Ладно, заебал, это название — отстой

*** — Слушай, папочка, а я побеждаю.       Генри застыл, крепко вцепившись в единственную карту в руке, из-за чего она слегка прогнулась, не выдержав стикминовской руки. Вместе с ним застыли все солдаты, находящиеся внутри и наблюдавшие за игрой, и, особенно, вздрогнувший Руперт.       Кто-то присвистнул, кто-то откровенно заржал, но Генри не особо вслушивался во всё эту постепенно нарастающую какофонию голосов. Страх прерывает все контакты с реальностью, когда пртчина страха сидит прямо перед ним — злобный, страшный, как чёрт, отчего невъебенно горячий.       Наблюдать за реакцией Прайса так муторно и так страшно, что он стиснул зубы и приподнял губы вверх в подобии улыбки, как бы говоря: "Всё ок".       И на общее удивление, Руперт нахмурился, угрюмо взглянув на свои четыре карты... — Жулик.       Генри облегчённо вздохнул и нагло улыбнулся, радуясь тому, что Руперт решил не впадаться в подробности и быковать или устроить истерику и даже побить его на месте. Как грёбаный гандон, коим тот является.       Облегчение длилось недолго. Совсем недолго.       Прайс скинул сразу все свои четыре карты с тремя шестёрками и одной пиковой дамой*. Символично? В этот момент, Генри вообще не то, чтобы старается об этом думать, а вообще об этом не думает — когда за тобой наблюдают самым злобным и отвратительным способом, думать о чём-либо вообще нельзя. Раз отвлёкся — уже труп!       Но Генри и без этого чувствовал себя трупом. Почувствовал себя ещё больше, когда его схватили за шкирку и потянули к выходу из здания. К удивлению, не сильно. Генри знает, когда люди со всей злобы хватают и швыряют прямо в землю, поэтому хватка Руперта была совсем нежной и слишком сентиментальной для натуры ублюдошного мерзавца.       Когда за ними закрывалась дверь, Генри услышал громкое улюлюканье и крики. — О, блин... — нервно пропищал он. — Чёрт, бли-и-н.       Руперт умилённо посмотрел на него, слегка склонив голову и прикрыв глаза, Генри захотелось обнять его. — Папочка?       И прибить. Просто взять и ударить по лицу, честное слово. Заколошматить всё его красивое лицо в кашу. Но Руперт-то сильнее, и Генри врятли справится с горным львом будучи волчарой, отставшей от стаи. — Ну, ёб... Ну это... — Миленько, — мурлычет Руперт и целует того в щёку, крепко сжав плечо. — Очень даже.       Генри чувствует усмешку, играющую на губах брюнета, он даже слышит его в низком голосе. Желание прибить до полусмерти сменяется желанием ещё более жестким, как жесткость между ног; Генри поддаётся вперёд, кусает мочку уха и целует за ушной раковиной, мокрыми поцелуями спускаясь вниз к шее, автоматом опустив руки к бёдрам. Пальцы на его плечах сильнее сжали камуфляжку, а другая рука Руперта притянула к себе ближе за затылок. — Кхм, думаю, вам надо найти место получше, — недовольно и вполне удобное время прервал их голос Гейлфорса, заставив мужчин вздрогнуть.       Они неохотно отступили друг от друга, и по дороге к казармам, Генри заметил яркий румянец, заливший скулы брюнета. Тот о чём-то усиленно думал и краснел ещё ярче. — Значит, папочка, — приглушённо пробубнил Руперт, неловко переминаясь с ноги на ногу, когда они дошли до его палатки. — Не знал, что у тебя стоит на собственного отца.       И вошёл за ширму, гаденько ухмыльнувшись, оставив Генри страдать от замыкании мозга в тишине. Он приглушённо слышал голоса других солдат, приветствовавших его, и он невольно кивал их сторону и мямлил что-то нечленораздельное, отдалённо похожее: "И вам привет".       Так и дошёл до своей койки на негнущихся ногах, и там же раздражённо отмахивался от назойливого Чарльза. *** — Ну пожалуйста, — шепчет Генри, зарываясь носом в чёрные пряди. — Ну давай.       Руперт пытается оттолкнуться, но тот крепко удерживает за спину и не отпускает. Они лежат на диване... Точнее, лежит Генри, откинув затылок на подлокотник и обхватив сидящего на нём сверху Руперта в медвежье объятие. Агент смеётся и рвано дышит прямо в шею, жмурит глаза и улыбается, раз за разом повторяя: — Ну пожалуйста, папочка...       В этот раз, у Руперта чуть не случился сердечный приступ — пиздец настиг раньше, чем положено, раньше апокалипсиса или конца света. Он сильно вздрогнул и замер, прекратив попытки выбраться.       Генри это заметил — он всем телом ощутил как Прайс напрягся в его руках. Просто застыл статуей, не смея сделать хоть какое-то движение, а когда агент чуть приподнялся, решившись проверить, что случилось, остановился, подперев локтями диван, и ухмыльнулся гадко-гадко.       У Руперта стоит, и Генри ощущал всю твёрдость своим бедром. — Воу, приве-ет, — промурлыкал Генри, двинув бровями. — Я рад видеть брата своего папочки. — Блять, — зарычал брюнет сквозь стиснутые зубы. — Охуеть, как мило.       Потом целует Генри в засос, грубо кусая нижнюю губу и слизывая капли крови. Охуенно. Прайс ещё в отместку сильно дёргает за гладкие локоны и откидывает голову Стикмина назад, заставив того смотреть на потолок.       И кусает. — Руперт, ёбаный в рот! — шипит Генри. — Какого хуя?!       Посасывает кожу, лаская языком, оставляет красный след зубов и воссоздаёт фиолетовые синяки и багровые гематомы, исчезнувшие совсем недавно. — Охуеть... — всхлипивает Генри. — Не охуеть, а "пожалуйста, папочка", — лаконично мурлычет Руперт.       Генри уже готов взять его силой, но... Бля... — Пожалуйста, папочка! Прокатись на мне! — вскрикивает он, покрепче стискивая зад.       И Руперт расплывает в улыбке, благовенно целует его в щёчку и воркует: — Какой хороший мальчик.       И тут Генри выпадет из реальности, полностью осознав, что пиздец настал — он чуть не кончает в штаны от этих слов. Грёбаный Руперт, грёбаный "папочка" и его грёбаные сексуальные штучки, от которых Генри просто сводит в лютый кайф. И в бреду этого кайфа, он приспускает штаны Руперта с трусами и в сухую суёт пальцы в мягкую после бурной ночи дырку. — Будь поласковее, тогда я дам тебе награду, — шипит Руперт, морща лицо от боли.       Генри просто повинуется... — Какая молодчинка, такой хороший...       ...и кончает к возмущению брюнета. ***