Демоны Тривеллиджера

      Через неделю о празднике забыли вовсе, даже самые закалённые гуляки, побросав мишуру в разных переулках. Люди уже готовились выносить ёлки, некоторые даже с этим уже справились, выкинув её около дома, воткнув в сугроб с мыслями о том, что снег поможет ей прожить ещё некоторое время. Дети покорно ожидали продолжения учебного года, созваниваясь меж собой и, приникая к трубке так, чтобы родители не услышали, шептали всякую разную ругань, склоняясь к тому, что школу лучше сжечь, чем вновь в неё ходить.        Некоторые успели отличиться и кинули в окно петарду, с мыслями о том, чтобы школу закрыли на некоторое время и дали всем отдохнуть ещё немножко. Петарда испортила лишь один кабинет, попав на первую парту второго ряда. Вскоре хулиганов нашли и дома им была учинена жестокая порка вместе с наказанием на весь оставшийся месяц.        Дафна же заметила, что стала чувствовать себя немного хуже. Слабость и рассеянность стали привычными для неё ощущениями. Никакие таблетки не помогали, сон тоже не заряжал энергией. Она не могла понять, что происходит, хоть мозг и не давал команды разбираться. Девушка постоянно ленилась что-либо делать и часто стала находить себя на диване. Работа выматывала и надоедала до невозможности, постоянно рождая в голове не самые лучшие мысли.        Ещё и татуировка горела, обжигая руку. Не в прямом смысле этого слова, конечно, но Даф казалось — когда она задумывалась об этом, — что ещё секунда, и рука загорится самым настоящем красным пламенем, раскидывая в разные стороны прожорливые языки.        Этого не случилось не в прошлую неделю, не в следующую, но ощущение не покидало, став постоянным следователем.        Даф не решалась посещать больницы, считала просто, что это временно, и все недуги скоро пропадут, главное — дать им время. Внутри неё распространялось неприятное тёмное пятно страха, заставляя дрожать, будто от холода. Но то был не холод, не просто страх, как таковой. Что-то более глубокое и серьёзное завладевало её молодым телом и Дафна не могла дать отчёта, что именно. Даже в те минуты, когда сознание чётко давало команду делать что-то, она лишь отмахивалось, спирая всё на разыгравшееся воображение. Оно действительно становилось таким в те моменты, когда девушка приступала к написанию стать к следующему месяцу. В те моменты она не чувствовала себя больной, забывала напрочь об одолевшей её сознание хвори. Её тело очищалось от таковой и становилось таким, как раньше — расслабленным.        Только в такие моменты она могла полностью забыться и посвятить себя чему-то другому, нежели самокопанием или бессмысленным оглядыванием комнаты.       Так медленно подкрался к своему концу январь, а за ним февраль, забирая с собой последние холодные деньки (вместе с хулиганами-демонами, которых Дэминик и Даф уничтожали, то вместе, то по-отдельности), и ставя перед собой теплеющую и трепещущую весну, что сразу начала разрушать белеющие сугробы, превращая всё в огромные лужи. Заставляя подниматься из-под земли первые, неуверенные цветы, слишком аккуратно держащиеся на своих стебельках, словно боясь упасть в любую минуту.        Весна принесла с собой новых демонов. Нельзя сказать с уверенностью, что они сменяли друг друга, как и времена года, но новые появлялись с каждым разом. Они как-то странно толпились возле дома Даф, по крайней мере девушка находила их либо в своём квартале, либо в соседнем, как курящих подростков толпящихся у стены тёмными фигурами. Разрастаясь по стене огромными рычащими пятнами, они совсем не боялись своего обнаружения. Наоборот, они словно ждали этого, подбираясь с каждым разом всё ближе и ближе к дому.        Девушка не раз думала о том, что они переселились и их гнездо теперь рядом с ней, поэтому она потратила ни один день на его поиски, да только напрасно. Демоны, казалось, появлялись из-под земли, приходя из глубин самого Ада только ради смерти. Будто их отправляли на землю специально за ним. За печальным концом, который ожидал их здесь, где было целых два охотника на демонов, случайно оказавшихся в одном городе.        На смену весне пришло жаркое лето, одаривающее всё вокруг жгучими лучами, заставляя пот градом течь по лицу, застилая собою глаза и всё вокруг. Люди превращались в усталые тени, лениво ковыляющие по улицам. Они быстро загорали под палящим солнцем, находясь на своих дачах, возвращаясь в город темнее на несколько тонов. Становясь вместо бледных тёмно-коричневыми, настоящими чернокожими.        Что-то аномальное чувствовалось в погоде. Слишком душный и сухой воздух, заставляющий кашлять и судорожно глотать воздух ртом, наполняя лёгкие мелкой пылью.        Дафне было всё так же плохо. Мир терял свои краски, оставляя вокруг больную желтизну. В груди девушки поселился слепой дребезжащий страх, похожий на вибрирование телефона. Может, стоило давно показаться врачу, но мозг Даф откровенно был против этого. Будто там ей могли сделать намного хуже, чем было на самом деле или соврать насчёт диагноза. Непонятно, кому это было нужно, скорее всего, никому, но сознание Дафны было настроено весьма решительно, чтобы не позволить своей хозяйке дойти до больницы.       Поэтому приходилось жить так, как этого хотел мозг, а он хотел спать, драться с демонами и писать статью для журнала.        В июле Даф дали отпуск и все желания стали весьма материальными. Лежать на кровати было самым первым в её списке и несколько дней она провела именно так, замечая, что с ней явно что-то не так. С самой зимы её мучает усталость и слабость, больно давящие на мозг, нажимающие подобно огромному Божьему пальцу, словно в попытках наказать за все грехи.        Однажды, желая сходить в церковь и исповедаться, Даф поняла, что не сможет даже зайти на освещённую землю.        Тогда, стоя на асфальтированной дорожке, слыша бешеный и недоумённый стук сердца она поняла: что-то явно не так.        Она не была крещённой, а значит, не была защищённой. Вампиры, оборотни, что было замешано в её внезапном недуге?        Даф поняла, что может разреветься прямо на дорожке, смотря на белое каменное здание церкви, с высокими шпилями и сверкающими опасно крестами на самых их макушках. Кожа девушки покрылась мурашками от негодования и страха. Сама она не могла понять, отчего так. Почему ей не приятно находиться рядом с этим местом?        У неё не было возможности достать где-то святую воду, но, не задумываясь, первым делом она купила себе крест — дешёвое позолоченное украшение за вполне приемлемую цену. Если она вампир, то лишь от вида креста ей должно стать плохо. Но в магазине плохо не стало, поэтому беловолосая позволила себе купить крест и одеть его на шею, спрятав под одежду.        Из атеистки она вдруг превратилась в жуткого католика. Страх уже давно пульсировал в груди, но теперь становился всё больше, сжимаясь и разжимаясь подобно сердцу, стучащему рядом.        И всё-таки что-то было не так, но что, Даф понять не могла. Демоны у её дома, плохое самочувствие — всё это не спроста. Может, кто-то наложил на неё порчу? Бред. Никто не мог сделать этого, ведь врагов девушка никогда не имела, за исключением самих демонов, которые наверняка не знакомы ни с одной знахаркой.        Шёл июль — макушка лета, что говорило о ещё большей жаркости. Не покидало ощущение, что ты находишься на раскалённой сковородке, на самой середине, где находится самое пекло. Но поделать ничего не можешь, лишь смотря по сторонам недоумённо, не понимая, когда это ты успел очутиться здесь и сможешь ли выбраться.        Именно так ощущала себя Дафна, продвигаясь медленно к дому, не в силах унять учащённое сердцебиение. Вот в толпе, кажется, проглянула Руби, настойчиво звонившая весь последний месяц. И как она не могла понять, что общаться с ней не желают? Всё просто. Она самая обычная простушка, верившая в то, что всё вокруг светло и прекрасно. Не верившая наверняка в демонов, но жутко любившая Бога, не зная, как подтвердить его существование без слов.        Дафна свернула в переулок и быстро добралась до своего дома, где, первым делом, приняла холодный душ. Находится дома было невозможно, на самом деле, если ты не имеешь хороший кондиционер. Последнего у Даф не было, но почему-то в помещение ей было гораздо приятнее находится, чем на улице, где нещадно палило солнце, от которого, казалось, не скрыться даже в тени.        Это тоже волновало девушку. Её реакция на солнце пугало. Нет, оно не сжигало и не убивало, как бывает с вампирами в легендах и мифологии, но почему-то всё равно было неприятно. Даже раздражало, если стоять спокойно на месте, пытаясь нежиться в его горячих лучах.        Выйдя из душа, Даф, не одеваясь, подошла к зеркалу, с интересом разглядывая своё отражение. Никаких новых шрамов не прибавилось, лишь продезенфицируемые царапины. В последнее время демоны стали уж слишком яро проявлять себя и человеческих способностей Дафны не хватало, чтобы справляться с ними.        Но ведь с ней было Лимбо, мир, где существовали умершие, способные проводить через свой мир всяких разных демонов. Это было что-то типа границы миров, в которой девушка могла оказываться по неизвестным ей причине. Она могла поговорить с родителями, но не могла заставить себя вновь пойти к ним. Отца, по слухам, уже выписали из больницы, он дома, как и мать, но между ними и Дафной вновь возникла та тонкая ниточка, мешающая им пойти друг другу на встречу. То была совсем не та ниточка, не судьбоносная и не жизненная, другая, почти не заметная, но хорошо чувствуемая, даже посторонними людьми.        Но это было не важно, так, по крайней мере считал мозг, а именно его Даф слушала в последнее время. Лимбо подчинялось ей, и совсем недавно она научилась контролировать этот мир полностью, полностью отдаваясь ему.       Лимбо был подобно наркотику, требующего к себе постоянного внимания, вызывающего адскую зависимость. Дафна терялась, не в силах объяснить, сколько раз за неделю она оказывалась там, в сереющем пространстве, обретая возможность свободно парить по квартире или улице, не заботясь о последствиях. Они казались такими маленькими и далёкими, такими ненастоящими и глупыми, что заботиться о них было верхом её понимания.        Несмотря на всю боль, испытываемую ею за последнее время, она всё равно открывала Лимбо, гонимая каким-то неизвестным ей голосом. Он был ровным и спокойным, тягучим и плавным, и не слушать его казалось ей полнейшим бредом, хотя, скорее, неуважением. Голос не был приказным, но иногда казалось, что непослушание может нести за собой что-то страшное, чем приказ. Такой гнев, которого ещё никто не чувствовал. Гнев, который страшнее смерти.        О нём девушка старалась не думать, да и просьбы голоса ей исполнять нравилось. Обычно он просил открывать Лимбо или же молчал, зная, что Даф сама хочет этого. Они с этим странным миром стали завесить друг от друга, держаться рядом даже тогда, когда Дафна была на работе. Даже тогда, когда рядом с ней был Дэминик, Мур и Митч, знавшие о ней совершенно всё. В последнее время они начали относиться к ней с капелькой подозрения.       Кажется, они тоже начали замечать что-то странное в её поведении и словах, большинство из которых девушке не удавалось запомнить. Даже лёжа вечером в кровати, она не могла с точностью сказать, что произошло за день. Работа — да, но что кроме неё? Она не помнила. Не могла с уверенностью рассказать или воспроизвести события в голове, словно кто-то высасывал её воспоминания, подобно пылесосу, оставляя после себя белеющую дымку, полную сладкого дурмана.       После душа Даф пошла в комнату, устало бросив взгляд на холодильник на кухне, понимая, что есть снова не очень-то хочется. По правде говоря, она не могла с точностью сказать, когда в последний раз принимала пищу. Кажется, позавчера, когда к ней приходили ребята с огромной коробкой пиццы? Вкусной, пахнущей, пиццей.        Дафна, не разбирая дороги, кинулась обратно в ванную, где сложилась над унитазом, дрожа от рвотных позывов, заставляющих желудок бешено кувыркаться, подгоняя вверх несуществующую воду.        Через несколько минут, когда наружу вышел только желчный сок, девушка разогнулась и, всё ещё придерживаясь за желудок, вытирая губы пальцами рук, направилась обратно в комнату. В голове было тихо и спокойно, так же, как и довольно продолжительное время.        Несмотря на жаркое лето, в квартире Дафны было прохладно. Словно лето обходило этот дом стороной, оставляя там не до конца ушедшую зиму.        Но девушка не ощущала холода, не ощущала ничего, кроме беспощадных, выматывающих вспышек гнева, особенно в последнее время. Горело тело, заставляя бездейственно проводить дни на кровати, свято надеясь, что это всё в скором времени пройдёт.        Даф опустилась на кровать, слыша собственное биение сердца в груди. Кажется, ей снова нездоровится. Гораздо больше, чем раньше. Незнакомый яд просачивался по венам внутрь, с каждым днём завладевая ей самой; её телом, мыслями.        Был жаркий июльский день, такой, в который даже самые закалённые трудоголики чувствуют себя немного усталыми и вялыми. Многие поддавались тайным желаниям и сваливались в свои кровати и кресла, слушая монотонную речь в телевизоре. Будь то новости, сериал или какое-нибудь кино — всё казалось одинаково скучным и не способным привлечь к себе внимания.        Взгляд Дафны пробежался по стеллажу, задержавшись ненадолго на хрустальной розе — подарке Дэминика, что теперь занимала место на второй полке. Даже оттуда она выглядела слишком выделяющейся и яркой, что создавало о ней самое приятное впечатление. Подумать, что это Артефакт девушка никак не могла, так как никогда до этого ни с чём подобным не сталкивалась. Смотря на него, девушка ощущала в животе тлеющее чувство чего-то прекрасного и неповторимого, того, за что она должна была схватиться сразу, как за последний шанс вернуться к нормальной жизни, но не схватилась, слишком поздно обратив внимания. Конечно, как можно было прислушиваться к ощущениям в животе, тем более когда они ни о чём конкретном не говорят. То было не голодное урчание и не сосущее желание, даже не ноющая боль, какая бывает после побоев. Что-то намного важнее и конкретнее, но словами эти чувства Дафна объяснить не могла. Они, эти самые прекрасные ощущения, появлялись только при взгляде на розу, только же взгляд перебегал на что-то другое, как в животе вновь становилось пусто. И до ужаса легко, будто там совсем ничего не было.        Вдруг на улице что-то завизжало, пронзительно долгим визгом, напоминающий отчаянный, умирающий возглас умирающего животного, и Даф неловко вздрогнула. Рука автоматически потянулась к мечу, находящимся в ножнах около кровати, готовясь в любой момент вытащить его наружу.        Потом стало неожиданно тихо. Плечи девушки расслабленно опустились, из горла вырвался облегчённый хрип, который мог стать обезумевшим криком. Почему-то казалось, что что-то там, за окном, определённо происходит, иначе Дафна не напряглась бы так. Или визг был настолько ужасным, что заставил девушку поверить в то, будто что-то происходит?        Но кто мог так визжать?        Поддавшись внезапному порыву Даф подорвалась с места и не спеша направилась к окну, которое было открыто нараспашку. Затащив в комнату штору, похожую на чернеющий флаг, что свободно развивался со стороны улицы, девушка обратила внимания, насколько она, штора, испорчена. «Вся в мелких и крупных дырочках,» — подумала рассеяно Даф, отмечая, что она ещё и влажная, и с отвращением отбрасывая её от себя. Штора ударилась об стену и спокойно повисла около открытого окна, готовясь в любой момент вновь выскользнуть на свободу.        Девушка выглянула наружу, где простирался жаркий день. Улицы были пустынны, — оно и не удивительно, — в такую погоду только мазохист высунет нос из квартиры, несмотря на ужасный, распространившийся по гостиным и коридорам жар, от которого не было спасения даже в подвалах частных домов.        И вдруг визг повторился вновь, заставив Дафну отпрянуть от окна. В ту же секунду на подоконнике появилось нечто, отдалённо напоминающее человека. Длинными руками он цеплялся за оконную раму, ногами упираясь в стену со стороны улицы. Не понятно, как он смог забраться на такую высоту, только если применял левитацию, но по нему такого сказать было нельзя. Он из последних сил впивался длинными пальцами в раму, как в угасающий лучик надежды, взирая на Даф пустыми глазами, один из которых пересекал длинный сереющий шрам. Сама кожа существа была по-настоящему бледной, как первый снег или молоко, вылитой в прозрачное блюдечко. Так же на существе не было волос, голова покрыта лишь слоем грязи, словно существо любило шариться по помойкам и купаться в лужах, находя грязь даже там, где её нет.        Издав какой-то нечленораздельный звук существо, которое вслух не возможно было назвать демоном, таким он нелепым и странным выглядел, двинулось на Даф, запрыгивая в комнату, зацепляясь правой ногой за раму и падая лицом вниз, шкрябая при этом ногтями по полу.        Девушка не могла понять, что за существо перед ней, но ей хватило ума достать меч из-под кровати и наставить его на существо, лезвие приставив к шее.        Она думала: убивать его или же пощадить. Будучи растерянной Дафна совсем не знала, как следует поступить. Существо казалось ей слишком бедным и нечастым, чтобы принимать его за демона. Его глаз, единственный, что мог смотреть тупым затуманенным взглядом, был направлен прямо на неё. Его, кажется, не волновало то, что он лежит на волоске от смерти и одно движение руки Даф, и меч перережет его тонкую шейку, выпуская наружу горячую кровь. Если она в нём, конечно, была.        Его губы, безумно тонкие и бледные, зашевелились, пытаясь выговорить какие-то, известные только ему, слова. Даф всё ещё стояла над ним, когда он тихо, но вполне отчётливо произнёс: — Госпожа…