***
Однажды поздним вечером доктору Реддлу вновь позвонила мать его (уже любимого к тому моменту) клиента, жалуясь на сына, устроившего истерику буквально за сутки до следующего сеанса, десятого по счету. Она сказала, что Драко более не хочет посещать врача и никаким уговорам не поддается, более того — он не может успокоиться, кричит сквозь слезы, ломает вещи и чуть ли не волосы на себе рвет. Том улыбнулся самому себе, держа у уха трубку телефона. Ему трудно было сдержать улыбку, ведь он чувствовал, как мучается несчастный юноша от необходимости встретиться со своим врачом. Да, им определенно необходимо встретиться. И раз уж маленький Малфой так остро реагирует на приближение их встречи, следует организовать ее как можно раньше. Например, прямо сейчас. — Слушайте меня внимательно, миссис Малфой: я немедленно приеду и вколю Вашему сыну определенное, весьма специфическое лекарство. Видите ли, прямо сейчас он испытывает... — Том задумался над каким-нибудь несуществующим термином, — психологический коллапс третьей степени. Мое присутствие просто необходимо. Скорее всего, его придется госпитализировать. В случае необходимости я обо всем договорюсь, чтобы Вам не пришлось переживать. Получив нужный адрес, мужчина не заставил себя долго ждать и действительно приехал. Перед ним стоял фамильный особняк, высокий и мрачный. Не самая лучшая атмосфера для того, чтобы воспитывать ребенка. Неудивительно, что его клиент предстал таким отстраненным и печальным. Ни одного дома поблизости, следовательно, никаких соседей; вокруг особняка — лишь глухой лес, в гуще которого пряталось старое родовое кладбище. Абсолютная изоляция. Сколько бы младший Малфой ни уговаривал не приближаться к нему, его родители, к сожалению, куда большее доверие питали к Тому Реддлу, нежели к собственному сыну. Миссис Малфой верила, что все происходящее, даже если это подразумевает заламывание рук и введение подозрительных препаратов, исключительно во благо бедному Драко. Отца же семейства крайне прельщали подобные крайние меры, потому что день ото дня наблюдать столь жалкое зрелище в лице своего наследника стало для него невыносимым. Люциус был убежден, что его сын позорит образ их благородной семьи своим недугом. В глазах чопорного во всем Люциуса Малфоя поведение Драко выглядело скорее как каприз, чем повод для родительских переживаний. Приложив немало усилий, Том усадил сопротивляющегося юношу в свой кадиллак. предварительно заверив его родителей, что позвонит им как можно скорее. Правда, помогать Драко никак не входило в его планы. В планы врача входило ввести ему амфетамин, чтобы вызвать стимуляторный психоз, а затем упрятать в больницу ввиду попытки суицида, чтобы им пришлось видеться друг с другом каждый день. Реддл находил свою задумку весьма ироничной. — Сейчас будет немного больно, — ласково произнес врач, доставая из внутреннего кармана пиджака канцелярский нож. — У тебя будет течь кровь, но ты не умрешь. После этих слов Том крепко взялся за предплечье ничего не осознающего пациента и методично провел лезвием вдоль его запястья, вскрывая поверхностную венозную сеть. Мягкая бледная кожа поддалась давлению, выпуская наружу густую струю теплой крови. Как только Драко заметался по салону от невыносимой острой боли, Реддл убрал нож, чтобы не задеть по случайности более глубокие сосуды, и завязал руки Малфоя своим же кожаным ремнем, на всякий случай. Не хотелось бы, чтобы обезумевший от стимуляторов и кровотечения молодой человек мешал ему ровно держать руль. Это не составило особой сложности, ведь юноша плохо различал обстановку вокруг и едва ли ощущал самого себя. Он испытывал нечто ужасно неприятное, но не смог бы назвать причину или хотя бы место на собственном теле, откуда это ощущение исходило. В этот момент все его прежнее мировосприятие будто рухнуло, оставив после себя лишь всепоглощающее беспокойство, с которым невозможно было совладать. Он не узнавал Тома и не помнил себя, инстинктивно пытаясь разорвать залитый кровью ремень на руках, как угодившее в капкан животное норовит разгрызть собственное тело, чтобы освободиться. Лицо Драко приобрело мертвенно-бледный оттенок, дыхание стало частым и поверхностным, колени дрожали в судорогах. Ему казалось, будто он не помещается в машине, стены автомобиля давили на него. На шоссе они были одни. Исходя из предусмотрительности, Реддл обработал ножик спиртовым раствором и забросил его в придорожные кусты. Кадиллак мужчина припарковал подальше от ворот особняка, а Малфои переживали не настолько сильно, чтобы провожать их с Драко до самого автомобиля, что оказалось весьма на руку врачу-садисту. Теперь необходимо было оказать мальчику первую помощь — он уже потерял достаточно крови. Нисколько не утратив привычное ему самообладание, Том не спеша достал из ящика справа от руля аптечку и, вернувшись на заднее сидение, зацепил ремень за верхний поручень, чтобы руки Драко оставались вверху, и наложил на порез повязку, закрепив ее пластырем. Закончив с подростком, Том, наконец, сел за руль. Он был уверен, что Драко не умрет, ведь он не резал слишком глубоко и своевременно приостановил кровотечение. К тому же, дорога до клиники не займет много времени, а мелкий наглец в любом случае будет мучиться, что не могло не радовать. Однако некогда было расслабляться — необходимо было сделать звонок близкому другу в отделении реанимации, чтобы полностью контролировать ситуацию. — Это Томас, извини, что отвлекаю. Мой клиент... В общем, мне пришлось оказывать ему первую помощь. Парасуицид, — с заднего сидения раздался болезненный стон. — Прямо у него дома. Я на своей машине, сможешь принять меня в экстренном порядке? Я не стал вызывать скорую помощь, потому что он живет за городом, пришлось бы долго ждать. Спасибо. Этим же днем младшего Малфоя перевели из реанимации в одноместную палату общего отделения. По дороге в клинику Драко вырвало и он потерял сознание. Первым, кого он увидел, очнувшись в койке, оказался Том, который стал теперь, помимо прочего, его лечащим психиатром. Этот самый психиатр, как и обещал, недавно связывался с родителями мальчика, чтобы сообщить о необходимости долгосрочной госпитализации по причине крайне удручающего состояния их сына. «Ему также нужны сеансы индивидуальной и групповой психотерапии, но я пойму, если Ваша страховка не сможет такого позволить», — нарочно обронил по телефону Реддл, рассчитывая задеть чувство достоинства главы семьи. Это оказалось довольно просто, поэтому к концу разговора Том мог быть уверен, что Малфои оплатят и госпитализацию, и психотерапию. Они также выделили ему дополнительную сумму, чтобы убедиться, что нигде не сохранились записи о том, как лабораторное исследование обнаружило следы амфетамина в организме их сына. Они не были удивлены этим, а вот Драко, наверняка, очень удивится, когда узнает, что помимо индивидуальных сеансов ему зачем-то назначили посещение групповых собраний для наркоманов в подвале клиники. Молодой человек пребывал в крайней степени растерянности, походящей на оцепенение. Юноша не понимал, как он здесь оказался и почему его запястья перебинтованы. Последним его воспоминанием был хаос, который он устроил в родительском доме... и Том. — Что за дрянь ты мне вколол?! — ощетинился Малфой. — Не стоит повышать голос, Драко, — мужчина, со скукой наблюдавший за процессом переливания крови из пакета, перевел свой стеклянный взгляд на подростка. — Ты сильно испугал своих родителей. От вечной возни с тобой у них обоих уже наверняка появилась седина на голове. Драко не знал, не мог детально вспомнить, что он наделал, и потому сейчас его кольнуло чувство вины. Ему заранее было стыдно, что он мог опозорить своих родителей на глазах у Тома. Это заставило его поумерить свой пыл, но он не решился расспросить у Реддла о случившемся, исходя, опять-таки, из страха испытать так неприятное ему чувство стыда. Впрочем, это и не потребовалось, ведь мужчина прекрасно понимал, в каком смятении сейчас пребывает его клиент. Он жалобно свел брови, пытаясь запутать юношу тем, будто тот полностью выжил из ума и в припадке натворил делов, бедняжка. — Я не хочу, чтобы моим врачом был ты, — с трудом высказал Драко, изо всех сил стараясь не поддаваться давящей атмосфере, виновником которой, несмотря на свой жалостливый взгляд, очевидно являлся человек напротив. — Думаешь, кто-то другой сможет помочь тебе? Никто другой не откроет твоим глазам правду, Драко. А правда в том, что одному быть надежнее. Ты отдал свою судьбу в руки родителей, и что с тобой теперь? Несовершеннолетие — совсем не оправдание, мой мальчик. Любую близость следует пресекать по достижении осознанности, — Том огладил тыльной стороной ладони впалую щеку юноши, но тот моментально отстранился от него в страхе. Чужой страх не вызывал у мужчины ничего, кроме садистского возбуждения. Он пересел на больничную койку, наклонившись к бледному лицу мальчика. На лоб врача упала прядь черных волос. Удивительно, как они постоянно находились в аккуратной укладке, несмотря то, что явно завивались. Ни один волосок не выбивался из его прически. Малфою показалось, будто доктор не в себе. Хоть в его словах и была грамматическая последовательность, логика повествования оставалась для юноши слишком туманной, он не мог уловить истинный смысл монолога. И потому слушал еще внимательнее. Он не мог подумать о том, что психиатр под видом циничных убеждений станет нести какой-то бред, происходящий из абсолютного недоверия ко всему. — Ни на кого нельзя положиться в этой жестокой жизни. Когда я работал в другой больнице, к примеру, у меня появился маленький друг — это был воробей. И мне пришлось раздавить птенца в собственном кулаке, потому что он поставил под угрозу мой авторитет, когда коллеги заметили его в ординаторской. Драко был шокирован бесчувственностью Реддла. Он решил, что его лечащий врач не просто не в себе, но давно и неизлечимо болен, обреченный не испытывать ни толики сострадания. Глядя на свои изрезанные запястья, он не мог уяснить в своем уме, почему Том так ужасно обошелся с совершенно ни в чем не повинной пташкой. Зачем кому-то совершать такой бессмысленный и одновременно полный жестокости поступок, еще и на глазах у людей? Как мог он пригреть в своих руках крохотное существо, а затем убить его этими же руками, рассказывая об этом сейчас, будто это нельзя было разрешить иначе, словно это приемлемо и нормально? Малфой отказывался принимать, что это зверство могло иметь какое-либо отношение к авторитету. И в то же время подросток на неком подсознательном уровне чувствовал нечто ему знакомое. Кажется, ему было так же невыносимо показывать то, что он считал слабостью, как и Тому Реддлу. Да, такая тактика безусловно была ему знакома. — Самоутвердились перед коллегами за счет маленького воробья? — не сдержался Драко. — Самоутверждаются такие, как ты и твой отец, Малфой. Те, которых недолюбили родители в детстве. А у меня родителей не было. Драко никогда бы не подумал, что его жизнь станет хотя бы отдаленно похожа на то, что происходит с ним сейчас. И, признаться честно, лишь сейчас в его жизни, наконец, появилось что-то настоящее. Он не контролировал ситуацию, не знал всей картины происходящего и не помнил, как оказался под капельницей, но главным было то, что именно здесь он избавился от так давно гнетущего его родительского контроля. Он чувствовал себя во всех отношениях отвратительно, но не чувствовал необходимости скрывать это, как того требовали высокие нравы его семьи. Юноша неохотно вспоминал, как раньше проходили их пренеприятные встречи с Реддлом, и сейчас его парадоксальным образом успокаивало то, что скрывать что-либо от него просто невозможно. Не выйдет, даже если как следует постараться. Важное профессиональное качество для психотерапевта, не так ли? Да, все, что говорил Том, пусть и жестоко, быть может, совершенно несправедливо, но определенно не лишено правды. Драко начинал верить в это. Том же молча сидел рядом, поглаживая чужие изрезанные запястья, изображая заботу, и вспоминал маленького воробья в своих ладонях.Folie à Deux
4 мая 2022 г. в 16:52
Примечания:
Иллюстрация к драбблу: vk.com/wall-192056614_10909
Стоит уяснить для себя как можно раньше, что никому в этом мире нельзя доверять. Ни на кого, кроме себя, нельзя всецело положиться со спокойной душой. Ни на родственников, ни на приятелей, ни на лечащего врача. Чем больше в человеке перед вами благодати и безвозмездия, тем больше вопросов должно возникнуть у вас о том, что этот непогрешимый ангел хранит на своем заднем дворе. По крайней мере, именно так считал доктор Реддл.
Вероятно, если бы ученая степень и сопутствующие ей рекомендации важных знакомых имели не такое сильное влияние на поток клиентов и трудоустройство в целом, никто не подпустил бы Тома Марволо Реддла к столь тонкой практике, как практика врача-психотерапевта. Отработав необходимое количество часов в клинике, Том довольно скоро стал полноправным врачом в приватной психиатрической больнице с возможностью вести частную практику. Пока стены его кабинета пополнялись сертификатами и грамотами, во главе которых, несомненно, был диплом с отличием в области психиатрии и психотерапии, к Тому было весьма непросто придраться. Однако еще сложнее это становилось, когда приходилось брать во внимание обилие опубликованных им научных статей и толпы восторженных состоятельных клиентов. Никто, как правило, не задавался вопросом, закончили ли все они свой курс психотерапии, а последние безустанно советовали именитого врача очередному знакомому.
Однако долгие сроки работы нельзя было назвать промахом Тома, ведь их сполна оправдывал подход, в котором он работал: так называемый, классический психоанализ. Реддл обладал познаниями и в более современных методиках (сертификаты не дадут солгать), однако углубленный анализ стал любимейшим его инструментом в практике. Это позволяло ему подолгу не расставаться с клиентами и их деньгами, а предпочитаемая им категория нуждающихся лишь способствовала укреплению специфических взаимоотношений, больше напоминающих игры разума, нежели рабочий психотерапевтический альянс. Он изучал этих несчастных, словно коллекцию неуклюжих жуков, будучи жестоким ребенком, который любит проводить досуг за отрыванием крыльев бабочкам. Том прекрасно знал еще со студенчества — а учеба давалась ему проще простого — слабые места любого ментального недуга и принципы работы с оным, но на практике использовал собственную крайне фривольную, извращенную технику, в сущности которой лежало не что иное, как бездушные, хладнокровные манипуляции и надругательство над доверием беззащитных перед тяготами жизни клиентов.
Для новых в его работе недотеп с толстыми бумажниками у Тома Реддла даже имелась отточенная фраза, своеобразное приветствие, звучавшее так: «Вы сделали правильный выбор, когда решили обратиться ко мне. Потому как на данный момент только я являюсь ведущим специалистом в области Вашей проблемы». Стоило ему заговорить на тон ниже и добавить вкрадчивости интонациям — и этот примитивный гипноз действовал безотказно, особенно в сочетании со всученной на манер бизнесмена визиткой.
Чем больше информации он впитывал в себя, тем проще и спокойнее ему становилось манипулировать пациентами, получая за это не только стабильное финансовое вознаграждение, но и ни с чем не сравнимое садистское удовольствие. Сущая прелесть — третий год наблюдать за невинной глупой жертвой, совсем не подозревающей, что любимый доктор, за время «лечения» ставший самым близким, самым чутким в мире человеком, всего лишь нагло использует ее. За часовой сеанс с какой-нибудь истеричной дамой Том мог не произнести ни слова, наблюдая ее красочное выступление, а потом и вовсе стать для нее любовником. Некоторых клиентов просто необходимо учить близости. Как правило, Марволо вел нескольких таких дамочек одновременно. Забавы ради, ведь академический интерес его был утолен давно.
Последней из приятных новостей для Реддла стало известие о новом клиенте — молодом человеке с депрессивной симптоматикой. Особенно позабавило мужчину то, что вместо него в дверях стояла его мать, всеми силами старающаяся держать лицо, будучи при этом абсолютно расстроенной. Том, например, свои влечения может и скрывал, но никогда не подавлял, самодовольно потешаясь над пластом страдальцев-невротиков.
Одежда и украшения женщины выглядели несколько старомодно, но в их качестве и стоимости врач совсем не сомневался, поэтому старался обращаться с этой дамой подчеркнуто учтиво. В имитации человеческих отношений вежливость всегда давалась Тому Реддлу проще всего, а Нарцисса Малфой (озабоченная мать) так привыкла жить в обществе лицемеров, что даже заметив напускные манеры Тома, вряд ли бы сочла их поводом для беспокойства. Она вела себя примерно так же.
— Мой сын... — начала миссис Малфой. — Он стал сам не свой, причем совершенно внезапно и безо всякой видимой на то причины. Никогда Драко не вел себя подобным образом, его будто подменили.
Реддл едва сдержался от того, чтобы закатить глаза, мысленно прошипев латинское «ex nihilo nihil fit». Вероятно, что-то происходит с ее мальчиком уже довольно продолжительное время, но семья Малфоев не расценивает это как нечто ему вредящее; он же, их сын, более не в силах с этим справляться.
— Расскажите мне больше о том, каким он стал. Что изменилось в Драко? — Том сочувственно взглянул на женщину, смеясь про себя над престранным именем ее ребенка.
— Знаете, он всегда был таким очаровательным; активным и любознательным юношей, даже немного непослушным, чем временами раздражал моего мужа, — на этих словах Реддл сделал в своей записной книге пометку, чем привлек внимание Нарциссы. — Вы только не подумайте, что мой муж поднимает на него руку! У нас случаются мелкие бытовые конфликты, но не более.
Врач внимательно посмотрел на женщину и, улыбнувшись, положил ручку.
— Так что же изменилось в нем?
— Все началось с того, что его успеваемость в школе резко упала. Учителя постоянно жаловались на его поведение, пока он не перестал и вовсе посещать занятия. Мы даже наняли для него преподавателей на дом, но и с ними ничего не наладилось. Драко не дерзил им — он их просто игнорировал. И все это — в год его выпуска, как назло!..
Тому оставалось лишь гадать, за что миссис Малфой переживает больше: за будущее сына или за то, в каком свете его прихоти выставляют их семью. Через кабинет Тома Реддла прошло немало людей, чей жизненный путь явно был бы более гладким, если бы не пресловутые детские травмы и прочая, по мнению мужчины, дребедень, винить в которой чаще всего следовало родителей. Том не знал любви, но чувствовал, что миссис Малфой рассказывала о своем отпрыске с тем теплом, которое могла себе сейчас позволить, что обнадеживало. Отец мальчика вызывал сомнения в этом плане, как подсказывала психотерапевту его интуиция.
Тем временем Нарцисса продолжала излагать: «Кроме прочего, Драко стал жаловаться на плохое самочувствие. Примерно тогда же, после обследования у разных специалистов, он и вовсе перестал выходить из своей комнаты. Он постоянно расстроен чем-то, почти ничего не ест. Даже по утрам я видела на его лице лишь сплошную усталость, хотя Драко ложился спать иной раз и в девять вечера, что не похоже на него».
Обговорив последние нюансы, они условились о начальном графике. Первый сеанс выпадал на вечер следующего же дня — очень на руку обеспокоенной матери и предвкушавшему нечто необычное психотерапевту, который намеренно потеснил в своем расписании уже успевших надоесть ему клиентов.
Юноша пунктуально появился в коридоре за пятнадцать минут до начала. Заслышав за дверью своего кабинета шаги, Том встрепенулся, поспешив открыть ее, чтобы скорее увидеть нового гостя. По одному внешнему виду молодого человека врач понял, что это тот самый проблемный ребенок, о котором рассказывала ему вчера миссис Малфой. Высокий и худощавый, он прятал опухшие от слез глаза за спавшими на лицо прядями белых волос, лишь слегка оттенявшими еще более бледную кожу. Черный свободный костюм создавал впечатление о наличии дефицита массы тела у младшего Малфоя, что могло оказаться вполне реальным, учитывая слова его матери. Плотный пиджак с острыми плечами, черная рубашка из шелка, заправленная в брюки со стрелкой, пара широких серебряных колец на тонких пальцах — Драко Малфой выглядел дорого, был одет современно и со вкусом, однако тонкое чувство стиля никак не украшало его усталое лицо, на котором так рано начали прорезаться морщины. Он спал не менее двенадцати часов в сутки, но синяки под его глазами становились лишь глубже. Реддл сомневался, что когда-либо встречал юношу до того хрупкого и жертвенного в своей наружности. Глядя на этого субтильного мальчика, у Тома возникло предположение, что для Драко любое крупное событие в жизни может оказаться чревато стрессовым синдромом. Не похоже, однако, что юноша испытывал волнение, в данной ситуации вполне ожидаемое и естественное, либо же он весьма искусно подавлял тревогу, демонстрируя в глазах подлого врача не что иное, как «la belle indifference». Он походил на бледного призрака с холодными серыми глазами, печального и смиренного. Таких у Реддла не было давно, да и посещали его подобные кадры недолго, потому что вскоре заканчивали жизнь самоубийством. Однажды из-за этого его посетили представители закона, но он дал ложную наводку на коллегу, практикующего провокативную психотерапию.
— Прошу, — Том пригласил клиента в свой кабинет, и тот молча последовал внутрь, присаживаясь в кресло напротив стола Реддла, как-бы давая понять, что приглашение ему, в общем-то, не нужно.
Чтобы понять, что захватывало душу Тома Марволо Реддла больше самоутверждения за счет больных людей, достаточно было осмотреться в его кабинете. Первое, что бросалось в глаза на входе, — это увешенная дипломами и сертификатами стена, перед которой стоял буковый стол и стул с обивкой из ткани шениль. Несомненно, внешняя атрибутика привносила, по мнению Тома, большой смысл в его жизнь. Он был одержим возможностью приукрасить свой образ предметами статуса, носил заказанный в ателье костюм и наслаждался своим отражением в зеркале французского мастера восьмидесятых годов. Антиквариат занимал особое место в списке денежных затрат Тома. Обладание редкими вещами, будь то фарфоровая ваза из Китая или винтажный шелковый галстук, поселяло в мужчине чувство собственной исключительности. Некоторые из этих находок стали украшением его кабинета, что вызывало благосклонность и безусловно впечатляло состоятельных клиентов Реддла. Дабы не будоражить их психику, Том специально отобрал те вещи, которые не отличались ярким, броским дизайном, но в глазах человека, не лишенного вкуса, все же вызывали интерес: немецкие настольные часы с римскими цифрами и фигурными стрелками, серебряная визитница, миниатюрная фаянсовая ваза цвета обсидиана, а также черно-белая застекленная литография, изображающая некоторые виды змей.
Местный декор был выполнен в пастельных тонах, но Драко все равно не мог различить их из-за плотных светонепроницаемых штор. Кажется, здесь было много зеленых оттенков, что вызывало у него ассоциации с высокой травой, в которой ползают ядовитые гады. Он заметил, что его кресло было несколько ниже кресла врача, из-за чего Том возвышался над ним, как бы желая задавить своим статусом и расхваленной проницательностью.
— Для чего кушетка? — выразил интерес мальчик, пытаясь вести себя естественно.
— Для более углубленной работы, — усмехнулся врач и тут же спросил: — Не хочешь ли поговорить о том, что тебя беспокоит?
Разглядывать бледное лицо юноши в тусклом свете настольной лампы оказалось поистине упоительным занятием, его печаль была достойна кисти живописца. Том увидел в младшем Малфое ту же потребность, что обнаружил и у его матери, — потребность держать лицо. Он хмурил брови и отводил взгляд в попытках спрятать собственную слабость, но понимал, как тяжело ему это удается, отчего выражение его лица омрачалось одновременно отчаянием и уязвленной гордостью. Неудивительно, что на вопрос Реддла Драко не в силах был ответить, возможно, он и вовсе не знал, как говорить о подобных вещах.
— Ты выглядишь очень расстроено, Драко, — осторожно подкрадывался к сути проблемы Том.
— Я и в правду расстроен, — Драко вцепился пальцами в подлокотники и бросил полный злобы взгляд на мужчину. — Расстроен, что специалист с такой репутацией вздумал обращаться ко мне на «ты».
«Маленький стервец», — мысленно огрызнулся Том, вместе с тем начиная чувствовать азарт: новый клиент может и выглядит жертвеннее некуда, но он явно не легкая добыча.