Hazukashii.恥ずかしい

— Могу я поцеловать тебя? Вопрос тихий. Такой, что и услышать сложно — но почему-то отдаётся в голове звоном, заставляет Барби остановиться и обернуться. Неважно, как она оказалась вместе с Эдвардом в саду. Они просто стоят средь аккуратно подстриженных кустов роз, вдыхают вечерний, холодный воздух, который жжет лёгкие, превращаясь в мягкую вату внутри. Почему дышать сложно? Эдвард смотрит внимательно, ждёт ответа, и, кажется, беспокоится — будь он в обличии тени, то скорее всего вверх взлетел бы столб сажи. Не делает каких-либо резких движений, но Барби видит, как сжимает ладони в кулаки, надавливая большими пальцами на указательные, и косточки неприятно хрустят. Делает не потому, что злится, просто пытается унять напряжение. Это выглядит неестественно и смешно. Особенно когда Барби вспоминает, что перед ней Эдвард. Тот самый администратор детского корпуса, бывший звездоносец, который своими едкими высказываниями травил атмосферу вокруг себя — сейчас он спрашивает разрешение на поцелуй, мочки его ушей вместе с щеками забавно краснеют. Совсем не официальный вид, не тот, которого должен придерживаться глава детского корпуса. Впрочем, Барби нравится, когда Эдвард такой. Потому что в подобные моменты он ощущается искренним и настоящим. Испытывает не только бесконечное чувство собственного превосходства, желание повысить свой авторитет и дойти до третьего этажа, но и обычное, такое тёплое смущение. Эмоция, которая яркой краской разбавляет скучную цветовую гамму Эдварда. Скучную ли? Барби отвечает не сразу, поворачивает голову, но взглядом цепляется за Эдварда. Может быть он думает о ней тоже самое? Серые, мраморные чувства, яркие из которых лишь некоторые — ее палитра такая же неинтересная. Однако же, это не те мысли, коими стоит забивать сейчас голову, ведь Эдвард всё ещё ждёт ответ, судя по частично растерянному виду чувствует, что сказал полнейшую глупость. Ведь и правда так считает — беспокойство колит под рёбрами, Эдвард уже жалеет, что произнес такие необдуманные слова. Но Барби делает шаг к нему. Второй. Подходит ближе. Сердце будто стучит в такт её шагам, стук отдаётся неслышимым эхом. Барби пытается придать непринуждённый, внешний вид, однако по сравнению с Эдвардом краснеет ещё сильнее. — Если хоть кто-нибудь узнает — ударю тебя, — произносит она, понизив голос. Эдвард кивает, мычит сдавленное "хорошо". Чуть наклоняется. И только сейчас понимает, что совсем не умеет целоваться, даже не знает, как это правильно делается. "Чёрт" Дышать нечем, волнение обхватывает шею, биение сердца ощущается слишком чётко и ярко, слышно. Эдвард разжимает ладони, чувствует, как по кончикам пальцев проходит еле уловимая, эфемерная дрожь. Барби закрывает глаза — когда-то в книжках читала, что обычно так делают при поцелуях. Чуть встаёт на носочки, невзначай проносится дурацкая мысль о том, что разница в росте выглядит в лучшем случае нелепо. Проходит секунда. Вторая. Тянется до невозможности долго, плавит воздух, превращая его во что-то тягучее, горько-сладкое. Третья секунда... Всё меняется. Не резко, не неожиданно, по другому, ласково. Эдвард нежно, осторожно касается губ Барби своими — слишком невесомо дотрагиваясь, словно боясь совершить более резкие, отталкивающие движения. Что-то в груди щелкает, Барби явственно ощущает яркое и трепетное, острым бархатом подрагивает в грудной клетке. Губы Эдварда сухие и шершавые, почему-то физически только это и ощущается, остальное же пропало: нет холода, нет звуков, света, ничего нет. Лишь мягкая, дышащая пустота, ощущение того, что прямо сейчас ноги подкосятся и Барби упадет. И, чёрт возьми, знает, всё, что сейчас происходит — жутко неправильно. Потому что Барби всего лишь кукла. Куклам-то даже любить нельзя, что уж говорить о поцелуе. Впрочем, как только Эдвард обхватывает лицо Барби ладонями, притягивая к себе ещё ближе, то все мысли просто разбиваются, осколками летят куда-то вниз. Медленная, неловкая попытка: Эдвард осторожно сминает её губы, определенно точно смущается, иногда отстраняется. Барби хватается ладонями за своё платье, крепко сжимает его — всё, теперь точно больше не может думать. Мысли не связываются. Рассыпчатые, похожие на крахмал. Дрожь охватывает даже ребра. Словно сладкий дым внутри. Проходит от яремной ямки, потом вниз, а после до черепной коробки, туманит. Барби не двигается, ведь кажется, что лишними действиями она спугнет момент и происходящее вмиг растает. Щеки краснеют от смущения и неловкости. Ещё более алые, чем были до этого. Ситуация — как абсурд, быть такого не может, слишком тонкая иллюзия, но ведь взаправду всё. Реальные прикосновения, реальные чувства, реальный поцелуй. Теперь совершенно не важно, что кое-кто из них кукла, а кто-то другой тень. Со-вер-шен-но не-важ-но.