Ты боль моя
Ты — боль моя, заполнившая душу, Печаль моя, осенняя струна… О как теперь я замки все разрушу, Когда мне жизнью жизнь твоя дана!..
Ирина Тетерчева
Во время очередной репетиции случилось неожиданное обстоятельство: такой выносливый, до этого всегда державший себя в руках до конца выступления Пьеро упал в обморок. Во время очередного сильного удара по телу, глаза шута сомкнулись и более не смогли распахнуться, каких бы усилий он не прилагал. Впрочем, прилагал ли? Казалось, впервые за всю свою жизнь он почувствовал такое желание погрузиться в небытие, что бороться с ним не смог — поддался и отдался этому внезапному погружению во тьму. Он рухнул так, что вздрогнул каждый актёр. Даже Арлекин, обращённый к нему спиной, вздымавший руки к верху, смотрящий на пустой зал, но представлявший довольные лица зрителей, обернулся, содрогнувшись. — Пьеро? — спросил он в надежде услышать хоть слово от своей жертвы. Но не услышал. С уст Пьеро не сорвалось ни словечка. Прямо сейчас он выглядел таким умиротворенным: сомкнуты розовые губы, фарфоровая кожа, чуть спавшие на красивое, расслабленное лицо контрастно тёмные пряди волос, скрывшие чёрную слезу на левой щеке, — создавалось ощущение, будто не было в нём и капли жизни, будто наконец окончились его муки и более его не тревожило ничего: ни мысли о прошлом, ни очередные удары, ни безответная любовь. — Пьеро! — послышался крик Буратино, который сиюминутно подбежал к упавшему в обморок. Наклонившись к нему, блондин уловил лёгкое дыхание и выдохнул. Жив. Он жив. Остальные стояли, будто не могли и шевельнуться. — Он… Он умер? — вдруг послышался тихий вопрос от Арлекина, чьи глаза были круглые от испуга, чье сердце сейчас стучало поразительно медленно, что готово было остановиться в любой момент. Мог ли Пьеро умереть? Ведь он кукла, хоть и живая, но кукла… Как бы не пытались мы абстрагироваться от мысли, что перед нами не просто механизм, всё же разум наш и наши размышления к этому невольно возвращаются, не так ли? Мог. Он мог умереть. Хоть сердце куклы — это тоже своеобразный механизм, но он очень хрупкий и восстановить его возможности нет, если вдруг он сломается. Таким образом, и куклы могут умереть. — Жив, — кратко ответил блондин, посмотрев на истязателя взглядом, полным ненависти и презрения. Арлекин выдохнул, уставившись в пол. Всё же тот удар был лишний… Он перестарался. Это его вина… Буратино взял Пьеро на руки, будто тот нисколько не весил, и понёс его в их комнату. — Ему нужен отдых, — пояснил свои действия блондин, покидая сцену. Мальвина отмерла, уставившись на Артемона. — Надо рассказать директору о случившемся, — сказала она, — Идем. Пёс согласно кивнул, и они вместе удалились. Когда сцена опустела, Арлекин рухнул на колени, крепко обняв себя. — Прости меня, Пьеро, — прошептал он под нос, пока катилась одинокая слеза. Чувствуя влагу на щеке, он коснулся солёной капли, а после уставился на свои намокшие пальцы, чуть испачканные белой пудрой. Его грим был испорчен. Его мир был сломлен. Как мог он дойти до такого? Единственный луч света в этом театре угасает. Казалось бы, только недавно он срывался на нём в коридоре… Но, хоть тогда и вёл он себя отвратительно, избивал его, он уже знал, что черноволосый юноша значил для него нечто большее, чем просто знакомый, чем просто обычная жертва, и эти избиения были странно важным обрядом: возможно, они служили выражением внутреннего желания завладеть его сердцем, ровно как он владел временами его телом, пока бесконечно бил его, оставляя своеобразные собственнические следы, таким образом, было это проявлением невозможной, больной любви и искреннего восхищения. Но любовь та была странной. В её основе были вопросы с жестоким подтекстом, ответы на которые, собственно, и лежали в избиениях. «Как долго Пьеро может выдерживать эту боль? Когда белоснежный ангел увязнет в грязи?» — вот эти вопросы занимали разум голубоволосого, когда в очередной раз он дарил своей жертве удар. Пока шут держался — Арлекин восхищался. Ему казалось, когда ответы будут найдены, тогда пропадут и чувства к жертве. Ему чудилось, будто всё это — банальный интерес. Но сейчас… Сейчас ему было больно. Больно от мысли, что он виноват в случившемся, что Пьеро может однажды сдаться. И если он сдастся, то кто будет вместо него? Никто не сможет заменить Пьеро. Арлекин это понимал.Даже кукла может сломаться:
Перестанет однажды смеяться,
Или плакать устанет, терпеть,
Не захочет Вас лицезреть.
Даст отпор и закроет глаза,
И не откроет уже никогда
Глупо? Не исключено. Он и сам не понимает, что творит. Это его задача, это его роль — бить и унижать. А после приходить к Карабасу и быть униженным самому. Ирония. Вся его жизнь чертова ирония. Ему слишком больно. И он хочет, чтобы хоть кто-то разделил с ним эту боль. Хоть кто-то… Но другая его сторона, горделивая, ещё до конца не уничтоженная, не могла просить чьей-то помощи и поддержки. Весь его мир разрывался внутри на части от этой противоречивости, и потому становилось больнее в разы… Со сцены стали доноситься болезненные смешки, переросшие в громкий, истеричный смех.***
Пьеро лежал в своей постели. Буратино был рядом, не отходил ни на шаг. Он нежно стирал белой салфеткой грим черноволосого юноши, любуясь каждой его чертой: ровные тёмные брови, длинные ресницы, пухлые губы и впалые скулы. Он был красив. Сердце блондина то и дело начинало стучать сильнее, быстрее, от того он временами отворачивался, вздыхал, а после продолжал, пока не стёр всё инородное с лица любимого актёра. — Пьеро… Ты так красив, — шепнул под нос юноша. В этот момент дверь в комнату распахнулась. Внутрь вошёл Карабас, пристально посмотрел на лежащего Пьеро, а после на Буратино. — Здравствуй, — поприветствовал директор блондина, искривившись в ухмылке, демонстрирующей ряд золотых зубов, а после потер свою аккуратную бороду в некой задумчивости, — Наслышан о твоих успехах. Для новичка ты не так плох. Не хотел бы в следующий раз получить роль посерьёзнее? — Только если вы решите, что я достоин этой роли, — ответил Буратино, — Только по заслугам я согласен получить её. Контракт заключать не намерен, если вы клонили к этому. «Дерзкий мальчишка» — мелькнуло в голове у недавно пришедшего. — Что ж, посмотрим, — ответил Карабас, вынув из кармана изящный серебряный ключ. Он подошёл к Пьеро, задрал его белоснежную кофту и вставил ключик в скважину в области груди. Зачем? Помимо того, что сердце — хрупкий механизм, так ещё и нуждается в постоянном заведении. Именно поэтому, не имея ключа, кукла не может полноценно жить: если вовремя не завести сердце, то оно придёт в негодность — механизм сломается. Карабас сделал несколько оборотов, и сердце Пьеро снова забилось в привычном ритме. Однако, глаза он всё ещё не открывал. Директор посмотрел на Буратино. — Подумай о контракте… Он даёт неплохие перспективы. Твоё имя будет у всех на устах. Главные роли… — начал было мужчина с бородой, как блондин его перебил. — Я вас понял. Однако, заключать контракт я абсолютно не намерен, — ответил Буратино, улыбнувшись, — Меня всё устраивает. Потеребив бороду, мужчина хмыкнул и, молча, вышел из комнаты, оставив юношей вдвоём. Буратино тяжело вздохнул: ушедший создавал больно неприятную ауру вокруг себя и от этого блондину было не по себе, но он, как мог, держался. Последний же направился к себе в кабинет, где его уже ждал Арлекин.***
Пьеро очнулся лишь под вечер. Его взгляд был несколько потухшим. Буратино сидел рядом на стуле, при этом, руки его были на постели черноволосого, а на них располагалась светлая голова. Юноша задремал, пока ждал пробуждения своего друга. Он был мил: курносый нос, розовые губы, периодически вытягивающиеся в улыбке — видимо, ему снилось что-то хорошее. Пьеро положил свою бледную холодную руку на голову Буратино, ласково погладил его по волосам и улыбнулся. — Пьеро..? — нехотя открыл глаза юноша, — Ха-ха, Пьеро! Ты пришёл в себя! Блондин радостно засмеялся, привстал и обнял шута. Тот растерялся, неловко похлопал юношу по спине, но продолжал улыбаться. — Я так долго спал? — решил поинтересоваться Пьеро, — Карабас, наверное, зол на меня… — Недолго. Хотя для меня, признаюсь, это было вечностью. Бородатый приходил, ничего плохого в твой адрес не говорил. Думаю, он всё понимает, — попытался успокоить черноволосого блондин, снова возвращаясь на свой стул. — Бородатый? — издал смешок шут, не удержавшись, — Будь аккуратнее со словами… У него везде есть уши. — Да ладно! Что он мне сделает?! Ни-че-го! — смело выдал Буратино, гордо заулыбавшись. Пьеро тепло улыбался ему, но было видно, что он о чём-то задумался. — Мальвина… Она приходила? Она волновалась за меня? — внезапно спросил черноволосый. В его голосе была тонущая в озере безнадёжности, как бы тавтологично это не звучало, надежда, во взгляде мелькала парочка искорок, а голос немного подрагивал от волнения. — Маль… Мальвина? Приходила ли.? — уже растерялся Буратино, врать он не хотел, но и правду сказать язык не поворачивался. — Не приходила, — сразу понял шут. Взгляд его угас полностью, он уставился на свои бледные руки, рассматривая голубые, проступающие вены. Он грустно улыбнулся. — Я прогуляюсь, — вдруг сказал черноволосый, покидая постель. — Что? Куда? — удивился такой перемене блондин. — В коридор. Не ходи со мной, — ответил Пьеро, закрывая за собой дверь и оставляя своего друга в полном замешательстве. Ноги двигались сами, голова была пустой. Пьеро шёл бездумно, но в итоге оказался у той самой двери… У двери в гримёрку Мальвины. Он с сомнением посмотрел в темное дерево, за которым скрывалась его больная любовь, а после глубоко вдохнул, набирая в лёгкие вместе с воздухом поразительную уверенность и смелость. Постучав, он вошёл внутрь. Девушка сидела у зеркала, наводила марафет. Она украдкой посмотрела на вошедшего. — Ах, это ты, Пьеро, — усмехнулась она, — Очухался? Как раз вовремя. Я тут совсем заскучала. Прекрасная особа поднялась, грациозно направилась в сторону жертвы любви, голубым взором пронзая всё его естество, доходя ядовитыми шипами своего взгляда до трепещущего сердца юноши. — Мальвина… Нам нужно поговорить, — постепенно теряя уверенность, сказал шут. — Неужели? Ты пришёл со мной разговаривать? Как скучно, — подойдя к нему почти вплотную, выдала она, а после выдохнула в самые губы Пьеро сводящую с ума фразу, — У меня есть предложение поинтереснее. Она провела по груди юноши своей рукой, смело, не стесняясь. Внезапно, черноволосый взял её руку, останавливая на груди в районе своего сердца. Она могла чувствовать, как бился злосчастный механизм, могла понять, как важен этот миг, как любит её несчастный шут и переоценить свои взгляды… Могла. Не раз уже могла это сделать. Но так и не сделала. — Сначала скажи мне… Ты любишь меня? — спросил юноша, внимательно глядя в глаза возлюбленной. — Люблю? — удивилась леди, а после рассмеялась, — Ха-ха, Пьеро, ты сошёл с ума? Кто ты такой, чтобы я тебя любила? За кого ты меня принимаешь? Ты лишь моя игрушка — мое развлечение! Она выдернула свою руку из нежной хватки Пьеро, развернулась и направилась обратно к зеркалу. — Приходи тогда, когда избавишься от этих глупых мыслей. Твоим чувствам нет места в этом театре, — не поворачиваясь, сказала она. Казалось, Пьеро только что разбился. Или разбилось что-то внутри? Сердечный механизм заныл, стало больно — было тяжело даже дышать, но он не подал виду. Он собрался из последних сил, чтобы сказать нечто важное, пришедшее сейчас на ум. Возможно, потом он будет жалеть об этом. Но и смириться с произошедшим, оставить всё, как есть, было бы ошибкой. — В таком случае, так дальше продолжаться не может. Мы больше не будем проводить ночи вместе. Всё кончено, — решительно сказал шут, — Ищи себе другую игрушку. И он ушёл… Мальвина была удивлена. Никогда ещё Пьеро не был так уверен, так смел… Будто и не он это был вовсе. Выйдя в коридор, он направился к себе в комнату. По мере приближения к ней, на его лице всё же проступала глубокая печаль от случившегося. Внутри его ждал Буратино. Он сидел на кровати, листал какую-то книгу — сосредоточиться на чтении у него не выходило. — Пьеро! Что-то случилось? — заволновался блондин, наблюдая на лице друга следы нестерпимого горя. — Хах… Пожалуй, случилось, — ответил шут, грустно усмехнувшись, — Я закончил наши с Мальвиной отношения… Хотя… Были ли они вообще? Она никогда не воспринимала меня всерьёз. — Пьеро… — удивился Буратино, но не сказать, что данная новость его огорчила. Блондин поднялся, подошёл к черноволосому и крепко обнял. Последний уткнулся в его плечо своим аккуратным носиком, тяжело вздохнув. — Ты правильно сделал, Пьеро, — успокаивал его Буратино. — Я знаю… Но от этого на сердце легче не становится. Теперь у блондина появился шанс заполучить истерзанное сердце шута. И это его воодушевляло. Разумеется, он понимал, что думать об этом — уже ужасный поступок по отношению к собственному другу. Но ничего не мог с собой поделать. Надо лишь подождать… Подождать, пока раны Пьеро затянутся, а там предпринимать попытки сблизиться, а пока быть рядом и просто поддерживать, будучи всего лишь другом. Но затянутся ли эти раны? Сможет ли когда-нибудь Пьеро полюбить кого-нибудь еще..? Или он из тех, чья любовь живёт, не зная границ времени и места?