По краешку твоей судьбы

«Приплыли…» — думал Роман, когда медсестра закрыла дверь, открутила ручку и положила в карман халата. — Вы не волнуйтесь, это обычные меры. Люди, знаете, тут разные лежат, — пояснила она с доброй улыбкой. Романа это не успокоило, он смотрел на дыру, которая осталась на месте ручки, и чувствовал, как внутри поднимается привычная паника, а воздуха становится меньше. Нет-нет, ещё не хватало сейчас этого. Вдруг, свяжут его сейчас, вколят гадость какую-нибудь и он превратится в безучастного овоща. — Я сейчас за врачом вашим схожу, не уходите никуда. А куда он уйдёт? Согласие подписал, ручки на двери нет, на окнах решётки. Или это юмор у них здесь такой? Он огляделся вокруг: стены бледно-жёлтого цвета, на подоконниках ромашки в пластмассовых горшках — полудохлые какие-то, вялые. По коридору шли такие же полудохлые пациенты в пижамах и тапочках. И это его компания на ближайшее будущее. — Зд-здравствуйте, вы новенький у нас, да? — врач поправил очки, широко улыбаясь. — А я Ке… Иннокентий Николаевич, да. Роман пожал протянутую ладонь, холодную, как лёд: — Роман Александрович. — Идёмте скорей, я-я вам всё тут п-покажу, — не отпуская его руку, странный доктор потянул его за собой по коридору. — Вот тут у нас палаты всякие там, з-здесь для отдыха комната, радио вон, видите? Та-танцы очень способствуют выздоровлению. Вы умеете, ну, танцевать? Роман смерил взглядом этого чудика, думая о том, что работа в таком месте накладывает свой отпечаток. Каким-то странным был доктор, со своими беспорядочными кудрями, со своим этим наивным взглядом больших глаз, которые из-за очков казались совсем огромными. — Не умею я танцевать, — буркнул он. — Ну э-это ничего, научим вас быстро, б-будете с нами под Аллу Борисовну отплясывать, — Иннокентий закивал так часто, что белая шапочка чуть не слетела с головы. — Не волнуйтесь, быыыстро вас на ноги поставим, да… А что у вас, кстати? Ну, б-болеете чем? Роман сглотнул, пожимая плечами. Как в двух словах расскажешь, что ночами спать не может совсем, что даже пистолет держать не может — так руки дрожат. Что ни на какие встречи выйти не рискует, потому что накатывает волна дикого ужаса, задыхается, чувствует, что вот-вот умрёт. — Волнением душевным, — отшутился он. — И вообще это вы мне сказать должны, вы же врач. О… — Иннокентий как-то растерялся, но затем приосанился и заявил: — Ну, это ещё выяснить надо, да. Поговорить там с вами в кабинете, понаблюдать… Так всегда… Ну, обычно… Иногда… — Кеша! Ты где халат опять стащил? — к ним подлетела та самая медсестра и всплеснула ладонями. — Давай-давай, снимай, не путай тут людей. Брови Романа взлетели вверх от шока, что его так легко облапошили. А Кеша виновато улыбнулся, снимая халат, под которым была такая же пижама, как и у остальных пациентов. — А ш-шапочку можно оставить? — вздыхая, опустил он глаза. — Можно, если пообещаешь от физкультуры утренней больше не отлынивать. Я всё видела Кеша. — строгим тоном, но с улыбкой сказала она, а потом повернулась к Роману: — Ваш врач — Виктор Сергеевич, он пока занят. Я вас в палату вашу проведу, а потом уже он заглянет к вам. Она засмеялась, пригрозив пальцем обманщику: «Ну, Кеша!», и пошла по коридору, махнув Роману рукой, чтоб не отставал. Кеша хвостиком увязался за ними.