Каирны строятся и рушатся

      У Хайтама было много времени подумать о новом доме, и несмотря на это, он был последним из окружающих, кто осознал своё в нём место. Осознал, что он теперь часть не только огромного механизма Незримых, но и малого Рейвенсторп, видимого, земного и простого. Хайтам не заметил, как это произошло, он никогда нигде не был чужим, потому что точно также не был своим, до тех пор, пока вдруг не стал им здесь. Он мог бы сказать, что Эйвор лишила его птичьих прав, но учитывая, что вступил он в Клан Ворона, получается, наоборот, выдала птичье признание. Из сокола в вороны. Кто-то скажет, сомнительная метаморфоза, понижение даже, но Хайтам не согласится — что говорить о Воронах — и назовёт это лишь сменой формы, никак не качества, даже не направления.              Вступил — слово сомнительное. Оно предполагает шаг и намерение. Хайтам в Клан не шагал, не планировал, но погрузился и растворился, насколько раствориться было возможно в цветастом котле, постоянно растущем и тяжелеющем от новых ингредиентов. Хайтаму нравилось в этом котле, котлу нравился Хайтам. Они не мешали друг другу, а однажды их по большей части бесплодное сосуществование начало прорастать взаимоподдержкой. Поначалу Вороны недоверчиво относились к гостям и посыльным Бюро, как и в целом к этому дому, тогда едва возведённому. Цвет новорождённой листвы, который Эйвор с местным строителем выбрали не спросив ни Басима, ни Хайтама (впрочем, к моменту покраски уже было ясно, что спрашивать их бесполезно — во всём, что касалось отделки и фасада, они сдержано, с толикой безразличия соглашались с «хозяевами») последнего тоже поначалу чем-то смущал. В алхимии он разбирался только касаемо ядов, не пигментов, но такого мягкого оттенка не видел в быту ни Англии, ни Норвегии, и подозревал, что эта краска — не из дешёвых. Но подобное не было делом Хайтама, он привык брать, что дают союзники, в конце концов, подарок главным образом принадлежит дарителю, особенно когда стоять ему на хозяйкой земле дольше гостя. Гость освоился в новом и непривычном, пропускающем много солнца и воздуха Бюро, а вскоре с ним обтёрлись и Вороны. Даже заглядывать начали, чего избегали первое время, не желая мешать тогда ещё не до конца своему чужеземцу (хотя кто из них не чужеземец?), а то остерегаясь силы, что хранит это прибежище. Позже Хайтам поймёт, что для Воронов в его доме силы хранилось меньше, чем в хате местного обалдуя художника. Это нисколько его не обидело и не насмешило неведением, пожалуй, даже слегка успокоило. Секреты могут лежать открыто там, где никому до них дела нет. Жаль только, Эйвор тоже они не трогают.              Несмотря на то, что Хайтам давно прибился к вороньей семье, ел за общим столом и танцевал бок о бок с соседями, слушал и рассказывал шутки, учил и учился обычаям, несмотря на то, что Хайтам был приглашён и вхож в любой дом, а свои двери держал нараспашку, ему хватало времени наедине с собой. Но то ли оттого, что одиночество это располагалось почти по центру Рейвенсторпа, то ли от насыщения чужими культурами, а может всего лишь от непривычки сидеть в четырёх стенах, его тянуло порой прочь из деревни, от новых друзей и тепла. Куда-то в леса на север, куда-то за реку на юг. Посидеть в тишине, темноте, обособленно, подышать чистым от людей и их дел диким воздухом.              Так он однажды наткнулся в бору на Рандви. Подумал сначала, на собственную тень, но ошибся. После того, как они поговорили столько, чтобы хватило и не было лишним, убедился обратно. Рандви тоже сбежала от стен и бумаг, но она понимала, почему и зачем. Хайтам — не очень. Получается, Рандви-тень была материальней его, осознанней.              Так он однажды нашёл скалу, присмотрелся к ней, натаскал листьев к её корням и прыгнул. Как не делал давно, Прыжком Веры. Из пожухлого холма долго не выбирался, только небо себе раскопал, а оно всё равно прикрывалось кронами липы. Лежал и улыбался. Дереву, небу, затхлой постели здесь и жёсткой в Бюро, новым и старым знакомым. Может даже, Басиму и Сигурду. Точно Эйвор, которая где-то сейчас далеко, а завтра на расстоянии шага, послезавтра дальше, чем когда-либо, а потом ближе, чем кто-либо. Хайтам лежал в груде листьев, улыбался, и в груди почти не болело.              С тех пор ему стало легче. Сбежать, куда тело не может дойти, уже не тянуло. Должно быть, оно перестало бояться после увечья, что это конец пути, перестало стремиться к поиску уединённой щели, чтобы забиться в неё и тихо исчезнуть. Хайтам не думал буквально ни первое, ни второе, хотя подозревал, что его смутные, будто в несвежей плёнке настроения связаны с раной. Рана прошла, насколько могла, настроения прояснились, но Хайтам продолжал навещать и северный лес, и южный выступ. Только теперь не в побеге сам не пойми от чего, не всегда, по крайней мере, а в спокойной прогулке, чтобы развеяться. Однажды он показал уступ Эйвор и научил Прыжку Веры. И хоть не озвучил, был рад, даже горд немного (не собой, ей), что она осталась в восторге. Думал об этом следующие свидания с липой, листьями, скалой и деревом, упавшим мостиком в небо.              Хайтам завёл привычку приходить сюда со страницами Кодекса. Их Эйвор всё несла и несла, вылавливая в разных уголках Англии. Хайтам решил, что их можно сшить в книгу, а для начала набить руку на чём-то чуть менее значимом, например многочисленных картах сокровищ и тайников, которые всё та же Эйвор сваливала ему на хранение. Ему, а не картографу через дом и не Рандви через два, наверное, по старой привычке. Он был не против, потому что мог лишний раз пожелать ей, уходящей, мира. Эта маленькая традиция появилась с тех первых пор, когда Эйвор в ответ улыбалась. Однажды не улыбнулась, и на следующее прощание Хайтам сказал ей что-то другое, а она замерла в дверях и обернулась. Поглядела растерянно, пока он не додумался пожелать ей всё-таки мира, как повелось, как надо было. Эйвор кивнула и не сдержала мягкого, доброго выражения. Как-то ворочаясь от бессонницы, Хайтам подумал, что для неё эти простые слова — чешуйка из панциря, который она наращивает каждый раз возвращаясь домой, одна из многих, но такая же важная, как остальные.              В очередной раз придя на скалу со стопкой бумаг, он не столько заметил, сколько почувствовал изменения. Понял не сразу: камней стало больше. Вернее, они вообще появились, потому что раньше их не было. Пара-тройка булыжников размером от ладони до головы. Он не придал им значения, хотя и задался на пару минут вопросом, зачем они тут появились и чьими силами. Детей-воронят через реку не пускают играть, может, кто-то с этого берега решил строить здесь изгородь?.. За новым досугом и отдыхом, за медитацией на его собственном месте силы, Хайтам вскоре забыл о камнях.              Вспомнил на следующий свой визит, когда их стало больше. Камненосец явно имел планы на этот обрыв, но они оставались неясны Хайтаму. Не желая мешать и спугнуть неизвестного, он предпочитал ничего не трогать, садясь и свешивая с края ноги так, чтобы ничего чужого не сдвинуть и не проявить присутствия. В конце концов, почему его личное место силы должно быть только его?              Не с каждым его визитом появлялись новые булыжники, но когда это случалось, они танцевали. Переползали туда-сюда, тоже не оставляя следов. А однажды, придя на скалу, Хайтам увидел из них башенку: камень на камне на камне. Хмыкнул. Подумал, не возвести ли свою, но не стал. Не разбирать же её потом, возвращая всё на места. Вдруг тот, кто приходит сюда, как птица почует, что к гнезду его прикасались чужие руки.       

***

      Погода стояла солнечная, чего не сказать о вороньих настроениях. Считанные недели назад в клан вернулся ярл Сигурд, но радость его людей быстро сменилась смущением и напряжением. Это был чужой человек в теле хорошо знакомого, и пока одни говорили, что ему нужно дать время и тогда всё вернётся в прежнее русло, другие боялись, что пора привыкать к новому, жестокому ходу дел. К облегчению Хайтама, Басим вернулся таким же, каким уходил, и наконец-то в округе появился человек, заинтересованный в работе Незримых. Но даже с мастером под локтем Хайтаму довелось «сходить отдохнуть от бумаг», когда Сигурд заявился в Бюро и сказал, что хочет говорить с тем наедине. Странно, но ничего не поделаешь, да и мастер проводил кивком, говоря этим жестом, что Хайтам ничего не теряет, а что потеряет, будет позже восполнено, если это имеет значение.              Бродить по нервно притихшему Рейвенсторпу не хотелось, поэтому ноги повели Хайтама на скалу. Без каких либо дел под рукой, он и правда уселся на ней отдыхать. Как заснул — не заметил. Ночь обсуждений с Басимом свежесшитого, но ещё не законченного Кодекса дала о себе знать.              Его разбудил гулкий стук, даже больше вибрация. Хайтам не успел открыть глаз, как орлиное зрение зазвенело ему об опасности, но тихо, по-доброму. Эту разновидность интуиции он хорошо знал после работы с Райханом, когда такая беда приходила вместе с учительским гневом. Хайтам быстро, но плавно сел и обернулся. Надо же, сегодня невзгоды пришли на хорошо знакомых широких плечах. Давили, судя по тому, как они одеревенели и сгорбили спину. Удивительно, как Эйвор только подкралась к Хайтаму, не разбудив. Тот сделал пометку, что это отличный повод снова позвать её в Братство, даже если ответ обоим известен.              Эйвор сидела в паре шагов и строила из камней пирамиду. Пальцы её не слушались, то плохо держали, то не хотели отпускать. Руки не дрожали, скорее наоборот, окаменели, отяжелели, тем и мешали. Тонкий камешек, поставленный на третий этаж, покачнулся от неловкого прикосновения и рухнул, сбив с места второй. Эйвор взяла другой. Отпустить не успела, он уже падал. Кажется, она даже не пыталась.              От неё пахло обидой и горечью, но не как обычно, всем на услышание, а забито, завалено, обмотано слоями шерсти и ткани, лишь бы их дух не выбрался. Было понятно, кому он обращен. Сигурду, но по большей части себе. Хайтам видел Эйвор такой впервые, но сразу понял, что ей не до разговоров и ни до кого на свете. Она и на камни свои не смотрела, не видела ничего. Хайтам лёг снова, но в этот раз не заснул. Следил, как сгущаются на небе тучи, слушал, как стихают задушенные сожаления, видимо всё-таки находящие крошечный лаз наружу в тихом стуке камней. Ни одной башни на склоне не появилось тем днём.       

***

      — …Этот из Люндена, — Эйвор указала на широкий камень, предпоследний в её сооружении. А этот, — коснулась верхнего, — из Офор… Офкор… Офскор…              — Оксфордшира?              — Оттуда.              — А этот? — Хайтам аккуратно поставил камень в завершение своей пирамидки. Он выделялся среди остальных невзрачностью и скромными размерами.              — Из Винланда. И, поверь, ты не хочешь знать, как он сюда плыл.              — Пожалуй. Внушительная коллекция. Получается, тебе остался только Хамптуншир.              — Уф. Да, всякий раз, когда мы его навещали, было не до того. Всё никак не найду повода и желания туда возвращаться.              — Если здесь есть Винланд, получается, нужна и Ирландия.              — Идея.              — Ты говорила, что по всем Англии, Дании и Норвегии полно этих туров…              — Каирны они называются.              — Каирнов. В них камни тоже все из разных мест?              — Вряд ли, это мне что-то в голову взбрело. Хотя кто знает, спросить не у кого. Я ни разу никого не встречала у каирнов. Не считая Сигурда и родителей в детстве. Когда я выросла, они как будто стали для меня одной. Может, если посетить какой-нибудь снова, я увижу новые башни, а моя будет разобрана.              — Её может сдуть ветром.              — Это мою-то? Я на века ставлю. А вот твоя подозрительная.              Эйвор наклонилась, коснувшись косой плеча Хайтама, набрала полную грудь воздуха и подула на его пирамидку. Она задрожала, зашаталась, но оставалась стоять. Тогда Хайтам тоже вдохнул и подул. Их совместными силами, каирн рухнул, камень Йорвика даже опасно скакнул в сторону обрыва, но Хайтам успел придавить его носком сапога. Эйвор поглядела на горе-строителя, удивлённо приподняв брови. Он пожал плечами.              — Нечего ему стоять, раз плохо построен.              Эйвор одобрительно хмыкнула и за возведением нового Каирна следила внимательно. Один камень посоветовала ставить ребром.              — Говоришь, у тебя в краях не строят каирны?              — Думаю, нет. Разве что указатели. Просто нагромождения или знаки. Не так, как принято здесь.              — А во что дети играют?              Неаккуратно поставленный Хайтамом камешек упал, не уронив конструкцию.              — Из похожего, я рисовал на песке. Но, если честно, не помню, чтобы мы вообще играли в медитативные игры. Больше в активные. Лодочку, представления или бирдирбир.              — Ты бы видел, в какую активную драку превращались каирны, когда Сигурд воровал мои камни. Что такое бирбирдир?              — Бирдирбир. Это… друг через друга перепрыгивать.              — А-а. Ты как в следующий раз увидишь воронят так скачущими, расскажи им, что по-вашему это бирдирбир, им понравится ещё больше лягушки.              — По-норвежски это лягушка?              — Нет, по-местному. «Leapfrog». Прыгучая лягушка, как-то так. Забавно, что им об этом Реда рассказал.              — Знаешь, Эйвор, я был в десятках городов Турции, во многих Норвежских и нескольких Английских, но нигде ещё не видел такой разнопёрой публики, как в Рейвенсторпе.              — Я тоже. Сначала мне было как-то не по себе, хоть мы и радовались каждому новому лицу. Наверное, что-то глупое во мне думало втихаря, что клан от этого ослабеет. Ну, тот, который выплыл из Норвегии. Будто мёд разбавляют вином и водой. Но почти сразу стало понятно, что Рейвенсторп не как мёд, он от этого только крепнет.              — А ещё если в мёд подлить вина, сверху ракы, чангаа и байцзю… Мешанина ударит крепко.              — А то. И всё же хорошо, что крепко не ударяет, а держится. Хотя…              Хайтам поставил последний камень и пошатал основание, чтобы убедиться, что башня тоже держится крепко. Поглядел на затихшую Эйвор. Она строила уже второй каирн поменьше, но что-то заставило её приостановиться. Хайтам не нарушал тишины.              — Есть же среди Воронов те, для кого Рейвенсторп — перевалочный пункт. Хильдеран закончит со мной и пойдёт искать нового ученика. Реде наскучит на месте, и он поплывёт в новые земли. Даже ты однажды вернёшься в родные края.              — Думаю, это будет не скоро. Нам известно, вернее, не известно ещё три цели. А с каждой становится всё тяжелее искать, не так ли?              Эйвор достала из-за пояса медальон Ордена и протянула Хайтаму.              — Две. Не хотелось вчера отдавать.              — Наверное, следующий ты будешь прятать неделю, а последний — месяц.              — Неплохая идея.              — Эйвор, я, честно говоря, не спешу уезжать. И спустя месяц сокрытия тобой последнего медальона, наверное, буду еще два отдыхать и три собираться.              — Ещё четыре будешь плашмя лежать после проводов.              — Я даже не пью.              — От бессилия.              Эйвор наклонилась к Хайтаму и поцеловала. Он ответил, и губ они не разнимали так долго, будто тоже тянули время. Рука Эйвор лежала на его колене и тяжелела, должно быть, удерживая его от того, чтобы вдруг встать и исчезнуть в направлении Турции. Но это было последнее, чего ему хотелось сегодня, вчера и будет хотеться завтра.              Когда они отпустили друг друга, Хайтам заговорчески улыбнулся.              — Знаешь, моё предложение в силе. Через те бесконечные месяцы можешь ещё пять со всеми прощаться и ехать со мной.              — Ещё раз предложишь, я тебя…              — Эйвор, вступай в…              Хайтам не договорил — его грубо заткнули, умудрившись куснуть. Ни один из построенных ими каирнов не устоял тем днём.