Ладно, заебал, это название — отстой

***       Зачастую Генри спокойный и немного странный парень: тихий, молчаливый, смотрящий со стороны больше, как зритель, чем участник, но его всегда берут за компанию и, о чудо, он прекрасно туда вписывается.       Как ебучий пазл, и это великолепно.       Но Генри не Генри, если не будет ебаным сукином сыном с большой буквы "СУКА" и с небольшим продолжением "пидарас, блять".       Конечно, в коим-то веке, он грёбаный клептоман, сующий свои руки куда не надо: в сумки, шкатулки, в карманы мужчин и женщин, в бумажники стариков или портмоне старых дам.       Ещё, вместе с этим, он редкосный извращенец — мягко и нежно воркует над каждой блестяшкой, ухаживает за ними, как за своим ребёнком, гладит, иногда кайфует от чистого сердца.       Извращенец, обожающий разрушать стены личного пространства. Как и со своей натуры вора, тоже сующий свои руки куда не надо, например: в штаны солдатов.       Или же одного конкретного злоебучего солдата. — Твою мать... — сквозь зубы прошипел Руперт.       Но Генри не есть Генри, если вместо превосходства он не выбирает самое бесполезное.       Вор бессовестно прижал к стенке тяжело дышащего полуразрушенного раскрасневшегося Руперта. Его рука жадно ласкает вспотевшую кожу под чёрной майкой, гладит бока, царапает торс, невесомо прикасается к соскам и сразу уходит вниз к животу, а вторая копается пальцами в узкой дырочке брюнета, нежно разводит мягкие стенки в стороны, слегка вынимает, затем толкается вперёд, но глубже. И при каждом толчке, пальцы хлюпают друг об друга, а сладко пахучая смазка стекает вниз к яйцам Руперта.       Хочется сказать: "Не время играть в сунь-высунь" — но Генри достаточно только одного развратного зрелища перед ним.       Руперт не сопротивляется, предпочитает стоять на месте и нахмуренно смотреть на пол, куда капают его слюни и пот.       Не может сопротивлятся — ноги прогибаются и еле удерживают его вес, ему до дрожи в коленях приятно, сознание затуманено дымкой наслаждения, и каждый еле сдержанный вздох, тихий стон и всхлип вырываются со рта против его воли.       Так же как и разум, а тело жаждет большего. Но ебаный Генри не даёт.       Играется.       Генри кусается, клыками впивается в нежную кожу, трепетно целует и, будто извиняясь за чрезмерную нежность, сильно засасывает кожу, представляя как уже на следующий день шея брюнета покроется тёмно-фиолетовыми пятнами.       Доминировать, властвовать и унижать?       Пф, не в его стиле.       Но этот ублюдошный Прайс заставил его сорваться, как хищник на домашний скот. Желания разорвать на клочья, растерзать на куски, заставить Руперта сломаться и просить, как какую-то шлюху, были слишком хороши, чтобы сдерживаться от них; тяжкие вздохи брюнета, стоны, чавкающие звуки смазки ласкали ухо, а дрожь чужого тела увеличивала самодовольство Генри.       Руперт громко стонет, развратно выгибаясь, когда кончик среднего пальца начинает тереть простату. Когда добавляется третий, он глухо шипит от боли и слегка дёргается.       С болью появляется удовольствие, а с приходом удовольствия позор и стыд вселенского масштаба откладываются на второй план, уступая своё королевское место наслаждению.       Под ногтями Руперта кусочки шпаклёвки, а кожа на кончиках пальцев расцарапалась из-за поверхности голой неровной стены, отчего на светло-серой бугорчатой поверхности кроваво-красные полосы выглядели отчётливее.       Место, где лоб брюнета соприкоснулась со стеной, уже нагрелась, промокла от пота.       Генри молчит. Он всегда молчаливый. Куда только не иди, что бы не сделай — от него и слова не выбьешь.       Многие скажут "привычка", некоторые "неспособность", мало кто "тяжёлый случай из детства".       Руперту откровенно похер, потому что и без этой инфы ублюдок умеет играть на нервах, словно на скрипке. Но в отличие от виртуозного и красивого музыкального инструмента, ему не нужен долгий упорный опыт, мышечная память и мозоли в руках. Короткого лукавого взгляда тёмных глаз и лёгкой улыбки хватит, чтобы свести с ума Руперта — неважно как: выбесить до ярости или сильно возбудить.       Рука Стикмина, гладившая разгорячённое тело под униформой, поднимается вверх, кончиками подушечек касаясь твёрдого соска, не уделяя должного внимания, потом вверх — к ключицам. Пальцы крепко обхватывают нежную шею и сдавливают, приподнимая голову, так, чтобы тот затылком ударился об лоб Генри. — Да...тхы-ы...зае...бал.., — хрипит Руперт, после сильно сглатывает, отчего его кадык задевает руку Генри. — Ну-ну.       Генри засовывает третий, и Руперт перед глазами видит звёзды.       А когда, добавляется четвёртый, то он начинает ёрзать от сильного ощущения приятной истомы между ног, толкается к пальцам, требуя большего, чуть ли не кричит от удовольствия и выгибается.       Красных полос на стене всё больше и больше. Генри приходится подхватить запястья Руперта и зафиксировать над головой. А когда он очередной раз нажимает на простату, то стену уже украшают белые капли спермы, а в воздухе эхом витает последний вскрик, постепенно исчезающий в тишине.       Генри отпускает руки, когда Руперт, тяжело подхватывая ртом воздух, оседает на землю, уткнувшись лбом на руки. — Фу, — шипит он, когда понимает, что руки заляпались его собственной спермой.       Генри только посмеивается, отчего Руперт громко фыркает. — Придурок...       Послеоргазменное состояние уходит, вместо неё приходит огромный стыд. ***