Unbecoming

В небольшом городе на севере Англии одной ночью случился настоящий переполох. Мирная жизнь местных жителей в одно мгновение заполнилась чёрными красками; отовсюду были слышны крики и женский плач, вслед за которыми доносились довольные возгласы чужаков, нагло разрушивших былое спокойствие горожан. Они прибыли из Скандинавии, прямиком из стран с суровым климатом, воспитавших не менее суровых людей. Мужчины в меховых плащах и куртках, сшитых из тёплых шкур, вторглись на территорию англичан нежданно, сея за собой панику. Они грабили: обчищали дома, с ног на голову перевернули всё на рынке, пополнив свои запасы продовольствием. Местных жителей, что, отбиваясь, защищали своё имущество, те беспощадно убивали, рубили секирой прямо на глазах у остальных, показывая, что никому не стоит идти против. Их называли правителями Северной Европы, норманнами, викингами — вариаций было множество. Их целью был захват Лиссабона, туда они через Северное море и держали путь. И сколько бы таких походов они не устраивали, к этому английскому городу они приблизились впервые. Затащили свои драккары на заросшие зеленью берега, зажгли десятки факелов и пошли в наступление. Их вождём был сын самого конунга. Высокий, крепкий, суровый мужчина, умело расправляющийся своим ножом, остротой которого можно было запросто отсечь конечность тем, кто пытался сопротивляться. На протяжении всего времени, что они провели, грабя и убивая, на его лице держался пугающий оскал и полная уверенность в своём превосходстве. В его глазах не было ни капли жалости, когда прямо перед ним упало бездыханное тело совсем молодого англичанина, которому по виду ещё не было даже восемнадцати. Правило севера: выживают сильнейшие. После удачного набега норманны разбредаются кто куда. Некоторые мужчины идут в дома, в которых они часами ранее пускали реки крови, отоспаться или развлечься с теперь уже вдовами или дочерями умерших. Те, кто оставили в Скандинавии семьи или просто не имели желания заниматься чем-то подобным, вместе с вождём расположились в пабе. Ещё с улицы были слышны пьяные возгласы вдоволь насладившихся поединком викингов, которые вовсю хлебали эль и громко жевали отменного качества мясо. Англичане, до чьих владений не добрались чужаки, позакрывали ставни, даже носа не высовывая из своих домов. В воздухе пахло страхом. Вождь сидел во главе длинного стола, собранного из пяти поменьше, поставленных в ряд. Он, несмотря на общее веселье, сохранял безразличное выражение лица, окидывая взглядом своих людей. Охмелевшим норманнам было весело; они отмечали удачно прошедший набег, выпивая за то, чтобы их поход на Лиссабон увенчался таким же успехом. — Мы в Вальхалле, Чонгук, — обращается к нему сидящий по правую руку скандинавец. — Здесь делают отменную выпивку! Такими темпами у меня отпадёт желание возвращаться обратно! — хрипло смеётся, вливая в себя новую порцию алкоголя. Из уголка его губ стекает тоненькая струйка эля, которую он тут же вытирает рукавом. — Если не перестанешь вести себя как свинья, с нами ты не поедешь, — беззлобно отвечает Чонгук. — С такой вкусной жизнью тяжело не зажраться! — Норманн зубами снимает с ножа кусок мяса, свободную ладонь кладя на живот. — Скоро влезать перестану в собственную экипировку, а что дальше? Ребекка уйдёт к другому воину, который в талии меньше? — Тебе придётся вызвать его на Хольмганг. — Определённо, — кивает викинг. — Этим женщинам всегда всё не так: отпустил слишком длинную бороду — похож на отшельника, с волосами так же. Может, мечта у меня с детства самого: ходить с косой по самую задницу. Мимо стола, опустив голову, быстрыми шажками проносится юноша с английской кровью, что несёт на подносе баранью голову. По его напряжённому виду ясно, что сегодняшним посетителям он ни капли не рад. Оно и ясно: те расставили мебель под себя, раздают указы, будто разговаривают с рабами, и шумят очень сильно, с высокой горы плюя на предписанные правила. Англичанин ставит поднос на центр стола, после чего слышится довольный гомон. Один из норманнов притягивает к себе блюдо, наклоняется, вдыхая прекрасный аромат мяса, и выкалывает ножом бараний глаз, закидывая его в рот. Слышится довольное мычание. Остальные викинги, увидев положительную реакцию, тут же обращаются к юноше, прося немедля принести ещё несколько голов. На молодом лице поджимаются губы. — К сожалению, осталась всего одна, — негромко говорит. На него уставились взгляды каждого из присутствующих. Один худощавый норманн в недоумении приподнимает бровь, вытирая рукавом влагу на бороде. — И где же английское гостеприимство? — спрашивает он, переглядываясь со своими людьми. — Какое невежество: к вам пожаловали гости из-за океана, а вы им можете предложить всего две головы! Викинги поддерживают его недовольство, вслух начиная сквернословить на молодого юношу. Тот съёживается под лавиной гадостей, прижимает к себе пустой поднос, что оставляет на рубахе жирные пятна. На лице его чётко прорисовываются скулы, губы выглядят сухими и потрескавшимися. — Так Вы будете… — начинает он, но из-за гомона его совсем не слышно. — Мне стоит принести вторую? — громче спрашивает, не отрывая взора от мужчины, с которым вёл диалог. Но тот уже и не обращает внимания на работника паба, а переключается на остальных скандинавцев, начиная яро что-то обсуждать. По всему помещению звучат удары кружек друг об друга, громкий смех эхом отбивается от стен. Норманны ведут себя как настоящие дикари: пришли в чужие владения, диктуют правила и грубят всем тем, чьё поведение посчитают неправильным по отношению к себе. Англичанин, наблюдая за открывшейся картиной и не замечая внимания на своей персоне, собирается удалиться обратно на кухню. Он быстрым шагом обходит стол, огибая пирующих воинов, но неожиданно его хватает за запястье вождь, из-за чего юноша вздрагивает. — Принеси баранью голову для меня, — низким голосом говорит он, глазами пробегая по запятнанной рубашке юноши. — Одну минуту, — сразу же отвечает англичанин, такой же быстрой походкой ретируясь на кухню. Сын конунга прослеживает взглядом за удалившейся фигурой, оттопыривая языком щёку. Сидящий рядом норманн подливает до краёв его кружки эль, что запахом своим доводит вождя викингов до экстаза. Здесь и правда готовят отменную выпивку. Он со спокойствием наблюдает за своими отдыхающими на полную катушку братьями. Во время боя каждый из них превращается в настоящего зверя, готового в любой момент кинуться на жертву, завоёвывая новые территории или защищая свои; сейчас же они все донельзя расслаблены и умиротворены, — но даже надумай кто-то ворваться в паб и, наконец, одержать победу над неутолимыми норманнами, у него бы вряд ли это получилось. В их крови течёт дух севера, дух могущества и силы. Даже в хмельном состоянии каждый из них способен крепко держать в руках секиру и с гордостью отмахиваться ею от противников. Чонгук берёт в руки стакан и встаёт, обращая на себя внимание вмиг притихших викингов. Все смотрят с интересом, бросив разговоры, и вождь с гордостью восклицает: — Скёль! Тишина вмиг прерывается всеобщим гамом. Норманны возобновляют гул, с широкими улыбками выпивая горячительные напитки. Вождь хлебает, не садясь, обливается элем и с огоньком в глазах наблюдает за пиршеством. В зал вновь выходит англичанин, неся всё на том же подносе уже новую баранью голову, и Чонгук, не дожидаясь, пока юноша поставит её на стол, пальцами прокалывает глазницу и закидывает в рот маслянистое око. Рычит от удовольствия. Один из викингов вскакивает с места и толкает сидящего рядом мужчину в грудь, повышая тон; тот тут же поднимается, в глазах его на секунду вспыхивает пламя, и норманн ударяет в ответ, слыша в поддержку довольный свист остальных северян. Вождь ухмыляется, садится за стол и широкими глотками допивает свой эль, со звоном ставя кружку. Он даже не собирается разнимать их бой — только наблюдает внимательно, толкая язык за щеку. Англичанин стоит позади него и смотрит на весь этот хаос. На юношу то и дело падают пьяные взгляды, от которых он заметно ёжится, и, глядя на это, вождь только сильнее улыбается. Он отодвигается на стуле так, что между его коленей и столом появляется приличное расстояние, и подзывает к себе работника паба. Манит пальцем, облокотившись локтем на высокую спинку сидения, совсем не обращает внимания на заинтересовавшихся их взаимодействием норманнов. Резко перехватывает несмело подошедшего англичанина за талию, садит на свои колени и впивается носом в шею напуганного юноши. Не расслабляет хватку на теле, лишь прижимает крепче, когда тот в панике брыкается, пытаясь избежать касаний. От Чонгука за версту разит алкоголем, что поспособствовал улучшению настроения мужчины. — Столько женщин красивых сейчас слёзы пускают, а ты вместо того, чтобы успокоить их своим присутствием, лобзаешься с каким-то дохляком! — смеётся один из викингов, поочерёдно чокаясь кружками с братьями. Вождь вскидывает бровь, отрываясь от шеи и переводя взгляд с англичанина на норманна. Он давит подбородком на чужое плечо, намереваясь выдавить из юноши хоть какие-то эмоции, но тот даже не плачет: дышит быстро, грудь ходуном ходит, и глаза напуганные, круглые, как блюдца. — Действительно, Чонгук, — поддакивает другой, — собираешься трахнуть кости? — Да он неживой будто! Трясётся весь, я член достану — в обморок грохнется, — смеётся вождь. Он прижимает англичанина к себе ближе, пролезая рукой под его грязную рубаху. Водит ладонью по плоскому животу, ощупывая выпирающие рёбра, и дышит тяжело на ухо. От каждого его вздоха молодой юноша вздрагивает еле заметно, что ещё больше раззадоривает Чонгука, старающегося выжать из действительно будто неживого парня хоть какую-нибудь реакцию на прикосновения. — Тогда отпустите… — тихо блеет англичанин, цветом кожи слившись с выбеленной стеной паба, — пожалуйста. — Что-что? Я не расслышал, — растягивает губы в улыбке вождь, больно кусая за мочку. — Отпустите меня, пожалуйста, — молит юноша. — Пожалуйста? Впервые тот, кто сидит у меня на коленях, обращается ко мне так вежливо! — громко выдаёт норманн, вызывая своими словами смех окружающих, что вовсю глазеют на открывшуюся картину. Англичанин сжимается под повышенным вниманием пьяных мужчин, зажмуривая глаза и сжимая кулаки. Они с вождём словно огромный медведь и беспомощная рыба, которую выбросило на берег — никаких прогнозов на спасение. Никто из присутствующих и не собирается останавливать этот ужас — все смотрят с интересом, ожидая дальнейшего развития событий. — Если Вы всё равно не собираетесь ничего делать, зачем издеваетесь? — так же тихо спрашивает. — Чего ты такая мямля? — Мужчина щипает его за сосок, чувствуя ногами выпирающие кости в районе чужой задницы. И правда дохляк. — Отпустите меня! — уже громче выдаёт англичанин, нелепо брыкаясь в объятиях настоящего зверя, не контролирующего свой рассудок. Ему сил не хватает даже откинуть руку викинга и избавить себя от мерзких касаний, и от понимания этого и, наконец, осознания, в какую ситуацию он попал, на его лице читается паника. — Тише, тише, — выдыхает на ухо Чонгук, отчего до юноши доносится резкий запах алкоголя. — Тебе стоит быть послушным, иначе у нас не получится договориться, — продолжая водить ладонью под чужой рубахой, говорит северянин. Норманны совсем перестали переговариваться между собой: все сидят, раскрыв рты, и смотрят на игрища двух мужчин. — Как тебя зовут? Англичанин обиженно хмурится, не зная, куда деть взгляд, чтобы не встречаться с пожирающими глазами викингов. Он дышит через рот, шмыгает носом и сохраняет молчание — то, чего от него требуют в последнюю очередь. — Я у кого спрашиваю? — рыкает Чонгук. — Отпустите, — продолжает гнуть свою линию, еле заметно трясясь всем телом. — Отпустите меня. Я не возьму с вас плату за обед, не расскажу никому о том, что вы тут устроили, только пожалуйста, отпустите меня! Норманнов поражает волна смеха. Они открыто потешаются над ним, совсем не скрывая своего отношения к простому рабочему. — Пожалуйста… — Имя. — Чонгук тянет за шнуровку рубахи, и англичанин тут же хватается своими руками за его, пытаясь оттянуть. Его останавливают звонким ударом по кисти, отчего он ойкает громко, а глаза наполняются слезами. — Я непонятно выразился?! — Тэхён, — наконец-то отвечает юноша, прикрывая голую грудь, когда вождь до конца развязывает ленты. На его тело направлены десятки голодных взглядов, что липкостью своей, казалось, оставляют на коже следы. Викинги не виделись со своими семьями приличное время — жадны до вида оголённого тела, что ничего против сделать не способно. Англичанин обливается слезами, что минутами ранее вытворял Чонгук с элем, отрицательно мотает головой, когда вождь пытается снять элемент одежды до конца. — Знаешь, Тэхён, я готов переступить через себя, — выдыхает на ухо норманн, пальцами обхватывая раненую своим ударом кисть и мягко поглаживая ту пальцами, — и впервые забрать свои слова обратно. Я просил тебя быть послушным, предупреждал, но ты всё равно перечил мне, сопротивлялся, и я не могу это просто так оставить. — Пожалуйста, не надо, — умоляет англичанин, сжавшись, и, казалось, став меньше раза в два. По сравнению с Чонгуком — крепким, сильным, одетым в дорогие шкуры и носящим бусы из ценных камней, — Тэхён в своей полуснятой запятнанной рубашке, с дешёвой бижутерией и заплаканным лицом выглядел очень нелепо. Однако другие викинги находили его вид достаточно сексуальным: юноша краем глаза уловил, как один из северян, сидящий поодаль, в быстром темпе двигал рукой под столом, выпуская из губ резкие вздохи. — Нравится, когда на тебя так смотрят? — измывается вождь, поворачивая голову англичанина к себе, и резко, будто животное, кусает его за мокрый из-за слёз подбородок. Тэхён хныкает, кривит губы, а Чонгук, пользуясь его замешательством, стягивает до конца рубаху, оставляя юношу наполовину голым. Он пальцами впивается в его талию, чуть ли не до синяков сжимая кожу, на которой его белые, как у истинного северного мужчины, руки смотрятся крайне красиво. Вождь рычит, кусает за предплечье, любуясь следом от зубов, одной рукой вплетается в чёрные волосы англичанина и дёргает голову назад, языком проводя от основания шеи до самого подбородка. Чужой кадык из раза в раз дёргается, когда Тэхён сглатывает, а делает он это часто — от нервов тело совсем слушаться перестало. — На колени, — приказывает Чонгук. Юноша мотает головой — такого унижения он вытерпеть не сможет. — Ты снова собираешься выводить меня?! — скалится вождь. — Больше повторять не буду: на колени. Тэхён слёзы глотает, будто воду святую. Он похож на ягнёнка, загнанного в волчье логово, маленького, напуганного, среди хищников, среди чужаков, что не побрезгуют лишить его жизни при малейшем неповиновении. Встаёт с ног, стыдливо прикрывая оголённую грудь, рёбра под которой уродливо выпирают наружу. Опускается на колени, крепко стиснув зубы. — Что и требовалось ожидать, — хрипло смеётся Чонгук, а затем начинает хлебать эль прямо из бутылки. Делает глубокие глотки, белозубой улыбкой осведомляя остальных об испытуемом удовольствии. Он встаёт со стула, скидывает меха на спинку, пальцами начинает расстёгивать застёжку ремня из натуральной кожи. На бляхе изображён чёрный ворон, гордо расправивший крылья, подобно вождю в данный момент. Он без стеснения кидает предмет позади себя и лёгким движением приспускает штаны, на всеобщее обозрение выставляя налившийся кровью член. Тэхён не смотрит. Опустил голову в пол, тихо глотает слёзы, лишь изредка позволяя всхлипам покинуть его рот. Он крепко сжимает руки на своих коленях, что подрагивают при каждом новом судорожном вздохе, и эта картина определённо является усладой для глаз остальных. Они все смотрят. Облизывают англичанина взглядом, представляя, как бы он сидел у их ног. Юноша выглядит очень жалко, когда буквально перед его носом покачивается половой орган вождя викингов, член сына верховного правителя северных земель, который ждёт действий со стороны прислуги. — Он большой, намного больше тех, что ты когда-либо сосал, — смеётся Чонгук, наблюдая за чужой растерянностью и зажатостью. — Сколько мужчин ты уже ублажал? По твоей тощей заднице видно, что живёшь бедно. Привлекает лёгкий заработок? — открыто издевается. Англичанин никак не реагирует. Он сжимает плотнее потрескавшиеся губы, будто это как-то сможет защитить его от этого кошмара, сильнее горбится и молчит, слыша позади себя тяжёлое дыхание десятков мужчин. Однако вождь эту немую паузу терпеть не намерен. Он с рыком устрашающим хватает Тэхёна за волосы на затылке, приподнимая лицо, и пальцами давит на подбородок, насильно заставляя открыть рот. Грязные пальцы сует поглубже, на пробу надавливая на язык, и вынимает, будучи удовлетворённым влажностью. Он придвигается ближе, так, что носки его ботинок соприкасаются с коленями англичанина. Берёт в руки член. Делает несколько поступательных движений, испуская облегчённый стон, и приближает орган к чужим, уже снова крепко сжатым губам. Мажет по ним головкой, увлажняет ту естественными выделениями и на пробу толкается внутрь, встречая преграду в виде сомкнутых зубов. Звук пощёчины эхом разносится по помещению. Щека англичанина пылает огнём. Брызгает новая порция слёз, таких горьких, что глаза начинают печь. Тэхён от боли открывает рот, шмыгая носом, и Чонгук пользуется положением: проталкивает член в горячую полость, всего на одну четвёртую, но и это заставляет юношу испытывать жуткий дискомфорт. Он старается слезть с чужой плоти и сомкнуть челюсть, но вместо этого случайно проходится зубами по чувствительной головке, отчего вождь рыкает громко, вновь ударяя Тэхёна по той же щеке. — Тварь, — хрипит Чонгук. — Только попробуй ещё раз так сделать, и я из тебя все внутренности выпотрошу. В его словах не сомневается никто из присутствующих. Англичанин осмеливается поднять глаза на вождя, встречаясь взглядом с бездонными чёрными омутами. Тот ухмыляется, снова надавливает на чужой подбородок и толкается вперёд. Поступательными движениями двигается, входя глубже, отчего Тэхён кашляет, давится слюной, отодвигаясь от Чонгука и проглатывая накопившуюся жидкость. Однако после придвигается вновь, на что северянин довольно скалится, продолжая толкаться в горячую полость. Викинги позади перешёптываются между собой; кто-то суёт руку в штаны и начинает ублажать себя, не стесняясь сидящих рядом товарищей. — Неправильно как-то: мы с тобой получаем удовольствие, а остальным даже посмотреть не на что, — измывается Чонгук, свободной рукой обхватив свои яйца и сжав те. — Приспусти штаны и прогнись в спине — покажи красивый вид. Тэхён отрывается от члена и мотает головой из стороны в сторону, умоляющим взглядом смотря на вождя снизу вверх. Застывшие на щеках мокрые дорожки Чонгук вытирает подушечкой большого пальца, всматриваясь в лицо разбитого англичанина, и резко хватает его за шею, притягивая к себе. — Я дважды не повторяю. Глаза юноши болезненно-красные, и ничего кроме безысходности на лице не читается. Он, даже не поворачиваясь на норманнов, трясущимися руками развязывает шнуровку на штанах и медленно приспускает их вниз, униженно всхлипывая. На него с вожделением пялятся мужчины позади, и Чонгук, видя это, улыбается, толкает язык за щеку. Вождь оглаживает пальцами шею англичанина, проводит по ключицам и останавливается на дешёвых бусах, потемневших от времени. Он дёргает их, отчего нитка рвётся, и камни распадаются по всему полу. — Они тебе не к лицу. — Северянин безразлично окидывает взглядом испорченное украшение, возвращаясь к Тэхёну. — У тебя совсем нет вкуса, — бросает напоследок. А затем он давит на юношеские плечи, заставляя снова встать на колени, и наклоняет его вперёд, чтобы Тэхён смог как следует прогнуться. Тот делает это заметно нехотя, но не противится — проглатывает обиду и устраивается поудобней, уже самостоятельно обхватывая член норманна ладонью. Его хребет некрасиво выпирает, тазовые кости будто вот-вот продырявят кожу, и дополняет общую картину действительно худощавая задница, на которую всё равно, не отрывая взгляда, глазеют викинги. В горячий рот погружается крепкий член, войдя максимум до середины, выскальзывает обратно, ритмично повторяет путь и этим самым приносит удовольствие Чонгуку, закрывшему глаза от кайфа. Вождь держится одной рукой за свою поясницу, вторую же он уместил на затылке англичанина, задавая удобный для себя ритм. Со временем ускоряется, до белёсых пятен перед глазами жмурится и теряет от выпитого алкоголя на мгновение координацию, пошатываясь, что вынуждает Тэхёна вцепиться в его бёдра пальцами. На это вождь довольно рычит, сильнее помахивая тазом. Сзади к англичанину подходят двое норманнов, умещая руки на его заднице, и, будучи уже без штанов, дрочат себе в ритм с толчками Чонгука. Юноша дёргается от неожиданности, на секунду оборачивается, окидывая мужчин слезливым взглядом, и поворачивается обратно, продолжая сосать. Паб наполняется стонами, звуками, что на уши северян действуют как истинная услада. Один из северян, что вошёл во вкус, тянется к члену Тэхёна, обхватывая мягкую, ни капли не затвердевшую плоть, на что сам англичанин уязвимо мычит. Он пытается избежать касаний, шевеля бёдрами, чем ещё сильнее раззадоривает мужчин. В какой-то момент на его задницу брызгает чья-то сперма, минутами позже ещё и ещё, и англичанин ускоряет темп, сосёт вождю быстрее, торопливей. Из раза в раз давится, сглатывает, шмыгает носом, но упорно продолжает доставлять Чонгуку, который уже не скрывает своих чувств, удовольствие. Сын конунга держится долго — намного дольше остальных мужчин, даже несмотря на алкоголь в крови. Он специально оттягивает оргазм, крепко держа Тэхёна за волосы, трахает чужой рот и трахает, из-под полуприкрытых век наблюдая за остальными норманнами. И вскоре не сдерживается: входит достаточно глубоко в чужую глотку, делает несколько особенно сильных толчков, резко вытаскивает член и кончает юноше на лицо, попадая и на губы, и на щёки, и на подрагивающие ресницы. Смотрит задурманенным взглядом на англичанина, влажной головкой размазывает своё семя по заплаканному лицу. Достаточно унизил, чтобы теперь с нескрываемой надменностью смотреть на разбитого, испачканного в сперме сразу нескольких мужчин юношу. — Мы возьмём Лиссабон! Уничтожим тех, кто осмелится неповиноваться, растопчем их гордость! Мы сделаем то, что сам Óдин не в силах! Весь мир будет дрожать только от упоминания наших имён! Сделаем это! Крик вождя поддерживают остальные норманны. Они, будто звери одичавшие, повторяют слова Чонгука, как молитву, снося со стола пустые кружки. И в безумии этом не принимает участия всего один человек, свернувшийся калачиком на холодном полу.

***

После набега викингов английский город восстанавливался медленно. Значительно уменьшилось население мужчин, и женщинам, оставшимся вдовами, приходилось приводить в порядок дома своими силами или с помощью соседей, неравнодушным до чужого горя. Здание местного управления было сожжено, на его месте остались лишь обугленные стены, непригодные для реконструкции. Улицы ещё около нескольких недель пустовали: это было совсем не похоже на ранее оживлённый город. Людей захлёстывала паника, когда посреди ночи раздавались громкие раскаты грома, напоминающие им пережитый ужас. Они дёргались от резких звуков, в жар бросало из-за вида проплывающих мимо кораблей. На их психике набег отразился очень сильно — это было заметно невооружённым глазом. Ситуация заметно улучшилась, когда из Лондона прислали воинов охранять побережье. Следили за безопасностью и днём, и ночью — наконец-то подарили англичанам долгожданное спокойствие. Был введён комендантский час, во время которого нельзя было покидать дома после десяти часов вечера, что на порядок облегчило работу охраны; приезжие мужчины также принялись помогать чинить дома и заново отстраивать полностью разрушенные здания. Такими темпами город стал восстанавливаться. Рынок возобновил работу, открылись мелкие магазинчики, и даже центральный паб, который пострадал от рук норманнов чуть ли не сильнее всех, снова начал принимать гостей. Наутро после происшествия владелец заведения, увидев масштабы разрушений в виде горы разбитой посуды, в хаотичном порядке расставленных столов и стульев, залитых алкоголем и жиром с мяса, а также количество потраченной еды, плату за которую никто не внёс, — со злостью начал требовать у работника, что в тот день был на смене, выплатить компенсацию. Требовал приличную сумму денег: такую, которую вряд ли смог выплатить даже зажиточный горожанин. Ему было всё равно на обстоятельства, на то, что в его пабе работал простой юноша, не имеющий за плечами богатства. Выставил ультиматум, мол, даст время заработать до начала осени, а после, если так и не получит своего, — пригрозил жизнями близких. Тэхён был выходцем из обычной английской семьи. Его матушка содержала хозяйство, занималась воспитанием детей, а отец пахал землю. Известие о долге поставило их в трудное положение: денег едва хватало, чтобы прокормить шесть голодных ртов, а что делать с такой невообразимой суммой, — они не могли и ума приложить. Родственников с полными карманами не было, возможности откладывать по несколько монет с отцовской зарплаты — тоже, так как тогда семье пришлось бы перебивать голод несколькими кусками хлеба. И Тэхён твёрдо решил помогать отцу пахать землю, а параллельно с этим выполнять грязную работу в конюшнях. С таким темпом работы он возвращался домой только к ночи, полдня проводя в поле, а остальное время прибирая за лошадьми. Его кожа из-за солнечных лучей приобрела бронзовый оттенок, кости стали выпирать намного сильнее, но главное, что мыслям некогда было посещать его юношескую голову. Лишь спустя несколько недель после набега, к нему в полной мере пришло осознание произошедшего. Осознание своей грязноты и ничтожества. Он отдался скандинавам, в то время как любой другой бы на его месте до конца отстаивал свою честь, нарвался на нож, но не позволил осквернить своё тело. И такие мрачные мысли терзали его на протяжении долгого времени и терзают до сих пор. Даже спустя три долгих месяца, за время которых он испустил литры пота из-за тяжёлой работы, от подобного самокопания избавиться не получилось. Об этом Тэхён не рассказывал никому — просто не выдержал бы такого позора. На то, чтобы следить за младшими братьями и сёстрами, у него не хватало времени, и он заметно отдалился от своей семьи, всеми силами пытаясь заработать деньги. Юноша получал не так много, как хотелось, но он упорно продолжал действовать, не позволяя себе сдаться. Таскал плуг на плечах, сухими от перчаток руками разбирал колосья пшеницы. Лошади стали единственными слушателями иногда вырывающегося из его уст пения, что помогало Тэхёну не сойти с ума в рое собственных мыслей. Таким образом, к августу ему удалось собрать больше половины суммы. Он надеялся, что, если не успеет накопить достаточно к назначенному сроку, сможет упросить владельца паба дать ему ещё немного времени. Одним жарким утром, когда рассветные лучи только начинали окрашивать небо в красно-жёлтые цвета, Тэхён выпивает в поле воду, набранную в кринице, умывает ею лицо и приступает к работе. Сегодня ему придётся делать всё самому: отец увёз семью в соседний город, чтобы запастись продовольствием на месяц вперёд. Несмотря на раннее утро, на улице душно, дышать было тяжело из-за влажного, горячего воздуха. С собой у него несколько яблок для лошадей, а для себя — две булочки с фруктовой начинкой, что приготовила матушка. Тэхён работает до десяти, уходит, когда солнце начинает припекать особенно сильно. Он устраивается под деревом, создающим тень, и жадными глотками пьёт воду, растирая ту по взмокшей шее и лицу. Откидывается на покрывало из пшеницы, разглядывает копошащихся в листве птиц, а после поднимает свою руку, внимательным взглядом окидывая тощее запястье. Несмотря на трёхмесячные нагрузки, его тело оставалось всё таким же костлявым, что очень огорчало юношу. До набега викингов мысли об этом не терзали его голову: он был вполне хорошего мнения о себе, — а после того рокового дня в его груди при взгляде на себя сердце неприятно покалывало. После вылитых на него тонн грязных слов и унижения его самомнение в целом поменялось в худшую сторону. Тэхён трёт влажными ладонями глаза, языком проводя по пересохшим губам, и переворачивается на правый бок. По колоску ползёт маленький жучок, которого он щелбаном отбрасывает в сторону дерева, а после разморенный жарой юноша прикрывает глаза, проваливаясь в дрёму. Будит его непонятный гомон, доносящийся со стороны города. Это было похоже на празднование чего-то, когда горожане собирались вместе, веселясь и подпевая народным песням. Но Тэхён был полностью уверен, что сегодня ничего такого случиться не должно, и в его груди поселяется чувство тревоги. Он поднимается с места, руками зачёсывая волосы назад, оттряхивает тело от прицепившихся маленьких колосков, закидывает на плечо сумку и быстрым шагом держит путь обратно, прислушиваясь ко всем звукам. Вдалеке слышится крик, наполненный болью. У юноши внутри всё холодеет, и он как можно скорее желает добраться до родительского дома, находящегося, к его удаче, на краю города. Идёт спешно, чуть ли не переходит на бег, слыша лязганье металла. За ними следуют матерные выкрики, слышать которые до безумия страшно. Тэхён всё понимает. Они вернулись. Спустя три месяца, викинги напали вновь. Юноша выходит на дорогу между жилыми зданиями, замечая со стороны главной площади столб чёрного дыма. В голове лишь одно: «Хоть бы успеть, хоть бы добраться домой вовремя». Он прижимает к себе сумку с яблоками, смотрит в землю, боясь поднять взгляд и встретиться им с кем-то из норманнов. Воины должны их защитить — обязательно защитят, главное переждать. Англичанин быстро поднимается по ступенькам на крыльце, скидывая сумку и трясущимися пальцами открывая замок. Ему не хочется слышать стоны боли, не хочется смотреть на мёртвые тела горожан; хочется запереться дома, чтобы избежать чьих-либо взглядов, и молиться, что семья задержится в поездке дольше планируемого, не застав этого ужаса. Тяжёлые деревянные двери подаются вперёд, и он забегает внутрь, в последний момент решая обернуться назад. И встречается взглядом с ним. Вождь викингов стоит на дороге, смотрит на него и толкает язык за щеку. Чонгук не сводит взгляда с напуганной фигуры Тэхёна, будто снова изучает взглядом позабытое тело, которое он месяцами ранее посмел осквернить. Юношу вмиг накрывает волной паники. Воспоминания лавиной проносятся перед его глазами, что наполняются слезами. Он резко дёргает дверь, закрывая ту, и в тот же момент норманн срывается с места и бежит в его сторону. Англичанин пытается вставить ключ в замок, но из-за подрагивающих рук все его попытки оказываются тщетны. Начинает плакать от страха перед болью, страха за собственную жизнь, всем телом наваливается на дверь и молится всем известным богам о защите. Викинг, будто давая Тэхёну возможность перевести дух, какое-то время не подаёт признаков жизни. Грудь юноши вздымается быстро, в тревоге бьётся сердце; он ладонями закрывает своё лицо и скатывается по дереву вниз. Плечи трясутся от каждого нового судорожного вздоха, а разум всё ещё не хочет мириться с тем, что перед ним предстал главный герой его многочисленных кошмаров. На улице слышатся шаги и низкие голоса с британским акцентом. Воины пришли, они тут, и Тэхёна, похоже, опасность миновала. Он запирает дверь на ключ, выглянув из окна и убедившись, что поблизости его дома нет ни одного норманна, лишь двое патрульных-англичан внимательно осматривают территорию. Юноша проходит на кухню, ставя сумку с яблоками на пол. Он присаживается за стол, роняет голову на сложенные локти и тяжело вздыхает. Устал от всей этой суматохи и каждодневного страха за собственное тело. Тэхён прекрасно наслышан о походах викингов, знает, что их мощи противостоять удаётся далеко не всем; почему ему — простому англичанину довелось испытать на себе всю силу и беспощадность скандинавских мужчин? В тот день он всего лишь вышел на работу, не сбежал оттуда, зная, какие гости пожаловали. За это и поплатился — телом и честью. Судьба решила сыграть с ним злую шутку, решив повторить ту историю вновь. Скрип двери, выходящей во внутренний двор, заставляет Тэхёна резко подняться с места. В проёме стоит широкая фигура вождя норманнов, который, кажется, с момента их прошлой встречи стал ещё больше в размерах. Англичанин выставляет руки вперёд, беззвучно молит о том, чтобы его оставили в покое; вжимается поясницей в кухонную тумбу, будто пытаясь слиться с ней воедино. — Я думал, ты обрадуешься моему приходу, — с ухмылкой говорит Чонгук. Не сходит с места, стоит, облокотившись всем телом о дверной косяк, и взглядом заставляет внутренности юноши скручиваться в узел. — Смотри, как я постарался: нашёл человека, который знает тебя, выпытал у него, где ты живёшь, и, пока мои люди развлекаются в бою, стою перед тобой. — Уходите, — напугано бросает Тэхён. — Я обещал вернуться с победой, а вернулся с ещё более ценной вещью, — даже не слушая англичанина, продолжает северянин. — Мы заполучили власть! Португальцы поджали хвосты, как трусливые собаки, и теперь пришёл наш черёд управлять! Тэхён в непонимании хмурится, не сводя взгляда с обезумевшего Чонгука. У того в глазах огонь пылает, с губ не сходит привычная ухмылка, и в таком виде норманн до чёртиков пугает молодого юношу. Неизвестно, чего следует ожидать. На нём туника с длинными рукавами и полами длиной до середины бедра, дороговизна которой видна невооружённым глазом, оголены икры с множеством шрамов и рубцов. На шее висят бусы из волчьих зубов, выглядящие изрядно устрашающе. Среди простой мебели дома семьи Тэхёна он выглядит нелепо — просто не вписывается в дешёвое окружение. Лиссабон захвачен норманнами — и кто знает, что вскоре будет ждать их страну. Если уж им удалось так легко преодолеть воинов и пробраться в город, сделать то же самое, только в бó‎льших масштабах, не должно составить труда. И, судя по уверенному виду вождя, их планы на будущее сбегаются с мыслями Тэхёна. — Зачем Вы пришли ко мне? — спрашивает англичанин, сжимая руками края кухонной тумбы. — Я всё ещё помню, каким покорным ты можешь быть, — с улыбкой отвечает Чонгук. Делает шаг вперёд, крадётся, словно пантера, надвигается на жертву. — Я обезумел по ласке. Знаешь, среди португальцев достаточно строптивых парней — всего лишь нескольких из пары десятков я смог подчинить. Викинг обходит стол, и Тэхён в этот же момент срывается с места, идёт вдоль предмета мебели, держась параллельно мужчине. Они не отрывают друг с друга взглядов, вот только у норманна он хищный, жадный, у англичанина же внимательный и боязливый. Молодое тело до предела напряжено, готовое защищаться всеми подручными средствами. — За что Вы так со мной? — хрипит Тэхён. — Чем я заслужил весь этот ужас, что со мной происходит? Норманн склоняется голову набок, упираясь руками в стол. Он сдувает отросшую за месяцы чёрную чёлку с глаз, будучи, казалось, в полном удовлетворении от развернувшейся сцены. Чувствует себя королём положения — недалеко от истины. — Ты считаешь это ужасом? — спрашивает Чонгук. Он снова начинает двигаться, обходя круглый предмет по правой стороне, в то время так англичанин идёт в том же направлении, держа викинга строго напротив себя. Следит за каждым движением, за каждым вдохом и выдохом, пытаясь хоть как-то контролировать неподвластную ему ситуацию. Босой ногой юноша чувствует брошенную минутами ранее сумку с яблоками. — А как мне это называть? — с искренним удивлением спрашивает Тэхён. — Я думаю, тебе определённо понравился тот раз. Вспомни только, какими глазами на тебя смотрели мои люди. Нравится чувствовать себя желанным? — измывается Чонгук. — Поверь мне: одно моё слово, и тебя бы взял сзади каждый из них. Тебя бы пустили по кругу, как продажную шавку. — Для чего вы говорите это? — Чтобы ты знал, что это ещё был далеко не ужас! — викинг проводит языком по губам, тут же оттопыривая им щёку. — Тебе рассказать, как однажды мы всей группой трахнули сына торговца золотом, что решил разорвать с нами связи? Как мы по очереди натягивали его на свои члены прямо на глазах у родителей, а потом перерезали ему горло? — Прекратите, — просит Тэхён. — Или как одна мразота из захваченного нами города возомнила себя вершителем правосудия, решив, что поднять бунт будет хорошей идеей. Тогда погибли десятки людей, и, к нашему счастью, мы не позволили этому смельчаку быстро умереть. Ты бы слышал, как он кричал! Усладой для ушей были его изнеможённые хрипы! — Прекратите! — вновь восклицает англичанин, кидая в норманна вытащенное из сумки яблоко. Попадет точно в цель: в грудную клетку Чонгука — заставляя его в кои-то веки замолчать. Тот таращится на Тэхёна удивлённо, но явно не злясь на него за такую выходку. В его глазах загорается игривый огонёк, который совсем не ожидал уловить юноша. Викинг срывается с места, намереваясь добраться до распалившего его сердце Тэхёна, а тот в той же манере движется в другую сторону, кидая в довольно улыбающегося Чонгука ещё одно яблоко. Это превратилось в игрище двух безумцев, в котором один из них стал участником поневоле. На передышку времени нет: норманн не останавливается ни на секунду, обходя стол и стараясь добраться до англичанина. В какой-то момент он вытягивает руку, хватаясь за тощее запястье Тэхёна, и резким движением притягивает его к себе. Юноша дрожит крупно, дёргается, старается вырваться из захвата, но терпит неудачу. Чонгук вжимается в него сзади, носом проводя по затылку, зарывается в волосы, а после неожиданно кусает за заднюю часть шеи, подобно животному, и усмехается. — По-пал-ся, — по слогам чеканит он. Тэхён чувствует чужое дыхание, томное и тяжёлое — норманн возбуждён. Возбудился от безумных игр, веселья в которых юноша не находит. Ему хочется скинуть с себя его руки, хочется укрыться от прожигающего взгляда, но у Чонгука, похоже, на него совсем другие планы. Викинг проникает свободной рукой под его рубаху, пальцами щекоча покрывшуюся мурашками кожу. Бёдрами вжимается в его задницу, немного движет ими вперёд-назад, имитируя толчки; мычит довольно — явно наслаждается главенством положения. Ожидаемой истерики не наблюдается — Тэхён лишь притихает, не дёргаясь и не пытаясь причинить чужаку боль. Он взглядом упёрся в приоткрытую дверь, вздрагивает при каждом резком движении со стороны Чонгука, но не истерит. Хватит с него унижений. Крепкая рука блуждает под элементом одежды, а затем, когда норманну надоедает затянувшаяся прелюдия, тот разворачивает юношу лицом к себе, ловкими движениями начинает расстёгивать пуговицы на рубашке. Оголяет тело, пробегается глазами по костлявой фигуре и говорит: — И правда дохляк. Тэхён не отвечает. И пусть его тело в глазах Чонгука будет выглядеть уродливо — так, вероятно, чужой интерес пропадёт быстрей. Но норманн, вопреки его мыслям, заинтересованно облизывается и, усадив юношу на обеденный стол, ведёт носом от груди до пупка. Перестаёт держать руки англичанина, вместо этого кладёт свои на чужую талию, шумно втягивая воздух через нос. Тэхён тихо мычит, когда мужчина подцепляет пальцами его шорты, мотает головой, но Чонгук и не думает останавливаться: заставляет приподняться с места и стягивает с ног последний элемент одежды. Англичанин полностью нагой и не имеет возможности ничем прикрыться, а под пылким взглядом возбуждённого норманна сделать это хотелось неимоверно сильно. Северянин давит на грудь, вынуждая юношу лечь на спину, и лёгким движением раздвигает ноги. Тэхён чувствует себя как никогда уязвимым, открытым для глаз чужака, способного запросто лишить его жизни. — Хороший вид, — низко произносит Чонгук, цепляясь взглядом за напряжённо сжимающийся анус англичанина. Слыша это, Тэхён закусывает нижнюю губу, от стыда прикрывая ладонями лицо. Он дышит быстро, прерывисто, старается морально приготовиться к скорой боли. До этого ему ещё никогда не приходилось занимать позицию нижнего — он ни разу не встречался и не спал с мужчинами; тот самый опыт в пабе у него был первым, и то — удачным его не назовёшь. Поэтому представления о дальнейших событиях в его голове затуманены. Тэхён дёргается заметно, когда чувствует чужое дыхание на внутренней стороне бедра, и снова слышит жадное обнюхивание. У норманна своеобразные кинки, по крайней мере англичанин совсем не понимает, зачем тот это делает, — ему становится вдвойне стыднее, когда он ощущает прикосновения там, где до этого никто его не касался. Его анус то и дело сжимается; кожа вокруг покрывается мурашками, когда к нему приближаются чужие сухие, тёплые пальцы. Чонгук с удовольствием оглаживает нежное естество, и вскоре приподнимается, подставляя два пальца ко рту Тэхёна. Тот научен опытом — знает, что последует, если он не будет подчиняться. Сам подаётся вперёд, обхватывая их губами, и старательно сосёт, делясь как можно бó‎льшим количеством слюны с сухими пальцами. Прекрасно понимает, что будет больно, и что влага должна хоть ненамного облегчить его страдания. Причмокивает не от аппетита, а от усердия, и когда Чонгук вынимает пальцы, между ними и ртом Тэхёна остаётся ниточка слюны, которую норманн забирает с собой. Он долго не церемонится: раздвигает ягодицы и плавным движением вставляет указательный палец, двигает им какое-то время, отчего юноша нелепо хмурится, не разобравшись в собственных ощущениях, и добавляет второй, уже средний, от которого тот болезненно морщится. Стонет сквозь плотно сомкнутые губы, чувствует, как немеют пальцы ног из-за того, как сильно он их сжимает. Хочется, чтобы душа хоть на миг покинула тело, дала ему время отдохнуть от тянущего чувства внизу живота и хоть на миг скрыться от обезумевшего взгляда Чонгука. Слюна быстро испаряется, и ранее плавные движения переходят в более отрывистые, доставляющие неприятные ощущения. — Больно, — выдавливает из себя Тэхён, хмуря глаза и держа рот приоткрытым. Северянин оценивающе смотрит то на свои пальцы, то на юношу, и снова подносит руку к лицу англичанина. С блеском в глазах следит за тем, как тот заглатывает по самые костяшки, старается, активно работает языком, а после, когда Чонгук снова отдаляется, машинально облизывает губы. Взгляд вождя принимает более яркие краски: он распалённый, возбуждённый, желающий обладать молодым телом. Пальцы снова оказываются внутри. Двигаются с таким остервенением, с такой спешкой, что от неприятных ощущений Тэхён снова начинает плакать, прикусывая нижнюю губу. Делает это бесшумно, решая, что не стоит ещё больше раззадоривать северянина, которому наверняка нравятся его беспомощные поскуливания. Терпит, тихо пускает слёзы, пока в один момент всё не заканчивается. Он не чувствует ничего: прикосновения пропали, исчезла боль, — Чонгук избавляет себя от одежды, жадным взглядом рассматривая разложенное на кухонном столе нагое тело. Берёт в руки уже знакомый англичанину член, сплёвывает на него и делает пару фрикционных движений, заставляя орган стать твёрже. У юноши сердце замирает, когда он чувствует прижатую к анусу головку. Ему было больно от двух пальцев, от совсем ничего, по сравнению с размерами вождя. До чёртиков пугает скорая боль, что наверняка будет намного огненней той, что была до этого. — Аккуратно, — жалобно молит он, — пожалуйста. Изо всех сил надеется, что викинг соберёт крупицы благородства и всё же не позволит себе грубо его взять. Кровь стынет в жилах, когда мужчина совсем на чуть-чуть проталкивается внутрь, и от нестерпимой боли Тэхёну хочется кричать. Она растекается по телу и сжимает в тисках трепыхающееся сердце; комнату всё же заполняет разбитый вскрик, и Чонгук, слыша это, оскаливается довольно, глубже вставляя свой член. Англичанин размазывает кулаками горькие слёзы, дрожит всем телом, до конца принимает в себя больших размеров чужое естество. — Ты ахрененно узкий, — рокочет норманн. Он хватается за выпирающие тазовые косточки юноши и притягивает его к себе ближе, принимая более удобную позу. — Будто ждал, что я вернусь и выебу тебя, как течную суку. Нравится чувствовать себя наполненным? — измывается, закидывает голову назад и толкается резче, насколько это возможно в данной ситуации. — Мне больно, — плачет Тэхён, то и дело шмыгая носом из-за нестерпимых толчков. Член юноши мягкий — он совсем не испытывает удовольствия от проникновения, а яйца поджались, но Чонгука это, кажется, совсем не волнует. Англичанин до синяков сжимает крепкие бёдра викинга своими, цепляется пальцами за края стола и закатывает глаза, боясь неверным движением сделать себе хуже. Каждый толчок отзывается неприятной вспышкой по всему телу, доводя молодого юношу чуть ли не до потери сознания, которую Чонгук отгоняет звонкой пощёчиной. — Мне больно! — передразнивает его норманн. — Держу пари — ты всегда мечтал, чтобы тебя взяли грубо, а сейчас корчишь из себя невинного девственника. Это тебе не к лицу! Тэхён мотает головой в неверии, что его мольбу воспринимают, как притворство. Чонгук явно обезумел: с ухмылкой страшной толкается в болезненно пульсирующее нутро, не заботясь о чувствах юноши, в то время как тот пускает слёзы далеко не от радости за сбывшиеся желания. В какой-то момент норманн приостанавливается, выходит из подрагивающего тела и переворачивает англичанина к себе спиной, снова одним толчком врываясь в обмякшее тело. Кухня вновь наполняется шлепками мокрых тел — грубых, сильных, таких, от которых Тэхён против своей воли стонет. Чонгук придвигается ближе, наматывает волосы юноши на кулак и притягивает к себе, заставляя прогнуться в спине. Выбивает из молодого тела хрипы, не даёт отдышаться и двигается в бешеном темпе. В тощее плечо англичанина вгрызаются чужие зубы, прокусывая его практически до крови. Животный секс с животными повадками — Чонгук максимально наслаждается, берёт ещё и ещё, не жалеет легко поддающегося на все его манипуляции Тэхёна. Упирается лбом о шею, рядом с укусом, дышит тяжело, вот-вот собираясь испуститься. Вождь кончает глубоко внутрь, сильными толчками выплёскивая семя, и англичанин чувствует в себе тёплую жидкость. Не двигается совсем: лежит всё в той же глупой позе, лишь взглядом одним неотрывно следя за действиями норманна, что, не стесняясь наготы, облокачивается поясницей о кухонную тумбу и внимательно смотрит в ответ. — Вы взяли то, что хотели, — хрипит Тэхён. — Теперь можете уходить. Он прикрывает глаза и старается выровнять дыхание, что в данной ситуации получалось с трудом. Его тело мокрое, с виска течёт, и неизвестно, что поспособствовало этому больше — жара августовского дня или принудительный секс. Всё наложилось друг на друга, смешало краски, и данная палитра ни капли не симпатизирует англичанину. Он заводит руку за спину, аккуратно прикасается к болезненно пульсирующему анусу и чувствует на своих пальцах чужое семя, постепенно вытекающее из его нутра. — Ты выглядишь жалким, — озвучивает свои мысли викинг. Тэхён проглатывает обиду, решая ничего не отвечать на слова мужчины. Лишь устало вздыхает и переводит взгляд на улицу за окном. Персиковый свет солнца отбрасывал на пол и половину круглого стола причудливые тени от тюля, и в его лучах сияло изнеможённое лицо молодого юноши. Человека, который ещё утром работал в поле, трудом зарабатывая деньги, чтобы выплатить долг, и никак не ожидал, что всего лишь через несколько часов он будет лежать голый, в чужих выделениях и в настолько разбитом состоянии. — Жалким, не умеющим за себя постоять человеком. В Скандинавии такие сдыхают в первую очередь, — продолжает он. — Но не могу не согласиться — трахать тебя доставляет огромное удовольствие. Пожалуй, это единственное, на что ты годишься. Ответом служит отрицательное мотание головой от Тэхёна, которому хочется закрыть себе уши, чтобы не слышать всего этого. Чонгук будто словами режет по его сердцу, делает борозды, которые безостановочно кровоточат и доставляют неимоверной силы боль. Вождь викингов не скупится на выражения — говорит всё, что думает, и англичанину впервые от чужой честности настолько плохо. — Вы совсем не знаете меня, — несогласно мычит Тэхён. — И не можете говорить столько гадостей обо мне, даже не узнав. — А что мне стоит знать? У тебя есть прибыльная работа, которая сможет прокормить семью? Возможно, ты храбрый воин, который готов своим телом защитить народ? Ах, нет, — растягивает губы в ухмылке, — точно! Ты определённо способен управлять людьми, держать их в узде и направлять на нужные действия! Способен возглавить войну? — Вы несёте полную чепуху! — встрепенулся Тэхён. — Может, в Скандинавии всё это и считается показателем достойного человека, но у нас, в Англии, не настолько завышенные ценности! — И именно из-за этого ваш город пал, и даже жалкие воины из самого Лондона не смогли его защитить. Юноша смотрит на Чонгука с открытым ртом, переваривая услышанное. Хмурится от своих же мыслей, приподнимается с места и сгибает ноги в коленях, притягивая их к груди. — Вы слишком жестоки! От этих слов норманн смеётся вовсю, пятернёй зачёсывая волосы назад. С озорством кусает губу и склоняет голову набок. — Нет, Тэхён, — сверкает глазами Чонгук. — Это вы слишком слабы. Он натягивает одежду, приводя себя в порядок у зеркала в пол, стоящего в углу. Его, похоже, совсем не беспокоит напряжённое молчание, воцарившееся между ними. По правде говоря, ведёт себя мужчина так, будто является хозяином в доме, и совсем не скрывает своего отношения к данной ситуации. Он расправляет плечи, довольно осматривая своё тело, проводит рукой от крепкой груди до ширинки, с удовлетворением отмечая крепкость мышц. Откровенно любуется собой, в то время как Тэхён всё так же сжато сидит на столе, пугливо следя за всеми действиями чужака. — В любом случае, — прерывает тишину норманн, — не думай, что я не внесу плату за секс. Хоть ты и был тем ещё бревном, оставлять тебя ни с чем будет некрасиво. Вождь викингов вынимает из кармана какую-то побрякушку, что в лучах персикового солнца отблёскивала всеми цветами радуги, и кидает её на стол, рядом с тихо сидящим Тэхёном. Улыбается горделиво — ждёт реакции на уготованный подарок. Тот заторможено переводит взгляд на прекрасное ожерелье, бриллианты на котором аккуратной дорожкой создавали превосходный, роскошный рисунок, и широко распахивает глаза. — Это вместо того убожества, что ты носил в пабе, — ухмыляется Чонгук. — Даже элитным шлюхам так не платят. И уходит, не попрощавшись. С громким хлопком закрывает дверь, оставляя после себя долгожданную тишину. Тэхён подносит украшение ближе к лицу, глазами изучает каждый сантиметр и охает от осознания дороговизны. Никогда ранее ему не приходилось держать в руках настоящие бриллианты, слепящие своим блеском и красотой, а теперь, когда это свершилось, — поверить удаётся с трудом. Он растягивает дрожащие губы в изнеможённой улыбке, прижимает украшение к своей груди и запрокидывает голову назад. Медленно отходит от шока. Так и оставшись обнажённым, Тэхён сворачивается клубочком прямо на столе, позволяя слезам градом течь по лицу. Норманн ушёл, наконец, оставив англичанина в покое, однако вместе с этим и забрав с собой юношескую честь и гордость, — безжалостно растоптал всё светлое, что было в нём до этого. А после себя оставил лишь сломанную душу и ожерелье, выручкой от которого Тэхён сможет отдать долг.