В первый раз всегда больно

Путь от Миши был тяжелым, и, казалось, тянулся целую вечность. Пока братья шли домой, они не сказали друг другу ни слова, лишь изредка переглядываясь друг с другом из-под опущенных ресниц. Запретный плод сладок… Теперь можно было ощутить значение этой фразы в полную меру. Тот, кто её придумал, знал, о чём говорил. Сегодня всё не так как обычно. Никогда Дэггетт ещё не чувствовал себя… ТАК… рядом со своим братом. Он понимал, что всё развивается ну уж слишком быстро, но совершенно ничего не мог с этим поделать. То, что было сегодня утром дома и у Миши… Это было определенно что-то странное и из ряда вон выходящее. Сегодня Дэггетт просто напросто не смог держать себя в руках. Сегодня не как всегда. Он наконец перешагнул ту границу, через которую боялся переступить столько времени. Это навевало ему достаточно двоякие чувства— с одной стороны это была необыкновенной силы радость. Все-таки Дэггетт всё это время думал о том, что его чувства безответны. Но, как оказалось, всё очень даже наоборот… А с другой стороны его сердце наполнял неподдельный страх или даже скорее не страх, а опасения. Множество опасений. Он не знал, что будет дальше, боялся неизвестности. Он хотел, неимоверно хотел что-то сделать. Что-то такое, чтобы сблизить его с Норбом. Чтобы между ними исчез момент недосказанности. Его осталось совсем немного, но он все-таки отчетливо напоминал о себе. Обычно, когда бобры шли по лесу, Норбери мог хоть немного расслабиться. Он закрывал глаза и на некоторое время проваливался в себя — Что угодно, лишь бы хоть на пару мгновений отвлечься от Дэггета. Но сегодня нельзя было спокойно идти. Было такое ощущение, что по небу летают молнии. Даже птицы периодически оглядывались и странным, внимательным, даже немного укоряющими взглядами посматривали на братьев, как будто догадывались о чём то… Нет, это было невозможно. Взаимное притяжение братьев никто не мог увидеть, и понять тем более. Они сами поняли это совсем недавно, что уж тут говорить об окружающих. Хотя, вспомнив о том, как Семицветик сегодня корыстным образом «свела» их с братом, Норберт начал сомневаться в том, что это их притяжение действительно было настолько незаметным… Спустя несколько мгновений они остановилась у их дома. Хитро, с глазами полными «заговорщицкого блеска» братья переглянулись, уже сто тысяч триста восемьдесят девятый раз за последние полчаса. Бобры были полны решимости, но в то же время и опаски. Сегодня им предстоит забавный вечер. Торопливо закрывая дверь на замок.Одним поворотом ключа Норберт отгородил и весь внешний мир. Сейчас братья находились одни в своём доме. Норберт медленно приблизился к младшему, взял его за руку и переплел их пальцы. У него руки были холодные как лед, а руки брата, наоборот, источали невероятной силы жар. Взявшись за руки, они неторопливо поднялись в комнату… -Ты точно хочешь этого? Не будешь потом жалеть? — спросил Норберт бархатным, слегка охрипшим голосом. Сейчас его внимание было полностью приковано к Дэггету, и ни к чему более. -Да, уверен. Я давно хочу этого, — Тихо прошептал Дэггетт, пытаясь не смотреть в глаза Норберту. -Первый раз всегда больно… Учти это, — Неровным, уже немного срывающимся от возбуждения голосом пролепетал Норберт. -Зато… Это ведь только в первый раз? Всё оставшееся время мы будем получать друг от друга только удовольствие. Ради этого стоит потерпеть. — Всё так же из-под опущенных ресниц сказал Дэггетт. Видно было, что слова давались ему с трудом. Румянец окрасил его щеки и делал его крайне милым, к слову. Норберт подошел к Дэггету, приобнял его за талию, подтолкнул к стене, буквально вжимая в неё. А дальше всё было так, как и представлял Норберт в своих самых смелых и пошлых фантазиях… Норберт отпустил всю ту силу, что сдерживал раньше, и впился в губы брата своими. Обжигая терпким, нежным, но в то же время и страстным поцелуем. Языки играли в жарком танце, а руки блуждали по телу: расстегивали пуговицы на пиджаке, развязывали галстук и откидывали его на кровать, разрывая ткань рубашки под собой. Стягивая с Дэггета рубашку, Норберт покрывал брата поцелуями настолько нежными и невесомыми, что можно было подумать, будто это касания бабочки. Норберт исследовал тело брата, пока не нажал на одну интересную точку, заставившую Дэггета так чувственно и сладко застонать. Это было ничем не примечательное местечко между ребрами, но как же оно заставляло менять поведение Дэггета! Лицо того от прикосновений буквально искажалось мучительной лаской. Его губы искусаны в попытках, безрезультатных попытках сдержать стоны. Но, оставив эту «волшебную» точку, Норберт направился дальше. Прикусив немного кожицу вокруг пупка, старший немного отстранился от брата и в этот же момент Дэггетт начал настойчиво целовать его мягкие губы, прикусывая и облизывая языком нижнюю губу. Быстро скинув пиджак и откинув в сторону рубашку, он медленно развязал галстук и, обвязав им запястья брата, привязал их к спинке кровати. А дальше он ласкал, прикусывал, целовал. Скользил пальцами по разгоряченной коже, вызывая все новые стоны… Каждое касание тонких пальцев брата давало лишь повод к еще одному исступленному проклятью, но проклинал он лишь свою природу, что заставляла его отдаваться под власть этих касаний. Холодно, холодно, холодно… Горячо. Он попытался сосредоточиться на чем-то одном, но мысли тоскливо уползли в угол, оставив место лишь вздохам, глубоким и теплым. Надо было отвлечься, надо было удержаться на этой границе пороков и мечтаний, но осознание пришло слишком поздно. Постепенно «горячо» стало недостаточно, и он требовал больше. Про себя он потом подумает, что можно было назвать это страстью и не ошибиться. Но была бы это просто страсть. Горячо! Обжигает разум и отдается жаром на губах, но этого все равно было не слишком много. В порыве эмоций Норберт вырвался из сдерживавших его пут и цеплялся руками за простынь… Опять. В голове была лишь звенящая пустота, а за окном темнела тихая, бесшумная ночь… Дэггетт и Норберт спали в объятьях друг друга. Ещё никогда им не было так хорошо, их с головой накрыло чувство спокойствия и умиротворения. Они чувствовали себя одним целым. Теплое, мирное дыхание…