Оса на ладони

Нервный перестук каблуков рассыпается дешёвым бисером, слетающим с порванной нити самообладания. Скоро прекрасная Снежная Королева снова соберёт все кусочки цветных стекляшек эмоций, нанижет их обратно и завяжет новый узелок. На память. Но чинённое – не новое. Когда-нибудь она это обязательно поймёт. Или сама. Или Изая ей поможет. Потом. Чуть позже. Сначала он даст ей шанс справиться самостоятельно. Намие ведь любит жить именно так… Только в последнее время не выходит. Он поднимает голову и улыбается, с интересом подсчитывая количество тонких трещин на маске самоконтроля после семейной встречи. Как предсказуемо. -Доброе утро, - его доброжелательность настолько чиста, стерильна от других эмоций, что кажется, будто Намие может на вкус ощутить хлорку, в которой он выполоскал слова. -Доброе утро, - её равнодушие, как дистиллированная вода, испариной выступающая на холодном окне, чистая от всего, но способная сделать мутным любое, даже самое прозрачное стекло. Впрочем, Намие прозрачной не была никогда. Она подходит к его столу, и теперь её шаги мерный и угрожающе неумолимым ход стрелок часов. Она зла, это несомненно, но больше давать свободу этому чувству не намерена. Не в присутствии Изаи, который может догадаться. Который будет долго смеяться. Не над ревностью женщины. Наоборот, над раздражением пополам со злостью, которые поднялись в Намие, когда она осознала, что при виде липнущей к брату девицы испытывает лишь досаду и усталость. Оказывается, истрепаться может любая любовь. И, положив на стол перед Изаей документы, которые должна была подготовить, она волей не волей думает не о себе и Сейджи, а о том – когда же истреплется сумасшедшая и извращённая любовь Орихары к человечеству? Когда и он будет свободен от старого чувства? -Спасибо, - поднимает руку, нежно-нежно касаясь костяшками пальцев гладкой волны волос Намие. Они стоят так, не двигаясь, ожидая, кто первым сделает шаг вперёд… или назад. Отступление – тоже тактика, которая может привести к победе, если ею умело пользоваться. – Ты хорошо поработала, - голос Изаи становится бархатным… «Жёсткий бархат – это отвратительно», - думает Намие, садясь на стол, ладонью отодвигая клавиатуру подальше, чтобы не мешала. -Это было несложно, - тёмные шёлковые пряди уже текут между пальцев расслабленно сидящего в кресле мужчины. Где его нервная, детская дёрганость движений на грани истеричности, порой напоминающая безумие? Порой? Только иногда? Или это она сошла с ума настолько, что он начинает ей казаться нормальным? Или он – свёл? Вопросы без ответа, но это, пожалуй, к лучшему. Она не смогла бы найти их сама, а разгадки Изаи… она сошла с ума не настолько, чтобы просить об ответах его. Или хотеть их. -Ты великолепна, - дыхание касается её губ, но не более. Близость, уже перешагнувшая через вежливость и даже ни к чему не обязывающий флирт, но так и не ставшая чем-то большим. Пока? Намие смотрит чуть презрительно и зло. По-другому с Изаей нельзя, иначе спасения уже не будет никогда. Его просто не захочется – вот в чём главная ловушка. «Самообман – уникальная способность человечества, - почти обречённо думает она, вопросительно приподнимая бровь, когда жёсткие подушечки пальцев касаются её горла чуть выше мягкой ткани свитера. – Иногда она даже становится последним шансом удержаться». -Думаешь, что ты птичка в клетке? – слова, как вода льющаяся на колесо водяной мельницы, не оставляющая ей шанса не работать, не крутить жерновами. Так и тут – хочешь, не хочешь, а услышишь. И, в конце концов, сделаешь именно то, что ему от тебя и нужно. -А это не так? – в груди узел эмоций стягивается так туго, что голос кажется почти безжизненным, как дешёвая стекляшка в копеечном браслете для детской забавы. -Конечно, - как что-то само собой разумеющееся. – Ты – оса. Тебя нельзя посадить в клетку, только накрыть непроницаемым колпаком. «Какая разница?» - хочется спросить ей. -Значит, я под твоим колпаком, - интерес и почти предвкушение. Она скользит между игрой и искренностью, стараясь не злоупотреблять ни одной из сторон медалей. -Нет, ты сама, добровольно, села мне на ладонь, - в голосе нежность, с которой на своё творение мог бы смотреть Пигмалион. – Чтобы не попасть под чужие, окружившие тебя со всех сторон колпаки. Только она не Галатея. -Суть та же. -Оса может ужалить руку, - предложение и искушение, будто сейчас с ней говорит не человек, а демон. – И если ей повезёт, и у человека окажется аллергия, достаточно сильная аллергия, он умрёт. Но станет ли маленькой злой мошке легче от этого? Оба прекрасно знают ответ. Оба им сейчас не интересуются совершенно. -А у тебя она достаточная? Улыбка, злая и безжалостная, как крошево битого стекла: -А она у меня есть? -Предлагаешь мне самой проверить? -Если хочешь. «Остальные ловцы никуда не исчезнут. Но уже никогда не подставят ладонь». Намие поднимает руку и касается его ключиц в равнодушной ласке. Слишком равнодушной, чтобы он поверил, но она и не стремится к его доверию. -Это был комплимент? – интерес учёного, собирающегося препарировать лягушку. – То, что ты мне сейчас наговорил. -Как знать. Решать тебе. Две секунды она ждёт его смеха. Но в комнате висит тишина, разбавленная только гулом компьютера. Намие наклоняется и медленно целует его губы. Поцелуй ничем не хуже смеха.