Красивый

                                 В первые дни знакомства Алине тошно. Она не знает, чего ей ждать от жизни теперь. Какой выбор сделать, чтобы не ошибиться со своим вторым шансом? И чтобы не предать своё прошлое, которому было отдано немало сил. А время тянется медленно и противно, она ходит по бесчисленным коридорам поместья, то бесцельно считая ступени, то стараясь сломать себе по одному позвонку на каждый счет. Сейчас она встречается с главой поместья не часто. Еще реже - с другими обитателями. Слуги смотрят на неё искоса и Алине всюду чудится пренебрежение: в том, как они распахивают по утрам шторы, как вносят ей в покои еду и как потом уносят её же почти нетронутой, как подают ей как будто бы её одежду. Руневского Алина видела в доме действительно редко. Задумчиво стоящим у камина. Это раз. Расслабленно покуривающим сигару в бледном свете уходящего дня - это два . И растерянным и возбужденным после встречи с кем-то, как видно, более влиятельным — три. И все три раза какая-то деталь не давала ей отвести от мужчины взгляд. Дурой в бытовом плане Алина не была никогда и потому предпочитала не мешать своим присутствием, когда графу и так уже мешал кто-то ей незнакомый. И тогда Алина просто смотрела. Тех хлопот, которые Алина уже успела нанести хозяину поместья в первые часы своего пробуждения, пока что хватит для её душевного спокойствия недопленницы. Не бьют, не держат на цепи, не пытают. Можно и не ворчать лишний раз. Только скука одолевала дикая. И Алина склонялась к мысли, что именно скука заставляет её наблюдать пристальнее. За всеми. У Руневского, вот, на лице ни разу не виднелась щетина. Она бы ему не пошла…       Алина знает, что Руневский состоит в определенных кругах политики, но вмешиваться в эти вопросы вновь — как будто бы ступить за черту. Перейти Рубикон. Один раз её выбор уже стоил жизни единственно дорогих ей тогда людей (одного человека). Да что уж, стоил и её собственной жизни. Так сколь же разумно вновь делать шаг в сторону интриг, убийств и безбашенных революций? — Здесь я вынужден с Вами не согласиться. То, чем занимаемся мы, не идет в сравнение с идеологией анархистов. — Подслушиваете мои мысли? - Хмыкает Алина флегматично. — Ну что Вы, дело в особенностях физиологии. Мы можем хорошо слышать даже легкий шепот дыхания, а Вы последнее время часто разговариваете сами с собой. — Правда? — Правда, — выдыхает Руневский. И на моменте с протяжной «А» в начале слова Алина внимательно заглядывает ему прямо в рот. Рот неширокий, но не маленький. Обычный человеческий — вернее, вампирский, рот: ровные зубы, клыки ещё спрятаны, здорового цвета язык. Ничего необычного, но Алина смотрит долго и с интересом. Понимает это, когда граф улыбается смешливо. — Вы, Алина, смотрите на меня, как на ягнёнка на заклание. Алина густо, совсем по-девичьи краснеет. Сравнение с ягнёнком она улавливает не до конца, но укор чувствует. На ягнёнка, впрочем, Руневский совсем не похож. Непонимание граф чувствует тоже и спешит исправить вопрос. — Убить меня хотите? Алина в ответ мотает головой. Уже не хочет. Затем задумчиво протягивает: — Я почему-то думала, Вы скажете «съесть». Алина бы его не съела, скорее уж Он её. Руневский того же мнения. — Вы часто говорили про Петю. — Руневский делает паузу, всматриваясь в резко помрачневшее лицо девушки, и продолжает мягче, — Про момент, когда он взял Вас в свою команду. "Нам нужны такие люди". Алина молчит. — Алина, а Вы сами тоже в этом нуждались? — У стен, выходит, все же есть уши, Господин Руневский? - Алина отворачивается к окну. Она знает, что стоит ей только встретиться с графом глазами - будет сложно сдержать подступающие всегда не вовремя слёзы. Плакать совершенно и не хочется, но вот в глазах будто кто-то вечно открывает кран без её ведома. — Пожалуй, мне нужен был кто-то вроде Каразина. Кто-то вроде. Но кто? Вставший на революционный путь, но чего ради? Ради цели или ради одних лишь путей её достижения? Или ей нужен был Зверь? — Кто-то вроде кого? — Вы очень тонко формулируете свои вопросы, Граф. Будто ползаете прямо у меня в мозгу, копошась в мыслях. — Звучит несколько грубо, не находите? — Руневский вздыхает. — Поймите меня правильно, Алина, я не хочу навязывать Вам никакое мнение, даже своё. Но мне будет искренне приятно, если Вы разберетесь со своими желаниями, прошлыми и настоящими. Разберетесь со своим мнением, - наверное, это Вы хотели сказать, Руневский? На этом вопросе Алина благоразумно прикусывает язык, оставляя фразу невысказанной. Но посыл, в целом, понят. Алина молчит недолго. Надутый, взъерошенный после дневного сна вороненок. И взрослому вампиру стоит немалых усилий не выдать блаженную улыбку от подобной прелести. И Алина по-птичьи склоняет голову на бок и, кажется, будто готовится произнести новую колкость. — Простите. Наверное, Вы в чём-то правы. Я слишком... А впрочем, давайте отложим этот разговор? Боюсь, я только лишь насмешу Вас своими думами. Руневский кивает. Внимательно вглядывается в тусклый пейзаж за окном, занавешенным тонким тюлем. На улице уже темнеет. На следующий день нужно вновь отправляться в отдел внутренних расследований. Спасать её и спасаться самому. А Алина с интересом ловит изменения во внешности графа. Плечи слегка ссутуливаются, будто из позвоночника наконец вынули лишнюю спицу; морщинки на лбу как по команде становятся глубже; и губы сохнут без влаги. И все равно он выглядит… хорошо? Девушка переводит взгляд на своё отражение в высоченном зеркале. И оно ей сегодня не очень нравится. Растрепанные, как солома, волосы. Измятая несвежая сорочка. Жалкое зрелище. А Руневский отворачивается от окна, вновь глядит на молчащую собеседницу. Растрепанные после сна густые вьющиеся волосы. Слегка помятая сорочка, окаймляющая тонкий стан. И ему нравится. Алина отвлекается от собственной зазеркальной копии. Когда граф смотрит ей в глаза, Алина замечает, как усталость в них постепенно растворяется прямо в радужках, наполняя их зеленоватым отливом. Красиво получается, Алине нравится. — Доброй ночи, Алина. — Боюсь, доброй она не будет ни для Вас, ни для меня. И когда за вампиром закрывается дверь, кран в глазах кто-то вновь отвинчивает и Алина наконец даёт волю эмоциям. Покинутая, запутавшаяся, умерщвленная и тут же воскрешенная, сломанная девочка. У неё теперь нет ничего, кроме этого нового дома. И никого, кроме уже погубившего её жизнь Графа вампира. На которого иногда очень-очень хочется смотреть. И иногда особенно сильно — на лицо. Какое оно было в юности? А перед смертью? Алина не успевает заметить, как засыпает. И снится ей кто-то очень похожий на графа Руневского.

***

На следующее утро Алина встречает его в столовой. За накрытым к завтраку столом. Не уехал. Алина впервые спускается к завтраку сама. Ночь была тихой и приятной, как будто пожелание Руневского в своей искренности заставило ночных духов сжалиться. И, судя по довольному лицу графа, духи были милостивы к ним обоим. Услышав чьи-то быстрые перебежки по ступеням, Александр отрывается от газеты и видит перед собой Алину, уже оказавшуюся в самом низу лестницы. Ещё бы, бежать с такой скоростью! И Руневский на секунду недовольно думает, что так и все косточки переломить недолго. Но стоически проглатывает своё беспокойство, не желая прослыть ворчуном. Сломается — починим, не впервой. — С добрым утром, голубушка. — Доброе, Руневский! И собственная фамилия в её устах сегодня слышится графу нежнейшим из комплиментов. Так окрашивать голосом его nazwisko не в силах больше никто. Алина присаживается за стол и перекидывает ногу на ногу, мельтеша босыми стопами из-под подола нового одеяния. Руневский с удовольствием отмечает, что девушка надела один из нарядов, которые он ей вручил при первом дне её вынужденного переезда. И выбрала Алина совершенно случайно то платье, которое было мило графу больше всего. Алина снова смотрит на его лицо и хитро лыбится: ему она сегодня нравится — уж это точно, и себе она нравится тоже. И нет никакого смысла убеждать девчонку в том, что и вчера она была ему прелестна. И давеча, и пару дней назад, и в самый первый день приезда, и даже прыгая из окон, когда не умывала чью-то кровь с лица, когда спала, и ела, и гуляла — всё в старой хлопковой сорочке. Алине внешность Александра была люба всякой. Интересно было всегда. Но чтобы и она ему? Увольте. Юное лицо в окаймлении тёмных, аккуратно причёсанных локонов, смотрит на графа открыто и довольно. И говорит что-то о странности кружев, которые только портят ткань нормальных и плотных одеяний. Усмехается шелковым чулкам, которые ей предложил граф, и веером топырит все пять пальцев обеих стоп. Босиком по дому, мол, ходить полезнее. Даже если пол у дома - в истинно вампирских традициях - сделан из холодных плит. Руневский тогда думает, что обязательно постелит всюду больше ковров. И пьёт, и пьёт нескончаемый кофе, приятно расслабляясь в сладостной трели девичьего голоса. И нет вчерашних грозных дум, нет Дашкова с его весенним обострением совсем не ко времени года. И даже разницы в их с Алиной жизнях в это утро нет. А Алина вдруг замолкает. И Александр ловит себя на мысли, что отсутствие её голоса в своей жизни предпочёл бы не испытывать. — Какой Вы были в молодости, Руневский? - протягивает вдруг Алина, выжидающе впериваясь окулярами большущих глаз ему прямо в лицо. Какую одежду Вы носили? Во сколько просыпались по утрам? Какие книги читали за завтраком и под какие долго не могли уснуть? Какие сигареты курили и что предпочитали пить? За что сражались с друзьями и мирились с врагами? Какие девушки Вам нравились? Или мужчины? Он улыбается деланной дерзости, с которой Алина предпочитает обратиться к нему, проглатывая "Граф" и на фамилии как-то переходя в фальцет. — Каким я был? Пожалуй, красивым. Граф улыбается, шутя. — Вы и сейчас красивый. А Алина каменно серьёзна.