***
Туткун чувствовала себя ужасной дурой, но, с тех пор как Темур уехал к соляным пещерам, она не находила себе места. Все валилось из рук, и в конце концов даже Кюн-ата мягко посоветовал ей пройтись. Она не стала спорить, вышла, опустилась на бревно, заменявшее у входа лавку, и сделала долгий выдох, пытаясь вместе с воздухом избавиться от мыслей о Небесном наследнике. Тщетно. Темур, как и воздух, занимал все ее существо и отравлял так же, как отравляет не находящий выхода из юрты дым – незаметно, медленно и неотвратимо, отправляя в обманчиво-сладкий дурман, от которого никак не проснуться. Вот только этот сон оказался кошмаром, и вина в том была равно разделена между нею самой, такой лживой и честно влюбленной, гордым и поспешно решившим все тегином и слишком болтливым Салтуком, который тотчас сделал вид, будто вовсе не причем. Туткун не стала с него спрашивать: после ухода Темура у нее не хватило сил. А теперь было поздно. Теперь в их бедах вины Салтука не было. Иногда Туткун желала, чтобы Темур больше не возвращался в стойбище, уехал, чтобы больше не видеть его чистых глаз, не слышать голоса с хрипотой, не иметь возможности снова – как наивно! – коснуться его руки, которую Темур убирал из ее ладоней так, будто делать этого не хотел… А потом она представляла, что и правда больше никогда его не увидит, и становилось страшно. Точно как сейчас, когда непонятный ужас тек по венам вместо крови, оставляя одну лишь мысль, обращенную к небесному светилу: «Быстрее! Ну же, еще хоть немного быстрее!» – Возвращаются! Яман смотрел вдаль, приложив ладонь к глазам. Туткун поднялась, чувствуя, как сердце билось где-то в горле. Они правда возвращались с телегами, гружеными солью, и Аккыз светилась от радости так заразительно, что Туткун тоже улыбнулась – машинально, не заботясь, какой неестественной вышла улыбка, когда взгляд нашел Темура. Тегин выглядел зажатым, отстраненным, будто не в себе, и Туткун закусила губу. Только бы, только бы не… Она не успела додумать – он упал раньше. – Туткун, ты бы вышла, что ли?.. Она подняла глаза. Яман еще держал в руке нож, которым срезал ремни доспеха – снять броню с бессознательного иначе, не потревожив пока невидимую рану, оказалось невозможно. Потом снова опустила на Темура. Он был чрезмерно бледен, волосы на висках начали завиваться от пота, и дыхание сквозь приоткрытые губы выходило сиплым. Весь правый бок кафтана пропитался кровью. – Я останусь. – Туткун… – Я сказала – я останусь. А ты можешь выйти, Яман. Принес, помог, спасибо. Теперь мы с Кюн-атой справимся. В конце концов Яман действительно ушел. А Туткун замерла, ощущая покалывание в пальцах. Небесный Тенгри свидетель, не так она представляла себе миг, когда будет снимать с Темура одежду… В отличие от доспеха, с кафтаном и халатом справиться аккуратно не получилось и в две пары рук. Темур хмурился, дергал головой, но в себя не приходил и даже не стонал, только стискивал зубы, отчего напрягшиеся мышцы на шее вздувались уродливыми змеями. Туткун сжала кулаки. Видеть таким его, всегда стойкого и сильного, было невыносимо. – Кому-то очень повезло так попасть, – когда они все-таки раздели его, Кюн-ата склонился над раной. – Клинок вошел над краем брони. К счастью, нашего наследника спасла плотная одежда. Туткун заставила себя посмотреть туда же, куда смотрел лекарь. След от вошедшего в тело оружия кровоточил справа точно под рукой. – Почему он ничего не сказал Аккыз?.. Кюн-ата пожал плечами. – Темур-тегин великолепный воин, но такие, как он, нередко в запале боя не чувствуют ран. Подержи. Она перехватила ставшую алой тряпицу, прижала к ране, ощущая каждый толчок крови, а вместе с этим каждый удар бесстрашного сердца. – Кюн-ата, он ведь не… не… – озвучить страшные мысли не получалось. Слова не шли. Но лекарь, конечно, понял. – Нет, не умрет, не волнуйся, – он выбрал что-то из своих трав и присел рядом, по-отечески коснувшись ее плеча. – Тегин потерял достаточно крови, но он не умрет. Впрочем, и завтра тоже на ноги вряд ли встанет. А теперь отойди. Туткун подвинулась, и, пока Кюн-ата зашивал и обрабатывал рану, ее взгляд скользил по Темуру. Она отчего-то ожидала, что у него будет много шрамов, но насчитала только пять. Красноватый след под левыми ребрами – кто-то латал Небесного наследника каленым железом. Две небольшие точки над правой ключицей – было даже сложно представить, какое оружие могло их оставить. Справа сбоку длинный, уходивший под пояс, – явно пытались вспороть бедро. Тонкая, почти незаметная благодаря волосам линия на внешней стороне левого локтя – пойманный на руку вражеский клинок, продавивший кожаный наруч. И, конечно, единственный не скрытый одеждой – под бровью. Туткун было очень интересно, откуда он, однако спрашивать она и раньше считала неуместным. – Вот и все. Кюн-ата с хлопком отряхнул ладони, и Туткун поспешно опустила голову, почувствовав его пристальный взгляд. Тенгри, только бы ничего не заметил и не сказал!.. Ей, конечно, должно было бы стать стыдно за то, как разглядывала раненого, но стыд почему-то не приходил. Обнаженный по пояс Темур казался, против всякой логики, чем-то абсолютно нормальным. Молчание затягивалось. Пересилив себя, Туткун все-таки посмотрела на лекаря. – Что-то не так, Кюн-ата? Тот сделал какой-то неопределенный жест – то ли покачал головой, то ли помотал – и произнес с несвойственной ему неуверенностью: – Ты знаешь, Туткун, у нас все еще много зараженных. Я бы не хотел оставлять их… надолго. Несмотря на ситуацию, ей стало смешно. Ни для кого не было секретом, что они с Темуром старались не оставаться рядом все то время, что тегин жил в горном стойбище. И наверняка, будь он в сознании, сказал бы что-то, что заставило бы ее уйти… а будь здоров, ушел бы и сам. Но ни первого, ни тем более второго Темур сейчас сделать не мог. – Не волнуйся, Кюн-ата. Ты займись больными. Я присмотрю за нашим наследником.*
– Туткун… Она вздрогнула, выныривая из беспокойного сна, полного мельтешения коридоров Небесного дворца и китайцев. Потерла глаза, пытаясь сообразить, что случилось. Юрта вокруг была все та же, все так же горел очаг, и по-прежнему тихо было за войлочными стенками, укутанными снаружи холодной ночью. В эту ночь совсем недавно ушли Батуга с Кюн-атой и Аккыз, оставив уснувшее горное поселение ждать нового дня. – Туткун… Тихий голос позвал снова, окончательно прогнав сон. – Наследник Темур, ты очнулся?! Он пролежал без сознания целый день. В юрту заходили и выходили: Салтук, Аккыз и Яман спрашивали о здоровье, Кюн-ата еще раз сменил повязку на ране, но Темур не приходил в себя, как бы громко ни разговаривали рядом. Только хмурил брови и нос, отвечая на быстрые движения лекарских рук. Поэтому сейчас слышать его голос было радостно как никогда раньше. – Туткун… Она наконец выпуталась из тяжелой шкуры, подсела ближе, и в свете огня взгляд выхватил скулы и шею тегина, залитые лихорадочно-красным. Глаза были закрыты; дыхание, быстрое и неровное, тем не менее оставалось практически неслышным. Предчувствуя дурное, Туткун коснулась ладонью его щеки, и Темур повел головой, прижимаясь к ее руке. Лицо наследника горело. – Ох… Метнувшись ко входу, Туткун откинула полог, впуская морозный воздух, и с бессильной злостью вгляделась в далекий лес, за которым лежал дворец. Сейчас Кюн-ата был там, помогая одному сыну хана и оставив без помощи другого… Снова опустившись на колени, она спустила край легкого покрывала, накинутого раненому до плеч, открыла правый бок и отодвинула ровные полосы ткани. Слава Небесному Тенгри, рана осталась чистой. – Туткун… Глаза Темура были по-прежнему закрыты. Он не видел ее, не знал, что она рядом. Он просто… Бредил? Туткун постаралась выкинуть эту мысль из головы. Сейчас было дело поважнее – сбить жар. Трав у Кюн-аты было предостаточно: и самых простых, и самых редких, и совсем неизвестных. Заварив нужные, прикинула так и эдак, но по всему получалось, что напоить лекарством без того, чтобы разбудить, не выйдет – вливать целую чашу горячего напитка в лежавшего без сознания было попросту страшно. Вздохнув, Туткун склонилась и аккуратно потрепала его за здоровое плечо. – Темур! Темур, проснись! Пожалуйста, проснись, мой тегин. Он не приходил в себя еще несколько долгих мгновений. А потом ресницы дрогнули, и Туткун встретилась с неестественно синими глазами Небесного наследника. – Ту-ткун? – Давай, Темур-тегин, сядь, – она потянула его под руку и взяла лекарство. – Выпьешь это, и станет легче. Он вряд ли понял, чего от него хотели: взгляд был расфокусированным, движения замедленными. Скорее просто последовал за ней, приподнялся на локте и, не морщась, за один раз послушно выпил противно пахнувшее варево. А потом снова откинулся на шкуры… слишком резко. Неосторожное движение явно отозвалось в раненом теле, и Туткун отвернулась, позволяя ему перетерпеть боль без чужого внимания. Но вместо этого Темур с глухим стоном уткнулся в ее колени. – Темур?.. Забывшись от неожиданности, Туткун провела ладонью по золотым спутанным волосам. Потом, дотянувшись до чистого платка, намочила в ведре со слишком теплой водой, вытерла лоб и шею тегина до ключиц, провела влажной тканью по обветренным губам и – вздрогнула. Темур смотрел на нее. И на этот раз взгляд был почти осмысленным. – Туткун? Что?.. Она поняла без продолжения. – Тебя ранили в бою с людьми наследника Каи, мой тегин. Кюн-ата обработал рану, но к ночи начался жар. – …ясно. Голос был тихим и сиплым, но ни удивления, ни сожаления в нем не звучало. Туткун мимолетно коснулась тыльной стороной ладони его виска. Возможно, от нервов ей только казалось, но температура не падала. Отложив тряпицу, она отодвинулась в сторону, чтобы нечаянно не задеть рану. Темур отреагировал тут же. – Куда ты? – За водой. Эта нагрелась от огня. Я наберу холодной. Она попыталась встать, но он вдруг дотянулся, схватил ее за запястье и тут же выпустил: сил удерживать руку на весу не хватало. В переплетении бликов огня и теней было видно, что даже такое простое движение причинило ему боль. Туткун заново наполнила чашу. – Выпей это, а потом поспи. К утру жар пройдет, и тебе станет лучше. Темур облизал пересохшие губы. – Мой жар уйдет… уйдешь и ты, Туткун?.. Тогда убери это. Пусть станет хуже… если только ты останешься… Рука дрогнула, капли пролились через край. – Пусть даже… из жалости… останься. – Что ты такое говоришь, наследник? – его взгляд, больной и обреченный, добирался до самой души и ломал ее изнутри. – Как будто с тобой рядом кроме как из жалости по другой причине и быть нельзя? Темур усмехнулся. В приподнятом уголке губ горечи было больше, чем в травах Кюн-аты. – А как будто… можно?.. Я, думаешь, не знаю, как оно выглядит? Что «оно» – рана, или он, или он раненый – Туткун не поняла и не хотела. Ее душили злость пополам со жгучей обидой. Не за себя – за него. – Глупости говоришь, мой тегин, – она взяла платок, хотела было намочить еще раз, но вода была теплой до омерзения. – Глупости… Я наберу холодной. И вернусь. И добавила совсем тихо, отчего-то пряча взгляд: – Обещаю. На этот раз он не пытался ее остановить. А к моменту, когда она вернулась, глаза Темура были закрыты. Туткун снова стерла с его лица липкий пот, не удержавшись, коснулась пальцами края шрама и тут же поняла, что предположение, будто тегин заснул или потерял сознание, оказалось ошибочным – он нахмурился. Отдернув руку, Туткун попыталась из разлетевшихся мыслей сложить извинение за излишнюю вольность… Но не успела. – Не убирай. – Что?.. – Руку… не убирай. Туткун сжала дрожащий кулак. Несмотря на то, что по юрте стелился прохладный ветер, ей не хватало воздуха. Наверно потому и только потому следующие слова прозвучали так отстраненно. – Тебе нужно поспать. – Не хочу. – Но… – Женщина, хоть ты… хоть ты не говори, что мне нужно и должно делать… Хватит матери и китаянки. От слабости в голосе привычные нотки его ворчливого недовольства зазвучали скорее смешно, чем грозно, и Туткун тянуло улыбнуться. Однако вместо этого бросила едко: – Да уж, я тебе не жена, тегин, чтобы говорить, что делать. Темур фыркнул. – Ты сама отказалась. Закатив глаза, она дернула его в конец растрепанные волосы на макушке. – Ты хоть раз можешь оставить последнее слово не за собой, Темур? Хоть раз? – С тобой – нет, – он вздохнул и совсем другим тоном внезапно попросил: – Не делай так… пожалуйста. Туткун перевела взгляд на все еще зажатые пряди и мысленно обругала себя последними словами. Нашла что вытворять – дергать за волосы того, кого сжирала такая высокая температура! – Прости… Пытаясь загладить глупое поведение, а заодно хоть немного облегчить головную боль, которая, спутница лихорадки, наверняка стиснула виски тегина стальным обручем, Туткун расплела его косички. И спросила, не особо рассчитывая на ответ: – Кто их тебе заплетает? – Что?.. – Прическа. Здесь, в стойбище, кто ее тебе заплетает? Темур приподнял брови вместо пожатия плеч. – Тот же, кто и во дворце – сам делаю. Тоже мне наука. Она постаралась представить наследника за таким занятием и тут же задалась закономерным вопросом: – Кто тебя научил? На этот раз Темур молчал очень долго. Туткун терпеливо ждала, медленно пропуская взмокшие пряди меж пальцев. Когда же ей показалось, что уже не ответит, он неожиданно произнес: – Госпожа Тылсым. Она… отцу каждое утро заплетала. Я тоже хотел. Туткун улыбнулась. Второй сын Алпагу-хана, в отличие от двух других, носил длинные волосы совсем как отец. – Но мама была против, говорила «глупо». Она… Темур резко прервался, сжал зубы, и Туткун, со вздохом подложив ему под затылок холодный платок, снова попыталась воззвать к голосу разума: – Тебе и правда лучше поспать, тегин. Ты зря себя мучаешь. – Сказал же – не хочу. Не первая моя рана и, даст Тенгри, не последняя. Туткун покачала головой, но спорить с упертым не стала. Напомнила оборванный рассказ: – Улу Эдже отказывалась тебя заплетать? – Да. Госпожа Тылсым тайком научила, – и добавил совсем тихо: – Она была очень доброй. Теперь они замолчали оба. Туткун прислушивалась к вою ветра за стенками юрты и дыханию наследника. Оно стало ровнее, но жар почти не спадал. – Тебе нужно выпить еще лекарство. – Нет. Туткун почувствовала, как терпение испаряется, словно вода, попавшая на раскаленные камни, и отчетливо понимала, что на долгую войну за согласие времени нет. – Темур! Клянусь, что хочешь сделаю, только выпей! Он открыл глаза. Несмотря на близкий свет очага, зрачки тегина были расширены настолько, что почти не оставили место радужке, но ее небесно-голубой цвет все равно был лихорадочно ярок. – Все сделаешь?.. Туткун, не колеблясь, кивнула. Сейчас, что бы Темур ни попросил, она была готова выполнить. Даже если скажет никогда больше к нему не подходить – и на это согласится, лишь бы не упирался, делая себе хуже. – Все. Когда на дне чашки осталось на один глоток, она помогла ему аккуратно лечь и тут же спросила, не желая оттягивать: – Хорошо, тегин, ты свою часть уговора выполнил. Теперь говори: чего ты хочешь? – Тебя хочу. Туткун замерла. Ей показалось, что ослышалась. – Что?.. – Ты спросила, чего… хочу. Я хочу, чтобы… ты осталась… – он снова говорил отрывками, тихими, но предельно четкими: – Чтобы утром ты… заплела мне волосы… тебя… хочу, Туткун. – Ты бредишь, тегин! Это вырвалось поспешно и совсем не от сердца, выламывавшего ребра изнутри заполошным биением. Тенгри, это же просто бред, вызванный высокой температурой, не иначе! Не иначе… – Бред – это… это что я нес… раньше. Знаешь, Туткун, – Темур поднял руку, заставляя повернуть лицо и посмотреть в глаза, – что хорошего… в ранах и лихорадке? Она слабо покачала головой. Говорить не получалось, отвести взгляд тоже: горячие пальцы, едва-едва касавшиеся щеки, будто ставили на ней клеймо, только не болезненное и позорное, как рабская печать Небесного ханства, а мягкое. Нежное. Желанное. – Когда все болит… нет сил придумывать ложь… Я сказал тогда… что не откажусь… а потом – что дел нет… Я сам себя за это… ненавижу. Что поверил Салтуку… ненавижу. Туткун с трудом сделала вдох. – Тебе не за что себя ненавидеть, Темур. Салтук сказал правду: я пришла во дворец, чтобы стать женой наследника трона. – А сбежала ты тоже… с наследником? – он всмотрелся в дрожавшие на ресницах капли, в закушенную губу и ответил за нее: – Нет. Со мной сбежала. А я… ему поверил. Ты сказала: «Прости и полюби вновь». Я могу… простить, но полюбить… полюбить вновь не могу, моя Туткун… Только сильнее могу. Только так. Если и ты… меня простишь. Улыбнувшись, Туткун вытерла слезы, а потом все-таки провела кончиками пальцев вдоль его шрама. – Прощу, мой Темур. Прощу, но… – Но?.. – Но очень тебя прошу, поспи уже наконец!