мне сейчас так не хочется об этом думать. В «Хрустальном» так тихо и приятно. Хочется наслаждаться этой тишиной и спокойствием как можно дольше. Заполняю последний отчет, а после, закрыв папку, иду в туалет перед тем, как поехать домой. Что-то внутри не давало мне покоя, словно душа не находила себе никак место, хотя вроде все спокойно, затишье перед бурей… Кто-то не закрыл дверь на ледовую арену. Оттуда тянет леденящий ветерок. По моему телу пробегают сотни мурашек. Однако лёд так приятно манит своей гладкой поверхностью, что у меня появляется почти что детское неконтролируемое желание надеть коньки и покататься. Холод замораживает, а лед завораживает. Странные ощущения поселяются в моей душе от этого контраста. Мне холодно, мне холодно, но желание словно затуманивает мозг. Как это символично, поддаться своим желаниям, а потом всю жизнь оставшуюся пытаться излечиться от ран. Может и стоило тогда не брать трубку? Может и стоило тогда проехаться по льду?... Решаю воспользоваться возможностью и все-таки покататься по ночному льду в полном одиночестве. Чуть ли не лыбясь от детской, наивной радости захожу в тренерскую, достаю коньки и слышу звонок. На часах около двенадцати ночи. Хмурюсь, сглатывая. Женька, наверное. Все внутри холодеет, когда я вижу на дисплее — Жанна. (Мама Жени Медведевой). — Я вас слушаю, — довольно буднично говорю, чтобы не выдать свои смутные чувства, сразу же нажав на зеленую кнопку. — Этери Георгиевна, — чуть ли не захлебываясь слезами говорит женщина, меня это на секунду сбивает с ног и я растерянно хлопаю глазами, продолжая вслушиваться в дрожащий голос, — извините, что я так поздно. Я не знаю к кому обратиться, — она пытается не плакать. Женя. Женечка. — Что?.. — растерянно спрашиваю, — что случилось? Женька. — Женя в больнице, она была беременна? — спрашивает у меня Жанна. Что? — Что? — переспрашиваю, чувствуя, как по моим щекам начинают скатываться слезы. Была?.. а она... а она жива? — Я не знала, что моя дочь, … — она не договаривает, уже успокаиваясь как будто бы выдыхает весь воздух, пытаясь прийти в себя. Женя. Женечка. — Где вы? — грубо оборвав её, спрашиваю, — где вы, Жанна? Я приеду как только смогу.