4308

Это произошло в тот момент, когда улюлюканье Лань ЦзинъИ после того, как Лань Сычжуй рассказал о своём первом воспоминании, стало слишком громким, чуть раздражающим и почти невыносимым. Лань Сычжуй отчётливо – настолько, насколько это возможно, – помнил себя закопанным в кроликах в Облачных Глубинах. К Цзинь Лину вдруг вернулся образ того тёплого объятия. Он знал, что оно не было первым (не было даже тысячным, как выяснилось позже), но это было первое объятие, которое отпечаталось в его памяти, а ещё оно было первым воспоминанием Цзинь Лина. Чуть позже ночью Лань ЦзинъИ пошутил, что первое воспоминание Цзинь Лина, должно быть, связано с золотом, и тот тут же попытался возразить ему, однако Оуян Цзычжэнь (Цзинь Лину тогда подумалось, что он искренне счастлив иметь такого друга, даже если он не собирался никогда говорить об этом – просто не смог бы) подхватил разговор и с неподдельным интересом спросил о его первом воспоминании, и Цзинь Лин задумался. Конечно, он не считал объятия, которые помнил (вероятно потому, что счёт пришлось бы вести с самого детства – со времён, когда считать он ещё не умел), и о том самом объятии, как о первом, он никогда не задумывался, однако, когда годы спустя спросил об этом цзюцзю, тот ответил ему: – Я всегда знал, сколько раз меня обнял отец, и никогда не перестану считать, сколько раз я обнял тебя. Тогда Цзинь Лин про себя подумал, что его дядя совсем глупый, а потом, когда ему исполнилось, кажется, одиннадцать, сказал дяде, что всё это ужасно неловко, и тот перестал считать. Цзинь Лин больше не раздумывал над этим, однако во время разговора с ЦзинъИ искренне расстроился собственному невежеству. Лань ЦзинъИ – в своей привычно невыносимой манере – сразу поддержал Цзычжэня. Цзинь Лин уже было собирался возразить ему снова, но в тот момент пришёл цзюцзю. – Итак. Комнаты в гостевом доме ждут, а Хангуань-Цзюнь и Вэй Усянь скоро прибудут, чтобы забрать вас, – сказал он адептам Лань и Цзычжэню. – Глава ордена Цзян, сколько раз Вы обняли Цзинь Лина? – Лань ЦзинъИ не стал ходить вокруг да около, как бы напоминая окружающим, что звание сраного кошмара досталось ему не просто так. – Да, вы всё ещё считаете ваши объятия? – спросил Оуян Цзычжэнь с энтузиазмом. – Что за херню вы несёте, негодники? – брюзжал цзюцзю в этом своём раздражённо-нейтральном тоне, который только Цзинь Лин считал снисходительным (когда бы он ни слышал этот тон голоса, он знал, что цзюцзю поговорит-поговорит, а после даст всё, чего Цзинь Лин захочет). – Цзюцзю, ты действительно перестал считать? – решился спросить он, потому что цзюцзю обещал не останавливаться в счёте, а он никогда не нарушал обещания, данные Цзинь Лину. Его цзюцзю смотрел на него с видимым в его глазах удивлением, а мгновение спустя черты его лица смягчила тень улыбки. Рукой он обвил плечи племянника и прижал его к своей груди. – Негодник, будто я смог бы. Поток вопросов и восклицаний друзей Цзинь Лина было не остановить. «Как много?» – был основным из них. – Не менее сотни тысяч, – наконец ответил цзюцзю. Цзычжэнь, которого тут же поддержал ЦзинъИ, заявил, что ему стоило бы назвать точное число, иначе это не будет считаться. Они продолжали спорить до самого возвращения Вэй Усяня и Лань Ванцзи. Их пути разошлись, и у Цзинь Лина промелькнула мысль о том, чтобы спросить у Вэй Усяня, знал ли он, сколько раз отец цзюцзю обнял их обоих. – Позже, – решил для себя он.