Watashi No Kanpeki Na Sekai.私の完璧な世界

Тёмное, ночное небо закрывает весь город словно купол, прикрывает от чего-то плохого, заставляя людей окунуться в спасительный сон, единственное, что может помочь успокоиться в столь тяжёлые времена. Лишь двое идут по улице, выглядят спокойно, хотя оба напряжены. Эдвард и Барби — те, которые уже как неделю являются для города надеждой на то, что завтрашний день пройдет без происшествий, ведь кроме них здесь нет других Дирижёров и Мьюзикарт. Выпустившись из Симфоники, они посещают города, принимая участие в истреблении D2 и спасении жителей. Впрочем, Барби уже давно догадалась, что чужие человеческие жизни не есть для Эдварда что-то особенно ценное — он просто делает то, что ему сказали, скорее лишь для того, чтобы обеспечить именно себе и ей более-менее спокойное будущее. И ей? Он никогда не признаёт этого, но Барби знает, кроме неё у Эдварда нет близких людей. Может когда-то были, и он просто никогда о них не рассказывал, однако же по крайней мере сейчас ему не с кем поговорить, кроме как с Барби. Даже если его Мьюзикарт появилась совсем недавно, Эдвард явно не хочет терять её. Это, кстати, тоже не признаёт. Вообще пытается выглядеть так, будто ему плевать на неё, но получается так отвратно и смешно лично для Барби, что она может лишь усмехнуться. — Куда мы идём? — Наконец спрашивает Эдвард, останавливается. Уже как десять минут они шагают по пустой улице без единого фонаря, созерцают дома, которые выглядят безлюдными, некоторые из них в аварийном состоянии. Даже днём город выглядит тихим и пустым, что уж говорить про ночное время суток — сейчас он кажется мёртвым. Не то чтобы Эдвард чувствует дискомфорт, ему просто не нравится, что Барби ведёт его в какое-то место, и не говорит, куда именно. — Если чувствуешь D2, то так и скажи, — произносит Эдвард, на что Барби лишь качает головой. Продолжает идти вперёд, но когда видит, что Эдвард не двигается с места, то подходит к нему обратно, и в нетерпении хватает за руку, тянет за собой. Сжимает ладонь крепко, так, что становится понятно — она дотащит Эдварда до пункта назначения, хочет он того, или нет. — Ну же, идём, — бурчит Барби. Мьюзикарт сильнее людей во много раз, Барби может с лёгкостью взять, да поднять Эдварда, понести его на руках, или же дёрнуть со всей силы, заставляя пойти за собой, но кажется ждёт именно того, чтобы он сам шагнул вперёд. И он это делает. Угрюмо вздыхает, но идёт за Барби, лишь бы та не приложила больше усилий — впрочем, он знает, что просто так она не навредит ему. Барби отпускает его руку, прибавляет шаг. "Мы идём в парк? Заброшенный универмаг? Просто в какой-то дом?" Эдвард устало зевает, прикрывая рот рукой. Битв с D2 не особо много, но сегодня была одна из таких — она вымотала Эдварда и он надеялся отоспаться, однако Барби разрушила его надежду на нормальный, несколькочасовой, здоровый сон одной фразой: "Пошли, я хочу тебе кое-что показать!" И ведь не признаётся, что именно — молчит как рыба. Эдварду остаётся лишь следовать за ней, да гадать, куда она приведёт его. Барби легко перепрыгивает через трещины в асфальте, иногда останавливается, видя на дороге камни, остатки какого-то дома — скорее всего D2 в своей излюбленной манере пролетели сквозь стену, раскрошив её и оставив куски прямо на дороге. Барби смотрит на один из таких камней, после поворачивается к Эдварду. — Можно? — Спрашивает она, и это кажется Эдварду неестественным. Обычно Барби не спрашивает разрешения, когда хочет что-то сломать, но сегодня делает это — да и вообще за весь день она почти что не спорила с ним и вела себя относительно спокойно. Хотя... Нет, почему-то волновалась, Эдвард заметил это волнение ещё утром. Нож и хлеб валились из рук Барби, у неё не получалось сделать обычный завтрак, и это удивило Эдварда. Может ли быть так, что беспокойство и послушание Барби связано с тем, куда она ведёт Эдварда? — Можно, — кивает Эд. Зачастую люди ломают вещи, чтобы унять негативные эмоции: бьют тарелки при ссоре, рвут лист, если не получается рисунок, со злости могут швырнуть предмет в стену. У Барби почти что тоже самое. Она вытягивает руку, ждёт. Резким тёмно-синим светом, словно электрическим разрядом, появляется кувалда, большая, оттенка такого же синего, как свечение, что погасло буквально пару секунд назад. Мелкие, чёрные звёзды как ненужное украшение россыпью находятся на кувалде. Возможно родись Эдвард хоть на несколько лет раньше, он бы подумал, что подобное оружие, в совокупности с платьем Барби, создаёт образ той самой волшебницы из старых махо-сёдзё — впрочем, каждая Мьюзикарт могла бы напоминать Эдварду подобных персонажей. Барби даже не отдаёт Эдварду дирижёрскую палочку — сразу замахивается кувалдой и ударяет ей кусок камня, что когда-то был частью дома. Звук, характерный для разбивающихся камней. По асфальту идёт трещина. — Ты переборщила, — усмехается Эдвард. — Тебя действительно успокаивает подобное? Барби отвечает не сразу, думает, а после качает головой. Нет, разрушение предметов дарует успокоение лишь в том случае, когда человек злится — беспокойство таким образом не унимается. Кувалда исчезает. Эдвард подходит ближе, смотрит на то, что осталось от камня и новые трещины. — Ты со своим молотом навела ещё больше мусора, — Эдвард ногой пинает остатки камня, мелкие, шершавые кусочки, отколотые и разбросанные по дороге. — Это не молот, это кувалда, — поправляет Барби. — И да, разница большая. Перепрыгивает через трещину, более к Эдварду не поворачивается. Эдвард крутит головой, нагоняет Барби, думает, что скорее всего своим грохотом она разбудила кого-то. — Если тебя что-то беспокоит, то скажи мне, а не занимайся вандализмом, — говорит Эдвард, на что Барби махает рукой. — Единственный вандал здесь — это ты, — отвечает она. — С чего такие выводы? — Эдвард недовольно хмурится, но ответа не получает. Холодный ночной воздух пробирается под пиджак и рубашку, заставляет недовольно съежиться. Эдвард хочет спросить, долго ли им ещё идти, но Барби останавливается. — Видишь эту школу? — Спрашивает она, показывая на двухэтажное, заброшенное здание, которое виднеется вдали. Эдвард кивает. Ещё некоторое время молчаливой ходьбы, и они уже стоят у ворот. Через прутья калитки Эдвард рассматривает грязный, пустой двор. В нетерпении Барби открывает калитку, пропускает Эдварда первым. — Дамы вперёд, — произносит она, но настолько серьезно, что шуткой считать сложно, словно прямое оскорбление. Эдвард лишь фыркает — к подобным едким фразам он уже привык. — Идём внутрь, — Барби, не дожидаясь Эдварда, заходит в школу, он идёт следом. Про себя Эдвард отмечает, что Барби передвигается слишком уж уверенно, точно знает, куда стоит идти, да и на пути нет обломков, перевёрнутых парт или всего прочего, что могло бы помешать пройти, будто кто-то заранее очистил это место. Кажется Эдвард даже догадывается, кто именно это сделал. Коридоры школы пустые, бледная краска давно опадает засохшими кусками, окна выбиты. Проходя мимо кабинета без двери на петлях, Эдвард быстро заглядывает в него и видит беспорядок: парты поломаны и перевёрнуты, шкаф с разбросанными и порванными книгами лежит на полу, пол в пыли, со стен падает штукатурка. Рядом с учительским столом рамка для фотографий, лежит стеклом вниз, а рядом осколки — возможно там какое-то фото. Подобные виды вызывают неприятное ощущение того, словно бы не только школа, но и весь мир теперь такой. — Здесь побывали D2, верно? — Спрашивает Эдвард, хотя ответ знает. Кажется пытается завязать разговор, чтобы тяжкая атмосфера исчезла. — Наверное, — Барби пожимает плечами. Наконец останавливается в конце коридора, у большой двери. У двери лежат хлипкие, деревянные доски. Когда-то вход был заколочен, но похоже кто-то эти доски просто вырвал. — В этой школе есть подвал? — Эдвард подходит к двери, хватается за ручку и открывает её. — Осторожно, там ступеньки, — говорит Барби. Эдвард оборачивается. Наклоняет голову. — Ты здесь уже была? — Тон больше похож на то, как если бы Эдвард просто говорил какое-либо утверждение, но всё-таки вопросительная интонация есть. — Иди быстрее, — Барби толкает Эдварда в спину, тот осторожно спускается. Подвал тёмный, без света идти сложно, Эд тянет ногу, носком ботинка пытаясь нащупать следующую ступень. Наконец впереди лишь ровный пол. — Спрашиваю в последний раз: зачем мы здесь? — Эдвард оглядывается, но из-за темноты не может разглядеть хоть что-то. — Подожди, сейчас я зажгу свечу, — говорит Барби, отходя куда-то к стене. — Свечу?.. Да ладно, я так и знал, ты уже была здесь, — Эдвард качает головой. — Весь день ты на виду. Ночью что ли в подвал спускалась? Зачем? Барби не отвечает, лишь чиркает спичкой. В руках действительно держит свечу в обычной, белой чашке, как бы смешно это не выглядело. Свеча кренится. — Да, была здесь, — признаёт Барби. — Искала. — Что? — Спрашивает Эдвард, внутри загорается заинтересованность. — Знаешь, что преподают в школе? — Кажется Барби хочет сделать некую драматичную паузу перед тем, как показать свою находку. — Что за глупые вопросы! — говорит Эдвард. — Много чего: литературу, физику, естественные науки, и... — Музыку, — перебивает его Барби. — Также в школах преподают музыку, в специальных классах. Знаешь ли, что в таких классах находится? Эдвард не отвечает. Смотрит на Барби, слабо освещаемую свечой. При игре мрака и света Барби выглядит несомненно красиво, но сейчас в голове Эдварда совсем не то. Музыкальные инструменты. В классах могут быть музыкальные инструменты. — Но... Музыку запретили, — неуверенно говорит Эдвард. — Ещё... Очень давно! — Видимо кто-то очень любил его, раз перетащил в подвал и сохранил, — произносит Барби, не объясняя, кого именно перенесли в подвал. Направляется вглубь подвала, огоньком прорываясь сквозь темноту, Эдвард же идёт медленнее, чем она, делает шаги осторожно, уже примерно понимая, что именно Барби хочет ему показать. Барби останавливается, Эдвард встаёт сзади. Смотрит. Вот оно. Черное, старое — пианино. Пи-а-ни-но. Настоящее. После того, как Эдвард и Барби, став гармоничными Дирижёром и Мьюзикарт, покинули Симфонику, Эд больше не играл, не на чем было. Но сейчас Барби показывает ему пианино, материальное, такое, до которого можно дотронуться, на котором можно сыграть. Кажется, сердце пропускает удар. Волнение и детская, глупая радость захлёстывают Эдварда, заставляя восхищённо вдохнуть воздух. — Я думала, что в старой школе может найтись целый музыкальный инструмент, — объясняет Барби. — Начала искать ещё когда мы приехали в город. Каждую ночь. Говорит медленно, словно бы эти слова ей стыдно произносить, но хочет, чтобы Эдвард услышал их. — Я не трогала его, — продолжает она. — Пианино может быть расстроенно, но... Замолкает. Ставит свечу на пианино, чуть отряхивает порванную сидушку небольшого стула, что стоит рядом. Барби отворачивается. Почему-то становится щекотно, страшно и смешно одновременно. Словно в груди листья шебуршат, или летают бабочки. Вероятно, крыльями режут рёбра. — Маэстро, — наконец произносит Барби, — сыграйте для меня. Эти слова отдаются хрустальным треском, кружат в пыльном, сыром воздухе, заставляют Эдварда обомлеть. Лишь в первые дни появления Барби называла его маэстро, относилась с уважением — сейчас такой тон кажется чем-то странным. Нет, просьба явно страннее. Почему-то в данной ситуации это звучит как что-то более нежное, неправильное и эфемерное — чувство, которое легко рассеить одним неосторожным словом, движением. Поэтому Эдвард отвечает не сразу, думает, хотя, можно было бы ответить без раздумий, ведь ответ может быть лишь один. — Хорошо, — кивает Эдвард. Садится за стул медленно, также неспеша пододвигается к пианино. Проводит тыльной стороной ладони по крышке, которая закрывает клавиши. Пыли почти что нет. — Ты попыталась привести его в презентабельный вид, — более в тоне нет вопросительности, ведь Эдвард понимает, кроме Барби некому было протереть пианино. Барби лишь кивает. Ждёт, смотрит, как Эдвард со всей осторожностью открывает крышку. Чёрные, белые клавиши выглядят как мираж, который может исчезнуть буквально от любого прикосновения, однако же Эдвард аккуратно жмёт на одну из клавиш. Секунда замирает. В воздух взлетает нота, слегка дребезжит, звучание не идеально чистое, но такое неожиданно родное и горячо любимое, что внутри становится неимоверно тепло и грустно. — Звучит странно, — шепчет Барби, словно боясь спугнуть что-то. — На вряд ли кто-то регулярно осматривал его, — говорит Эдвард. — Но, похоже, оно не так уж и давно здесь стоит. Знаешь, здесь плохой микроклимат для пианино. Чёрт его знает, какая история была у этого пианино, и как давно оно здесь находится — может быть вообще этой школе не принадлежало, и появилось в подвале благодаря какому-то странному человеку. Эдвард снова нажимает на клавишу. Непривычно. Раньше, когда он был ребенком, у него было свое собственное пианино, но теперь от него остались лишь жалкие куски, захороненные под руинами дома — D2 не щадат не то что людские жизни, даже постройки. Впрочем, Эдвард не хочет вспоминать то нападение. Гнусные воспоминания должны остаться под замком, огромным, без замочной скважины, под цепями. — Звук плохой? — Спрашивает Барби, в её голосе слышится разочарование. Эдвард не отвечает, хмурится. Пианино в не особо хорошей форме. Освещение слабое. Эдвард не играл относительно долгое время. Это всё повлияет на игру, звучание, и, вероятно, Эдвард разочарует Барби — что-ж, но она ещё больше расстроится, если вдруг он откажется и уйдет. Да и сам Эдвард просто не может отказаться от игры на пианино, насколько бы плохи условия не были, но ведь это настоящий, целый музыкальный инструмент, такой теперь редко где встретишь! Бесценная, прекрасная вещь, вызывающая у Эдварда приятные воспоминания — ладно, не только приятные. Эдвард вздыхает, тянется к клавишам, но замирает, думает, что сыграть. Барби делает пару шагов к нему, а после встаёт сзади и кладёт руки на плечи. — Каждая Мьюзикарт появляется из определенного музыкального произведения, — говорит она, объясняя азы, то, что знает по сути каждый Дирижёр. — Что звучало, когда появлялась я? Этот вопрос заставляет Эдварда неуверенно, однако расслабиться, он мысленно прогоняет про себя ноты и порядок клавиш. Вновь дотрагивается до них и думает о том, насколько этот момент чрезвычайно странный, при этом волшебный — в мире, где запрещена музыка, он сыграет на фортепиано прямо сейчас. Нажатие клавиш. Звук. Барби замирает. Внутри же всё начинает биться о грудную клетку бурей. Быстрые движения Эдварда, пианино издает беспокойный, агрессивный звук, лестницей воспаряющий вверх. С точно таким же тоном опадает. Качели — от более высокого к низкому, и наоборот. Слишком неуловимо-резкие движения, такие, что теряются в плохом освещении, Барби взглядом пытается следить за руками Эдварда, но путается в клавишах, темноте. Слушает дальше — тон музыки меняется, переходит на что-то более тонкое и мрачное, такое, что по звуку Барби охарактеризовала как... Что-то такое... Что-то, под что могли бы танцевать марионетки — движения, которые делают не они, другие люди. Звуки ударяют в голову ностальгией — определено, Барби уже слышала это, во время своего появления. Кажется это звучание всегда находится в голове тихим, незаметным фоном, но сейчас выбивается, ощущается как чей-то немой крик, полный скорби и мольбы — жалкая попытка оборвать ниточки и сбежать от кукловода, которого на самом деле никогда не было. Но что-то здесь не так. Что-то портит звучание. Какая-то маленькая ошибка обрывает уже разогнавшуюся мелодию. Это была не та клавиша. Не тот звук. Дребезжащий, хаотичной кляксой впечатывается в сознание. Эдвард останавливается. Наступает тишина. После экспрессивности и энергичности она давит, вызывает в ушах звон. Эдвард одергивает руки от клавиш, словно это была не просто ошибка, а что-то из ряда вон выходящее, настолько непростительное, что больше он не имеет права касаться пианино. Барби прислушивается, замечает, что дыхание Эдварда тяжелое. Кажется не только она, но и Эд испытал бурю эмоций — после отъезда из Симфоники, шанс сыграть на музыкальном инструменте является глотком воздуха, тем, что будоражит и наполняет тело эмоциями, так, что оно не в состоянии вместить их в себя. Может ли Эдвард разбиться прямо здесь, как фарфоровая статуэтка? Барби опускает голову, сжимает плечи Эдварда. Обычно она комментирует ошибки Эдварда язвительно и едко, точно также, как и он её — покажи любому прохожему их обычное взаимодействие, он бы подумал, что они эдакие заклятые друзья: враги, которых заставили уживаться вместе. Однако же не совсем так. Барби не считает Эдварда своим врагом. Он её Дирижёр, а она его Мьюзикарт. Будь они врагами, то не смогли бы во время битв с D2 добиваться высокой гармонии. И сейчас, видя то, как Эд допустил ошибку, Барби не хочет смеяться над ним, как обычно. Ведь он... Не просто Дирижёр? Друг? Барби не может объяснить, что это за симпатия, но вероятно это не совсем дружеское чувство — впрочем, мало кто объясняет своим Мьюзикарт, что такое любовь. — My perfect world, — неожиданно произносит Эдвард. — Что? — Переспрашивает Барби. — Это произведение называется "Мой идеальный мир", — объясняет он. — Твое имя Мьюзикарт произошло от него. И почему-то Эдвард ощущает нестерпимое, резкое желание начать откровенничать — просто взять и рассказать что-то такое, чего бы он в обычное время не поведал. Или же сказать что-то очевидное, но такое глупое, тяжёлое. — Но ты зовёшь меня Барби, — говорит она. — Почему? Подобный вопрос крутился в голове Барби слишком часто. Мьюзикарт дают имя исходя из названия музыкального произведения, того самого, которое способствовало рождению Мьюзикарт. Эдвард же Барби так не зовёт. — Во-первых, Идеальный Мир звучит слишком пафосно, — говорит Эдвард, выдавливая усмешку. — Во-вторых, сокращение до Мир звучит ещё хуже. В-третьих... Замолкает. Что-то обдумывает. Почему он хочет что-то рассказать Барби? Поведать что-то, что ещё давно обещал запрятать в глубине души, как жалкий, острый осколок прошлого? — Так друзья называли мою старую знакомую, — наконец произносит Эдвард, делая небольшие паузы между некоторыми словами. "Осторожно" В какой-то момент Барби кажется, словно границы между ней и Эдвардом полностью исчезают — он может поведать ей всё, что угодно, также и она. Прямо сейчас можно совершить несерьёзную глупость, о которой Барби пожалеет — хотя нет, не стоит перебивать Эдварда, пусть закончит. — Её полное имя — Барбара, — эти слова слышатся ещё более сипло, тихо. Маленькая, давняя тайна, трагедией появилась среди вихря событий. — Ты назвал меня в честь старой знакомой? — Спрашивает Барби. — Что с ней... Случилось? — D2, — резко и быстро отвечает Эдвард. Всё становится ясно. D2 — вопросов не остаётся. Вероятно, раз Барби получила такое имя, то Барбара была более значима для Эдварда, чем просто знакомая. Но сейчас не стоит расспрашивать — он и так рассказал слишком много. Барби неуверенно оглядывается. Ей не присуще проявлять нежность, но сейчас хочется всё же воплотить эту маленькую, тёплую глупость. Барби наклоняется. Обхватывает плечи Эдварда, обнимает его сзади. Утыкается в его шею, вздыхает. — Мне очень жаль, — шепчет она. — Но вы хороший маэстро. Эдвард вздрагивает. Но не пытается оттолкнуть Барби — наоборот, вдруг чувствует себя в безопасности, ощущает некий уют. Барби... Каждую ночь, с того самого дня, как они сюда приехали, искала что-то, на чём Эдвард мог бы сыграть, нашла пианино, и даже попыталась придать ему более чистый вид. Ради Эдварда? Она так хотела услышать музыку, исполненную именно им? Иногда Эдвард не понимает свою Мьюзикарт. Хочет поблагодарить её, но не может сказать и слова. Наверное, так и должно быть. Тишина, Барби, обнимающая Эдварда, и он, сидящий перед пианино.