***
— Чувствуй себя как дома. Чонхён пробегается взглядом по остановившемуся на пороге гостю, пока вокруг того наворачивает круги их с Чонгуком мама. Тэхён кивает старшему брату своего парня, сдержанно улыбаясь. Неимоверно хочется подойти к нему и прижаться в манящие объятия, собрать эту самую улыбку с любимых губ поцелуем. Чонгук изводился всю дорогу от вокзала, томясь по ту сторону заднего сиденья, пока Тэхён представлялся и рассказывал о своей поездке. Он все губы себе искусал, украдкой косясь на своего парня каждое второе мгновение, и держится сейчас разве что из-за мамы. Даже Чонхён не смог бы его остановить. — Так вы с Чонгуком учитесь вместе? — заговаривает мама, когда гонит всех в дом подальше от мороза, стоит им выгрузить вещи из машины. — Вроде того, — отзывается разувающийся Тэхён и оглядывается через плечо, встречая взгляд юноши с отдающей в глазах улыбкой. Чонгук чувствует, как багровеют его уши, когда следом замечает качнувшего головой усмехнувшегося брата. Внимание Тэхёна возвращается к их устремившейся на кухню маме, желающей поскорее перемыть продукты. Чонгук с трудом поспевает за ней с пакетами, в то время как Чонхён исчезает в кладовой за заготовками, ожидавшими своего часа с прошлого вечера. — Не могу поверить, что Чонгук нам ничего про тебя не рассказывал. Два взгляда устремляются к замершему у кухонной стойки юноше. Он закусывает губу, переглядываясь с шутливо поднявшим бровь Тэхёном, и сдерживает порыв пихнуть его в плечо за то, что тот подыгрывает и без того дразнящим причитаниям мамы. Её хватило на минуту возмущений по поводу того, что он не предупредил её, что к ним так внезапно наведаются гости. Оставшееся время до вокзала она провела, расспрашивая Чонгука про Тэхёна, и потому в дежурных вопросах он распознаёт сейчас желание расположить гостя к себе и показать, что ему здесь рады. Чонгук никогда не приводил домой никого, будь то друзья или одноклассники. Мама наверняка просто приятно удивлена и с трудом скрывает свою радость, пока примеряется готовить ужин на четверых, как и привыкла уже очень давно, и расспрашивает не менее готового отвечать Тэхёна про учёбу и то, как они познакомились. Как будто она уже не выпытала это всё у Чонгука, пока они мчались к вокзалу сквозь нарастающие пробки. — Я слышал, что у вас произошло, — подаёт голос Тэхён, когда ужин отправляется в духовку, а они усаживаются пить чай. Он переглядывается с Чонгуком, когда тот устремляет напряжённый, отдающий печалью взгляд к старшему, сострадательно поджавшему губы. — Мои соболезнования. Мама отмахивается с тихим цоком, но учтивость явно ей откликается, судя по тут же вручённой Тэхёну чашке чая. Она фарфоровая, ручной росписи. В детстве Чонгуку было запрещено даже смотреть в сторону этого сервиза, чтобы он или его брат и не думали ненароком сломать его силой взгляда. То, что Тэхён ей нравится, даже если мама и считает его другом Чонгука из университета, вызывает счастливую улыбку на позабывшем её очертания в последние дни лице. Он не может не думать о том, что хочет остаться с Тэхёном наедине. Хотя бы узнать, почему вдруг тот наведался сюда в канун Нового года, даже не предупредив. Это удивило и Чонхёна с мамой, не понимавшей, как можно проводить праздники не со своей семьёй. Чонгуку пришлось скомкано объяснить, что у Тэхёна сложная семейная ситуация, на что мама сочувствующе вздохнула и приобняла его со словами, что в таком случае они вполне могут помочь наверстать упущенное его наведавшемуся другу. Как бы ни хотелось Чонгуку взять своего парня за руку и утащить в укромное место, у них с Тэхёном ещё будет время остаться вдвоём и поговорить. Ну а пока он решает подсобить в сервировке приготовившейся еды. — Я постелю тебе на диване, хорошо? Голос мамы вырывает из полудрёмы, в которую невольно склонил домашний ужин. Чонгук чувствует себя сытым и умиротворённым, в кругу близких ему людей, пусть нехватка одного из самых главных и ощутима в лице пустующей главы стола. За ужином они все разговорились так, что просидели за столом до позднего вечера. Чонгук едва ли не клюёт носом оттого, что проворочался всю прошлую ночь, мучаясь от не желавших отступать самокопаний, и уснул только под утро. Причина потерянному сну оказалась смыта им в унитаз. Только вот он не смог отделаться от собственного сознания, продолжавшего возвращаться к фотографии, как бы ему того ни хотелось. Мама с отцом уже решили, что оснастят дом камерами видеонаблюдения и заменят все замки на дверях и окнах, но это не помогло с чувством незащищённости в родном доме. Чонгук никогда бы не подумал, что место, которое он с детства считал своей крепостью, может быть так нагло разрушено запятнавшими его чужими шагами. Перед сном ему пришлось несколько раз проверить щеколду окна и замок на двери своей комнаты, прежде чем он смог улечься и провалиться в беспокойный сон. Едва уловимые синяки всё ещё мелькают под глазами, но они почти неразличимы в тёплом свечении люстры на уютно обустроенной кухне. Мама, кажется, всё равно замечает его вымотавшийся вид и торопит их всех прибраться после ужина и поскорее идти отдыхать. В любой другой день Чонгук бы прокрутился на кухне до поздней ночи, болтая с родителями или опустошая полки с припасёнными сладостями. Сейчас же всё, чего ему хочется, — это завалиться в кровать и утянуть следом за собой Тэхёна, столь внезапно и приятно удивившего его своим приездом. То, что Тэхён здесь, рядом, всё ещё не укладывается в голове. Чонгуку приходится пару раз ущипнуть себя прямо под скатертью, чтобы убедиться, что это не сон. Нагрянувший в гости парень соглашается на предложение переночевать в гостиной и в который раз благодарит за ужин и гостеприимство, пока они перемывают и высушивают посуду. Он не взял с собой большое количество вещей, если судить по оставленному в гостиной рюкзаку, но устремляется следом за Чонгуком, вызвавшимся показать, где у них можно освежиться с дороги. Чонгук подпирает Тэхёна к двери ванной комнаты, стоит замку щёлкнуть за их спинами. Его губы моментально находят губы парня в поцелуе, который он предвкушал с того мгновения, как прочитал заставшие в приятном шоке сообщения. Они разошлись вчера, на столичном вокзале, но кажется, словно это было целую вечность назад. Тэхён привлекает его к себе, отзываясь на поцелуй и улыбаясь, когда Чонгук так же скоро отстраняется и обхватывает ладонями его лицо, смотря с каплей искреннего недоумения во взгляде. Если бы не касающееся его влажных губ дыхание и не покоящиеся на талии руки, он бы усомнился, что всё это — не галлюцинация его разворошенного сознания. — Что ты тут забыл, а? — шепчет Чонгук бездыханно, встречая обращённый к нему тёплый взгляд. Пальцы сами собой путаются в кудрящихся мягких волосах. Слух приятно тревожит любимый одеколон, пока Чонгук оседает в обвивших его руках и подаётся ближе, сплетая их улыбающиеся губы в ещё одном беглом поцелуе. — Так сильно не рад меня видеть? Дразнящий голос Тэхёна пробирает теплом, затапливая скулы, льнущие навстречу мазнувшим по пестрящей коже губам. Чонгук качает головой и обвивает шею парня, приникая к его груди с тихим вздохом. — Нет, я просто... Он ищет, но не может подобрать слова, вместо этого очаровательно хмуря брови и устремляя на Тэхёна проникнутый радостью взгляд. Тот смягчается, теряя всю свою подначивающую игривость, и находит его губы в очередном поцелуе, от которого у Чонгука бабочки с ума сходят в животе. — Твой голос звучал очень грустно по телефону, — признаётся Тэхён, прижимая юношу ближе, и утыкается губами в его макушку. — Я хотел быть рядом. Чонгук прикрывает веки, позволяя улыбке пробраться на своё лицо. Пальцы сильнее вцепляются в воротник толстовки Тэхёна, будто он боится, что тот испарится прямо из его объятий. Что его колени осядут, и он утянет их обоих на пол ванной, в которой чуть не рассыпался прошлой ночью. Жмурясь от проскользнувших в сознании воспоминаний, Чонгук отрывается от груди Тэхёна и встречает его глаза. Руки так и тянутся к нему, и он зачёсывает спавшие на лоб волосы парня назад и обегает его жадным взглядом, смотря с неподдельной мягкостью и благодарностью. — Ты явно понравился моей маме, так что готовься, что задержишься здесь на все праздники, — улыбается Чонгук, чувствуя, как трепетно болят его щёки от того, как искренне он это делает. Тэхён мягко посмеивается и чмокает его в уголок губ. — Я планирую ещё долго оставаться в её жизни, так что пусть привыкает, — его голос закрадывается в сердце и в который раз сбивает его с ритма, вознося Чонгука если не до небес, то уж точно куда-то очень близко к этому. — Теперь понятно, в кого ты такой замечательный. Чонгук не может взволнованно не раскраснеться от этих слов. Все переживания последних дней отходят на задний план, сменяясь пушистой теплотой объятий, которые покидать не хочется ни на мгновение. Он знает, что не может просто взять и спрятаться от всего, но рядом с Тэхёном ему кажется, что груз на его душе становится капельку легче. Чонгук понимает, что мог бы скинуть его давящий вес окончательно, но пока ещё собирается с духом, чтобы сделать именно это. Не в тишине предвещающего праздник вечера, в который Тэхён так неожиданно нагрянул. Его рука сама собой тянется к бедру и щипает, совсем незаметно, как кажется Чонгуку. Только уха касается смешок, пока Тэхён не переплетает их пальцы и не подносит к своим губам, прижимаясь к костяшкам бережным поцелуем. — Давай сворачиваться, пока они не заподозрили неладное. Чонгук нехотя отрывается от парня и спешит показать ему, как пользоваться душем и где он может взять полотенце. Он долгое мгновение не может покинуть ванную, оставив Тэхёна предоставленным самому себе. Чонгук так и возвращается за ещё одним поцелуем, урывая лишнюю минутку, пока за дверью не раздаётся голос Чонхёна, явно раскусившего суть запертого замка. Выскальзывая из ванной, Чонгук пристыженно опускает глаза в пол и устремляется на первый этаж, к маме, до того, как брат может заметить его зацелованные губы и сияющий взгляд. Гостиная встречает разложенным диваном, который мама уже успела застелить. Она как раз взбивает подушку, когда Чонгук сворачивает с лестницы и встречает её метнувшиеся к коридору глаза, озарившиеся улыбкой. — Думаешь, ему будет удобно? Она критично оглядывает подготовленное спальное место и разволновано вздыхает, накрывая ладонью свою щёку. Чонгук замечает, что она уже успела смыть макияж, наверняка тоже подготовилась ко сну. Взгляд на настенные часы подсказывает, что время уже близится к полуночи. — Мам, не переживай ты так, — он подходит к ней и приобнимает, опуская голову на её макушку. Для этого Чонгуку приходится немного согнуть колени, и это вызывает у него полную горько-сладкого послевкусия улыбку. — Прости мне моё волнение! Ты ещё ни разу не приводил на ночёвку друзей, — припоминает ему мама и наклоняется над диваном вновь, решая повторно взбить и без того стоящую подушку. Чонгук кусает свой язык, чтобы ненароком не сболтнуть, что Тэхён ему совсем не друг. Он бы очень хотел провести эту ночь с ним в одной постели, но прекрасно понимает, что этому не бывать. По крайней мере, пока не лягут спать мама и брат. За долгие годы жизни здесь Чонгук выучил наизусть, какие половые доски и ступеньки скрипят, выдавая ночные перемещения, так что маленький побег на первый этаж не станет проблемой. Они с Тэхёном пересекаются в дверях ванной комнаты, когда принять душ перед сном устремляется Чонгук. Ему требуется вся его выдержка, чтобы не утащить парня в душевую кабинку и не запереться там с ним на ближайшие полчаса, пока подушечки пальцев не сморщатся, а кожа не раскраснеется от горячей воды и трений двух тел. Чонгук выкидывает эти мысли из головы и, проскальзывая мимо промакивающего волосы полотенцем Тэхёна, ступает под ледяную струю душа до того, как может последовать за этим порывом. У него не уходит много времени на то, чтобы подготовиться ко сну. Кровать встречает его разочаровывающе пустой. В ней достаточно места, чтобы два человека могли уложиться, если укутаются друг в друга. Это кажется очень заманчивой идеей, но Чонгук знает, что отсутствие Тэхёна на диване в гостиной с утра вызовет очень много вопросов, на которые он не готов отвечать. Он находит Тэхёна на кухне в свете подвешенной над плитой лампы. Влажные волосы лезут в лицо, но Чонгук упрямо смахивает собравшиеся на кончиках капли и обходит кухонный островок, чтобы, бегло оглянувшись в коридор, привлечь обернувшегося ему навстречу Тэхёна для поцелуя. Губы того на вкус как чай с бергамотом и мёдом, а пахнет он его, Чонгука, гелем для душа, что вызывает довольную улыбку на саднящих от затянувшегося плавного поцелуя губах. Нехотя отрываясь, он зарывается лицом в шею Тэхёна и обвивает его талию, цепляясь за скомкавшуюся на пояснице футболку. Губы Чонгука сами собой оставляют дорожку поцелуев вдоль горла и выступающих поверх воротника ключиц. Тэхён зарывается пальцами в его волосы с разморенным выдохом и прижимает ближе, чуть задирая подбородок, чтобы оставить Чонгуку больше места для ласки. В тишине наступившей ночи тот почти может слышать, как замедляется его неспокойно колотившееся последние сутки сердце. — Это лучший день рождения, который у меня был за последние лет так пять. Чонгук замирает, обрывая дорожку поцелуев и вцепляясь в миг закоченевшими пальцами в прошептавшего слова в его волосы Тэхёна. Чувствуя его заминку, тот отстраняется и встречает поражённый взгляд Чонгука, застывшего с приоткрывшимся ртом. Вопреки усилиям, младший не может найти в своей памяти ни одного воспоминания о том, чтобы они обсуждали свои дни рождения. Наверняка вскользь Чонгук упоминал свой, но сейчас, осаждённо застыв в руках сбросившего на него внезапное признание Тэхёна, он понимает, что парень ни разу не говорил о своём дне рождения. Чонгук даже не догадывался. — Почему ты мне не сказал? Он старается скрыть досаду в своём голосе, но выходит едва ли. Вдруг становится жутко стыдно за то, что он и сам не поинтересовался, а полагался на то, что Тэхён в преддверии как-то предупредит его сам. — Не знаю, я не воспринимаю это как праздник, — пожимая плечами, Тэхён поддевает подбородок нахмурившегося Чонгука и прижимается губами между его бровями. Там, где пролегла растревоженная складка. — В детстве родители часто совмещали мой день рождения с Новым годом, так что я просто привык отмечать на следующий день. Слова Тэхёна углубляют возмущённо-сострадательную нахмуренность лица Чонгука. Он не знает, что и сказать, ведь день вот-вот подойдёт к концу, а он и не подозревал о том, что у его парня день рождения. — Твой новогодний подарок остался у меня в общаге, — раздосадовано бормочет он, вспоминая единственное, что мог бы сейчас вручить Тэхёну. В поспешных сборах вчерашним днём Чонгук совсем позабыл про то, что планировал подарить своему парню завёрнутый в пёструю упаковку сюрприз. На него он откладывал из стипендии и присланных родителями денег последние два месяца, но это не поможет ему сейчас, когда день уже упущен. Замечая его расстройство, Тэхён привлекает его ближе и переплетает их пальцы, заглядывая в отведённые потухшие глаза. — Солнце, не переживай ты так, — он успокаивающе чмокает Чонгука в кончик носа, который тот тут же морщит. Лицо обдаёт мягкий смех, пока парень не прижимает его ближе, зарываясь лицом в его волосы. — Я всё равно не люблю праздновать с размахом. Главное, что ты рядом, а остальное мне не так уж и важно. Чонгук не может отрицать, как приятно ему становится от этих слов. Он тоже никогда не любил устраивать из своего дня рождения торжества и довольствовался поздравлениями и вниманием близких. Только принять, что Тэхён готов стерпеть самое меньшее, у него всё равно выходит с трудом. — Завтра с утра мы поедем в больницу, но потом... — он озадаченно хмурится, прикидывая возможности, которыми мог бы искупить проведённый совсем непримечательно день. — Я обязательно придумаю что-нибудь, хорошо? Тэхён согласно хмыкает и обхватывает его щёки, чтобы оставить поцелуй на слегка надувшихся от досады губах. — Покажешь мне город? Прикрывшиеся клиньями дрожащих в близости ресниц глаза загораются от перспективы того, чтобы провести Тэхёну маленькое турне по местам его детства. Чонгук с новообретённым энтузиазмом кивает и утыкается носом в острую выемку ключиц, потираясь щекой о тёплую кожу. Расставаться на ночь не хочется ни ему, ни Тэхёну, если судить по тому, как крепко обвивают юношу его руки. Чонгук досадливо кусает губы и опускает веки, смакуя близость любимого человека, рядом с которым провёл бы остаток своих ночей. — Хочу лечь с тобой, — расстроенно бормочет он и проводит кончиком носа по смуглой шее, впитывая её тепло. — Я тоже, Гук-и, но давай не будем будоражить твою маму. Чонгук слабо пихает парня в бок и фыркает в показном недовольстве, но всё оно улетучивается, стоит смеющемуся Тэхёну вовлечь его в поцелуй. Он моментально млеет, опуская поджавшиеся было в возмущённом жесте плечи, и льнёт навстречу с тихим стоном, который Тэхён ловит, лишь бы звук не проскользнул за пределы приютившей их кухни. Губы приятно горят к тому моменту, когда они всё-таки отрываются друг от друга, пока поцелуй не привёл к необратимым последствиям, топорщащим пах. Чонгук до последнего не выпускает руку Тэхёна из своей, когда они останавливаются на развилке коридора, между гостиной и ведущей на второй этаж лестницей. Покосившись на разложенный диван, в котором ему придётся оставить Тэхёна, юноша долгое мгновение мнётся. Мысль протащить его к себе в комнату и с утра просто пораньше встать и вынудить его вернуться на положенное спальное место последним тусклым огонёчком мелькает в голове, прежде чем окончательно потухнуть. Чонгук не готов рисковать тем, что мама или Чонхён посреди ночи не спустятся на кухню за стаканом воды. Он закусывает губу и, когда встречает взгляд Тэхёна, не может сдержаться. Даже не оглянувшись на верх лестницы, Чонгук бросается ему на шею и опускает подбородок на укрытое футболкой плечо, втягивая запах свежести после душа и аромат, который уже давно ассоциирует с Тэхёном. — С днём рождения, — шепчет он, обвивая шею парня с блаженным вздохом. — Спасибо, что ты здесь. Пусть Тэхён и не предупредил его, Чонгук бесконечно рад тому, что он решил провести остаток дня, который не считал особенным, рядом с ним. Завтра он устроит Тэхёну должное поздравление, даже если это и будет прогулка по местам его детства. На побережье есть небольшой ресторан, куда Чонгук часто наведывался с семьёй по особенным поводам, и он уже предвкушает, как покажет частичку своей души Тэхёну завтрашним днём. Ну а пока Чонгук довольствуется обоюдностью объятий, в которых его прижимают так близко, что он грудью может почувствовать биение вверенного ему сердца. Напоследок Тэхён сжимает его руку в своей, стоит им разорвать объятия. Он улыбается уже сонно промаргивающемуся Чонгуку, так нежно, что в груди расцветает неимоверное желание собрать эту улыбку с его губ и отпечатать на стенках пленённой ею души. Нехотя оставляя Тэхёна в гостиной, младший прокрадывается вверх по лестнице и старательно избегает скрипящих ступенек. Из спальни родителей доносится приглушённый храп, которым всегда отличался его старший брат, что не может не вызвать улыбку. Чонгук беззвучно закрывает за собой дверь своей комнаты и прислоняется к ней спиной, цепляясь за металлическую ручку. Пальцы свободной руки касаются зацелованных губ, всё ещё хранящих воспоминания оборвавшегося у подножья лестницы поцелуя. Чонгук чувствует себя гораздо спокойнее, когда ложится спать этой ночью. Ему было бы ещё уютнее, если бы подле него засыпал знающий, как скрасить даже самый паршивый его день Тэхён.***
Мама отпускает их прогуляться, когда все они возвращаются из больницы на следующий день. Чонгук мялся в палате до последнего, наблюдая за тем, как отцу меняли катетер, пока они обменивались прощаниями и обещанием заглянуть в первое январское утро, как только начнутся приёмные часы. За время визита Тэхён остался в лобби больницы, поскольку ему как не относящемуся к их семье не положен был пропуск. На уточнения, не против ли он, парень непринуждённо качнул головой и заверил, что подождёт их тут. Когда же они вместе вышли из палаты, то обнаружили Тэхёна болтающим с пожилой парой, ожидавшей выписку своей внучки. Чонгук замечал их при посещении больницы раньше, но они всегда казались подавленными, особенно взволнованно причитавшая себе под нос бабушка. То, что не скучавшему в их отсутствие Тэхёну удалось разговориться с ними, вызывает поражённую, но утолённую улыбку. В конце концов, в больницах мало приятного, как для пострадавших, так и для их близких. Чонгук просто надеется, что и ему удастся как можно скорее в последний раз перешагнуть её порог и не возвращаться по столь горькой причине, как госпитализация близкого ему человека. Он всегда болезненно воспринимал подобные визиты. До последнего Чонгук предпочитал разбираться со всем сам, будь то личные проблемы или же травмы и ссадины, которые он упрятывал от родителей, не желая их беспокоить. Однако сейчас у них попросту не было выбора, и он молится, чтобы папу как можно скорее выписали и всё вернулось на круги своя. Плохое предчувствие, засевшее под сердцем со звонка брата, продолжает разрастаться, вопреки теплу пальцев, изредка касающихся его, пока они с Тэхёном гуляют вдоль побережья. Изумительный запах моря возвращает детские воспоминания, сотканные из родного ему города. Чонгук не понимал, как сильно соскучился, пока не очутился дома вновь. Он затаскивает Тэхёна в парк развлечений и на увешанный новогодними огоньками рынок, где покупает им вырезку из свежей рыбы, пойманной местными этим утром. Тэхён клянётся, что это лучшее, что он когда-либо пробовал, задерживаясь у лавки сделавшей им скидку на добавку продавщицы, и они долго прогуливаются по кипящим жизнью и предвкушением праздника улочкам и заглядывают на пляж, где выцепляют из песка красивые ракушки. Украдкой Чонгук делает фотографию своего парня, пока тот блинчиками посылает камни по прохладной водяной глади. Бриз пахучей солью ласкает лицо, развевая волосы, и он сильнее кутается в украденную у Тэхёна толстовку, накидывая капюшон и улыбаясь, когда старший тянет за его завязки и бегло целует в вечернем уединении пляжа. Чонгук так увлекается съёмкой, что без заминки смахивает пришедшее на телефон уведомление. Выкидывая высветившееся сообщение из головы, он убирает телефон в карман пальто и обвивает предплечье Тэхёна, пока они, нагулявшиеся, возвращаются домой. Играющая в граммофоне новогодняя пластинка заполняет гостиную чарующей мелодией, от которой огоньки ёлки сами пробираются в горящие глаза. За уже накрытым столом Чонгук отказывается от алкоголя, не желая даже близко подводить себя к состоянию, когда он лишится контроля над собой. Тэхён, услышав его тихий отказ, мягко отклоняет протянутый ему бокал следом и обменивается взглядом с недоумённым Чонгуком, улыбаясь уголками губ. Его рука находит бедро юноши под столом и сжимает, касанием передавая ему, что всё в порядке. Вопреки тому, что их праздник оказался пагубно отравлен свалившимися накануне новостями, встречают они его с улыбками и звоном бокалов — у кого с соком, у кого с вином. Чонгук с самого детства любил новогоднюю пору, когда мог провести как можно больше времени с близкими и порадовать их подарками и тёплыми пожеланиями. Он старался не скупиться на них и в остальное время года, но есть что-то особенное в том, чтобы быть рядом со своей семьёй в столь сокровенный, важный момент и понимать, что он — не один. Не был и никогда не будет, как бы скверный голосок в подсознании Чонгука ни пытался его в обратном убедить. Они уединяются в комнате после полуночи, когда поздравления исчерпывают себя вслед за отбившими двенадцать часами. Чонхён позвонил папе по видеосвязи, чтобы он мог быть рядом с ними, вопреки расстоянию, и Чонгук чувствует себя почти беззаботно счастливым, когда протаскивает Тэхёна в свою комнату под шум фейерверков за окном. — Я тут приготовил для тебя кое-что, — заговорщически делится старший, когда они забираются на застеленную кровать после тихого щелчка замка. Чонгук в парке развлечений под шумок купил своему парню рожки Шрека, как когда-то и намеревался сделать перед костюмированной вечеринкой. Это вызвало у Тэхёна заразительную в своей искренности улыбку, пока он красовался перед зеркалом в магазине, в восторге от шуточного подарка. Настоящий всё ещё ожидает своего часа в общежитии, а пока Чонгук остаётся доволен проведённым вместе вечером, который, если судить по словам Тэхёна, вознёс его день рождения выше всех ожиданий. — М-м? Чонгук откидывается на кровати, так, что волосы рассыпаются по подушке, являя разрумяненные щёки и сверкающий в сумерках новогодней ночи взгляд. Он прослеживает взглядом, как Тэхён садится на краю постели и тянется в задний карман, откуда достаёт небольшой конверт. Чонгук заинтересованно приподнимается на локтях и закусывает губу, с просящейся на лицо предвкушающей улыбкой принимая протянутый ему подарок. Пальцы нетерпеливо подцепляют край конверта и с осторожностью вскрывают, чтобы ненароком не повредить его содержимое. Чонгук садится ровнее и скрещивает ноги, заглядывая внутрь. Ему требуется мгновение шелеста бумаги, чтобы глаза упали на выраженные поверх глянцевой бумаги буквы. — Сертификат в тату-салон? Глаза Чонгука загораются, поднимаясь с подарка на уже улыбающегося ему Тэхёна. Тот утвердительно кивает, полностью залезая на кровать следом, чтобы сократить расстояние между ними. — Ты говорил, что хочешь забить всё предплечье, — объясняет Тэхён, кивая на сертификат, где расписаны условия и размер возможной татуировки. — Это проверенное место, можешь сходить в любое время в течение полугода, когда определишься с расположением и эскизом. Он только успевает договорить, как охает в приятном удивлении, когда Чонгук бережно откладывает конверт в сторону и обнимает его. Забираясь на колени парня, он обвивает его шею и млеет от моментально раскрывшихся ему навстречу рук, обхвативших талию и вжавших ближе в благодарные объятия. — Спасибо, Тэ. Чонгук осыпает поцелуями его лицо и ласкает кончик языка смехом с обильной реакции на столь продуманный подарок. Он обязательно порадует Тэхёна в ответ, как только они вернутся в Сеул через несколько дней. Сейчас же Чонгук выбирает укутать своего парня лаской и накрывает его губы в поцелуе, который рвётся из потаённых уголков его поющего сердца. Никто не тревожит их, пока они задерживаются в комнате Чонгука, обмениваясь шёпотом и сокровенными поцелуями. Чонгук выбирается из кровати только для того, чтобы показать Тэхёну блокноты со своими рисунками ещё со времён средней школы. Тэхён заинтересованно рассматривает каждый и пробегается взглядом по стенам, на которых, подобно дорожкам дождевых капель на стекле, растеклись рисунки, вырезки из журналов и фотографии, бережно склеенные в коллажи. Чонгук упрямо держит взгляд на альбомах в своих руках, не оборачиваясь на доску со снимками, куда неведанно пробрался тот, что ему не принадлежал. Его мысли продолжают возвращаться к оставленному им в гостиной телефону и проигнорированному сообщению. Чонгук отгоняет их и подаётся навстречу, когда Тэхён плюхается обратно на кровать и утягивает его в капкан своих рук. Его ладонь тянется к предплечью юноши, оголённому закатанным рукавом кардигана, и пробегается по рассыпанным по коже татуировкам, среди которых Тэхён моментально находит ту, которую Чонгук сделал совсем недавно. Цветок алым распускается на внутренней стороне предплечья, лозами простилаясь вдоль других чернильных рисунков. Нежные касания посылают мурашки по чувствительной коже, чему Тэхён улыбается, прежде чем прижаться губами к центру бутона. Чонгук не замечает слёзы, пока одна не срывается с его виска, расползаясь по светлой наволочке подушки. В его груди так много чувств, и они там не умещаются, проливаясь с подрагивающих ресниц на запятнанную поцелуями кожу. Он тихо хлюпает носом и, путая пальцы в волосах выцеловывающего его татуировку Тэхёна, утягивает его выше, чтобы найти его губы своими и заглушить рвущийся из груди тихий всхлип. Этот звук теряется в поцелуе, пока Чонгук ближе льнёт к накрывшему его телу и цепляется за Тэхёна, тянется к нему всем своим существом. Ему хочется раствориться в поцелуе, впустить Тэхёна себе под кожу, пока тот один за другим не вырвет проросшие под ней сорняки. Чонгук знает, что это невозможно, пока он сам не захочет избавиться от них окончательно, но в это мгновение, пока Тэхён держит его так близко и целует, словно он самое драгоценное, что у него есть, Чонгуку этого достаточно. Он нехотя отпускает парня, когда тот бормочет в его губы, что ему нужно принять душ. Желание присоединиться возгорается ослепляющей вспышкой, но Чонгук тушит её осознанием, что не в родительском доме. В отсутствие Тэхёна он спускается на первый этаж и слышит маму, наверняка обзванивающую их родственников и друзей семьи. Старшего брата Чонгук находит в инвентарной, что некогда служила комнатой Чонхёна. Пока все разбежались по дому, тот уселся на диване в самом уголке с кружкой чая, которой сменил бокал разделённого с мамой вина. — Чего спать не ложишься? — подаёт голос хён, когда оборачивается на шаги заглянувшего к нему Чонгука. Тот ступает в комнату и, бегло осмотрев проведённый в его отсутствие ремонт, забирается на диван рядом с братом. В его руке покоится забранный с кухонного стола телефон, но Чонгук пока ещё не разблокировал его. — Жду, пока Тэхён освободит ванную. Чонхён хмыкает, делая ещё один глоток чая. Судя по лёгкому травянистому запаху, это ромашка. — Ты был прав, он мне на самом деле понравился, — признаётся брат и косится на него с читаемой во взгляде улыбкой. — Особенно то, что с утра он был в гостиной, а не у тебя. Младший в отместку за подкол пихает его, на что Чонхён возмущённо вскрикивает, боясь пролить чай. Только чашка и спасает Чонгука от того, чтобы получить пих в ответ. — Я рад за тебя, правда, — делится брат, теряя свою моментную игривость. Его голос теплом заполняет вцепившиеся в телефон кончики пальцев. — Он кажется хорошим. Совсем не как... Чонгук вздрагивает и зажимается, стоит хёну оборвать свои слова. Чонхён замечает это и, отставив кружку на подлокотник, пододвигается ближе, чтобы обвить его напрягшиеся плечи в безмолвном извинении. — Я заметил, что ты не пил сегодня, — отмечает он уже тише, смотря на юношу с предосторожностью в чутких глазах. Опуская взгляд на свои колени, Чонгук смазано кивает и подаётся навстречу Чонхёну, оседая под обнявшей его рукой. — Я решил пока совсем отказаться, — бормочет он в его плечо. Слуха касается разве что тик стоящих на рабочем столе часов и приглушённый шум воды со второго этажа. Мама, наверное, ещё болтает по телефону где-то между кухней и гостиной. Если зажмуриться, Чонгук может представить, что это обычный выходной вечер в кругу близких ему людей, в который его не тревожит ничего, помимо желания поскорее улечься в тёплую кровать. Выдыхая, он накрывает обнявшую его руку Чонхёна своей в погоне за телесным комфортом. — Ты молодец, — шепчет тот в его волосы, ободрительно сжимая его плечо. — Я горжусь тобой, правда. Из-за прикрытой двери доносится звонкий возглас мамы, бурно что-то обсуждающей по телефону. Они обмениваются смешками, прежде чем Чонгук возвращает свою голову на плечо хёна. — Спасибо, что не рассказал им. — Я верю тебе, Чонгук, — мягкая настойчивость в голосе Чонхёна пробирает дрожью. — Пожалуйста, не подведи моё доверие. Чонгук не находит свой голос, чтобы отозваться на просьбу. Вместо этого он черпает в себе силы, чтобы кивнуть, потому что знает, что старший прав. Он не должен и не может подвести ни его, ни себя. Очередное уведомление на телефоне словно бьёт током, но Чонхён не замечает этого, когда подхватывает свою полупустую кружку и поднимается с дивана. Не желая оставаться в темноте и одиночестве, Чонгук следует за ним и пробирается обратно в свою спальню, на ночь поцеловав всё ещё говорящую по телефону маму в щёку. Она посылает ему улыбку и одними губами желает спокойной ночи, прежде чем вернуться к разговору, пока он не устремляется мимо повторно разложенного для Тэхёна дивана в сторону лестницы. Взгляд на загоревшийся экран телефона побуждает моментально повернуть его скрином вниз, прежде чем глаза Чонгука смогут окончательно зацепиться за пришедшие сообщения. Вода в ванной комнате всё ещё течёт, когда он забирается на порядком смявшуюся кровать. Её шум приносит успокоение, напоминая, что Чонгук сейчас не один. Не остался наедине с уведомлениями, которые выжигал из своей головы весь вечер. Только это и придаёт ему смелости, когда он прислоняется спиной к стене и вводит пароль, чтобы зайти, наконец, в скопившуюся переписку. чонгук [1:12] откуда у тебя мой номер? Сердце неспокойно отбивает от рёбер, пока он дожидается ответа. Его пальцы мелко дрожат, и Чонгук сжимает свободную руку в кулак, пока другой держит телефон, к которому прикован его взгляд. Три точки внизу переписки возникают, стоит его сообщению достичь адресата. неопознанный номер [1:12] даже не поздороваешься? с новым годом не поздравишь? чонгук [1:12] я задал тебе вопрос неопознанный номер [1:13] мне казалось, я учил тебя быть осторожным в незнакомых местах но взять у тебя телефон в ту ночь было поразительно просто так и не научился контролировать свою дозировку, да, гук-и? Челюсть сводит оттого, как сильно Чонгук стиснул зубы в желании подавить сковавшую его дрожь. Он не контролирует её, зависая мылящимся взглядом на высвечивающихся на экране словах, от которых напрасно старался укрыться. Его выворачивает от осознания, что он был так близко к нему, а Чонгук даже не подозревал об этом. Он не думал, что они пересекутся когда-либо ещё. Мелькающая в телефоне переписка, однако, служит неоспоримым подтверждением, что его надежды были напрасны. чонгук [1:14] чего ты от меня хочешь тебе мало было вломиться в мой дом и напасть на моего отца? неопознанный номер [1:15] не имею ни малейшего понятия, о чём ты Задержанное бессознательно дыхание вытесняется раздражённым выдохом. Чонгук бросает взгляд на льющуюся из-под двери ванной полоску света, прислушиваясь к шуму воды, и кусает щёку, намеренно причиняя боль. чонгук [1:15] я не буду играть в твои игры, ханбин неопознанный номер [1:16] тэхён знает о нас? Взгляд Чонгука вновь поднимается на дверь ванной комнаты, за которой перестаёт течь душ. Сменившая воду тишина звенит в ушах, но и её вытесняет шум крови, разгорячённой полыхающим возмущением. Оно не успевает пролиться сквозь зависшие над экраном пальцы. Чонгук закрывает переписку и блокирует телефон за мгновение до того, как подрывается с постели, запахивая занавески перед тем, как подойти к ванной. На тихий стук отзываются приближающимися шагами, прежде чем дверь распахивается, являя обернувшегося в полотенце Тэхёна. — Я как раз уже собирался... Он замирает с ладонью на дверной ручке, когда видит остановившегося на пороге Чонгука. Тот смотрит на него большими глазами, сцепив пальцы в замок. Если бы не стянутые рукава кардигана, Тэхён бы проследил в напряжённых до побеления фалангах неуёмную дрожь. — Поспи сегодня со мной, пожалуйста, — просит Чонгук тихо, смотря на Тэхёна во все глаза. Эти слова отдают такой отчаянной мольбой, что ощутимо оседают на усеянной каплями распаренной коже. Они могут завести будильник и подняться чуть раньше, чтобы Тэхён успел вернуться в гостиную до пробуждения мамы. Чонхён не скажет ни слова, Чонгук не сомневается в этом ни на мгновение. Главное, чтобы его просьбу приняли. Едва хмуря брови, Тэхён обегает его побледневшее лицо беспокойным взглядом и с заминкой кивает, следом вырывая из Чонгука облегчённый выдох. Напряжение чуть отпускает поджавшиеся плечи, и юноша натягивает на уголки губ улыбку, уже намереваясь пройти в ванную и поспешно сполоснуться, чтобы как можно скорее оказаться у Тэхёна под боком. Ему не дают просто проскользнуть мимо и запереться в ванной. Рука поддевает его подбородок, побуждая встретить внимательный взгляд карих глаз. Чонгук борется с желанием отвести свои и укрыться от проницательности, с которой Тэхён всматривается в его лицо. Долгое мгновение они смотрят друг на друга, пока старший не оглаживает его губы и следом за касанием пальца не оставляет на них поцелуй, в котором хочется обмякнуть. Чонгук был бы рад сделать именно это, но его сердце всё ещё неистово колотится в груди, а лёгким не хватает воздуха, даже когда он вдыхает оставшийся на Тэхёне запах собственного геля для душа. Убаюкивающего аромата едва ли достаточно, чтобы унять бурю в его надорвавшейся душе.***
Сеул встречает бетонной серостью улиц, с которых постепенно исчезают гирлянды и праздничные огоньки. Чонгук оттягивал поездку до последнего, взяв билеты на самый поздний поезд, который позволил бы им с Тэхёном вернуться за несколько дней до первых полугодовых аттестаций. Дома в Пусане было достаточно места, чтобы практиковать заученные танцевальные рутины, и они помогали отвлечься и не смотреть на возгорающийся избыточно часто экран, к которому Чонгук не хотел прикасаться. Вот и сейчас он смотрит в окно поезда, обегая отрешённым взглядом вокзал, на который они вот-вот прибудут. Тэхён сопит себе под нос у него на плече, проспав всю поездку, а вот Чонгук так и не сомкнул глаз. Проблемы со сном не отпустили, вопреки окружившей его семье, и даже визит к папе перед отъездом не помог избавиться от тягостных мыслей. Все эти дни Чонгук старательно делал вид, что всё в порядке. Списать свою отчуждённость можно было на уныние, в котором пребывали они все из-за разрозненности подкошенной семьи. Его немногословность не заметить было сложно, но никто не пытался влезть к нему в душу и выпытать, почему мимолётные улыбки Чонгука напоминали разве что ссадину ниже носа. Чонгук не знает, милость это была или же проклятие. Его разрывало между желанием оказаться подпёртым к стенке с просьбой рассказать, что его тревожит, и проскользнуть мимо беспокойных глаз тенью, за которую не зацепится лишний пытливый взгляд. Заговорить первым кажется сродни мёртвой хватке, что вцепилась в горло, лишая голоса. Головой он понимает, что не может бежать от этого вечность. Сообщения продолжают поступать, вопреки его безответности, и Чонгук не сможет игнорировать их достаточно долго, чтобы забыть. Даже если ему и хочется просто зажмуриться и представить, что ничего не происходит. — Поедем ко мне? — предлагает хриплым ото сна голосом Тэхён, когда они покидают вокзал с дорожными сумками в руках. Чонгук ничего не желает так сильно, как поскорее отмыться с дороги, залезть под тёплое мягкое одеяло и провалиться в сон. Только вот уснуть у него получится вряд ли. — Мне нужно в общежитие, хотя бы разобрать вещи и прибраться. Он сожалеюще поджимает уголки губ и смотрит на Тэхёна в надежде, что тот не расстроится. Чонгук не может избавиться от чувства, что парень уловил смену его состояния в ещё более худшую сторону, нежели после первых новостей об отце. Как бы он ни старался, притвориться, словно всё в порядке, и не отдаляться не выходит. Тэхён должен был заметить, что что-то не так. До сих пор он так и не озвучил искреннее, недоумённое вопрошание столь внезапной замкнутости. Чонгук не знает, благодарить его или исходить досадой. Тэхён подбрасывает его до общежития по дороге к себе домой и сжимает их переплетённые пальцы вместо поцелуя, когда Чонгук выскальзывает из такси. Морозный ветер забирается под распахнутую куртку, пока он взваливает на плечи спортивную сумку и спешит в общежитие до того, как обморозится в январской ночи. Чонгук замирает на пороге лишь на быстротечное мгновение, когда натыкается на рассевшегося на своей кровати Джехёна. Тот напрягается при виде него и сам, приподнимаясь с подушек, где он лежал и листал что-то в телефоне. Глаза парня скашиваются на пришибленно застывшего в дверях Чонгука, и они посылают друг другу приветственные вежливые улыбки, которые не касаются их глаз. Существование соседа совсем вылетело из головы, когда Чонгук спешил вернуться в комнату общежития. Они не общались около недели, с той самой вечеринки, про которую он почти что ничего не помнит. У Чонгука чесался язык написать Джехёну и спросить, но кротость парня и настойчивость сообщений, требовавших стереть их переписку, заклеила ему рот изолентой. Вот и сейчас он не может подобрать слов, когда проходит в комнату и оставляет сумку на своём письменном столе. Послезавтра днём у Чонгука первый семестровый экзамен, поэтому сегодня он хочет разгрузиться после поездки, а завтра — посвятить время повторению своего номера. Прилипчивое чувство дискомфорта от въевшихся в его спину глаз не даёт выдохнуть и окончательно расслабиться, как бы он ни старался. Чонгук всё борется с желанием обернуться через плечо, пока разбирает вещи с дороги. Загривок покрывается неприятными мурашками от внимания, от которого не выйдет укрыться в небольшой комнате их общежития. Воздух в ней такой плотный от напряжения, что его можно накромсать тем же лезвием, что занёс над его спиной чужой внимательный взгляд. — Как провёл праздники? Голос Джехёна вынуждает вздрогнуть от неожиданности. Чонгук не заметил, что напрягся так сильно, что пары невинных слов было достаточно, чтобы он едва ли не подлетел на месте. Джехён смотрит на него с прищуром, что прорывается сквозь его беспечный тон. Колючий озноб пробегается по телу от вкрадчивости голоса, которого Чонгук старался избежать. Но молчать — не вариант. Не в уединении четырёх стен, в которых он не может притвориться, что не услышал. — Хорошо, — уклончиво отзывается Чонгук и бросает на парня взгляд искоса, давя из себя ещё одну непринуждённую улыбку. Тот кивает, лёгким движением головы, которая кажется отягощённой далеко не заинтересованностью тем, как прошли праздники его соседа. Истинная причина поданного голоса прорывается словами, которых Чонгук страшился и которые в то же время предвкушал, зная, о чём с ним заговорят, как только встретятся с Джехёном наедине. — Ты что-то помнишь из той ночи? Он старается совладать с подкравшимся к горлу волнением и оборачивается, прислоняясь к краю письменного стола. Джехён смотрит выжидающе, но в том, как подтянуты его плечи, сложно не заметить волнение. Словно его реакция зависит от того, что ему ответит Чонгук. — Нет. Только то, как проснулся непонятно где, и нашу переписку. Чонгук говорит честно, качнув головой вопреки дрожи своего голоса. Джехён отводит взгляд, бездумно цепляясь им за противоположную стену. На его лице мелькает тревожная задумчивость, пока он кусает губы и пропускает волосы сквозь пальцы. — Знаю, что я толком ничего не объяснил, да и сам я мало что помню, но... — он набирает побольше воздуха, и, когда их с Чонгуком взгляды встречаются вновь, в его глазах мелькает хмурь: — Лиса была там. Ты, наверное, знаешь, что с ней произошло. Чонгук кивает, гулко сглатывая. Хосок держал их в курсе все праздники, передавая слова деканата о том, что их одногруппница наконец пришла в себя. Он не углублялся в детали, но до Чонгука дошёл слух, что начавшееся расследование завязалось вокруг того, как у студентки одного из самых престижных вузов страны могла случиться передозировка. То, что Чонгук был там, в ночь, когда с ней это случилось, берёт терпкой дрожью. — Будет лучше, если мы оба притворимся, что нас там не было, — в голосе Джехёна сложно не заметить взволнованность, которую он пытается перекрыть твёрдостью. Её видно насквозь даже по тому, как заламываются брови парня в отчаянной просьбе. — Если к тебе придут с вопросами, пожалуйста, подумай дважды, прежде чем ответить. Все, с кем я говорил из присутствовавших там, будут молчать. Чонгук мечется взглядом по лицу соседа, чувствуя, как отскакивает от рёбер его сердце. Телефон вибрирует где-то на периферии, но он не может совладать с трясучкой своих пальцев, вцепившихся в край письменного стола. Словно понимая, что Чонгук сейчас не в состоянии вымолвить ни слова, Джехён вздыхает и откладывает в сторону телефон, прежде чем вернуть к нему окрасившийся проникновенностью взгляд. — Я не принимал и уверен, что ты — тоже. Но то, что мы были там, уже достаточный аргумент, чтобы мы могли с лёгкостью вылететь отсюда, — тихо говорит он, особенно выделяя последние слова: — Это в интересах нас всех, Чонгук. — Хорошо. Слово слетает с языка до того, как Чонгук может услышать его в своей опустошившейся от бешеного гула голове. Напряжение в Джехёне сменяется облегчением, стоит ему выдавить из себя тихое согласие. Он обегает соседа взглядом, будто обдумывая что-то, прежде чем откинуться на постели и провести ладонью по лицу. — Прости, что вообще позвал тебя туда, — бормочет Джехён с тяжёлым вздохом и качает головой. — Всё это было огромной ошибкой. Чонгук опускает взгляд на свои руки, сцепляя и выкручивая пальцы. Лёгкая тянущая боль помогает сконцентрироваться и остаться в своём теле. Джехёну не за что извиняться. Он его не принуждал. — Я сам захотел прийти. Ты не виноват. Убирая руку от лица, парень пилит его затянувшимся взглядом и, замявшись на мгновение, улыбается. В этой улыбке искренности значительно больше, чем в той, которой он поприветствовал его в дверях их комнаты. В её стенах становится чуть легче дышать, когда Чонгук возвращается к разбору своих вещей, а Джехён расправляет кровать и готовится ко сну. Быстрый душ помогает смыть с себя следы поездки, и вскоре он и сам забирается под одеяло в приглушённом свете оставленного для него соседом ночника. Мысли продолжают петлять вокруг разговора, свидетелем которому стала их с Джехёном комната. Выскобленная из его памяти ночь окрашивается во всё более густые тени, стекая из зажмуренных напрочь глаз и рассекая бледную кожу чернотой. Она с замиранием сердца струится к губам и окрашивает ложью слова, которые их покидают, не позволяя прорваться сквозь выцарапанную пред чужими глазами картину. Чонгук оседает в её полотне с каждым уведомлением, что тревожит его телефон. Он дёргается от каждого звука, сторонится вообще брать его в руки. Но взгляд краем глаза подсказывает, что на этот раз сообщение пришло от Чимина, побуждая протянуть ладонь и разблокировать телефон, которого Чонгук уже начал бояться. чимин [23:51] почему ты к нам не заехал :( я так по тебе соскучился Укол вины бьёт в самое сердце, беспокойно трепыхающееся в груди. Чонгук не хочет говорить другу о том, что ему нужно какое-то время побыть наедине с собой. Он не уверен, насколько правдиво сможет прикидываться, что всё замечательно и его ничего не тревожит, когда вся кропотливо выстроенная им за последние годы и, в особенности, проведённые в университете месяцы жизнь трещит по швам прямо у него на глазах. чонгук [23:52] я неважно себя чувствую, да и к экзамену надо готовиться прости, я загляну как-нибудь Он не дожидается ответа, выходя из переписки, прежде чем Чимин может разговорить его и вытянуть реальную причину, по которой Чонгук предпочёл укрыться в общежитии, а не приехать к ним с Тэхёном. Взгляд невольно цепляется за сообщения, скопившиеся в его отсутствие ответа. Самое последнее вынуждает пальцы сильнее вцепиться в телефон, когда глаза в который раз пробегаются по провоцирующим словам. неопознанный номер [23:15] как много ты от него скрываешь? Чонгук так и не записал его. Будто если в контакте не будет указано имя, то он сможет притвориться, что это просто спам, перепутавший его номер человек. Только десятки сообщений, всё никак не теряющих напор добраться до него, не оставляют сомнений в своей принадлежности. Он не смог бы притвориться, что это ничего не значит, даже если бы захотел. Ещё пару лет назад у Чонгука не было выхода из темницы, в которую он по влюблённой наивности сам себя загнал, пока та не распахнулась следом за пропажей оставившего его в покое бывшего парня. И теперь, с каждым уведомлением, ему кажется, что её путы подталкивают всё ближе к порогу исцарапанной им изнутри камеры, в которой Чонгук не хотел очутиться никогда вновь. Страх оказаться запертым вынуждает укрываться как от её надвигающегося лязга, так и от тех, кто мог бы его об этом спросить. Однако долго прятаться у него не выходит: уже день спустя Тэхён поджидает его прямо у дверей аудитории, где прошёл первый из череды семестровых экзаменов. Лицо Чонгука на мгновение озаряется оглушением, пока он не обнаруживает себя в хватке обвивших талию рук. В ушах всё ещё гудит от физической и моральной нагрузки, которую принёс прошедший хорошо экзамен. Один из этапов пройден и остался позади выстраданным «отлично», о чём Чонгук рассказывает Тэхёну, когда они покидают университет, подальше от радостных и не очень возгласов студентов, опустошивших экзаменационную аудиторию следом. Аттестация омрачилась тем, как звенела тишина после пропущенного оклика одной из студенток, чьё имя уже которую неделю будоражит весь вуз. Одногруппники потупили глаза, в то время как экзаменационная комиссия сделала вид, что заминки в перекличке и не было вовсе. Предсказуемо, Лиса не явилась на экзамен, но её отсутствие ощущалось особенно сильно теперь, когда все знали этому причину. — Всё хорошо? Вопрос Тэхёна вынуждает брови свестись к переносице, сменив беспечную радость от сданной аттестации. Чонгук ёжится, чуть поджимая плечи, и просовывает руки в карманы куртки. — Да, — он косится на Тэхёна краем глаза и, когда замечает сомнение на его лице, подаётся ближе, чтобы прижаться поцелуем к беспокойно опустившимся в уголках губам. — Просто вымотался и всё. Чонгуку гадко от того, что лаской он пытается пустить пыль в глаза и отвлечь Тэхёна от вопросов, которые тот наверняка хочет ему задать, но это помогает. Тэхён отзывается на поцелуй и даже инициирует ещё один, прежде чем пропускает их обоих в подъезд своего жилого комплекса. Чимин утаскивает Чонгука к себе в комнату поболтать за каким-то новым фильмом, о котором он много слышал, пока Тэхён запирается у себя, чтобы добить рисунок к поджидающей его послезавтра сдаче. Чонгук отключает уведомления и откладывает телефон экраном вниз, пока укладывается на кровати друга и тянет руку в плошку с чипсами, в то время как на экране высвечивается заставка киностудии. Чимин не замечает ничего и принимается рассказывать про то, как провёл праздничные дни и как они с Юнги планируют отправиться на Чеджу после завершения сезона экзаменов и хорошенько там отдохнуть. Это звучит как потрясающая идея. Чонгук бы напросился с ними или предложил своему парню организовать что-то подобное, если бы уже не наметил вернуться домой, к выписке папы, как только закроет последнюю семестровую аттестацию. К тому же он не уверен, что сможет расслабиться достаточно, чтобы провести подобную поездку без единого переживания, живя в моменте близости и уединения со своим любимым человеком. Не когда он уже который месяц врёт ему в лицо, а Тэхён, кажется, начинает это чувствовать. Чонгук отводит глаза на экран ноутбука и присоединяется к просмотру включенного Чимином фильма до того, как они могут наполниться знакомым влажным жжением. — Я вроде как закончил. Голос Тэхёна вырывает из бессознательного транса, в который склонило затянувшееся кино. Поднявший голову с подушки Чонгук косится на прикорнувшего рядом Чимина, начавшего клевать носом ещё где-то на середине фильма. Он его не винит — сессия доводит даже сильнейших. Тихо слезая с кровати, Чонгук после затянувшегося дольше привычного мгновения берёт протянутую ему руку. Кончики его пальцев слегка подрагивают, пока они идут в комнату Тэхёна, освещённую разве что лампой на письменном столе. У него Чонгук и замирает, прямо рядом с выложенным рисунком, который Тэхён послезавтра представит экзаменационной комиссии. — Это... — он обегает лист обезмолвленным взглядом, не зная, за что зацепиться. Штрихов так много, и все они переплетаются друг с другом в невообразимую картину, вобрать которую сразу попросту невозможно. Ему требуется мгновение, чтобы осмыслить увиденное, и только тогда Чонгук поворачивается к остановившемуся подле парню со всё тем же обескураженным удивлением во взгляде. — Это хороший шок или?.. Тэхён смотрит с улыбкой, но даёт Чонгуку самому вложить свои чувства в слова. На это требуется минутка-другая, но когда младший всё же собирает мысли в кучу, то вновь опускает глаза на рисунок, пробегая по мазкам угля на белом листе, окрасившемся в размытые оттенки серого и чёрного. Тэхён был прав, когда сказал, что чёрно-белые рисунки могут выражать эмоции так же ярко, как и выполненные остальной палитрой цветов. Чонгуку даже не нужно касаться штрихов подушечками пальцев, чтобы собрать с них вложенную эмоцию. Ладонь тянется ему навстречу, укрывая половину размытого, грубо очерченного лица. Каждая рассекающая её линия врезается во взгляд и полосует, оставляя за собой ощущение опустошённого восхищения, для которого скудны любые слова. Человек на картине будто протягивает руку за помощью, но при этом всё равно прячет своё лицо. — Это очень красиво. Чонгук не сводит взгляда с рисунка, даже когда Тэхён привлекает его ближе и касается губами там, где свет лампы ласкает завороженное лицо. Поцелуй скулы затапливает кожу теплом, но оно быстро перетекает в озноб, стоит Чонгуку забраться на постель, пока Тэхён убирает рисунок в папку и относит её в гостиную. Он предложил Чонгуку остаться на ночь, и тот не отказался. В нём попросту не осталось сил на то, чтобы возводить преграды, которые и без того отняли у него непозволительно много труда. Вместо потраченных на это сил в Чонгуке взвилось навязчивое в своей искренности вопрошание: а стоит ли это того. Шаги за прикрытой дверью спальни не помогают с рябью, что скапливается под горлом и притупляет все его чувства, кроме боязни. Чонгук даже не понимает, чего боится сейчас, в тишине и уюте давно знакомой ему комнаты, рядом с близкими ему людьми. Это чувство так глубоко въелось в его кожу, что воспламенить его может даже самая малая искра. Такая, как сообщения в игнорируемой им переписке. Как много ты от него скрываешь? Улыбка соскальзывает с лица, стоит взгляду зацепиться за так и не прочитанное сообщение. Пересилив себя, Чонгук достал было телефон из кармана джинсов, но жалеет об этом, стоит ему смахнуть экран блокировки и наткнуться на то, что его там поджидало. Чонгук знает, что мог бы заблокировать номер. Только уверенность в том, что до него всё равно доберутся с другого телефона, перекрывает желание бросить контакт в чёрный список. Ханбина это разозлит. Чонгук сомневается, что за три года парень сильно изменился в том, как сильно не любил ждать и прикладывать дополнительные усилия, чтобы добиться своего. Ему нужно было всё и сразу. Чонгук просто понять не может, что ему понадобилось сейчас. Все эти воспоминания о нём продолжают всплывать в голове, и он не знает, как это остановить. Палец зависает над перепиской, пока Чонгук мечется между желанием отметить сообщения как прочитанные, чтобы его не докучал кружок оповещений, и вывалить на Ханбина то, что ему следовало сказать ещё давно. Он не хочет отвечать, потому что это спровоцирует разговор. Он не хочет отвечать, потому что тогда парень сможет вытянуть из него ещё больше и затащить туда, где несомненно хочет, чтобы Чонгук оказался — например, у него в окостеневших, способных лишь ломать руках. Чонгук уже тянется было нажать на переписку, не слыша ничего поверх стука сердца у себя в ушах, как дверь спальни открывается. — Кто написывает? Застигнутый врасплох, он поспешно блокирует телефон и вовсе откладывает его от себя, стоит вернувшемуся Тэхёну подойти к нему. Их взгляды, испуганный и озадаченный, встречаются, прежде чем Чонгук отводит глаза и цепляется за край кофты дрожащей рукой, не в силах скрыть своего расшатанного состояния. В тоне Тэхёна не заметно ни намёка на выискивание или ревность. Наверняка он спросил просто из интереса, но то, как отреагировал Чонгук, сметает невинное любопытство и обличает его в замешательство. — Брат. Чонгук отвечает первое, что приходит ему в голову. Только после того, как отмазка покидает его, он понимает, что прикрывается Чонхёном уже во второй раз — больше, чем может пролететь без подозрения. Его опасения оправдываются. Тэхён, очевидно, ему не верит, если судить по задержавшемуся на лице Чонгука взгляду. Его руки всё ещё подрагивают там, где младший вцепился в свою кофту, и бегающие глаза и поджатые будто в защите плечи выдают его с потрохами. — Чонгук, что происходит? Опустившийся перед ним на корточки Тэхён накрывает его колени, успокаивающе поглаживая поверх смявшихся джинсов. Его взгляд переполнен сопереживанием и непониманием того, почему его парень ведёт себя так странно. Если оглянуться назад, то уже не первую неделю. То, что Чонгук замыкается и копит всё в себе, когда у него что-то случается, было понятно с самого начала, но впервые тот довёл себя до состояния, когда вздрагивает от каждого громкого звука, отзывается немногословно, опасливо ёжится и оглядывается по сторонам, даже когда они просто идут по улице. Или же, как сейчас, укрыты стенами его квартиры, где, казалось бы, Чонгук должен чувствовать себя как дома. Это, очевидно, не так, если судить по дрожи поджавшихся губ и затравленным глазам, которые не могут взглянуть на Тэхёна в ответ. Пододвигаясь ближе, старший забирается между свешенных с края постели ног. — Пожалуйста, поговори со мной, — он говорит тихо, чтобы ненароком не спугнуть и без того зажатого в своей сдержанности Чонгука. — Я же вижу, что что-то не так. Чонгук свешивает голову, вжимаясь подбородком в ворот своей толстовки. Её рукава прячут пальцы, когда он стягивает их ниже и вцепляется в ткань до побеления костяшек. Ему так хочется ответить, заверить Тэхёна, что всё в порядке, что он неправильно его считал и переживать не о чем. Только язык не поворачивается больше врать. Взгляд на отброшенный словно от ожога телефон сильнее усугубляет вину, что всплесками собирается в уголках отведённых глаз. — Это из-за папы? — уточняет Тэхён, смотря на него с волнением. Он хмурит брови, пробегая взглядом по укрытому растрепавшимися волосами лицу, и говорит уже тише: — Или я сделал что-то не так? Чонгук качает головой, коротко и дёргано. Его глаза не могут оторваться от пола, пристыженные и наполняющиеся непрошеной влагой. Он не контролирует её, как и дрожь в своих руках, которые сцепил в надежде укрыть от Тэхёна своё волнение. Молчание, сдавившее лёгкие, стоило нерешительному вопросу оборваться, виснет в воздухе и не даёт дышать. Чонгук не может встретить обращённый к нему переживающий взгляд, потому что знает, что сломается, стоит ему увидеть разочарование его молчанием в любящих вопреки его лжи глазах. Это давит — отвращение к себе и злость на то, что он просто не может дать Тэхёну то, чего тот заслуживает. Правду, доверие, ответы на вопросы, что плещутся в готовой выслушать и принять душе. Вздох, который Тэхён выпускает, когда в ответ ему раздаётся всё то же молчание, так ощутимо сквозит разочарованием, что Чонгук не выдерживает. — Прости меня, Тэ. Он цепляется за руку Тэхёна, когда тот хочет подняться и оставить его в покое от своих расспросов, которые никак не могут выбить себе ответ. Пальцы Чонгука всё ещё дрожат, но этого достаточно, чтобы Тэхён моментально вернулся в его личное пространство, так близко, чтобы он мог вцепиться в него как в якорь в лице слёз, пролившихся за край его переполненной болью, страхом и ложью души. — Я соврал тебе, — слетает с губ вместе с первым всхлипом, который вырывается так оглушительно, что Чонгук на мгновение не может дышать. — Я так много врал тебе, обо всём. Он мотает головой, загибаясь и всхлипывая всем телом, когда поражённое лицо Тэхёна попадает в поле его замыленного зрения. Слёзы перекрывают гортань и не дают вымолвить всё то, что скопилось внутри, так, как Чонгуку давно уже следовало. Он всё равно старается, сквозь охвативший его плач один за другим выталкивая камни из возведённой им вокруг своих секретов стены. Он устал. Он больше не может держать всё в себе. Лучше Тэхён узнает правду, какой бы уродливой она ни была, прежде чем он сойдёт с ума и оттолкнёт его своим молчанием сам. Тэхён заслужил знать, что вбило между ними клин ещё до того, как их взгляды впервые пересеклись в стенах этой самой квартиры. — Чонгук, что?.. Тэхён привлекает его к своей груди, будто хочет удержать его единым целым. Чонгук всё равно рассыпается в его руках, подаваясь навстречу. Влажное от исчертивших его слёз лицо утыкается в тёплую шею, и он заходится очередным всхлипом и дрожит всем телом, несмотря на окутавшие его объятия. Это едва ли служит успокоением против пронзительной истерики, что подобралась со спины и нанесла фатальное ранение его хлипкому фасаду. — Я соврал тебе, Тэхён. Эти отношения для меня не первые, и я думал, что будет лучше, если я притворюсь... Если я притворюсь, что первый у меня ты, — сквозь слёзы выталкивает Чонгук, не в силах совладать с влажной дрожью в своём отчаянном голосе. — Потому что те отношения сломали меня. Он давится всхлипом и утирает глаза рукавом кофты, но это едва ли помогает скрыть дробящуюся маску его благополучия. Слова льются из него вперемешку с оглушающим плачем, от которого закладывает уши, но Чонгук уже не может остановиться, выпуская наружу всё то, что так долго держал под исчернившимся от бремени сердцем. — Я думал, что если сделаю вид, что их не было в моей жизни, то смогу двигаться дальше, но эта ложь душила меня всё это время, и я больше не могу смотреть тебе в глаза и врать, — он мотает головой, смахивая жгучие капли со щёк, и давится плачем. — Мне было так страшно, мне всё ещё страшно, Тэ, но я так больше не могу. Тепло кожи под его солёными губами ловит каждый чуткий всхлип, рвущийся из рвано вздымающейся груди. Чонгук не может перестать дрожать, дыша загнанно и надрывно, потому что вслед за очистившейся от лжи душой его накрывает страхом, что ответит Тэхён. Он старался вывалить всё до того, как услышит непримиримое, отравленное разочарованием прощание и хлопок двери ему в лицо, но теперь, в эхе оборвавшегося признания, Чонгуку страшно. Ладонь, что прежде поглаживала дрожащую от плача спину, застывает на его пояснице, обжигая сквозь ткань. Чонгук принимает это за отторжение, и его подсознание говорит ему отстраниться, не разбиваться окончательно от унижения и злости, что наверняка переполняет Тэхёна сейчас. Только вот он не может заставить себя разжать пальцы, вцепившиеся в парня намертво. — Пожалуйста, не злись на меня, — молит Чонгук, содрогаясь во всё ещё держащих его убаюкивающе крепко руках. — Пожалуйста, Тэхён, только не злись. Слёзы пекут глаза, мешая говорить, но он упрямится и просит наперекор унижению и страху. Чонгук задерживает дыхание, пытается так усмирить свой плач и чувствует, как руки обнимают его сильнее, а пальцы путаются в волосах. Силы покидают его тело вслед за очередным всхлипом, надорвавшим и без того пылающую от истерики грудь. Чонгук не понимает, что означает молчание Тэхёна, но тот не оттолкнул его. Наоборот, он притягивает содрогающегося в безмолвном плаче юношу к своей шее и успокаивающе поглаживает спину, сотрясающуюся от всё ещё простреливающих тело всхлипов. Он так хочет спросить, первым нарушить тишину и узнать, как скоро Тэхён окончательно разобьёт то, что от него осталось, своим ответом на признание. Только Чонгук не находит в себе сил. Под зажмуренные, вспухшие от слёз веки прокрадывается темнота, которую он встречает с истощившимся облегчением, позволяя близости опустившегося на постель следом за ним Тэхёна утянуть его в объятия болезненных грёз. Чонгук проваливается в обесточенный сон до того, как может себя остановить.