Чудесные.

Книга в руках приятно пахнет старой бумагой, хоть год издания и не такой уж и давний. Кадзуха вдыхает чуть побольше воздуха и ёрзает на постели, принимая более сидячее положение и выискивая взглядом строчку, на которой остановился. Подушка за спиной большая и мягкая, а одеяло, накрывающее большую часть тела Каэдэхары — тёплое, отлично согревает ноги. «У Скары такая кровать уютная…» Парень чуть нежится в тепле тканей, прежде чем снова приняться читать. Нужно успеть дочитать хотя бы главу, прежде чем Скарамучча вернётся из ванной. Семья Куникудзуши уехала на дачу и перед этим строго приказала младшему сыну девочек в дом не водить, на что Скарамучча закатил глаза и пробурчал «да-да, знаю, идите уже». Как же хорошо, что Кадзуха не женского пола, а на мальчиков запрета не давали, поэтому, теоретически, никаких правил Скара не нарушил, пригласив своего парня на ночёвку. Небольшую комнату приятно глазу освещал тёплый свет от лампы, для которой почему-то ещё не купили люстру. Семья Скарамуччи лишь недавно переехала в эту квартиру, и сам юноша то и дело ныл Каэдэхаре в переписке, мол, «тут так классно» и он хочет показать парню дом. В эти выходные всё сложилось очень удачно для обоих: родители Куникудзуши на даче, а родители Кадзухи великодушно разрешили пойти на ночёвку к «другу» при условии, что тот будет на связи и ничего дурного они делать не будут. Каэдэхара хмыкает про себя, переворачивая светло-песчаного цвета страничку и слушая тихий шелест соприкасающейся друг с другом бумаги. Конечно, естественно они не будут дурковать и делать глупости по типу питья алкоголя, гуляния в тёмных переулках и других запрещённых для всего лишь девятиклассников вещей. У Кадзухи своя голова на плечах есть, а за Скарамуччей он присматривает, поэтому взрослым волноваться абсолютно не о чём. Роман, на самом-то деле, не такой уж и интересный. Нет, Каэдэхара, конечно, любит читать и обязательно прочтёт вдоль и поперёк книгу, по которой скоро состоится экзамен, но, давайте будем честными, он бы с радостью выкинул книженцию в окно и полез обниматься с Куникудзуши вместо всего этого нудного чтения. Даже тоскливо немного: парень тут в одиночестве читает заданный для подготовки роман, а его возлюбленный ушёл в ванную и уже приличное время не возвращается оттуда. Кадзуха давит недовольный вздох. Они, вроде, хотели посмотреть фильм или что-то такое, но потом Каэдэхара, сходив в душ, достал книжку, а на предложение повременить с чтением ответил наигранно-холодным «ты и сам знаешь, что скоро экзамены, к которым нужно подготавливаться», после чего уже Скарамучча, якобы сердито сверкнув глазами, ушёл мыться. Кадзуха знает, что ни в чём особо и не виноват, его слова восприняли как шутку и обижаться не станут, но страх и совесть немножко грызли изнутри. Совсем немножко. Капелюшечку. Настолько мало, что Каэдэхара невольно поймал себя на съедании кожицы с внутренней стороны щеки. «Ну скоро там этот Скара выйдет?» Часов в комнате нет, а телефон валяется где-то под горой вещей в рюкзаке, вылезать из уютной кроватки и идти искать который желания нет совершенно. Кадзуха жмёт плечами и одёргивает самого себя, утыкаясь тёмно-алым взглядом в печатные строчки на бумаге. Не очень ему нравится вот так ночевать у своего парня. Куникудзуши не пойми сколько торчит в ванной комнате, а Каэдэхара сверлит взором этот треклятый роман. Реально, зачем он его вообще взял? Оставил бы дома и наслаждался времяпрепровождением со Скарой, а тут… Откуда-то из коридора слышится клацание дверной ручки, и Кадзуха чуть ли не подпрыгивает на матрасе, почти роняя книгу, но сумев поймать её за корешок и вернуться в изначальное положение, только теперь уже поднимая взгляд на вход в комнату, словно верный щеночек, услышавший бренчание ключей во входной двери. Скарамучча заходит в комнату, совершенно не спеша и даже не глядя на Каэдэхару. На нём тёмные спальные шорты и чёрного цвета футболка, и это всё выглядит так по-домашнему мило, что Куникудзуши срочно хочется обнять. Кадзуха эту потребность ощущает почти что физически. Но возлюбленный молча встаёт у рабочего стола, что-то делая несколько минут в телефоне и, кажется, совсем-совсем не замечает Каэдэхару. Тот, ладно, не будем таить, засмотрелся на ровные линии и острые углы рук, кажущиеся белоснежно-белыми на фоне чёрной футболки, но потом взял себя в руки и громко кашлянул, не забыв для эффекта ещё и хлопнуть книгой. — С лёгким паром, Скарамучча, — слишком открыто язвит Кадзуха, щуря глаза и широко улыбаясь. На его удивление, Скарамучча довольно быстро выключает телефон, кладёт его на стол и поворачивается к парню, не менее хитро ухмыляясь. — Тебя тоже. Что читаешь? — словно стремясь немного побесить, наигранно-вежливо спрашивает Куникудзуши, подходя к кровати и садясь на самый край, возле скрывающихся под пуховым одеялом ног Каэдэхары. Ого, играемся, значит? Ну что ж… — Роман для таких просветлённых умов, как я. Боюсь, что глупцам вроде тебя этакая литература придётся не по душе, — показательно утыкается взглядом в книгу парень, смеясь про себя над тем, что ему, на самом-то деле, тоже этакая литература не по душе. Скарамучча издаёт понимающее «а-а, о-о-о!», после чего несколько раз кивает: — Тогда извиняйте, что смел Вам мешать, о превеликий месье Каэдэхара, — сладким голосом произносит он, а рукой тянется под одеяло, чтобы пощекотать голую пятку Кадзухи. — Так уж и быть, извиняю, но- Фраза прерывается звонким смехом и шуршанием одеяла, когда превеликий месье Каэдэхара пытается поджать ноги под себя и избежать ловких пальцев Куникудзуши, знающих все места, где парень боится щекотки. Возлюбленный растягивает губы в довольной улыбке, словно кот, но когда Кадзуха снова заглядывает ему в глаза, видит заговорщеский блеск. Этот лис определённо что-то задумал. — Ладно-ладно, больше не буду тебе мешать. Правила игры ясны и понятны, поэтому Каэдэхара принимает вызов и хмыкает. — Так уж и быть, милый, можешь побыть рядом, только не отвлекай, — Кадзуха снова вытягивает ноги под одеялом, тыкая носком в бедро сидящего рядом Скарамуччи. — Просто не отвлекайся на меня, вот и всё, — мурлычет парень и, видимо, серьёзно пытается подражать коту, потому что не садится рядом и, например, опускает голову на плечо, а ложится прямо на ноги Каэдэхары. Кадзуха лишь закатывает глаза и улыбается, умилённый таким чудесным настроением возлюбленного, а затем возвращается к книге. Вообще, привыкнуть к таким проделкам и быстрой смене настроений довольно легко: в школе и на людях от Куникудзуши еле добьёшься искреннего жеста, той же милой улыбки, но вот наедине перед тобой уже совсем другой человек — ласковый, снисходительный и добрый. Наверное, такое раскрытие души и называют «открыться человеку», да? Каэдэхара читал об этом, видел эти строчки много раз в повестях о дружбе и любви, и обычно это означало полностью довериться человеку, ничего не утаивая. Если так подумать, то, что творил Скарамучча, абсолютно точно подходит под описание, но Кадзуха ощущает эту искренность гораздо ярче и волшебнее. — Ты читаешь? Искрящиеся глаза смотрят прямо в сердце, и, если присмотреться в ответ, в их глубине виднеется тщательно скрытое волнение. Чего это так вдруг? — Да, да, читаю, — вздыхает Каэдэхара, отгоняя разные мысли и пробегаясь взглядом по строчкам. Как тут думать о произведении, если твой парень буквально трётся о лодыжку сквозь одеяло? Краем глаз Кадзуха видит медленные движения (кажется, Куникудзуши что-то вытворяет с одеялом), но честно старается не придавать им внимания и сконцентрироваться на тексте. Нужно дочитать хотя бы эту главу, а потом уже спокойно нежиться в объятьях возлюбленного. Когда Каэдэхара ставит себе цель, он обязательно её достигает, поэтому и цель прочитать всего пару страничек обязана быть выполненной. Хорошо, что Скарамучча давно уже знает об этом качестве своего парня и не докапывается с требованием отложить книгу и побыть с ним. …но, похоже, мы поспешили с выводами, потому что в следующую же секунду этот самый Скарамучча отвлёк Кадзуху касанием к коленке. Не через одеяло. Каэдэхара, вздрогнув от неожиданности, заглядывает за книгу и видит (а точнее, не видит) Куникудзуши, залезшего прямо под одеяло. Парень тянет руку, чтобы приподнять плед и возмущённо поинтересоваться, почему Скарамучча нарушает своё же «больше не буду тебе мешать», но заговорщический голос со стороны ступней напоминает: — Я же сказал, не отвлекайся. Читай чё там тебе надо было и не обращай на меня внимание, — после этих слов Куникудзуши дерзко берёт пальцами кусочек одеяла, который успел приподнять Кадзуха, и накрывается, снова оказываясь где-то в ногах парня. Каэдэхара недоумевает. Что понадобилось его объекту воздыхания… там? Только он принимается за чтение, как вдруг чувствует прикосновения к своему бедру и чуть ли не вскрикивает от неожиданности. Что за..? — Просто читай свою книжку, — гудит из-под одеяла, а горячие кончики пальцев тем временем несильно сжимают молочную кожу на ляжках. Кадзуха шумно выдыхает и пустым взглядом смотрит на страницы романа, но сам знает, что ни одной строчки уже не прочитает. Парень буквально чувствует, как покраснели щёки и уши, когда ощущает на внутренней стороне бедра прикосновение мягкими губами. Тело словно током прошибает, и Каэдэхара ловит себя на том, что пытается случайно не застонать. Книга в руках начинает дрожать вместе с руками и всем телом бедного Кадзухи, чьи ноги атакуют касаниями, поцелуями, потиранием носа о кожу и вообще, если не мерещится, урчанием. Самое щекотливое в этой ситуации — одеяло накрывает по живот Каэдэхару, ноги и того, кто так нагло пристроился между ними, поэтому предугадать, куда придётся следующий мазок губ, невозможно. Кадзуха вздрагивает каждый раз, когда Скарамучча ведёт губами вверх по бедру и чмокает так звонко, что даже пуховое одеяло не сильно приглушает этот звук. Мурашки волнами бегают по телу, Каэдэхара откладывает книгу в сторону и подносит тыльную сторону ладони к губам, надеясь, что это хоть немного прикроет его сплошь красную мордашку и оградит от рвущихся наружу стонов. Кадзуха чувствует кожей, как края его и так недлинных пижамных шорт задирают, и в следующую же секунду наклоняется вперёд и немного прогибается в пояснице: возлюбленный пустил в ход язык, оставляя мокрый поцелуй в опасной близости от паха. Каэдэхара совершенно не знает, куда девать руки, поэтому одной из них сжимает одеяло там, где предположительно находится голова Куникудзуши, а второй продолжает глушить слишком громкие выдохи. Парень растерян. Только пару минут назад они перекидывались колкими фразами, всё было нормально и даже прекрасно, а сейчас непонятно что творится под одеялом, в голове Кадзухи, в низу живота и вообще… Что-то подсказывает, что это всего лишь часть игры. Та игра, в которую наивно ввязался Каэдэхара, позволяя возлюбленному так самоуверенно действовать и отвечать. Игра, которая закончится на засосах с внутренней стороны бёдер, и ничего более не произойдёт. От понимания этого факта чувствуется облегчение и разочарование одновременно. Кадзуха прекрасно знает, в чём дело, но признаваться даже самому себе слишком смущающе, особенно, когда Скарамучча целует почти там, из-за чего воображение очень взбудоражено и рисует не слишком приличные картинки. Ну признайтесь, кому не хотелось заняться любовью со своим возлюбленным? Даже если их с Куникудзуши отношения «порочны», презираются обществом и обоим мальчишкам всего лишь каких-то шестнадцать лет, это не отменяет вполне логичной реакции тела на такие касания от этого человека. Каэдэхара, как это водится у подростков и в принципе людей переходного возраста, мог засыпать, прокручивая в голове сценарии того, как именно у них пройдёт первый раз, Каэдэхара мог несколько раз заниматься самоудовлетворением, представляя вместо собственной руки руку своего восхитительного Скарамуччи, Каэдэхара мог представлять, как его парень, щуря глаза и пристально всматриваясь в зрачки потерявшего дар речи Кадзухи, грубо прижимает к стене и шепчет какие-то пошлости глубоким и низким голосом прямо на ухо, опаляя мочку тёплым дыханием, и от всех этих фантазий жутко сводило живот. Прямо как сейчас, когда Куникудзуши забирается шаловливыми пальцами под край шорт и сквозящими удовольствием движениями оглаживает бедро Кадзухи, чуть задевая подушечками резинку трусов. Каэдэхара пытался смотреть порнофильмы, чтобы разобраться что к чему, но быстро понял, что эти любительские видео — полный бред. В дело пошли различные форумы, и по ночам красный от стыда и смущения Кадзуха читал разные советы и в каком-то смысле гайды, жутко боясь того, что родители резко решат проверить, спит ли их сынуля и чем вообще занимается в такой поздний час. После такого «самообучения» парень чувствовал себя самым настоящим извращенцем и абсолютно недостойным Скарамуччи человеком, но старался отгонять эти мысли, надеясь, что возлюбленный никогда не узнает обо всём этом, а глубоко в душе надеясь вдвойне, что однажды эти знания ему пригодятся. Скарамучча, если говорить по секрету, занимался теми же самыми вещами, только старался вычитать из найденной информации максимум и разобраться во всём-всём-всём, чтобы однажды выйти на новый уровень отношений и сблизиться до невероятности. Каэдэхара выныривает из воспоминаний с тихим стоном, когда чужая рука ложится на пах и спутывает все мысли в голове. В штанах определённо точно жарко, и ладонь Куникудзуши не может этого не ощущать даже сквозь ткань шорт. Скарамучча проползает выше и высовывает голову из-под одеяла, тяжело дыша и будто обеспокоенно осматривая Кадзуху. Тёмно-синие пряди кажутся чуть влажными, несколько волос от чёлки налипли на лоб, а бледные губки поблёскивают от тёплого освещения. Рука внизу никуда не делась. — Казу, всё в порядке? — серьёзно спрашивает возлюбленный, пытаясь заглянуть в алые глаза. Каэдэхара наконец перестаёт жмуриться, справившись кое-как с накрывшими его ощущениями, и ловит взгляд Куникудзуши, глубоко дыша и коротко кивая. Скарамучча отводит взгляд куда-то на край кровати, будто собираясь с мыслями, а затем чуть приподнимается на локтях, аккуратно накрывая ладонь Кадзухи, которой тот сжимал ранее покрывало, своей и вглядываясь в его глаза. — Ты… разрешишь мне продолжить? — негромко спрашивает Куникудзуши, и в его глазах отражается искреннее волнение. Каэдэхара хочет расплакаться от переизбытка чувств. Во-первых, да, он возбуждён, возбуждён впервые чьими-то настолько однозначными действиями, а во-вторых, наблюдать, как уверенность и целеустремлённость Скарамуччи плавно сменяется на беспокойство о любимом, и не плакать от умиления — невозможно. Затем Кадзуха осознаёт, о каком таком продолжении может идти речь, и в клубок чувств, состоящий из восхищения, безграничной любви и искреннего счастья, добавляется смутное подобие страха и немного предвкушение. А если что-то пойдёт не так? Каэдэхара сделает какую-нибудь глупость, или Куникудзуши резко передумает, поняв, насколько это всё отвратительно, и вообще прогонит парня? Довольно банальные страхи, но они имеют место быть, как бы не хотелось от них избавиться. Скарамучча всегда читал его сомнения по глазам лучше, чем Кадзуха читал и анализировал те дурацкие романы. Тонкие полосочки бровей приподнимаются, и возлюбленный опирается руками по бокам от Каэдэхары, вылезая из своеобразной берлоги наполовину. — Казу? И вот сейчас слёзы реально скапливаются в уголках глаз парня, которого называют самым ласковым прозвищем в мире «Казу» и данным ему самым ласковым в мире человеком по фамилии «Куникудзуши». Кадзуха не собирается утаивать свои страхи и сомнения от любимого. Срочно ощущается потребность чувствовать его тепло, поэтому Каэдэхара довольно резко вытягивает руки вперёд и тянет Скарамуччу на себя, увлекая в объятия и заставляя своего парня лечь животом на живот. Кадзуха утыкается носом в изгиб шеи и облегчённо выдыхает. Когда они обнимаются, а Куникудзуши ещё и обвивает руками спину и притягивает ближе к себе, совсем как сейчас, Каэдэхара чувствует себя в абсолютной безопасности, как не чувствует себя нигде. Ни дома, ни в школе, ни на прогулке по парку — только тепло тела Скарамуччи, прижимающееся к собственному телу. Сейчас Кадзуха ощущает себя уже гораздо лучше, хоть весь страх и не развеялся, да и беспокойство никуда не делось. — Тебе точно не будет противно… это делать? — робко спрашивает парень, прижимаясь щекой к скуле возлюбленного и надеясь, что его шёпот был слышен. Куникудзуши мягко отстраняется от Каэдэхары и удивлённо вглядывается в любимые рубиновые глаза. — Хэй, ты чего? Совсем крыша поехала? — беззлобно упрекает Скарамучча, улыбаясь такой доброй улыбкой, что снова хочется расплакаться, — Ни ты, ни одна из частей твоего тела никогда не будет мне противна, — а в подтверждение своих слов возлюбленный, прикрыв глаза, тянется ко всё ещё румяной щеке Кадзухи и нежно целует под глазом. Каэдэхара быстро вытирает рукой влагу с ресниц и со смущённо-глупой улыбкой кивает, плавясь от лучистости нефритового взгляда, которым Куникудзуши его провожает, прежде чем отползти назад. В животе завязался тугой узел, который тянуло сильнее с каждой секундой, пока Кадзуха наблюдал за таким чудесным Скарамуччей. Беспокойство не могло уйти полностью, но теперь предвкушение и доверие к словам парня стали гораздо сильнее страха. — Ты это, если что-то случится, говори, не знаю там, одеяло раскрой, ну, в общем, если вдруг что не так — сообщи обязательно, — сбивчиво требует Куникудзуши, будто подрастеряв свою уверенность, и стучащие подушечки пальцев по коленке подтверждают это, выдавая его волнение. Скарамучча такой чудесный. Скарамучча просто восхитительный. Если Вы спросите у Каэдэхары, какого человека он считает самым величайшим, самым лучшим и значимым за всю историю человечества, то он без сомнений укажет на тёмно-синюю макушку рядом, потому что быть таким… слишком невероятным просто невозможно. Куникудзуши любит устраивать сюрпризы, любит молчать до последнего, а потом рассказывать всё в малейших деталях и подробностях, не любит просить о помощи и любит пыхтеть над чем-либо сам, чтобы потом с гордостью показать Кадзухе готовый вариант. Кажется, даже в этой ситуации он не изменяет себе: задумал что-то, молчал вплоть до объятий Каэдэхары, но даже после успокаивания хочет сделать всё сам. Нет, Кадзуха ни в коем случае его не обвиняет за то, что происходит сейчас, — честно говоря, способность думать довольно быстро иссякает. В характере Скарамуччи есть что-то детское, что-то ужасно милое, что заставляет закрывать глаза на остальные его шалости. Даже сегодня всё сходит парню с рук: и то, как он, не сводя пожирающе-влюблённого взгляда с Каэдэхары, накрывается и вновь устраивается между ног, и то, как оставляет, по всей (не)видимости, засос на бедре, и то, как, мягко приподняв зацелованные ноги, стягивает вниз шорты. Кадзуха, опираясь дрожащими руками о простынь, поднимает таз, давая возможность Куникудзуши снять одежду. Каждая клеточка тела горит, одеяло уже не греет, а беспощадно жарит, вызывая желание раскрыться или высунуть хотя бы стопу наружу, но Каэдэхара стойко держится. Парень давит в себе любые стремящиеся издасться звуки, потому что, по сути, стонать ещё пока не от чего. Но через мгновенье Кадзуха чувствует, как горячие пальцы заползают под ткань боксёров, начиная тянуть резинку вниз, и сердцебиение учащается раз так в сто по ощущениям. Вспыхивают румянцем, кажется, не только щёки и шея, но и всё лицо в целом, не исключая кончики ушей. Приходится зажмуриться и задержать дыхание, потому что Скарамучча прикосновениями к нижней стороне бёдер просит приподнять таз, а затем убирает последний элемент одежды с нижней части тела Каэдэхары, вызывая дрожь по всему телу последнего. Ни один из парней ни разу не оголялся перед другим, и «совместной дрочки» у них не было, поэтому неудивительно, что Кадзухе хочется сгореть от смущения в эту секунду. Руки не знают куда себя деть, потому что мысль глушить ладонью стоны впервые за вечер кажется провальной, а те места на простыни, которые безжалостно стискивались кулаками, уже неприятно промокли от пота. Каэдэхара мечет глазами по кровати и хватает лежащую рядом ту самую книжку, раскрывая её где-то в середине и прижимая ко рту. Парня прошибает током, когда он чувствует, как мягко ведут по стволу вверх не менее мягкие подушечки пальцев. Проделав такие движения ещё пару раз и вызвав тихие мычания сверху, Куникудзуши опирается локтями по обеим сторонам от бёдер и поглаживает их ладошками в попытке успокоить бедного Кадзуху. А затем внизу становится так жарко, влажно и мягко из-за рта Скарамуччи, что Каэдэхара наклоняется вперёд, не сдерживая стона и пытаясь свести дрожащие от возбуждения колени. Куникудзуши аккуратно, но крепко удерживает ноги возлюбленного, поэтому парню остаётся лишь сидеть, прижав к лицу страницы дурацкого романа, чтобы хоть как-то унять румянец, засветившийся на всём теле. Откуда Скарамучча умеет так, чтобы живот сводило и было настолько приятно? Кадзуха уже не может думать, лишь хочет, чтобы любимый тоже чувствовал себя хорошо. Ещё он хочет поцеловать сладкие губы возлюбленного, но сейчас рот нижнего занят кое-чем другим, а поэтому Каэдэхара ругает себя за то, что не осуществил своё желание раньше. Язык у Куникудзуши упругий, горячий и очень юркий, он вытворяет такое, что Кадзуху начинает уже сильно потряхивать, и он совершенно не знает, что делать и куда деваться. Грудная клетка ходит ходуном, разрывается от нехватки кислорода, сердце бьётся, как бешеное, и каждый мазок губ и языка о чувствительную кожу вызывает отклики по всему телу. Каэдэхара прекрасно знал о существовании такого… развлечения, но он и не мог предположить, что будет настолько приятно, вдобавок если это делает Скарамучча. Чудесный, такой прекрасный, наичудеснейший Скарамучча. Кадзуха громко мычит, когда чувствует рот Куникудзуши почти на всей своей длине. Тот проводит такие манипуляции, что в глазах начинает темнеть: что-то делает и мягкими внутренними сторонами щёк, языком, парень будто урчит, от чего сжимается горлом и посылает мелкие вибрации. И движения у него тягучие, глубокие, такие, чтобы зажмуриться и еле слышно поскуливать от удовольствия и напряжения в низу живота. Каэдэхары надолго точно не хватит, но голова слишком забита тем, что происходит под одеялом, чтобы беспокоиться о том, не чересчур ли он быстро и как отнесётся к этому Скарамучча. Кадзуха напрягает мышцы и хочет чуть поддаться тазом выше, хотя бы немножко толкнуться поглубже, но Куникудзуши мёртвой хваткой удерживает бёдра на месте, не давая совершить даже малейшего движения и вызывая то ли стон, то ли скулёж. Слишком мало Скарамуччи на губах Каэдэхары, на животе, плечах, шее, руках и пальцах, и слишком много Скарамуччи там, внизу. Кадзуха задушенно стонет, понимая, что скоро напряжение в животе исчезнет и всё кончится, но не сразу обрабатывает мозгом, что бёдрам и паху резко стало холоднее, хотя рот Куникудзуши никуда не девался. Каэдэхара кидает мутный взгляд вниз и хочет поперхнуться, потому что Скарамучча приподнял одеяло над своей головой и показательно лижет, не разрывая зрительного контакта. Все мысли, слова и планы вылетают из головы моментально, стоит увидеть запачканные слюной и наверняка немного другого рода жидкостью губы, так восхитительно скользящие вверх-вниз. Взгляд Куникудзуши — адская мешанина из возбуждения, обожания и некоего извращённого огонька, из вопрошающего «я же всё делаю правильно, да? Тебе нравится, верно? Я же вижу, что нравится!» и чего-то ну совсем уж лукавого. Кольцо из пальцев не даёт получить разрядку раньше того времени, когда Скарамучча решит, что уже можно. Кадзуха мокрым взглядом наблюдает за тем, как возлюбленный погружает всё в себя, сосредоточенно дыша через нос и косясь хитро на Каэдэхару, который после такого зрелища дольше ну никак не протянет. Трясущимися руками парень тянется к Куникудзуши, в панике желая отодвинуть его подальше, чтобы ни в коем случае не запачкать, но Скарамучча как всегда опережает. С ужасно пошлым хлюпом он отстраняется, делая всего пару движений пальцами и затем уже наблюдая, как изливается любимый. У Кадзухи словно сознание отключают, хотя не сказать, что и раньше оно было в норме. Он жмурится и, кажется, одной рукой стискивает обложку валяющейся на простынях книги, а другой либо одеяло, либо простынь. Сердце если в эту же секунду не выпрыгнет из груди, то точно остановится, и Куникудзуши тогда обвинят в убийстве. Каэдэхара облокачивается о спинку кровати и запрокидывает голову, наконец имея возможность хватать воздух ртом и отдышаться, свести колени и откинуть ставшее слишком жарким одеяло. По мышцам ещё пробегали лёгкие судороги, когда мысли удалось наконец собрать в неопрятную кучку. Тело чуть ноет от напряжения и осадка удовольствия, а послеоргазменная усталость заставляет прикрыть глаза. Сейчас всё происходящее кажется просто сном, который развеется сразу же, как только Кадзуха якобы уснёт. Безумно хочется найти глазами зачинщика всего этого безобразия, но сил хватает лишь на то, чтобы на пару секунд разлепить тяжёлые веки и потом снова их закрыть с усталым выдохом. Сейчас, сейчас откроет глаза и сядет, не беспокойтесь, вот буквально пару секунд полежит и всё… Нижняя половина тела волшебным образом вновь оказывается укрытой одеялом, а на грудь и живот ложится кто-то тяжёлый, тёплый и бесконечно любимый. — Казу, всё хорошо?.. — немного хриплый голос звучит возле уха и сменяется шумным дыханием. Казу явно не в порядке, но совсем не в плохом смысле этого слова. Лёгкие распирает от какой-то блаженной лёгкости и счастья, поэтому он выдыхает и смущённо улыбается, опуская руки на спину Скарамуччи и наконец открывая глаза, чтобы встретиться с таким близким и глубоким взглядом. — Д-думаю, да… Вернее, нет, но… Ты чудесный, — сдаётся Каэдэхара, не сумев сформулировать нормальное предложение, и прислоняется лбом ко лбу Куникудзуши, отчего их носы соприкасаются. — Поцеловать тебя хочется, — жалуется Скарамучча, делая такие грустные глазки, что Кадзуха готов сейчас же расплакаться, обнять, утешить — сделать всё, лишь бы убрать эту печальную искорку в зрачках, и говорит возлюбленный так тихо-тихо, еле шевеля губами, чтобы ненароком не коснуться губ Каэдэхары: — Очень хочется. Парень моргает в ответ, сначала совершенно не понимая, в чём же проблема, но потом до него доходит. Ну, наверное, ничего страшного? Если Куникудзуши не было противно, когда он отсасывал, то почему Кадзухе должно быть противно целоваться с любимым человеком? — Попрошайка, — улыбается Каэдэхара, утягивает парня повыше к себе и прижимается губами к губам, уже полностью ложась на кровать. Удивлённо-довольное мычание Скарамуччи тонет в чужих губах, и сейчас Кадзуха осознаёт, как ему не хватало вот так жаться друг к другу и целоваться. Куникудзуши, большой охотник до поцелуев, самозабвенно переходит на нежные покусывания и посасывания, часто делая широкие мазки языком по губам. Каэдэхара, сколько раньше не пытался тоже зацеловывать парня до дрожи в коленях и мутного взгляда, быстро сдавался под таким напором и чуть ли не постанывал в чужие губы, в конце концов теряя вообще любые намёки на ведущую роль. Сейчас Кадзуха даже не пытается отвоевать главенство, позволяя Скарамучче нагло вторгнуться в его рот. Тот, чёрт его подери, мастерски орудует языком, умело исследуя щёки, щекоча кончиком нёбо и, конечно, сплетаясь с чужим языком. Обводит по кругу, снова лижет, а потом и вовсе будто пытается пососать, словно ему не хватило того, что вытворял некоторое время назад. И Каэдэхара захлёбывается этим вниманием, захлёбывается от ощущения чужих рук под своей футболкой, захлёбывается от того, как Куникудзуши трахает его рот языком, Кадзуха буквально тонет в этом болоте, в которое они вместе прыгнули. Ну, скорее, прыгал Скарамучча, а Каэдэхару просто потянул за собой. Сознание плывёт, и парень только спустя секунды так четыре понимает, что Куникудзуши отстранился, нависнув над ним и дыша с приоткрытым ртом. Кадзуха и сам запыхался, поэтому невольно начинает глотать воздух, не сводя взгляда с потемневших от желания глаз возлюбленного, — такой открытый, страстный и бесконечно любящий. На его языке капелька мутной слюны, Каэдэхара заостряет на ней внимание и приподнимается, чтобы снова впиться губами в чужие и сглотнуть эту каплю. Ни о каком отвращении, естественно, и речи не идёт: Кадзуха хочет ощущать Скарамуччу везде и всем, чем только позволяет тело. Парни мокро целуются, стремясь словно в соревновании «кто быстрее» изучить рот другого языком, Каэдэхару потряхивает от горячих ладоней Куникудзуши, вольно гуляющих под футболкой первого и якобы случайно задевающих твёрдые соски, и до жути хочется, чтобы Скарамуччу тоже от него потряхивало. Собственным пальцам не менее сильно хочется сжимать, оглаживать изгибы любимого тела, любимого человека, прощупывать каждую косточку и каждую мышцу, словно в желании убедиться, что Куникудзуши — вот он, он настоящий, в чём Кадзуха начинает сомневаться. Такие сны ему ещё не снились. Скарамучча разрывает поцелуй и, совсем не давая времени отдышаться, припадает к молочно-бледной шее, яростно её прикусывая и посасывая, словно пытаясь откусить от Каэдэхары кусочек. Кадзуха, еле сдерживая стон, успевает подумать, что Куникудзуши и так полностью овладел его телом и сердцем, куда уж больше, но мысли улетучиваются, когда Скарамучча чуть проползает вперёд, а затем елозит и потирается пахом о скрытое под одеялом колено, из-за чего издаёт жалобный выдох, больше похожий на тихий скулёж. А ведь Куникудзуши всё ещё возбуждён. Возбуждён ещё с того момента, когда залез под одеяло и начал выцеловывать ноги возлюбленного. Зализанные укусы на шее чуть щипят и пульсируют часто-часто в такт сердцебиению, а от каждого нового засоса в районе плеч и ключиц по комнате раздаются несдержанные стоны. Честно, Каэдэхара уже бросил все попытки глушить любые неприличные звуки, лишь старается не слишком громко голосить, но это скорее неосознанно получается. Кадзухе плевать на соседей, на возможное возвращение родителей его парня, которые могли забыть ключи, паспорт или что-нибудь другое, на, возможно, три тысячи пропущенных звонков от взволнованной матери, Кадзухе плевать на весь мир с высокой колокольни, пока Скарамучча, задрав его светлую футболку, скользит языком по груди и животу, впиваясь губами и зубами в мягкую кожу. Каэдэхара мычит непонятное что-то и хватается за всё, что под руку попадается: за плечи Куникудзуши, за его футболку, зарывается пальцами в тёмные жёсткие волосы и щупает-щупает-щупает мягкую кожу шеи и затылка. В Кадзухе просыпается кто-то ненасытный, и этот кто-то отчаянно требует, чтобы Скарамучча целовал парня до обморока, чтобы продолжал ощупывать всё тело, чтобы сделал что-нибудь с возбуждением, плещущемся в зрачках обоих. — Скара, Скара, Скара! — хнычет плаксиво Каэдэхара, цепляясь пальцами за локти названного и таща их на себя, чтобы Куникудзуши оторвался от зацелованного живота и обратил внимание на самого Кадзуху. Скарамучча нависает прямо над его лицом и томно глядит в алый омут глаз напротив. — Что такое, Казу? Каэдэхара раскрывает рот в попытке выразить словами своё желание и нетерпение, но потом закрывает его, не сумев составить фразу, и лишь поскуливает жалобно-жалобно. Скарамучча — это хорошо, но Скарамучча заведённый, с хитрыми глазами, красными щеками и хрипотцой в голосе — в тысячу раз лучше. Когда опускается на локти и ведёт с нажимом по бокам ладонями, когда елозит прямо по бёдрам, когда с чувством целует, переплетая чересчур мокрые языки, Кадзуха понимает, что если они сейчас же не сделают что-то, то он точно отключится от перевозбуждения. — Ск… Скара, — зовёт заново, перебитый очередным столкновением губ, Каэдэхара. Куникудзуши не сильно далеко остраняется, всё же позволяя возлюбленному сказать то, что хочет. — М-м? Кадзуха мнётся, запинается, потому что у него заплетаются язык, мысли, да он весь, кажется, заплетается в таком опасно-близком расстоянии от любимого. — …пожалуйста, — лишь стонет Каэдэхара, жмуря глаза и отчаянно надеясь, что его невнятную просьбу поймут, иначе он не сможет ничего объяснить и сгорит от стыда и немощности. Но Скарамучча, Скарамучча-то, естественно, всё понимает без лишних слов. Он мычит в умилении, любуется таким растерянным и смущённым Кадзухой и трётся лбом и носом об его щёку. — Уверен, что хочешь? Каэдэхара распахивает глаза и подаётся головой вперёд, чуть не стукаясь лбом о чужой. «Да!», — кричит тело, но парень всё же вдыхает поглубже и пытается хоть немного упорядочить мысли для осознанного ответа. — Н-наверное, — неопределённо отвечает Кадзуха, чеша щёку указательным пальцем. Он полностью доверяет Куникудзуши и, между прочим, давно мечтал об этом моменте, но страх перед неизвестностью умудряется укусить за пятки даже тогда, когда парень изнывает от нехватки касаний, ощущений и взаимодействий. И вообще, не слишком ли парни молоды для таких занятий? Ох… Скарамучча лишь тихо выдыхает, будто анализируя состояние любимого и соображая, что же делать, а через пару мгновений резко ложится на Каэдэхару, утыкаясь ему лицом в шею и стискивая в объятьях бока в попытке успокоить. Отдадим должное — у него отлично получается. Кадзуха замирает, задерживает дыхание и медленно опускает руки на спину возлюбленного, ощущая некое удовлетворение от того, насколько приятно обнимать такого тёплого Куникудзуши и чувствовать его сердцебиение. — Казу, всё хорошо. Это серьёзный шаг, и я прекрасно понимаю, если ты не готов или… — парень не может придумать второй вариант, поэтому просто добавляет тихое «ну ты понял». Каэдэхара улыбается мягко и кивает. Скарамучча такой искренне-заботливый, и это сносит крышу похлеще всяких пошлых фразочек. Нет, он не позволит каким-то дурацким сомнениям испортить вечер. — Мы оба должны решиться, а не кто-то один. Пока ты рядом, я готов на всё, — шепчет сбивчиво Кадзуха, потому что мир не должен слышать эти слова — они обращены только к Скарамучче, — Я люблю тебя. Куникудзуши вздрагивает и, кажется, краснеет больше от таких красивых и правильных слов, а затем приподнимается и кладёт подбородок на грудь Каэдэхары, поднимая глаза вверх, на любимого человека. — Я тебя тоже, очень. Поэтому, ну, я бы хотел близости, и, если ты позволишь, я… — он снова запутывается в таких сложных словах и мыслях, которые сейчас вообще кажутся совершенно ненужными и неважными, а поэтому раздражённо фырчит, — Ты же не против быть принимающим? — глубоко вздохнув и, видимо, собрав всё своё мужество, выпаливает Скарамучча, встревоженно пытаясь разглядеть в рубиновом взгляде хоть толику недовольства. Но Кадзуха лишь смеётся. Так легко, просто смеётся, умилённый такой заботой и вниманием со стороны обычно серьёзного Куникудзуши. Сердце щемило от того, как сильно беспокоится за его комфорт Скарамучча, особенно в таких делах. Честно, — Каэдэхара сейчас даже и не думал претендовать на ведущую роль. Он слишком разморён, чтобы совершать активные действия по отношению к возлюбленному, да и не до конца понимает, как вообще нужно действовать правильно, из-за чего сильно бы тревожился. А вот Куникудзуши, наоборот, выглядит хоть и обеспокоенным, но явно уверен в своих силах и в способности контролировать ситуацию. Они оба не настолько уверены в себе, насколько друг в друге, и это светлое чувство ощущается почти что волшебно. — Да, да, да, конечно, — выдыхает Кадзуха, прикрывая глаза и мысленно умоляя Скарамуччу сделать уже хоть что-нибудь. Возлюбленный лишь продолжает изучать красивое лицо взглядом, протягивая руку к молочным волосам и заправляя алую прядь за ухо. — Я… — Прошу, — перебивает тонким голосом Каэдэхара, всё ещё не открывая зажмуренные глаза и состроив бровки домиком. Он знал, что такой фокус сработает. Ещё бы не сработал: Куникудзуши выдыхает куда-то в линию челюсти и целует в уголок губ, прежде чем отстраниться и сесть на край кровати. Кадзухе ничего не остаётся, кроме как поморгать пару раз и тоже сесть, а затем проследить за действиями любимого. Скарамучча мягко гладит подушечкой указательного пальца тыльную сторону ладони возлюбленного, шепчет тихо: «Прости, щас вернусь!», — а Каэдэхара даже не понимает, за что парень извиняется. Куникудзуши встаёт, чуть неуклюже проходит к своему большому шкафу и, открыв дверцу, начинает шариться в полках. У Кадзухи всё слегка плывёт перед глазами, поэтому он довольно быстро бросает попытки разглядеть, что же такое интересное ищет Скарамучча, и начинает обводить взглядом объекты поближе. Взор цепляется за очевидную выпуклость на одеяле, и Каэдэхара не очень хорошо различает, покраснел ли от накатившего стыда, либо же возбудился только сильнее, но ноги, на всякий случай, поджимает к груди, дабы скрыть смущающую реакцию от… ну, посторонних здесь нет, поэтому, наверное, от себя. — Казу, — окликивает его тихий голос с хрипотцой, и Кадзуха моментально поднимает взгляд на возлюбленного. Тот стоит рядом с выходом из комнаты, где находится выключатель, и вопросительно наклоняет голову. — Хочешь, свет выключим? Ну, мало ли… Или лучше оставить? — по дрожащим рукам (которые что-то держат, кстати говоря!) и частому дыханию Куникудзуши довольно очевидно его желание бросить всё и накинуться с поцелуями на Каэдэхару, но почему-то парень продолжает тянуть и задавать совсем не обязательные вопросы. …хотя, если так подумать… — Выключи, — чуть поразмыслив, кивает Кадзуха, и через секунду уютная комната с желтоватым освещением погружается во мрак, нарушаемый лишь лучом лунного света, падающим из не до конца зашторенного окна. Почему-то без света лампочки было спокойнее. Появлялось ощущение, что вот теперь они со Скарамуччей по-настоящему наедине, предоставлены лишь друг другу и никому более. Куникудзуши присаживается на кровать, и, кажется, Каэдэхара умрёт на месте сейчас же, если не поцелует его, что и делает. Возлюбленный довольно скоро отстраняется и поддевает край футболки на животе Кадзухи, а затем, кинув вопрошающий разрешения взгляд, тянет вверх, с восторженным блеском в глазах рассматривая открывшийся перед ним вид. Каэдэхаре щекотно от одного только обожающего взгляда, которым одаривает его тело Скарамучча. Довольно приятно, когда на тебя смотрят с такой любовью, но, вообще-то, на Куникудзуши тоже до жути хочется посмотреть. Чтобы так же восхищаться и любить ещё больше. Кадзуха протягивает руки к низу тёмной футболки и снимает её с возлюбленного под шумный выдох. Обе одежонки оказываются швырнутыми куда-то в неизвестном направлении на пол, но, как можно догадаться, никого из парней это совершенно, абсолютно не волнует. Всё, что волнует Каэдэхару, — то, как прекрасный Куникудзуши с красиво выпирающими рёбрами и чуть проступающими сквозь кожу на животе кубиками пресса мягко давит на грудь, предлагая лечь; а всё, что волнует Скарамуччу, — как бы раскрыть нижнюю часть тела Кадзухи и ненароком не заставить его чувствовать себя некомфортно. Каэдэхара выжидающе смотрит на возлюбленного, который, не сводя затуманенного взгляда с кленовых глаз, отодвигает пуховое одеяло куда-то на край кровати и садится между бёдер. Кадзуха слегка хмурится, не по-серьёзному, просто из вредности, потому что он полностью голый в отличие от Куникудзуши, который преспокойно так себе сидит в шортиках. — Так немного нечестно, — подмечает Каэдэхара, кивая на оставшуюся на его парне одежду, но тот лишь пожимает плечами и кладёт успевшие стать холодными руки на бёдра. — Так нужно. Пока что, — уклончиво отвечает Скарамучча и ощупывает горячие ляжки, отчего Кадзухе приходится сглотнуть и подрастерять способность внятно разговаривать. — Ты стесняешься? — прямо интересуется Каэдэхара, заливаясь румянцем от рук Куникудзуши на ягодицах. Тот мягко усмехается. — Кто бы спрашивал, — с улыбкой подкалывает Скарамучча, щипает за мягкую кожу, поддразнивая, и смеётся в ответ на возмущённый взгляд Кадзухи, — Ладно-ладно, извини. Так удобнее просто, ну и… Немножко, может быть, и смущаюсь, — признаёт парень, цокая и театрально закатывая глаза, из-за чего Каэдэхара хочет рассмеяться тоже. Но ещё больше хочется, чтобы Куникудзуши перестал трындеть и что-нибудь сделал. Ну, либо сказал, что делать Кадзухе. — Мне, э-э… Нужно помочь чем-то? — с запинкой спрашивает Каэдэхара, чувствуя, как подрагивают колени от нетерпения. Скарамучча меняется в настроении и как-то виновато охает, нащупывая прозрачный бутылёк на простынях и косясь на алые глазки. — Ты очень поможешь, если расслабишься и будешь меня слушать, — серьёзно говорит возлюбленный, с характерным щелчком открывая флакон и переворачивая его, чтобы содержимое попало на раскрытую ладонь. Кадзуха кивает и зажмуривает глаза, потому что проворачивает в голове изученное ранее и делает вывод, что сейчас его будут растягивать. Ощущения как перед уколом — вроде, говорят, и не больно почти, но всё равно страшновато, а ещё глаза хочется закрыть, чтобы не видеть шприца у кожи. Но Куникудзуши облокачивается одной рукой на матрас возле грудной клетки Каэдэхары, а вторая остаётся где-то внизу. Кадзуха чувствует чужое дыхание на своих губах, но глаза не хочет открывать принципиально. Наверное, он просто нуждается в том, чтобы Скарамучча ласково позвал: «Казу, ну посмотри на меня, пожалуйста», — и лишь потом, удовлетворившись ответом, распахнёт глаза. Куникудзуши шепчет так близко, что парни почти соприкасаются губами, и Каэдэхара бы с жаром поцеловал любимого, если бы тот не говорил что-то важное: — Я поста… — Скарамучча чуть мотает головой, будто выбрал неправильную формулировку, и продолжает, — Я буду очень аккуратным, но ты всё равно можешь испытать небольшой дискомфорт. Только дискомфорт, не боль! — обращает внимание на этот нюанс Куникудзуши, — Если будет больно, ты мне в ту же секунду об этом сообщишь, понял? Если честно, то Кадзуха совсем немного прослушал. У Скарамуччи слишком красивые и глубокие глаза, слишком идеальные волосы и слишком завораживающий голос, чтобы концентрировать внимание только на смысле сказанных им слов. Но парень честно-честно постарался услышать и не менее честно кивает, чем вызывает влюблённую улыбку со стороны Куникудзуши. — Хорошо. Тогда… — он всё же наклоняет голову и целует наконец Каэдэхару, нежно, сладко и так долгожданно, поэтому Кадзуха не сразу регистрирует сознанием, когда внутри него оказывается примерно одна фаланга. Пальцы у Скарамуччи скользкие от лубриканта и холодные от него же, но от этого только чудеснее ощущаются из-за контраста. Он продвигается медленно, по миллиметрику, готовый в любой момент перестать, если Каэдэхаре станет слишком неприятно. Но Каэдэхаре не станет. Кадзуха тихо мычит в поцелуй, слегка хмурясь. Ощущения и вправду смешанные, но пока не болезненные, и парень надеется, что не будут. Даже если в какой-то момент и будут, то можно и немного потерпеть, потому что Куникудзуши никогда не стал бы делать что-то, что может навредить Каэдэхаре. Страх, кажется, полностью исчез, сменяясь уже интересом к процессу и прислушиванием к собственным чувствам. Две фаланги. Скарамучча отрывается от зацелованных губ и начинает атаковать поцелуями всё, что попадается: нос, щёки, веки, бровь, щедро целует лоб, подбородок, и Кадзухе очень щекотно от всего этого. Всё тело слегка подрагивает от множества эмоций и ощущений в один момент, но это ничего. Куникудзуши, кажется, тоже пытается унять дрожь в руках и спине, и Каэдэхара его очень хорошо понимает. Парень лежит, подставляя личико под ненасытные губы, пока Скарамучча вводит палец до основания и на пробу им шевелит. Кадзуха морщит носик, потому что ощущение не из приятных, и это не остаётся незамеченным для Куникудзуши. — Насколько неприятно? Каэдэхара лишь мотает головой и снова глядит в родные глаза, цвет которых почти сливается со мраком комнаты. — Очень необычно просто, я бы сказал, — подбирает верное слово для ситуации Кадзуха, и ни капельки не врёт, потому что всё, что он чувствует, и вправду слишком необычно. Скарамучча медленно кивает, будто проводя голосование в голове, продолжать ли дальше. — Ввожу второй? Каэдэхара тоже кивает, от чего его растрёпанные пряди колышутся и щекотят лоб. Так тихо в комнате, только дыхание у парней громкое. За окном тоже тихо, будто весь мир замер в нежелании им мешать, ну либо Кадзуха просто слишком сосредоточен на пальцах внутри него, чтобы слышать что-то, кроме своего сердцебиения. Куникудзуши откровенно им любуется. Скользит взглядом по мягким чертам лица и острым плечам, цепляется за ключицу, затем возвращается к губам, смотрит на них долго-долго, влюблённо-влюблённо, и лишь потом добирается до замутненных алых глаз. На них смотрит с любовью, в них тоже смотрит с любовью, и у Каэдэхары от такого переизбытка чувств низ живота сводит. Он вытягивает руки и тащит Скарамуччу за шею к себе, чтобы уткнуться губами в губы и тихо мычать на тягучие движения внутри себя. Куникудзуши действует медленно, тщательно, лишь бы не сделать больно, почти выходит обоими пальцами и скользит ими обратно. Потихоньку начинает их разводить в стороны, надавливая несильно на мягкие стенки, и внимательно при всём этом следит за самочувствием возлюбленного. Кадзуха разводит бёдра шире и сцепляет голени за спиной у Скарамуччи, просто потому что так удобнее. Парни отрываются от губ друг друга, и прежде чем Куникудзуши сделает что-либо, Каэдэхара припадает к его шее, выцеловывая кожу от самого ушка до плеч и ключиц. Кожа его парня немного суховатая, когда обхватываешь губами и пробуешь на вкус — сладковатая и пахнет капучино, поэтому оставлять на ней красные засосы — сплошное удовольствие, и не только для Кадзухи. Скарамучча вздрагивает от лёгкого укуса в области шеи, вздрагивают и его пальцы, замирают, но через милисекунду он берёт себя в руки и продолжает растяжку. Работает «ножницами» всё усерднее, и теперь потряхивает уже их обоих: Куникудзуши — от пестреющих на плечах засосов и укусов, Каэдэхару — от мелких волн удовольствия, проходящихся по всему телу. Кадзуха, кажется, слишком увлёкся шеей возлюбленного, потому что на ней через некоторое время не остаётся живого места — всё сплошь покрыто отметинами. — Ну перестань уже, щас сожрёшь меня, — шепчет Скарамучча, и почему-то Каэдэхаре кажется, будто он изо всех сил сдерживает стоны. Эта ситуация заставляет лукаво усмехнуться. Пусть считает её местью за всё, что он делает сейчас, и за засосы, которые первый же начал оставлять, да и вообще, себя тоже, между прочим, хочется чем-то занять. Но, конечно, Куникудзуши в долгу не остаётся, и через считанные секунды Кадзуха чувствует, как к двум пальцам добавляется третий. Святые… кто… Каэдэхара вроде как атеист, но когда Скарамучча проталкивает пальцы до конца и медленно разводит их в стороны, резко появляется желание молиться всем существующим богам. Ладно, на самом деле сейчас он в состоянии молиться лишь одному человеку. Тихие стоны и шуршание простыней нарушают тишину, когда Кадзуха, не выдержав, откидывает голову назад и заставляет себя работать лёгкими. В голове абсолютный бардак, кулаки сжимают простыни чуть ли не до треска, потому что ощущения становятся очень даже приятными. Щекотно, жарко, воздух хочется глотать ртом, парня буквально раскрывают, но довольно безболезненно, что не может не радовать. — Ну, хэй, я хочу видеть твоё личико, — таким голосом говорит Куникудзуши, что Каэдэхара ощутимо вздрагивает и моментально поднимает голову, расфокусированным взглядом смотря куда-то сквозь глаза Скарамуччи, — Спасибо, котёнок. И Кадзуху бросает сначала в жар, потом в холод, потом снова в жар, а потом вообще, кажется, он сознание теряет на пару секунд. Это не слуховые галлюцинации? Скарамучча назвал его… котиком? Каэдэхара иногда употребляет в своей речи ласковые прозвища, но только когда считает, что «Скара заслужил». Куникудзуши — никогда, потому что «ты и сам знаешь, как я тебя ценю и люблю, не вижу смысла нюниться». Самое ласковое, родное и приятное слуху прозвище, что ему давали — «Казу», поэтому «котёнок» произвело огромнейший шок на бедного Кадзуху. …но, если честно, Каэдэхара больше привык к этому «Казу», да и воспринималось оно особеннее и интимнее, чем все эти котики, солнышки и золотки. — Д-для тебя… я всегда буду Казу, — смущённо, на выдохах оповещает Кадзуха, глядя на возлюбленного, и почти не моргает. Ох, эта смена выражения лица Скарамуччи. Не к добру. — Ка-азу, — проговаривает Куникудзуши так тихо, глубоко и заговорщески, с лисьей улыбкой и похотливым блеском в глазах, что у Каэдэхары сводит мышцы ног от возбуждения, — Кадзушка, мой люби-именький, мой милый Казу, Кадзу-ушенька, — тянет, смакует на языке ласковые имена, — Ты такой хороший, такой чудесный, так славно принимаешь мои пальчики, да, радость моя? — будто желая убедиться в ответе на риторический вопрос, парень двигает пальцами чуть быстрее и чуть шире. … Боже, что делает этот… этот Скарамучча? Кадзуха натурально закашливается, краснея до такой степени, что больше уже просто некуда. Настроения возлюбленного скачат с бешенной скоростью: то он заботливый и абсолютно серьёзный, то он вот такой, когда опаляет кончик носа горячим дыханием, не убавляет скорости действий и чуть ли не мурлычет. Он Каэдэхару с ума сведёт такими темпами (и в переносном смысле, и в прямом из-за быстрых движений пальцами). Кадзуха глухо стонет, пытаясь поднести ладонь к губам, но свободная рука Куникудзуши ловит и прижимает к постели, не давая возможности подавить где-то стоны. — Ну-ка, Кадзуша, — ласково бормочет Скарамучча, плавно сбавив темп руки, и начинает водить по внутренним стенкам медленно, но стараясь заходить как можно дальше и надавливать посильнее. У Кадзуши уже сил ждать почти не осталось. Пальцы — безусловно восхитительные, но хочется всё-таки перейти к основному процессу, чтобы почувствовать всё то, что любят так подробно описывать во всяких книжках и на сайтах. Каэдэхара не успевает высказать свои желания, потому что слышит от Куникудзуши подозрительно-довольное «опа» и видит его загоревшиеся интересом глаза. Попробовать поразмышлять о том, что случилось, тоже не дают, потому что в следующую секунду Скарамучча надавливает посильнее на определённое место внутри, и Кадзуху выгибает, словно от электрического разряда. Так получилось, что он вцепляется пальцами в плечи возлюбленного и чувственно стонет прямо в алое ухо, затем глубоко дыша и ощущая, как пальцы Куникудзуши остановились. Кажется, Скарамучча в шоке, и тут Каэдэхара с ним согласился бы — он тоже в шоке от того, какой громкий звук сейчас издал. Приятно до покалывания в кончиках пальцев и тяги в паху, и Кадзуха неосознанно подтягивается ногами ближе к Куникудзуши, чтобы поглубже насадиться. Тот от такого действия отмирает будто, смотрит ошарашенными глазами в мутные алые радужки и (о, да…) возобновляет движения рукой. — Это было очень… — Скарамучча молчит, пытаясь подобрать слово, которое описывало бы всё его впечатление, но такое находится только спустя десяток секунд, — Это было очень красиво. Каэдэхара неловко улыбается и тихо произносит в ответ «спасибо?..», уводя взгляд куда-то в сторону. Довольно странно и смущающе слышать комплимент на свои стоны, знаете ли. Но странно, скорее, не в смысле «неприятно», а в смысле «необычно». С Куникудзуши «неприятно» быть не может, а если и неприятно, то достаточно оповестить об этом Скарамуччу — он извинится и обязательно исправит свою ошибку. «Необычно» слышать «вау, красивые стоны!» от кого-то, потому что раньше никто и не был свидетелем стонов Кадзухи, следовательно, это для него в новинку. И вообще, пока Куникудзуши окидывает тело Каэдэхары любящим взглядом и тянется губами к губам парня, плохо или странно в смысле «неприятно» быть совсем не может. Язык Скарамуччи будто горячее стал — юркий, чересчур подвижный, спешит огладить каждый миллиметр рта так, словно от этого зависит жизнь парней. Они соревнуются в «кто страстнее укусит чужую губу», поэтому в порыве эмоций не обращают внимания на слабый железный привкус крови, замешавшийся в поцелуе. Пальцы внизу, хоть и довольно быстро двигаются, всё равно растягивают его непозволительно долго, так, что всё тело горит от желания, и Каэдэхара требовательно и возмущённо мычит в поцелуй. В противовес своим же мыслям Кадзуха тащит Куникудзуши за лопатки на себя, пытается прижать как можно ближе, потому что на подкорке сознания кричит желание никогда не отпускать. Но Скарамучча никуда от своего парня уходить не собирается, даже напротив — согласен провести с ним всю жизнь. Разрывает поцелуй Куникудзуши, потому что у обоих в глазах уже разноцветные круги от нехватки кислорода, а Каэдэхара всё равно тянется вверх и пытается снова получить губы возлюбленного в своё распоряжение. Парни дышат глубоко, тяжело, потому что жарко до жути, и Кадзуха от слова совсем не понимает, как Скарамучча всё ещё сидит в шортах. В сознании бьёт, что этот факт срочно надо исправить, и дрожащие руки тянутся к тёмной кромке одежды. Куникудзуши широко распахивает глаза, кажется, колеблется перед выбором не обращать внимания или остановить парня, но всё же не возмущается, когда резинку тянут вниз вместе с бельём и оставляют висеть где-то на середине бёдер. Скарамучча отстраняется, вызывая недовольный выдох, уже более несдержанно стягивает бесполезную одежду и швыряет далеко-далеко, и последняя вещь, о которой влюблённые сейчас думают — как им утром всё это искать. Каэдэхара с восхищением в мутных зрачках осматривает открывшийся ему вид, и с приторно-обожающим вздохом убеждается, что Куникудзуши — подарок ему от вселенной. Идеален почти везде и во всём, а где неидеален — готов исправиться ради Кадзухи. Тот, конечно, такое редко запрашивает, потому что любит Скарамуччу таким, какой он есть, но осознание факта греет и так быстро колотящееся сердце. Каэдэхара хмурится и прикрывает глаза, когда вновь ощущает внутри всё те же пальцы. Хочется большего, хочется чего-то, что доставит удовольствие и Куникудзуши, хочется уже наконец заняться этим дурацким-чудесным-неизвестным сексом. — Убери пальцы… — говорит тихо, с хрипотцой, пытаясь не сорваться на очередной стон, — Я-Я уже готов, честно!.. На самом деле Кадзуха вообще не соображает, что происходит и в каком состоянии его тело, поэтому его «честно» таковым не является, но если судить сугубо по желаниям, то он готов и искренне хочет этого. Пальцы снизу останавливаются. — Правда что ли? — в голосе скользит хитреца, и, Господи (в такой момент оставаться атеистом просто невозможно), как хотелось бы, чтобы Скарамучча перестал издеваться и перешёл к самому интересному. Каэдэхара активно кивает, слишком сбитый с толку, чтобы говорить, и лишь пытается сильнее притянуть к себе парня, чтобы насадиться как можно глубже. Пальцы снизу пропадают под задушенный стон Кадзухи, у которого в душе буквально опустошение. — Хорошо, милый, как скажешь. Тогда… — с широкой, ехидной улыбкой Куникудзуши уверенно начинает вертеться и шарить руками по кровати, сминать простыни, но с каждой пройденной секундой растреянность в его взгляде и суетливость в движениях растёт. Каэдэхара сейчас от нетерпения на стенку полезет. Да что, чёрт возьми, происходит? Кого ищет Скарамучча? — Да что ты потерял?.. Куникудзуши вздрагивает, уводит взгляд куда-то в пол и, кажется, краснеет немного сильнее. — Я походу, это... презик… просрал, — с такой вселенской досадой и сожалением в глазах жалуется возлюбленный, что Кадзуха сначала пару секунд обрабатывает услышанное, а затем просто взрывается смехом. — Возь… Возьми другой, — не переставая смеяться, советует Каэдэхара, пока Скарамучча сначала, кажется, сердится скорее всего из-за «что тут смешного?», со стремительно угасающей в глазах надеждой осматривая кровать, но потерянная вещь чудесным образом не появляется в поле зрения, поэтому с провинившимся взглядом парень встаёт и направляется к своему шкафу. Кадзуха пытается успокоиться, но получается как-то не очень. Даже разум будто прояснился, и Каэдэхара с лёгкостью вообразил себе стоящего перед кассой в аптеке Куникудзуши с покрасневшими ушами, который покупает контрацептивы, пытаясь всем видом строить из себя уверенного и крутого чувака, но при этом говорит с запинками и смотрит куда угодно, но не в глаза продавщицы. Кадзуха издаёт умилённый писк от своих же фантазий: если всё действительно так и было, то Скарамуччу можно смело нарекать самым заботливым и любящим партнёром на свете. Следом идёт осознание, что этот синеглазый хитрюга всё спланировал, и, судя по всему, давно, но обиды никакой Каэдэхара не чувствует, даже наоборот: находит факт того, что Куникудзуши перед каждым шагом спрашивал позволения, внимательно следил за состоянием возлюбленного и был готов в любой момент остановиться, просто наичудеснейшим (прямо как сам Скарамучча!). Так что ему прощается всё. И долгая растяжка (а может и не долгая, счёт времени все давно уже потеряли), и ласково-пошлые прозвища, и потеря такой необходимой вещи где-то в складах простыней. Главное — что Скарамучча готов исправляться. Что, сразу избавившись от шуршащей упаковки, подходит вновь к кровати, раскатывая резинку по всей своей длине, и подсаживается ближе к Кадзухе. Интересно, если смешать цвета их глаз, какой цвет получится? Каэдэхара не художник, но знает наверняка — этот цвет войдёт в историю человечества как самый красивый в мире, потому что сочетание винного алого и нефритового синего не может не быть впечатляющим. Куникудзуши взволнованно-восторженно вздыхает, оценивая взглядом ситуацию. Кадзуха может представить, как развратно и в своём роде красиво лежит с распустившимися волосами, разведёнными по бокам от Скарамуччи бёдрами и потемневшими на шее засосами. Наверное, это объясняет и то, с каким обожанием и похотью Куникудзуши ведёт ладонями по бокам, щекотит животик под пупком пальцами и находит сбоку на простыне старый добрый флакон. Каэдэхара чуть приподнимается на локтях, чтобы видеть, как густая жидкость ложится на пальцы, а затем стыдливо отводит взгляд и откидывается на подушки. Нет, смотреть без смущения на такую откровенную сцену у Кадзухи явно не выйдет. Наверное, должно пройти много времени и много раз до момента, когда парень перестанет стесняться, но от этой мысли хочется покраснеть лишь сильнее. — Я… эм… Вхожу? — в последний раз спрашивает Скарамучча, кидая беглый взгляд на лицо возлюбленного и заминаясь перед неловким словом. В ответ ему следует кивок, — Не молчи, если что-то будет не так, умоляю. Каэдэхара успевает усмехнуться («ну, раз ты умоляешь…»), прежде чем в следующий момент задержать дыхание и широко распахнуть глаза, уводя взор куда-то сквозь потолок. Давление ощутимое, раскрывает гораздо сильнее пальцев, но болезненными ощущения не назвать. Куникудзуши, мягко сжав кожу бёдер, продвигается очень и очень медленно, словно если Кадзуха даже пискнет как-то не так, то сразу предложит бросить, и они улягутся спать в обнимку, будто ничего и не было. На румяную щёку ложится горячая рука, заставляет хоть немного сфокусировать на сапфировых глазах взгляд, а когда добивается цели, Скарамучча несдержанно целует Каэдэхару. Если раньше тот рефлекторно пытался дышать глубже, будто боясь, что из него вытолкнут весь воздух, то сейчас из-за сладких губ Куникудзуши на своих остаётся лишь надеяться, что он не потеряет сознание. Юркий язык сплетается с собственным так правильно, так чудесно, отвлекает от ощущений внизу, и Кадзуха чувствует себя так, будто нашёл своё место в мире — рядом со Скарамуччей, когда они с обоюдным обожанием целуют друг друга и греются теплом чужого-родного тела. В голове абсолютная вата, а в уголках глаз собираются слёзы от эмоций, желания и напряжения, и Каэдэхара действительно боится задохнуться. Приходится отстраниться с влажным звуком и глубоко вдохнуть, чтобы попытаться отдышаться. Куникудзуши, тоже со сбившимся дыханием, уже однозначно дрожит от перевозбуждения и опускает голову вниз, прикрывая глаза. Тем не менее, он останавливается, давая краткую передышку, прежде чем Кадзуха не заправит за ухо налипшие на лоб тёмные пряди и снова не потянется за поцелуем. Эта вся близость — только для них, для них одних в мире, и Каэдэхара готов поспорить на что угодно, что счастливее их людей на планете нет. Людей на планете сейчас, кажется, вообще нет — только Скарамучча и Кадзуха, постанывающие друг другу прямиком в губы. И кто бы что ни говорил, это превосходно. Тяжёлое дыхание, больше похожее на пыхтение и почти срывающееся на хрип. Капельки пота на бледно-ало-покрытой-засосами коже. Во взглядах только туман возбуждения и влюблённая похоть. Каэдэхара ни на что не променяет эту атмосферу. Куникудзуши входит до конца под жалобное хныканье Кадзухи, который боится лопнуть от переизбытка ощущений. Давление изнутри есть, оно довольно большое, не сказать, что совершенно безболезненное, но парень сжимает плечи возлюбленного чуть сильнее и обрывисто выдыхает, давая знак продолжать. Скарамучче дважды повторять не надо. Первый толчок — мягкий, глубокий, «на пробу» — и Каэдэхара мычит, стонет с сомкнутыми губами и впивается пальцами в кожу на лопатках Куникудзуши. Потом обязательно извинится за царапины или синяки, не знает, какой именно след останется, но сейчас все мысли только о том, как же чудесно ощущать Скарамуччу внутри себя. Как чудесно ощущать плавные, аккуратные движения, как чудесна забота любимого, и вообще, Кадзуха невероятно его любит, а Куникудзуши так же сильно любит в ответ. Любит, поэтому потихоньку ускоряет темп, пожирая бездонным взглядом пунцовые щёки и одиноко стекающую по скуле капельку пота. Очень любит, поэтому наклоняется и впивается в губы, несдержанно покусывая, чтобы хоть куда-то выплеснуть свои эмоции. Любит до безумия, поэтому по-лисьи щурится и улыбается, когда Каэдэхара мямлит между стонами что-то вроде «Скарамучча» и «люблю». Кадзуху до боли в позвоночнике выгибает на кровати от того, в какое место иногда попадает Скарамучча, и контролировать стоны не представляется возможным от слова совсем. От удовольствия внутренности словно растягивает и сжимает, скручивает в плотный-плотный комок, мышцы то напрягаются сами по себе, то расслабляются, посылая микровибрации по конечностям. Куникудзуши дышит громко где-то возле уха, опаляет горячим, жутко горячим дыханием шею, и Каэдэхаре кажется, что он фитиль от свечи, который вот-вот загорится. Ну или, судя по нарастающему напряжению в низу живота, фитиль от фейерверка. Скарамучча опирается на локти по бокам от дрожащих плеч Кадзухи, некоторое время всматривается в глаза и пытается установить зрительный контакт, но когда попытки не увенчаются успехом, одну ладонь суёт под затылок и сжимает взмокшие волосы, отчего Кадзуха ощутимо вздрагивает и судорожно выдыхает. Голову тянут на себя, выше, а парень и не сопротивляется — лишь тычется губами в воздух вслепую, как сонный котёнок, пытается найти лицо любимого человека и выместить в поцелуе свои ощущения. Куникудзуши оставляет меж их губами лишь пару сантиметров, с тёплой улыбкой следит за тем, как возлюбленный вытягивает губы трубочкой и жалостливо-требовательно мычит, лишь спустя долгих нескольких секунд распахивая мокрые реснички и встречаясь со взглядом бесконечно глубоким. Миг — и Каэдэхара глушит свои стоны во рту Скарамуччи, позволяет ловить каждый языком и улавливать обрывки мычания слухом. Долго целоваться не получается по ряду причин, самая главная из которых сейчас совершает быстрые толчки, вжимая парня в матрас и заставляя воспроизводить целую симфонию неприличных звуков. Кадзуха никогда бы не подумал, насколько это чудесно — хватать раскалённый воздух ртом и подмахивать бёдрами, стараясь попадать в такт телодвижений Куникудзуши, пока возлюбленный массирует кончиками пальцев корни волос и покусывает ушную раковину, играясь языком с мочкой. — Кадзух-ха, я тебя люблю, — на выдохах шепчет Скара, прихватывая кожу на ухе зубами и неспешно оттягивая, — Знаешь, вот… Вот если бы мне года так два назад сказали, что… — Каэдэхара не понимает, откуда у Куникудзуши есть силы разговаривать, но не слушать его хриплый голос без отклика в душе и паху невозможно, — что я буду самым счастливым человеком в мире, тр… — сглатывает вязкую слюну, — трахаясь, грубо говоря, со своим парнем, то я бы от души прописал рассказчику кулаком в челюсть, — и Скарамучча хрипло смеётся, утыкаясь лицом куда-то в висок. Кадзуха тоже усмехается, потому что знает о былых гомофобных (а точнее, как выяснилось позже, латентных) взглядах Куникудзуши на общество. Не имеет права Каэдэхара осуждать возлюбленного за это, и всё тут. Самое главное, что парень смог помочь любимому найти себя настоящего, а это уже выше всяких похвал. Счастливый Скарамучча — счастливый Кадзуха, и наоборот. Замкнутый круг счастливых людей получается, в таком случае. А вообще, Каэдэхаре сейчас далеко-о-о не до осуждений или чего-нибудь ещё. До чего реально есть дело, так это до губ, зубов и языка на своей и так истерзанной шее, и Кадзуха сквозь пелену возбуждения обещает себе прибить Куникудзуши, если это всё потом будет болеть и в доме не найдётся тоналки под цвет кожи. — Тебе хорошо? — доносится откуда-то хитрый голос, заставляя сглотнуть и собрать мысли в хоть какую-то кучку. Вопрос не от заботливого Скарамуччи, нет, вопрос от довольного и немножко издевающегося Скарамуччи, потому что по состоянию Каэдэхары всё и так предельно понятно. Но парень не различает уловки в обворожительном голосе, из-за чего, зажмурившись, слишком активно кивает несколько раз. — Я тебя не слышу. Кадзуха аж глаза распахивает от такой наглости, не веря своим ушам. Веки у Куникудзуши прикрыты в игривом прищуре, а зрачки горят, словно льдинки. Его взгляд будто кусает, облизывает щёчки Каэдэхары, и не очень понятно, почему Скарамучча этого не делает наяву, раз хочет, потому что возможность у него имеется просто прекрасная. Но это проблемы возлюбленного, а проблема Кадзухи — играть в эту игру или нет. Играть, определённо. — М-мне очень хорош-... а-ах! — а ведь как чувствовал, что есть здесь подвох… Куникудзуши не даёт закончить фразу и входит особенно глубоко, попадая по комку нервов и наслаждаясь протяжным стоном не ожидавшего такого действия Каэдэхары. И Кадзуха даже не может разобрать, сердится ли он или нет. С одной стороны, хочется утром взять красный маркер и большими буквами на весь лист бумаги написать «отмените такой дурацкий режим Скарамуччи», а с другой — ведёт от этих игр сильно, заставляет поджимать пальцы на ногах и сильнее цепляться, давить бёдрами на поясницу Куникудзуши да дрожать всем телом с запрокинутой головой. — Я рад, что тебе нравится, — добивает возлюбленный, ехидно посмеиваясь в конце фразы и звучно чмокая в подбородок. Наверное, написать «отмените Скарамуччу» будет правильнее. Каэдэхара ничего не отвечает, лишь снова прикрывая глаза и полностью окунаясь в ощущения, чувствуя ритмичные толчки и вычерчивающий неизвестные узоры палец Скарамуччи на груди. Парень проводит им по линии ключиц, ведёт ниже, затем правее, задевает сосок, вызывая шумный выдох через зубы, пересчитывает рёбра, кажется, сбивается, считает заново, сбивается опять и, ругнувшись, возвращает руку на законное место опоры. У Кадзухи фантомно горит кожа чётко по тем линиям, которые вырисовывал Куникудзуши. Тело словно запоминает каждое движение, каждое скольжение кожи о кожу, и эти ощущения так замечательны, что Каэдэхара даже чуть-чуть жалеет, что Скарамучча сейчас не на его месте. Но стоит подумать о том, что времени у них — целая жизнь впереди, как на личико наползает лёгкая улыбка. В следующий раз он обязательно позаботится о том, чтобы Куникудзуши точно так же мог откидывать голову на подушки, прикусывать губу и выстраивать брови домиком от удовольствия, чтобы чувствовал крепкую, но мягкую хватку на бёдрах, чтобы утопал в поцелуях от возлюбленного человека, чтобы чувствовал себя самым-самым важным и любимым. Но пока что этот набор эмоций испытывает Кадзуха, и ему вполне достаточно. Кажется, до разрядки осталось совсем немного, потому что тяга в животе становится просто невыносимой, а Скарамучча ускорил темп, глубоко дыша и больше не ухмыляясь. Он бесшумно шепчет что-то, двигая одними лишь губами, и Каэдэхаре кажется, что он матерится. В их мирке всё так… комфортно, приятно-приятно, тепло, любимым человеком пахнет и грязным ругательствам совсем нет места, и, видимо, именно поэтому вслух Куникудзуши не бранится, чтобы не разрушить эту идиллию. Кадзуха ему бесконечно благодарен. Рука сама тянется вниз, помочь себе, и Скарамучча, словно спохватившись, перехватывает ладонь и накрывает её своей, задавая темп в ритм ускорившимся толчкам. — Я уже т-тоже… скоро… щас… — хрипит Куникудзуши, осматривая тело Каэдэхары с таким мутным обожанием, что парень дышать перестаёт. Отвечать ничего не нужно, да и не получится, даже если Кадзуха попытается, поэтому он просто приподнимается на локтях, по которым гуляют целые табуны мурашек, и утыкается губами куда-то в шею. Сейчас бы в любви признаться который раз за день, но вместо слов издаётся очередной (и последний) стон, после которого Каэдэхару накрывает оргазм. В ушах звенит, тело откидывается на подушки, а Скарамучча делает пару глубоких толчков и валится рядом же. Сердце колотится и стучит не то что по ушам, а по всему телу. Кадзуха, кажется, кончиками пальцев чувствует пульсацию вен. Расслабленное состояние быстро перетекает в тяжесть и усталость, но далеко не в негативном значении. Та тёплая тяжесть, что сейчас окутывает мышцы — самая лучшая на свете. Сознание тоже потихоньку проясняется, и Каэдэхара осознаёт себя со слезами на глазах и стиснутым в объятьях Куникудзуши. Они… и вправду… Кадзуха давится от захлестнувшей его любви к Скарамучче, и по щекам текут слёзы. Он правда счастлив лежать сейчас на перепачканных простынях, с липким животом и сбивчиво дышащим Куникудзуши под боком. Слишком много эмоций, слишком много положительных, исключительно нежных эмоций, и они все находят выход в слезах, что Каэдэхара пытается вытереть рукой, но лишь размазывает влагу по лицу и всхлипывает. На его лице — влюблённая улыбка, и парень действительно чувствует себя самым влюблённым и окрылённым человеком не то что в мире, а в целой вселенной. Скарамучча подскакивает, как только до его слуха доносится ещё один всхлип. Испуганные глаза бегают по мордашке, изучают, пугаются ещё больше этих слёз, и Кадзуха очень хочет объяснить, что плачет совсем-совсем не от грусти, но все его попытки что-то сказать превращаются в мямленье и утопают в новых всхлипах. Это даже забавно. — К-кадзух, ты чего… — совсем растерянно произносит Куникудзуши, пока Каэдэхара пытается успокоиться и улыбнуться нормально, — Я сделал что-то… не так?.. Кажется, Кадзуху накрывает только сильнее от такого искренне-опешившего тона Скарамуччи, потому что он смеётся, но из-за слёз звук становится похожим на рыдания. Срочно надо вытирать глаза и лезть обниматься с любимым, потому что Каэдэхара не хочет, чтобы он так сильно волновался. Всё ведь настолько хорошо, что аж солёная влага из глаз, но Куникудзуши, видимо, путает настроения и накручивает себя. Нельзя допустить, чтобы он винил себя в том, чего даже не произошло, поэтому… Всхлип. И его издаёт не Кадзуха. Парень распахивает мокрые глаза и видит точно такого же Скарамуччу со слезами в уголках глаз, который поднёс руку ко рту и отчаянно пытается разглядеть в алых зрачках хоть капельку ненависти. Но там только багровое море обожания, и Каэдэхара смеётся от неловкости ситуации, накидываясь на любимого с объятьями. — Всё ч-чудесно, я это… От радости, — сбивчиво объясняет Кадзуха, улыбаясь широко и смеясь в плечо, чтобы потом приглушить шмыганье там же. Куникудзуши молчит, только плечи у него подрагивают от того, как он сам всеми силами пытается не разрыдаться. — Кадзуха, ты… Ты балбесина! — дрожащим и будто злобным голосом заявляет Скарамучча, в противовес своим же словам крепко прижимая парня к себе за лопатки. Каэдэхара лишь заходится тёплым смехом, опуская подбородок на мягкое плечо и потираясь лбом о тёмно-синюю макушку, чтобы стереть слёзы. — У меня нет слов, чтобы описать то, насколько сильно я тебя люблю, — почти успокоившись, мурчит в шею Кадзуха, ощущая приятные поглаживания на своей спине. Над ухом слышится наигранно-сердитый выдох. — Я тебя тоже люблю, очень. Но больше так не пугай! — с тревогой просит Куникудзуши, сильнее прижимаясь щекой к виску Каэдэхары и целуя куда-то туда же. Кадзуха снова смеётся, потому что его парень неисправим. — Я не виноват, что родился таким сентиментальным, извини уж. Скарамучча молчит какое-то время, а затем отстраняется, беря в руки щёки Каэдэхары и пристально глядя ему в глаза. — Нужно в ванную идти и постельное бельё в стиралку закинуть. Если оно не успеет постираться, то… — фразу он не продолжает, позволяя Кадзухе додумать самому. То им обоим не поздоровится, наверняка хотел сказать любимый. Каэдэхара кивает и жмурится, довольно пища, когда Куникудзуши наклоняется и со всей-всей своей лаской целует в пухлые губы. — Ну, тогда вперёд! — протягивая своему парню руку, помогает встать с кровати Скарамучча, и идут по тёмному коридору они в обнимку. Кадзуха безумно счастлив. Счастлив, что они со Скарой нашли друг друга. Счастлив, потому что потом долго купались, обнимались и лениво целовались. Счастлив, потому что засыпали тоже в обнимку, переплетя конечности. Счастлив, потому что засосы не болели и тоналка под цвет кожи подошла. Счастлив, потому что простыни успели постираться и высушиться за выходные. И даже несмотря на то, что мама Скарамуччи через пару дней обнаружила потерянный презерватив под кроватью и устроила жесточайший допрос сыну, который после чудом вышел из комнаты родителей живым и здоровым, Кадзуха всё равно счастлив. А счастье — это чудесно.