катастрофически.

Я бы не сказал, что мне тебя не хватает, Поттер. Было бы очень странно расстраиваться из-за твоей смерти - разве что из вежливости поддержать общую тоску на похоронах, с понимающе-печальным видом произнеся что-то в духе "он был лучшим из нас". Разве что больше всего на свете хотеть броситься в могилу за тобой, разве что изо всех сдерживать желание кричать и выть по-волчьи от безысходности, а придя домой закрыться в комнате и плакать так неистово, что даже обычно равнодушные родители будут обеспокоенно стучаться в дверь и безуспешно пытаться помочь. На большее я не способен, прости. Все вокруг уже потихоньку выбираются из тянущего на дно болота скорби, заново учатся жить собственной жизнью не оглядываясь на прошлое, и у многих даже неплохо получается; мне же этого делать не пришлось -

едва ли я смогу перестать думать о тебе хотя бы когда-нибудь; едва ли смогу засыпать не представляя, что ты жив и просто как обычно ушел ночевать к себе, потому что терпеть не можешь, когда я во сне случайно касаюсь тебя своими ледяными ступнями; едва ли перестану находить напоминания о тебе во всех вещах, что меня окружают, даже если брошу все и уеду на край света; едва ли смогу полюбить другого человека так же сильно, как любил и по сей день люблю тебя

- просто потому что я в этом не нуждаюсь. И мне противно видеть людей, которые корчат из себя несчастных страдальцев, когда речь заходит о тебе. Они понятия не имеют, кого оплакивают. Они не знают, о чем ты почти беззвучно шептал ночами, уткнувшись мне в спину, чего боялся до немой дрожи во всем теле и как тебе на самом деле было тяжело нести бремя Мальчика-который-выжил с вечной необходимостью оправдывать чужие завышенные ожидания. Они не знают о тебе толком ничего и говорят мне о том, как сильно по тебе скучают - и не понимают, почему я молча разворачиваюсь и ухожу, не в силах терпеть это неприкрытое лицемерие. Я слишком ревностно отношусь к своей скорби, чтобы делить ее с кем-то еще. Она - самое сильное, что у меня осталось от тебя, а потому прости мне наглость относиться к ней так же, как я относился к тебе. Я наверняка знаю, что ты сказал бы, если бы был жив - скупое "я так и думал, Малфой" с короткой сухой усмешкой. Мог бы наверное и посмеяться - "и что, скорбить по-твоему тоже по-гейски?". Наверняка прикоснулся бы ко мне так, как делал это обычно - коротко и смазанно, как это бывало, когда мы оказывались рядом в толпе или проходили навстречу друг другу в коридоре - ты ведь знал, что это сводило меня с ума. Вместо тысячи слов - одно мгновенное прикосновение, повседневный жест привязанности чтобы напомнить о себе и как бы сказать "сейчас я не могу прижаться к твоей груди и не отпускать, пока нас не разобьет в очередной раз что-то непредвиденно-обыденное, но помни - хотя я не рядом, мы с тобой все равно всегда вместе". Чувство невероятной силы било меня под дых каждый раз, снова и снова, когда это случалось, а ты, зная об этом, продолжал. Если бы ты был жив, то, наверное, однажды убил бы меня неожиданным прикосновением своих теплых рук - а я был бы, если честно, не против. Мне не за что извиняться перед тобой. Все то, что я говорил, было искренне - вот только я бесконечно жалею о том, чего не успел тебе сказать. Ни единого "я люблю тебя" и "спасибо за все", а ведь в последнее время эти слова часто адресуют тебе - вот только никому не приходит в голову, что они нужны были тебе при жизни. Такие короткие и искренние в своей простоте фразы; вовсе не безостановочные помпезные "ты герой", "гордость магического мира" и "избранный". Я знал о том, что тебе не нравится это слышать, тебе попросту казалось, что это все извращенное преувеличение и культ поклонения подростку - вероятно, так оно и было - а потому я никогда не говорил тебе ни слов любви, ни притворного восхищения. Ты не знал, как я дорожу тобой на самом деле, не знал, люблю ли я тебя вообще; а мне просто хватало твоего присутствия, тела и собачьей верности, чтобы знать, что ты безоговорочно мой от начала и до конца. Раз за разом повторяя те слова, которые я должен был сказать тебе еще при жизни, я задаю себе одни и те же вопросы, не давая свежим ранам окончательно зажить. Мог ли я что-то изменить? Умер бы ты, если бы знал, что любим мной? Стал бы идти в таком случае на верную смерть? Я, наверное, заслужил провести остаток жизни, терзая себя бесконечными сомнениями - такова цена моей прежней гордости. Твоя могила - скромный серый камень без портрета - ютится на магловском кладбище рядом с могилами твоих родителей (я не сомневаюсь, что если бы ты мог выбирать, то выбрал бы именно это место). Все венки, цветы и подарки уже давно растащили и выбросили, а посещать место захоронения без крайней необходимости запретили - маглы стали жаловаться на частые столпотворения странных людей в длинных плащах на кладбище, подозревая их в оккультизме, и повседневные паломничества к твоей могиле было решено прекратить. Я не могу перестать ходить к тебе каждую субботу, вырывать сорняки и поливать растущие возле оградки твоих родителей лилии. Это единственное, что я теперь могу делать для тебя. Единственное, что напоминает мне о том, что мне тоже не чуждо повседневно-человеческое, единственное, что не дает мне полностью раствориться в себе и своей непрерывной боли. Спасибо тебе, что даже сейчас напоминаешь мне о том, что я жив и мне нужно двигаться дальше - как уже сделал однажды, появившись в моей жизни. Я бы точно не сказал, что мне тебя не хватает. Я нуждаюсь в тебе просто катастрофически, Поттер, и ничего не могу с этим поделать.