look, the stars are crumbling.

зима приходит почему-то с востока: так странно и необычно, наверное, вместо оранжевого диска солнца глаза встречаются с коркой льда, обмороженными руками, ощущением вечности внутри. ну, или, на крайний случай бесконечности. она напоминает длинный темный туннель, пещеры, в которых отсыревшие от воды камни с каждым днем становятся меньше. тускнеют. вода — холодная, небесно-голубая, будто небо над макушкой — с шумом стекает под ногами. альбедо чувствует дрожь, пытается найти глазами рыбу, плавающую где-то недалеко, а потом выходит, оставляя следы на снегу рядом. он скрепит и крошится, напоминает муку, обрамляющую ветки деревьев. у альбедо в аквамариновых зрачках отражается не только высокая белоснежная гора, но и плывущие сверху облака. картинка смещается, когда он моргает, сбрасывается, будто фотография вдруг испортилась. ему бы хотелось нарисовать эту вечность на странице сохраненного дневника, но сейчас нет времени. нужно идти, оставить место и спокойствие, прийти в шумный мондштадт, где улицы пропитаны запахом жареной курицы, овощей, повсюду слышен смех или чьи-то секреты. неинтересны чужие мысли или чувства, разорванные сердца, которые у кого-то болят. хочется тонкого, неловкого молчания, которое бы отдавало в легких коркой льда. хочется, чтобы ноги болели от долгой ходьбы, чтобы его меч затупился, чтобы приходилось мыть волосы в той самой холодной воде. руки мерзнут. греет дыханием, двумя выдохами на красную кожу, которую потом прячет под перчатками. за спиной оставшиеся куски леса, зеленая трава, которая все еще окутана снегом. он оставляет сзади за собой дорожку из отпечатков ног, похожую на узкую маленькую тропинку. идет, рассматривая перед собой огромные пустые поля, ветер из ледяного меняется на более теплый. и лето, которое является почти что постоянным, дует ему в спину. подталкивает. волосы, собранные аккуратно в хвост, чувствуют прикосновения ненастоящих пальцев. чувствуют, будто кто-то тянет за резинку, чтобы их распустить. золотые пряди, отражающие яркие-яркие лучи. альбедо будто приносит с собой какую-то стужу, зной или холод. приносит вместе с собой молчаливые выдохи, успевает увернуться от бегущего кабана, который почти что задевает его, визжа от страха. прямо перед входом в город резкий поток такого же рьяного ветра уносит одуванчики, растущие прямо возле реки. они попадают в лицо, заставляют альбедо чихнуть, прикрывая ладонью лицо. кожаные перчатки, закрывающие кожу, натягиваются; пряди волос, попадающие по щекам и шее, наконец перестают танцевать в такт музыке погоды. из-за этого альбедо буквально на лестнице замечает мальчика, чуть не врезается в него, катерина улыбается, машет рукой. боже, бедная, как она не устает постоянно тут стоять? наверное, это тяжело. — добрый день, альбедо. у меня для вас есть поручение. тяжело просить о таком, конечно, но вы лучше всех знаете драконий хребет. а то боюсь, что путешественник без вас там точно заблудится. или, чего хуже, замерзнет, — она поправляет платье, перескакивая взглядом с альбедо на стоящего рядом того самого мальчика. он умудряется взглядом сразу зацепиться за открытую спину, висящую косу, которая как будто бы по цвету напоминает цветочный мед — немного лохматая, но заплетенная кем-то с заботой. чужая улыбка кажется настораживающей, а еще с ним, оказывается, кто-то летает. маленькая и смешная. выглядит, будто чья-то фея. только их, конечно, не существует. разве что в сказках? — подскажите, а в чем дело? — поступили сообщения от разных членов гильдии искателей приключений о том, что где-то на горе остановились фатуи. на них наткнулись несколько человек, в том числе и беннет. мы можем доверить такое только нашему лучшему рыцарю, итеру, а защиту можем доверить только вам, альбедо. справитесь? — ладно, — вздыхает, отвечая мягкой улыбкой, чтобы не выглядеть грубым, — конечно, я помогу. — спасибо вам, отправляйтесь, как сможете, буду непременно ждать вас обратно. перед ним, чуть выше на голову, появляется как раз этот путешественник, альбедо чувствует от него тепло и запах лакрицы. чувствует, будто перед ним стоит огромная сила, которая не зажглась еще прямо внутри. игнорирует открытый живот, тонкие плечи, те самые растрепанные волосы, еле-еле подрагивающие от летнего дыхания. — я никогда не видел ничего подобного. скажи, а это кто рядом с тобой летает? — вот видишь, зря ты называл меня летающим куском мяса, кто-то мной восхищается. — скорее, — альбедо подходит ближе, — я хотел бы исследовать. мальчик, стоящий рядом, начинает смеяться, упираясь руками в коленки. его глаза смешно щурятся, когда он пытается остановиться или подняться, а девочка, что летала рядом, обиженно отвернулась. альбедо не понимает. не знает, что это. сжимает руки, скрипя перчатками, а потом сжимает легкие, не говоря самого важного. — что-то не так? — нет-нет, — почему-то его кожа притягивает взгляд, — прости. это паймон, она моя лучшая подруга, помогает мне освоиться в этом мире, просто я недавно пошутил, что она летающий кусок мяса, который все хотят скушать. вот она и обиделась. — не хотел задеть, если честно, я просто правда такого никогда не видел. и таких путешественников тоже. я, кстати, альбедо. — итер. мне про тебя уже рассказывали, — чужая протянутая ладонь, приветливая улыбка, добрые янтарные глаза. альбедо пытается понять его мысли, но это тяжелее даже, чем чтение романов. корявая попытка улыбнуться в ответ, неловкие жесты, которые сквозят холодом. — а что рассказывали? они двигаются немного вперед, альбедо царапает подошвой дорожные камни, чувствует аромат тушеных овощей, смешивающийся с цветком сахарком, сесилией и ветряной астрой. наверное, итеру бы что-то из этого подошло. только на лице нет этого дружелюбия, там лишь пустые зрачки, останавливающиеся где-то на участке чужого лица. вопрос остается без ответа, итер лишь улыбается еще шире, уходя дальше к воротам города. — боюсь, что ты так замерзнешь, если собираешься идти со мной на гору. непонимающий взгляд, который останавливается на альбедо. итер оглядывается на паймон, пожимает плечами, как будто никогда не видел белого снега или не чувствовал сжимающего легкие холода. наверное, он из тех краев с вечным летом, в котором есть запеченные яблоки или, например, реки никогда не становятся льдом. он из тех краев, в которых деревья от ветра начинают сгибаться, тонуть, будто в огромном море. и море, кстати, тоже шевелится, будто волнуется постоянно. думает о чем-то или о ком-то, кого когда-то любило. море становится пенистым, отдает золотым сиянием от луны сверху. полнолуние часто тонет в зрачках, если долго-долго на него смотреть. люди же тонут в воде, остаются пустым телом среди камней, песка или ракушек. только рыбы, плавающие мимо, могут увидеть оставленную грусть после смерти. к сожалению, с ними никто не прощается, о них потом забывают или вечно тоскуют, их запоминают ярким смехом, скорбью, ненавистью. теплым рукопожатием. альбедо засматривается на итера, вспоминая половину жизни, а потом ощущает тепло. тепло это от чужой ладони, сжатой у запястья, потому что итер тащит его по мосту вдаль. они бегут, бегут и бегут, не останавливаясь, пока не заканчивается воздух. глаза смотрят на его тонкие пальцы, запоминают движения. редко кто раньше, кроме сахарозы, подходил так близко. или дотрагивался. наверное, прикосновения бывают приятными, особенно, когда перчатка чуть-чуть сползает вниз по руке. мягкая, будто сладкие ягоды, улыбка. нехватка воздуха. паймон, летящая сзади. — ты, наверное, давно так не бегал, да, альбедо? кивает, не успевая отстраниться. он знает, что это очень близко. рассматривает его на расстоянии пары сантиметров, не говоря ни слова. итер убирает с волос какие-то листья, смеется нежностью, будто пытается продырявить грудь. интересно, а все путешественники такие? оставляющие свои отпечатки даже через одежду. конечно же нет, было бы глупо думать иначе. не все такие. только итер такой — словно огромное массивное дерево (липа или дуб), которое укрывает от ветра. — веди к драконьему хребту, а то скоро стемнеет, надо будет где-нибудь разбить лагерь, как думаешь? — тут не так далеко на самом деле, да и лагерь не придется разбивать, — мимо них пролетает птица, — да и лагерь у меня на горе есть, там можно переночевать. только еды не так много, я обычно один. — всегда? — почти да. мне нравится одиночество. а люди... белые волосы касаются затылка, когда альбедо приподнимает голову вверх, чтобы увидеть в небе очертания облаков и дотронуться ресницами до солнца. это тепло другое, оно будто не может тебя ни обжечь, ни заставить сгорать. но чужие прикосновения, слова или эмоции — да. ты горишь от них. горишь от людей, как яркий победный огонь, который скоро погаснет. и это пламя превращается в боль, будто накрытые сверху одеялом плечи. такой огонь оставляет после себя только черные угли, забытые среди высокой травы. — с ними сложно. — понимаю. бывает сложно понять, что кто-то думает или почему делает то, что ты бы никогда в жизни не стал делать. иногда проще говорить на языке цветов. подбирает где-то впереди цветок-сахарок, который почти сразу вручает альбедо. это так странно, когда дарят цветы. тонкие лепестки, хрупкие-хрупкие. сладко пахнет. альбедо незаметно растягивает губы в улыбке, быстрее шагая вперед. они словно знакомы не пару минут, а целые столетия, проведенные вместе. словно знает итера очень-очень давно. цветок остается в его ладони на протяжении всего путешествия, пока они идут по тропинкам, проходят поля, заходят в лес и резко ощущают, как ветер несет с собой холод. альбедо накидывает на его плечи плащ, ведет вглубь, выходя из леста к небольшому мосту и стоящей вдалеке горе. она будто огромный клык, покрытый льдом, одиночеством и зноем. мороз вызывает мурашки, паймон что-то говорит про “альбедо был прав, тут очень холодно”. пересекают мост, итер оборачивается на хрустящий под ногами снег, кутается в чужую одежду, путая волосы. все это — скользящая секундами нежность, которую невозможно описать словами. альбедо бы нарисовал: румяные щеки, тонкие руки, спутанные медовые волосы, наверно, мягкие на ощупь. протягивать руку становится сложнее, особенно, когда итер хватается за нее крепко-крепко. не дай бог упадет. между ними как-то немного неловко, но тепло. неловко, но спокойно. они говорят о двалине или венти, которого альбедо почти никогда не знал. говорят про алхимию, путешествия, про любимую еду, которой у паймон находится слишком много. впервые за день альбедо смеется. почему с ними так неожиданно хорошо? словно он дома. дом? в книгах писали, что это место, которое становится для тебя важным. либо из-за людей, либо из-за того, какой смысл ты туда вкладываешь. дом может быть кирпичным зданием или просто стулом. дом может быть человеком. если так подумать, то и дома у альбедо никогда не было. ни места, ни человека. кроме учителя. но учитель говорила когда-то, что “ты обязательно встретишь кого-то, с кем будет легко”. чужая рука снова сжимает его — в этом жесте собрана вся коллекция цветов и ягод, которые он знает. — мы почти пришли. сильно замерз? я же говорил, что будет холодно. — п-паймон тоже замерла, неужели у тебя не найдется чего-нибудь для меня? — только если горячая еда. — ладно-ладно, тогда я согласна. как раз доходят до лагеря, спрятанного под снежной горой: там можно увидеть кучу разноцветных баночек, много книг, остатки от когда-то горящего костра. Исписанные листы, чернила. все отдает меланхоличностью, но больше — одиночеством. итер видит это, а потом смотрит, как альбедо пытается зажечь костер. в его плаще тепло, пахнет почему-то как раз цветами и снегом. хотя итер никогда до этого не знал, как снег вообще пахнет. — ты все это перечитал? — тут еще даже половины нет, с книгами не так скучно и там много информации о мире. и о том, как понять других. не то, чтобы у меня стало лучше получаться. — ты слишком много от себя требуешь. возьми, — отдает плащ обратно, накидывая на плечи с ответной мягкостью, — мне стало теплее. — уверен? — не волнуйся, тем более, мы пришли сюда искать фатуи, не забыл? альбедо выкладывает свой дневник на стол, накидывает плащ, пытаясь рассмотреть закрепленную на доске карту, чтобы сделать отметки. — а тебе говорили примерно где видели их в последний раз? — последний раз был возле ущелья спящего дракона, кажется. но они могли за это время уже уйти или вообще разбить лагерь в другом месте. — начнем оттуда? снег грустит под ногами как тонкие сухие ветки (или чьи-то кости, как посмотреть), пока они поднимаются. шелестящие от ветра кусты, сломленные под весом холода и тяжести. ни цветов, ни тепла, ни солнца — только холодные прикосновения к коже, от которых у итера появляются мурашки. паймон не отходит, летит рядом, почти прижимается, а спина альбедо кажется слишком маленькой, даже если он впереди. даже если кажется, что он защитит. даже когда блеск от его серебряного меча отдает слабыми бликами в зрачках, то этого недостаточно. подходят ближе и слышат чьи-то разговоры, много шума, такой же хруст веток под ногами, итер чувствует запах металла и тянет альбедо за рукав. в этом жесте читается “будь осторожен”, но альбедо лишь странно смотрит. отвлекается. ему непонятно, что это за чувство внутри вдруг стало бить тревогу. почему вместо пустоты или равнодушия в нем вдруг рождается что-то без слов или описаний, настолько глубокое, будто безмерная тоска по кому-то? кого еще даже не было. или кого он даже не встретил. хотя вот, итер перед ним, с ним все хорошо. итер рядом. у итера теплые руки. не смотря на невозможный мороз. итер единственный, кто сейчас осторожен и кто смотрит по сторонам, не забывает про задание. альбедо смотрит через чужое плечо и видит фатуи, говорящих о чем-то. их несколько — здесь, по крайней мере, было около трех, остальные скорее всего чуть глубже в сторону к пещере. и внезапно они чувствуют, как дрожит земля. это будто землетрясение, но странное. таких не бывает. альбедо чувствует, что что-то не так. чувствует моментом, когда отталкивает итера в сторону, пока на них падает лавина снега. итер отлетает, а альбедо накрывает почти с головой. секундное помутнение, а может прошла вечность? стало темно и как-то по-настоящему жутко холодно. непонятно, настал ли вечер, окутало ли тьмой весь тейват или только его? пить хочется. странно. странно-странно. — очнись, — чей-то голос? знакомый тембр, запах тоже знакомый, сладкий-сладкий, — очнись же, давай. пожалуйста. наверное, это пальцы, такие теплые, прикасаются к его щеке, сотканной из тысячи маленьких снежинок. либо так кажется. альбедо хочется спать. он будто бы всю жизнь не высыпался. но ему становится тепло, а еще мягко. резкий свет пробивается сквозь ресницы, приоткрытые веки, небо над головой становится огромным открытым миром, картиной, которую кто-то еще не дорисовал. — я отключился? — паймон, он очнулся, — чужие волосы как будто лезут в рот, альбедо хлопает по спине, ощущая, что ему не хватает воздуха. — задушишь, — но обнимает в ответ. улыбается. — я даже не успел ничего понять, как на нас обрушилась куча снега, ты меня оттолкнул, а сам был без сознания. фатуи ушли, пока мы с паймон даже не знали, что делать, если ты вдруг.. — все в порядке, — ладонь альбедо касается чужой кожи, перчатки не передают нежности, но итер, наверное, чувствует. а потом выдыхает и успокаивается. помогает встать, отряхивает от снега и держит. это тепло. его не перепутать с другими чувствами, оно не передается от костра или от теплой воды. это тепло бывает только от человека. альбедо чувствует это, знает. он чувствует чужие руки или что-то еще — непонятное, смутное, будто бы глаза застелены пеленой тумана, но все же. такого с ним не было. в нем будто растет цветок, который потом обязательно расцветет и завянет, но он будет красивым. красивым, как чужая забота, красивым, как чужая улыбка. — надеюсь, катерина не будет зла, что мы не смогли ничего сделать. альбедо сжимает его плечо, за которое держится. волнение? тревога? беспокойство? это слова, о которых он читал в книгах. эмоции, о которых он не знал. итер волнуется. его глаза разрываются от искренности, а голос дрожит. — я же сказал, что я в порядке. почему ты все еще переживаешь? — так заметно? — даже слишком, — попытка улыбнуться, сорвать кусок доверия, чтобы они могли отдышаться, — а насчет катерины. я ей объясню. продолжим задание в другой раз, наверняка они еще где-нибудь появятся. зима почему-то приходит с востока: блуждающее в потемках солнце, будто ведро в узком колодце, вдруг прорывается и ослепляет на несколько секунд. холод окутывает одеялом с плеч и до ног, забирает ценное, а оставляет самую малость. альбедо, как и в тот раз, отдает свой плащ итеру, чтобы не видеть синих губ или не слышать дрожащего голоса. и в этом, как ни странно, все отличие. в заботе. и в одиночестве.