***
Сам себя не помня и не совсем понимая, как вообще можно было со своей кружащейся головой добраться вместе с товарищами по команде сюда, он сидел в комнате, также обнаруженой недавно. Его окружали массивные тёмные стеллажи с обилием книг, почему-то принявшие обличие давящих стен, которые сдвигаются к нему всё ближе и ближе, стоит лишь мельком глянуть на них. Это помещение ранее обнаружили Нансенсу и Чашечка, искавшие что-то интересное в мрачном коридоре. Впрочем, как и остальные обджекты, исследующие всё находящееся тут. Всё то-ли от своего шального восприятия, то ли от усталости, выглядело слишком подозрительным. Даже безобидные комнатные растения в цветочных горшках почему-то казались озлобленными и сосредоточенными именно на его персоне. Цветки будто с обсуждением, даже как-то непотребно, пялились на обджекта. От этих фальшивых, но правдоподобных взглядов хотелось провалиться под землю или же вспыхнуть, как спичка, и вместе с искрами пламени и дымом раствориться в воздухе. Даже стало немного обидно, ведь это невозможно. Сейчас нож, скорее всего, получит ответы на некоторые интересующие его вопросы — вопросы о том, как долго он ещё будет оставаться в сохранности (учитывая ещё и факт наличия неплохих повреждений). Тишина так и мучала, интриговала тем, чему теперь быть. Только пакет со льдом, приложенный к шее с целью хоть как-то смягчить неприятные ощущения, мог шуршать из-за движения руки Кнайфа. Жаль, что теперь он не один, публичные казни же бывают довольно жестоки. И зрелищны. Весь состав пока ещё выживших: Чашечка, Нансенсу, Пшика, Сока, Чарджери, Замазыч и он сам. Разошлись и сели по углам, как не при чём, но то и дело поглядывают на главных виновников торжества, отнюдь не безыствестных. —Ну и когда ты уже сознаешься? — донёсся недовольным скрипом голос со стороны двери. Кнайф резко обратил свой взгляд на того, кто там стоял. —А вы? Неужели вы все не видите, к чему это всё ведёт? —Хватит… — промычала, едва приоткрывая рот, Чашечка, судя по всему, желая добиться хотя-бы условного умиротворения. —Что? Так просто собираетесь закрыть глаза на то, что он сделал?! Так чем вы лучше? — Всё не унимался главный зачинщик конфликта-Замазыч, искренне взывая к ответу. Кнайфу, будучи, как ему казалось изначально, самым беспомощным из всех, стало очень жаль своего оппонента. —Пожалуйста! Хочешь продолжения фуршета? Лично я не особо! Прекрати делить всех вокруг на «чёрное» и «белое», как бы ты это не воспринил. Нет больше смысла сеять вражду, иначе в скором времени, уж поверь, совсем никого не останется! И никакой Краткий не поможет! — в новый раз возмутилась Чашечка, где-то внутри чувствуя своё лидерство не очень ей присущее. — Кхм, я всё, конечно, понимаю, — голос Пшики послышался со стороны одного из стеллажей с книгами, — но это, надо бы уже самого ножа послушать! Мало-ли, чего нового нам поведает? Может, сам из себя он не шибко острый, но если на словцо крепок окажется? —Да. Ты права. — Холодно согласилась Чашечка, прикрыв глаза не то от усталости, не то просто от желания потерять всех и всё из виду и забыться хоть на секунду. — Кнайф, ты должен рассказать, что произошло и почему. —Хм. И что же вы все хотите от меня услышать? — Еле-еле произносил Кнайф, почти шёпотом. —Замазыч, когда мы только показались на улице, сказал, что сквозь сон видел, как вышел ты и Стёрка за тобой вслед. —Правда? Что ж тогда не остановил? —Ответы на твои вопросы последуют лишь после того, как ты ответишь на наши. Извини… —Я не хотел, чтобы она шла за мной. Более того, я лишь наверху узнал, что и она покинула подвал. Она не должна была оказаться там. —Зачем же тогда вышел ты? —Я-а… хотел самостоятельно поискать пропавших. Я подумал, что… —Глядите-ка, подумал он! — огрызнулся находящийся у двери обджект, еле сдерживая себя от нового броска на Кнайфа, рассказывающего обо всём случившемся от своего лица. — На что ты расчитывал? Что некий маньяк специально ради тебя, как миленький, их всех до единого на полянку выведет?! В целости и сохранности?! Думать, в таком случае, точно не твой конёк! —Замазыч! — Неожиданно рявкнула Пшика, обратив на себя как его, так и почти всех остальных, внимание. — Два действия: завали и отвали! В доску уже достал со своими истериками, как девчонка. В последнее время ведёшь себя так, как будто тебя подменили нахрен! —Да как ты можешь быть такой легкомысленной?! Нет… как вы все относитесь к её пропаже настолько… настолько легко?! Неужто вам совсем без разницы?! — Едва ли не надрываясь выкрикивал он, стремясь донести истину. —Да, дорогуша, мы правда, прекрасно понимаем, каков масштаб этой трагедии. И уж поверь мне на слово, никто из нас не считает это пустяком! Кроме того, мы прекрасно понимаем и знаем, какого терять своих близких! Уж не забывай об этом… — отвечала Чашечка, прокручивая в памяти эпизоды всех потерь, произошедших как во время самого шоу, так и за последнее время, вроде бы, незапланированных ни Ёшкой, ни И Кратким. —Да нихера вы не понимаете… — Отчаянно проскулил Замазыч, мысленно упрекнув себя за использование такой лексики. В очередной раз. Точнее, не упрекнул, а лишь заикнулся об этом про себя, ибо сейчас ему было отнюдь не до полноценной фильтрации своей речи. На душе были лишь шум ураганных ветров и скребущие кошки. Душе, погрязшей в скорби и беспросветной беспомощности. — Это не просто «очередная пропажа», это… но вам это теперь совсем не важно… — и это было последнее, что сказал опечаленный обджект прежде, чем удалиться из комнаты и, судя по звукам медленных размазанных шагов, доносившихся из тёмного просторного коридора, проследовал в спальню. Хорошо хоть не к выходу, как кто-то мог подумать. —Мне его вернуть? — спросила Нансенсу подугасшим голосом, напоминающим чьё-то эхо, бьющееся о стены просторного помещения. Это прервало установившуюся на мгновения печальную тишину. Но не вывело из изнуряющего транса всех находящихся в этой библиотеке-комнате отдыха. —Не нужно. Ему было бы полезнее побыть одному, нежели с нами. — с ясно уловимой печалью отвечала Чашечка, ещё более угнетённая таким положением дел. — Но вот мы должны продолжить. — добавила она, исподлобья глядя на ножа. Сколько ещё раз так на него посмотрят только лишь в ближайшее время? Ещё немного, и он точно привыкнет, хорошо или плохо это. — Итак, Кнайф. Я… не хочу вставать против тебя или, уж тем более, переманивать на противоположную твоей сторону кого-то ещё, но… эх, я должна спросить. Ты же понимаешь, что отчасти именно из-за тебя пропала Стёрка? Нет-нет, в этом не полностью твоя вина! Но частично, всё-таки… —Да. Я всё понимаю, признаю, раскаиваюсь. Также готов понести наказание за это. — Уверенно и хладнокровно затараторил Кнайф, чем даже удивил всех прочих слушателей. —Ох… я в полном… замешательстве. — растерянно ответила фарфоровая чашка, присев на какой-то рядом расположившийся пуфик. — нет, я не тиран, остальные тоже! Какое уж может быть наказание… то, что произошло — это просто кошмарно. Но я понимаю, что как на твоём, так и на месте Стёрки, мог оказаться кто угодно. Тебя нельзя винить, скорее всего, но… — она сделала паузу и глубокий вдох, — скажи… почему ты так делаешь? В смысле, неужели ты не боишься, что этот кто-то тоже самое сделает и с тобой? Не важно что; похитит, измучает, убьёт… это всё жутко и неправильно. Ты же не хочешь сказать, что тебя это не пугает? —Мне уже всё равно. Эта гадина истребила половину моей команды, а теперь… ещё и Стёрку. Он или она не пощадит никого, а Краткому и Ёшке на нас буквально как до звезды. И это очевидно! — пытался повысить громкость голоса излагающий свою мысль обджект, но это получилось ужасно, — Если не пытаться искать зацепок, эта тварь заберёт нас всех до единого. Как бы мы не пытались, нам не избежать этого, если мы не начнём действовать. Пусть оно убьёт меня хоть трижды, мне больше некого терять, а моя смерть значения не имеет. —Нам нельзя так рисковать! И тебе тоже! Не будет хорошо от того, что и ты отойдёшь в мир иной! Мы не можем так просто вылезать ночами и разбредаться по округе, пойми же ты, наконец! Сейчас этот риск крайне неоправдан! — срывалась Чашечка, пытаясь переубедить и так уже пострадавшего обджекта, совершенно не понимая, как он может говорить о совершении таких рисковых вещей. —Да ну?! — Нож вскочил на ноги, отбросив от себя в сторону охлаждающий пакет, приложенный к шее, в которой теперь сияла большая тёмная трещина. Смотрелось это жутковато, он будто бы легко мог разломиться на части, если бы совершил одно неосторожное движение, — В таком случае скажу, что Замазыч был прав! Вам действительно нет никакого дела до того, что происходит! «Очередная пропажа, ну и ладно»! Знаете, каким бы мусором вы все меня не считали, я не собираюсь всё это так оставлять. С вами или без вас, я буду искать ответы дальше, и мне наплевать! Всё вокруг замолкло и замерло, а сорванный, но уже чуть более восстановившейся голос Кнайфа, после последних слов, просто пропал, как впитавшись в стены. Как же часто в последнее время можно было слышать эту тишину, уже породнившуюся с некоторыми из этих «живых предметов». Она такая разноэмоциональная и глубокая; то помогает успокоиться и сойтись с мыслями, принять важное верное решение и крепко-накрепко взять себя в свои руки, то угнетает, загоняет в угол и внушает полную безвыходность, оказывая сильнейшее давление на слух и разум.Тишина такая разная.
Правда сейчас не было ясно, что означает именно это, установившееся вдруг, безмолвие. Но странное напряжение, конечно, всё равно чувствовалось. При каждом вздохе и выдохе, каждом нервном и ещё более быстром моргании широко разпахнутыми, почти круглыми от злости и непонимания, глазами. —Кнайф. — скрывая свою подавленность и сильнейший шок после эмоционального выступления ножа, как после сильнейшей бури, и профессионально маскируя дрожь в голосе, твёрдо начала Чашечка, — Делай что хочешь. Делай, если считаешь нужным. Но я убеждена, что такой нездоровый риск неоправдан. И… ах. И не только я. Извини. И Замазыч пусть тоже простит. —Ах, неоправдан? — переспросил Кнайф, пошатнувшись и сделав большой шаг назад, — Так что, по-вашему, оправдано? Смерть невинных и родных? Эти ужасные пропажи «до нуля»? Ответьте же! — взявал он, но никто не мог ничего сказать. По разным, глубоким причинам. Это поразило Кнайфа до глубины разума. Снова. — Молчите… — тихо и снова хрипло подвёл черту он, — тогда и мне говорить с вами не о чем. Он замер лишь на несколько секунд в попытках привести себя в чувства, затем сам себе дал пощёчину (то-ли для окончательного возвращение в себя, то-ли это было показательным жестом) и поплёлся к выходу. История повторяется, никто не стал его останавливать или возвращать. Опусташённый и немой, он возвратился в спальню, но вместо того, чтобы сразу лечь и уснуть в беспамятстве, он рывком достал из-под своей кровати какой-то рюкзак или сумку тёмного, но нераспознанного из-за подвальной темноты, цвета и тотчас же принялся скидывать туда что-то, также доставаемое из-под кровати. Он заранее закинул под неё весь странный, но нужный хлам, как знал, что момент «X», рано или поздно, настанет. Быстро поняв, что здесь он явно не один и сообразив, что да к чему, он вдруг пробормотал в темноту: —Извини. Я… честное слово, не хотел, чтобы так вышло. Я не знал. Хотя… да, знаю, я бы тоже возненавидил себя на твоём месте, правда. И всё эти «не знал» — пустые отговорки. Но знаешь… — он сделал глубокий и громкий вдох, продолжил говорить на выдохе, — Ты был прав. Они… они не понимают. Их будто всех разом подменили, похитили, оставив в качестве замены кого-то другого. — он всё продолжал зашвыривать разные вещицы в свой рюкзак, — иначе мне не понять, как они могут так рассуждать. —Считай, их тоже уже давно похитили. — Ответил знакомый уж до боли, но теперь не такой грубый, обросший железом, голос. — их тоже нельзя винить. Это те же жертвы обстоятельств. Те же жертвы убийцы этого. И мы с тобой, кстати, тоже. Но не сейчас, а чуть позже. —Хе. Скажи, ты будешь пытаться меня добить этой ночью? — нервно хихикнув и саркастично шутя, задал вопрос этот неопдинарно-заточенный обджект, глядя в сторону темноты, — Замазыч? — произносит он имя. — Тебе осталось чуть совсем, не упускай шанс. —С этим ты и сам прекрасно справишься. Я не сомневаюсь. — бросил шуточку в ответ названный обджект, а после снова ненадолго замолчал. Встал с кровати и чуть приблизился к ножу, стоя на расстоянии от него, но пристально глядя ему в глаза, — Не знаю, что ты опять там задумал, но чтобы ты ни делал, прошу, не натвори глупостей. Иначе я точно тебя прибью. — сказал Замазыч, отчего-то не ставший вечным смертным врагом Кнайфу, похлопав его по плечу. Может, он понял, что дорогой ему не стало бы уже завтра, в любом случае. Или что оппонент не полностью виновен в случившемся происшествии. Кто его поймёт. Главное, что пока его последняя сказанная фразочка пока не сбудется… — И да… кхм, прошу прощения за… попытку убийства. Знаю, звучит уродски, я же в моменте почувствовал себя прям как это чудовище, похитевшее наших… ужасно. Я сожалею. И теперь доверюсь твоему выбору. Ножу действительно стало легче от этого… весьма неожиданного, но приятного проявления доверия. И спать он лёг хоть и с сильным беспокойством, но с меньшими угрызениями совести, промытывая весь ранний диалог в мыслях. Отдельно он упомянул для себя слова, шёпотом произнесённые в его адрес напоследок, когда вернулись остальные из библиотеки, и было принято общее решение скорее лечь спать: «—Если так, то отправляйся, куда нужно. Я сам же тебя прикрою и здесь, с девочками останусь. Я постараюсь им всем всё объяснить, но ничего не могу обещать с Ё и И Кратким.»***
Кнайфа разбудила чужая болтовня. Не понятно, какое сейчас время суток, ведь все сейчас находились в стенах этой крепости, как немощные птенцы в своей скорлупе. Но он быстро, хоть и спросонья, рассудил: если болтают, значит уже утро. Вот и отлично. Значит почти настало время для свершения его грандиозного плана, его воплощения в жизнь. Он долго думал над необходимостью принятия этого решения, стоит ли так рисковать? Или можно ещё поискать другие пути решения? Колеблясь, мысленно перебегая от одной мыслишке к другой, он решил, что стоит, ибо кто знает, когда ещё представится такая возможность, да и выбор, «продолжить» или «вернуться назад» есть всегда. На том он и остановился. Поднявшись утром, он отправился прямиком в кухню-столовую, чтобы собрать оставшиеся нужные вещи. Не то, чтобы обджекты очень сильно нуждались в еде, но кто знает, какой срок у этого задания, выполнять которое придётся вне подземной крепости. А пока что нож рылся на различных полочках и исследовал внутреннее пространство холодильника в поисках чего-то не скоропортящегося. В идеале — консерв и всяких сушёных продуктов. Всякого добра здесь навалом, значит и этого можно найти достаточно. И вот, когда он чуть ли не половиной тела заполз через дверцу внутрь одно нижнего шкафчика, кто-то хриплым и громким голосом рявкнул позади него: «Эй, ты что там заныкал?!» От неожиданности и последовавшего испуга, он с характерным резким звуком стукнулся головой о верх шкафа и вынырнул из него наружу. Он округлившимися глазами посмотрел на этого кого-то, стоявшего рядом и глядевшего свысока на ползающего по полу и полкам обджекта. —Твою ж налево, нахрена так пугать? — сердитым тоном спросил Кнайф. — Я чуть в этом шкафу остатки жизни не похоронил. —Чё ты всё вытворяешь, я не понимаю? То по улицам шарахаешься, орёшь на всех вокруг, то, вот, в шкафу тыришь что-то. — возмущалась Пшика, находящаяся совсем близко, около тех же кухонных ящиков. — Может, не моё дело, конечно, но ты меня уже напрягаешь со своими заскоками. —Не совсем понимаю, о чём ты. — Кнайф отодвинул подальше в глубь шкафа свой небольшой рюкзак, пытаясь сделать это как можно более незаметно. Он пытался косить под дурачка, не очень натурально. — Если конкретнее? —Да ты!.. Ай, ладно, хрен с тобой. — она озиралась по сторонам, желая узнать, есть ли поблизости кто-то кроме этих двоих. В просторном помещении никого больше не оказалось. — Я же знаю, что ты что-то тёмное замышляешь. Я слышала, что вы оба о чём-то перешёптывались. —глухим голосом с хрипами, напоминая звук, исходящий из старого радио, бормотала она, — Может, мне не стоит знать этого, но… честно, мне страшно. Всем страшно! Нам есть, чего опасаться, и это серьёзно. Серьёзно, как ни что другое. Если ты вдруг собрался сбежать… мх… подумай, всё может оказаться куда страшнее. Мы не можем тебя терять! Ты не можешь терять себя! —Я твёрдо решил. Мне нужно искать ответы. Иначе мы все попередохнем, а эти дибильные буквенные нам даже не соизволят ничем помочь. Я — единственный, кто видел наибольшее количество странных вещей, я стал даже непосредмтвенным участником этого кошмара. И я знаю, где можно найти самое ценное сейчас — новую информацию. Это, опять же, моё решение, но не моя прихоть, а необходимость. Пшика с необычной, искрящейся, словно бенгальский огонь, искрой в усталого вида хмурых глазах, глянула на обджекта ниже, или даже не просто на него, а куда-то вглубь его туманной души. Всё, что она сказала в ответ — что-то невнятное, вроде: «Ладно, придётся, наверное, в тебя поверить». И ушла вон из столовой.***
—Главное, не выходим из зоны видимости друг друга! Находимся на малом расстоянии, не разбрядаемся! —командирским тоном выкрикивала Чашечка, будто совершенно изменившаяся за последнее время. Даже голос выдавал то, насколько сильно страх перед неизвестностью и постоянная тревога исказили её эго. Её миловидное, выдавающее безобидность, ветренное личико. И сколько ещё придётся бояться ступить лишний шаг в сторону или потерять кого-то из зоны видимости на пару мгновений (а после, возможно, и навсегда)? Закончится ли это всё? Когда? Несмотря на внятно оглашённый запрет, нельзя было изменять своему опасному, но справедливому плану. Нужно выдвигаться уже сейчас. Кнайф неуверенно, оборачиваясь каждые несколько секунд, подобно заклиневшему механизму, топал по траве куда-то. За спиной рюкзак, а впереди что-то наверняка опасное и жуткое, до жути пугающее… не очень обнадёживает. Он и не заметил, как с ним сровнялась Пшика. —Слышь, я подумала, может, тебе не помешала бы помощь в виде обджекта не из робкого десятка? В одиночку ведь пропадёшь! —Я иду один. И ты сказала, что веришь в меня, ха-ха. — неловко подметил нож, не теряя своей «кислой мины». —Но так тоже хреново, не по-товарищески! Ты, и один за всех. А так… —Угу, пропадём вдвоём. Слушай, это в любом случае придётся сделать — рискнуть. А чем больше народу, тем хуже последствия в случае неудачи, вероятность которой высока. Мне надо быстрее валить, пока эта чашка не погналась за мной, вот-вот заметит. Ты это, приглядывай за ними и за собой. Если жив останусь, вернусь в скором времени, думаю. Со сведениями. И, кто знает, вдруг и кого-то из ребят найду. Если вдруг что, будьте готовы за себя постоять. Защищайтесь. Хоть как-то. А теперь, на всякий случай, прощай. Те крепко пожали друг другу руки, обменявшись прощальными, полными надежд, взглядами. Пшика сказала: «Только скорей вернись! Живой!», но уже вслед уходящему ножу. Он ничего не ответил, поскольку настроился но то, что вряд-ли сумеет выйти невредимым из этой передряги, хотя есть ещё достаточно незавершённых дел и вещей, свидетелем и участником которых он желал бы стать в будущем. Если оно, конечно, сможет настать.***
Запись от 12.08… «...Это было что-то связанное с обджектологией и, кажется хостологией, или чем-то таким. Но я такого никогда не видел! Я оттуда узнал и кое-что новое, касаемо наших горячо любимых «недоделанных». Не безыствестно, что они в каком-то смысле ещё более бесполезны, чем обычные из-за их убогих черт, но и в море дёгтя может быть капля мёда. Они ведь, оказывается, могут иметь за душой чуть больше, чем может показаться. Отличительными признаками таких могут быть такие явления, как повышенная самоуверенность, лидерские качества (но иногда и в точности наоборот, могут быть полными изгоями), некоторые дополнения или отклонения в плане мышления… в общем, их особенности внутреннего плана. И такие экземпляры в некоторых случаях могут иметь не просто пустячковые задвиги, но и невероятную физическую или душевную силу! Но более того, в редчайших случаях такие могут иметь и вовсе паранормальные (для предметов) способности!***
Мимо, в противоположном его направлении, проплывали зелёные кустарники. После не такого уж и долгого прибывания под землёй было маленьким счастьем здесь и сейчас бежать куда-то, топча изумрудные травы. Он пытался скосить куда-то в сторону, петляя среди редких деревьев и тех же кустов шиповника, да и прочей неопознанной растительности. Лишь бы никто не остановил, не погнался, не вернул назад и тем более не увязался вслед. Сотни вопросов и навязчивых убеждений в голове, отдаляющиеся друзья, если их таковыми можно считать, а впереди деревья, кусты, деревья… но вот уже по истечении нескольких минут, он оказался совсем в другом месте, хоть ландшафт и не балует, не удивляет взгляд своим разнообразием. Теперь стоит первоплановый из десятка других, помельче, вопрос: куда и для чего двигаться дальше? —Ах. Вот же дичь. Во что я впутался? — у себя же вслух спрашивал Кнайф, поглядывая на объекты растительности и плюсом к ним, ещё и на облака, свисающие с небес комками ваты. — Я хочу узнать как можно больше, как-то помочь… ну… себя показать! Да. Да, я ведь видел и слышал куда больше, чем они! Брялок, Стёрка с запиской, Лампчка ещё до пропажи… и надписи. Стоп. Надпись? — с недоумением переспросил он, как и не у себя вовсе. Нож сидел на траве, общипывая от листьев какое-то мелкое растеньйце, крутил оставшийся уродливый и совсем пустой стволик в руках. Сосредотачивал и одновременно отвлекал себя во время короткого рассуждения. — На-адпись… — Ответил он опять. — Ну конечно! Там же не только она должна была быть! Наверняка те нацарапанные каракули, которые могут быть моими же галлюцинациями… кхм, являются лишь верхушкой айсберга! — выкинув испорченное мелкое растение, он вскочил на ноги и подорвался по направлению, как он осмелился считать, к той самой железной прмстроечке, к которой прежде его всё время что-либо отсылало. — Там могут быть следы убийцы и Лампчки! И многое другое! Вскоре он сумел-таки добраться к нужному местечку. Мрачная металлическая коробка, так жутко смотревшаяся среди безобидных меланхоличных пустот полянки, на которой она и была создана ранее Ёшкой. А ведь снаружи совсем ничего не поменялось, в отличие от нового восприятия как только этого места, так и всей жизни… —Ладно. Назад дороги нет. — дверь с нарастающей громкостью издавала протяжный скрип. Немного света с улицы проникло внутрь этой жуткой коробки. Всё так же, как и было, всё на своих местах. Первым делом Кнайф принялся за поиск кровавого пятна и зловещей надписи, красовавшейся в багровом пятне. И он нашёл. Кровь из-за своих свойств поменяла свой цвет на более коричневатый, но надпись снова была видна и прощупывалась очень хорошо, хоть и не была глубока. «Ну ты и скотина, конечно.» — подумал Кнайф, как только промелькнули его воспоминания о той необъяснимой подставе со стороны надписи. Но как-то уже не было желания бесцельно ворошить теории появления у кривых каракуль таких выдающихся способностей. Целью было найти что-то окромя этого. Нож стал ползать по всей каморке, то и дело разглядывая сперва стены-пол-потолок, благо во всём помогал взятый с собой портативный фонарик, догадливо кинутый прямо в рюкзак ещё прошедшей ночью! Ничего не найдя на различных поверхностях, он перешёл к самому мёду — поиску чего-то в ящиках и шкафчиках, которых тут, к удивлению, не было мало. Деревянные, железные, пластиковые, картонные… на любой вкус и размер. А содержимым либо становился какой-то мусор, вроде пыльных старых обломков чего-то или скомканых листов, а порой и вовсе ничего! Совсем пустые коробки и ящики! С каждым новым таким безнадёжным вскрытием по крупицам терялась надежда найти что-то важное, потаённое в тёмных пыльных углах от ненужных глаз. Но всё, будто бы, было тщетно. Только одна находка стала «удачным подгоном» для ножа — моток синей изоленты, которую он решил грамотно использовать сейчас и оставить на дальнейшие, возможно, экстренные случаи. Он отмотал сколько-то сантиметров заветной синей ленты и скрепил ей свою надломленную в зоне шеи рукоять. Пока совсем немного, но он ещё, возможно, лишь в шутку, собирался подумать и о том, чтобы обмататься этой чудесной лентой едва ли не целиком. Ненароком вспомнив, как он сходственным образом, некоторое время тому назад, часами рылся в коробках сырой канавы ища то, чего, в общем-то, вроде, и не существовало, он подумал, как же иронично, что сейчас он, Суши-Боже, делает абсолютно тоже самое! Как по какому-то навождению! Он уже измотался и чрезвычайно разозлился на всё это, и будучи в порыве своей возросшей злобы, он прыгнул на стопку из каких-то коробок и свалил их на пол, отпинав одну из них. Кстати, они тоже были явно не совсем пустыми. Лёг на пол, съёжился, почувствовал подступивший к горлу ком из отчаяния и страха, который ни выпустишь наружу, ни проглотишь. Так и лежишь себе, никчёмный и жалкий, снова глупо истеря и давясь вместе с комом и своими же солёными слезами. Топя себя, накинув на шею верёвку с привязанным на ней тяжёлым камнем, для пущей эффективности и отсутствия возможности что-то изменить. Ещё бы найти ручку и написать прощальную записку. Почему-то резко так душевно плохо стало, что даже особо ничем такую смену настроения и не растолкуешь, если бы вдруг кто-то спросил, мол, отчего ты так. Просто расстроился, убедился в своей безнадёжности и незначительности. Так хотел пойти против предубеждений о себе же, разрушить их и мало того, что совершить большое и доброе дело, так ещё и показать, что он тот, кому можно доверять, с кем можно просто дружить… с чего же всё так некрасиво получается? Немного погодя и успокоившись, он поднялся с пола, подобрался поближе к упавшей недавно башне из трёх коробок. Одна из них, самая крайняя, а ранее верхняя на той башенке, была скромно приоткрыта. Кнайф решил залезть внутрь и посмотреть, что же являлось её содержимым. И не прогадал. Внутри лежало множество более-менее хороших, толком не испорченных пылью или влагой, бумажек, а под небольшим слоем из них, лежал массивный, довольно старого вида, толстый учебник с едва различимой надписью на нём, гласящей: «Обджектология». «Вот я и нашёл.» — взбодрившись, с загоревшимися глазками, подумал нож, обративший внимание на то, что этот учебник, как и бумаги из той же коробки, не был таким уж пыльным, что означало, что это всё не так уж давно кто-то уже доставал. Сразу взгляд пал и на бумаги, открывшие взорам обджекта своё содержимое: написанные кем-то множественные строчки, жутковатые, безумные рисунки и схемы, а местами… и коричневатые пятна… —Что же это всё значит?.. все эти шизофреничные штуки… — вслух пробормотал Кнайф, моментально после почувствовав, что он, к своему ужасу, здесь больше не один. —Ты шашёл то, что тебе не следовало видеть. Тупой нож. — услышал обджект из-за своей спины, и откуда-то сверху. Тогда он испытал неописуемо страх. Вместо крика, он издал что-то вроде пищания или визга, вскочил на ноги и, повернувшись буквально лицом к своей смерти, скорее всего, он схватил с пола книгу и сколько-то бумажек вместе с ней, прижал задрожавшими руками к себе и крепко сжал, как какой-то магический оберег. Он, вжавшийся в стенку, вглядывался в повисшую, почему-то, темноту, хотел понять, что это таращится на него сверху. Но ничего не смог распознать, кроме пары вытаращенных белых, как две дыры или тусклые фары, глаз. А ещё мерещилось, будто две здоровенные тёмные клешни, сравнимые с корявыми ветками мёртвого болотного дерева, тянулись к Кнайфу с двух сторон. В тьме комнатушки блескнули и зубы, сошедшиеся в улыбающейся, с издёвкой, сырой пасти. Мерзкое, безобразно хихиканье, раздавшееся со стороны пары глаз и челюстей, приблизившихся к бесзащитному одушеблённому предмету, горящего со страху прямо здесь и сейчас. —Твоё время уже ушло. Теперь я прерву твою жи-… Агх! — оборвалась каким-то взвизгом тварь, получившая сильный хлопок по морде или лицу, кто ж знает. Кнайф, не придумав более ничегошеньки, резко и быстро размахнулся этим учебником, и прямо по напавшему из тьмы чудовищу! Несколько секунд существо выло и рычало, растопырив клешни по стронам, — С-стой! Мерзкая вещь!!! — Корявая клешня или лапа приградила быть к выходу для вырвавшегося Кнайфа. В другой же лапе оказалось нечто похожее на топор. Ещё пара секунд, и нож вовсе был схвачен! Нечто сжимало его и уже готовилась нанести жестокий удар, не исключено, что на поражение. — С-сдохни ж-же! Прямо сейчас!!! — Грубым и громким голосом вскрикнула тварь, замахнувшаяся на пойманого ею же обджекта своим грозным, смертоносным оружием. Он же громко вскрикнул и напрягся. Для него это легко могло бы стать концом, если бы не крайне тупое действие, что он каким-то нелепым чудом сумел совершить. Он после того, как нанёс этой твари удар книгой (весьма сильный, благодаря удачному размаху Кнайфа), смог быстро отмотать конец изоленты, как раз лежащий совсем близко, кое-как обмотать корявую лапу, а другой конец обрывка закрепил за увесистый пластмассовый ящик слева от себя. Он ни на что не надеялся, да и действовал быстро и как попало. Для него было странным, что такое нечто вообще впало в недолгий транс от одного лишь удара учебником, хоть и не слабого. Не может же оно быть хрупким? Такая выходка никак не остановила чудовище, но сбила направление удара. Оно промахнулось. И смогло попасть прямо себе же по второй клешне, каким-то образом. Что, неверное, не было безболезненно даже для такого ужасающего существа. Оно громко взвыло и запаниклвало, обхватив клешню, отпустившую ножа, и саму как будто уменьшившуюся в размерах. Наружу из раны вырвалась алая кровь этой твари. Он вырвался оттуда. Мало того, что живым, так ещё и с новыми вещами, что могли бы даже дать ответы. Он бежал и бежал, не оглядываясь, не крича и не рыдая, а лишь нервно и сбито дыша. Всё ещё страшно и не верится в то глупое чудо, что произошло. Вина удачи, и точно. Теперь ясно, почему до этого ножу так жутко не везло! Что если всё лишь ради того, чтобы в такой смертельно опасный момент он сумел выкарабкаться живьём? Страшно и невероятно, просто немыслимо! Он ни о чём не думал, ни на что не расчитывал, отрывая полоску изоленты, ведь не могло случится так, что одна лишь эта полоска смогла бы что-то изменить в его судьбе! Но даже этот абсурд стал возможным. И судьбоносным. Вот и отлично. А теперь для него первоочерёдной задачей было как можно лучше спрятаться. И кое-что изучить, но позже, в более безопасной обстановке.